умение любить

только серёжа знает, сколько он прошёл ради того, чтобы держать бессмертных за руку сейчас. он словно каждый день глубоко в горло ему всовывал таблетки розовенькие в виде сердечек, чтобы тот полюбил. серёже всё равно, что он его буквально заставил. серёже не всё равно, что ваня сейчас любит больше, чем ожидал пешков. тот смотрел на старшеклассника ваню с девятого. глазками карими каждый взгляд ловил, при возможности воздушные поцелуи слал. потому что ваня только его. даже если сам парень об этом не знал. наверное, бессмертных и сам до конца отнекивался. не может ему нравиться сделанный из блёсток, сахарный мальчик. потому что серёжа — пироженка с клубникой на верхушке. приторно, сладно, вкусно. ваня ненавидит сладкое. настолько же, как ненавидел серёжу пешкова из десятого «б», из-за которого его репутация падала ниже. ваня злился. в один момент серёжа оказался слишком близко, попал под горячую руку. из носа алой струёй льётся кровь. серёжа облизывается, улыбается, пока та капает на белое и объёмное, словно облако, худи. в зеркало всматривается, пока двери туалета не открываются, а там уставший бегать по этажам в поиске каких-либо салфеток ваня. медпункта как такового нет, поэтому он спиздил немного со столовой. — так красиво, — серёжа всё ещё спиной стоит, пальцем по красным подтёкам водит, растирая всю эту смесь по губам. пробует металлическую на вкус кровь. ему нравится, что это сделал ваня. пешков испачканными руками на зеркале оставляет сердечко. бессмертных скоро вырвет, а серёжа лишь смеётся. ему нравится вместо скучного урока слышать запах вани на себе, пока тот вытирает свои проделки с чужого лица. нос немного побаливает, но это не важно, пока русый с особой аккуратностью держит за шею, направляя вверх, на свет, чтобы закончить это поскорее. только ваня отвлекается – серёжа оставляет поцелуй на бледной щеке. за что ещё раз получает по макушке. но ему похуй. потому что даже это приятно. бессмертных по сей день не понимает серёжу. он из другого измерения, где нет адекватности, где не знают слова «нет». где любят ваню. серёжа — индивидуум. как те люди, что пьют чай с сахаром. ваня его ненавидит, а пешков кладёт три ложки. серёже по началу хотелось просто попробовать, прикоснуться, почувствовать тепло. со временем это переросло в что-то большее. в невзаимную любовь к ванечке бессмертных. но серёжа был уверен, что ваня будет его, потому что он им был с самого начала. сначала невообразимо мерзко чувствовать любовь в ответ. серёжа жалел, что довёл это дело до нужного и такого желанного когда-то. ваня не перестал быть до ужаса серьёзным, нудным и красивым. просто стал обнимать, целовать и заботиться. по-свойски, но все же. после серёжа привык. всё нужно было переждать. его снова начало тянуть к русому, он начал отвечать на касания, слова, действия. от их парочки исходит ядовитый газ. словно они в реакции выделяют кислоту. но им нравится. быть такими. ночной город красив, особенно, если на него не смотреть. серёжа на лестнице, где-то около запасного входа в музей, возможно. ему плевать так же, как и на проезжающие дорогие машины или на мимо проходящих людей. пешков карими глазами всматривается в графити на стене напротив. такое важное заведение, а буквально рядом вандализм. оставленный такими же, как серёжа. да и он сам не против порисовать на стенах зданий в этом скучном питере. ведь мама всегда говорила, что у него красивые рисунки, почему бы не попробовать себя в живописи на блеклых холстах города? парень свесил ноги в белых гольфах на ступеньки ниже. между нот в наушниках слышно чей-то голос. ах, да, бессмертных. заёбистый отличник с тяжелым кулаком, ведь так? видимо, да. но есть ещё одно. он любит восемнадцатилетнего серёжу с тараканами в голове. они, правда, бонусом шли, и ваня о них не знал. — я тебя, блять, везде искал. пешков незаметно звук в наушниках уменьшает. не то чтобы интересно выслушивать от величайшего зануды о том, какие мы плохие. просто голос у парня приятный. возможно, приятнее голоса в голове. — я тебя не просил, — ехидничает. дразнится, язык показывает, может рожу скорчить. чтобы ваня улыбнулся. главное даже не удар о розовую щёку. главное — они за руку идут по дороге домой. и, может быть, бессмертных отдаст свою курточку. в замочке руки – и серёже тепло, даже в дырявых штанах и футболке. в феврале. а разве не всё равно на эти простуды? правда, горло уже начинает побаливать, а ветер выдувает все мысли. серёже правда всё равно на это. как и на звезды, которые так любит рассматривать ваня. пешков находит это слишком скучным занятием. веселее выводить из себя бессмертных. серёжа в этом уверен. пешков губы дует, когда ему русый выносит мозг, заранее уложенный в коробочки для переезда. на его кухне тепло, где-то по квартире ходит галина — мама вани. ей уж очень сильно серёжа понравился, иногда бессмертных кажется, что парень забрал у него маму, но так даже лучше. эти двое часто придумывают коварные планы по соблазнению вани за чашкой ягодного чая. русый злится в такие моменты, даже кипит, и серёжа в голове сравнивает его с чайником, только поставленным на плиту для чая с черникой. женшина сегодня уходит в ночную смену, на прощание целуя сначала каштановую, а затем и русую макушки. она и правда относится к серёже, как к своему сыну. даже если видела, как они целовались. но она не против, её и не спрашивали. пешков сёрбает свою сладкую гадость, пока у вани в голове проносится план по убийству этой недо-любви. которая слишком уж толстыми и колючими корнями прорастает в сердце. совсем скоро вопьётся в лёгкие и ваня перестанет дышать.