***
- Тебя скоро отошлют домой, - сказал ей однажды Рейнольд, младший сын герцога Эккарта, с дерзкими голубыми глазами и вздернутым носом. Пенелопа его ненавидела. Возможно потому, что он свято верил в то, что она мусор и отброс, хотя с недавнего времени им не является. – Когда это случится, мы все будем очень рады этому. - И я тоже очень рада, - язвительно ответила Пенелопа. И уже чуть более серьезно: - а где этот самый «дом»? Был ли Рейнольд в замешательстве от заданного вопроса? Определенно. Дом для него, младшего сына герцога, имел весьма расплывчатые ассоциации. Вот вроде дом – это в первую очередь стены пропитанные запахом духов твоих родных, место, в которое ты хочешь приходить, в котором тебя любят и лелеют. Это звонкие голоса твоих друзей, лай сторожевых собак, стены, пропитанные солнцем и обвитые снаружи мощными ветвями декоративного винограда. Это изящные и резные арки; исписанные лучшими художниками стены; позолоченная мебель в конце - концов, которая украшена резьбой и мозаикой. Но если он это скажет, то это будет скорее пожелание, с добрыми намерениями, чем со злыми. А он отнюдь не хотел ей добра, ведь она, эта девка, заняла место его сестры. Заняла незаслуженно, неоправданно. Поэтому он хотел задеть ее. Хотел увидеть злость, возмущение или ярость на ее лице. Он не понимал, почему в ее глазах застыли льды Арктики, почему, даже несмотря на ее издевки и колкие шутки, она никогда и ни на кого не злилась всерьёз. Как будто он знает все на перед, как будто это нормально - когда на тебя выливают ушат помоев. - Улица. Твой дом – это улица. И да, это возымело некий эффект. Вопрос в том, положительный или отрицательный в понимании самого Рейнольда. Сама же Пенелопа не особо жаловала улицу, особенно с учетом того, что она там даже не жила, а скорее выживала. Однако было что-то прекрасное в салютах, которые запускаются на главных площадях; было что-то очаровательное в затерянных книжных лавках, которые не отмечены на карте столицы. Этот факт доказывало то, что в этом городе есть еще белые пятна, не отмеченные ни в одной книги. Значит, есть ещё приключения, которые придется постичь. Было что - то очаровательное в этих маленьких деревушках, в этих студеных рудниках вблизи деревень, в людях, что населяют эти самые деревни; ей нравится тот самый запах выпечки, какой не встретишь ни в одной булочной для аристократов; и ей определенно нравились полотна ткани, что вывешивались на витрины... Словом, эта часть улиц ей нравится. Чистая, не запятнанная часть. Здесь, освещенные ярким светом висящих ламп, возвышались целые горы красных крепких яблок и апельсинов, стояли правильные ровные пирамиды из мандаринов, которых Пенелопа ни разу не ела, даже будучи частью семьи Эккартов. Только она никогда не жила в таких местах, будучи бездомной. Только издали видела извилистую ленту дрожащих газовых фонарей и опрятные переулки для богатых. Близко к таким злачным и помпезным местам особо не подпускали. А вот в темных, забытых самим богом, переулках, она выживала, когда осиротела. Не сказать, что из рук вон плохо или неумело. Она чистила дымоходы и сушила хвею за небольшую плату, копалась в помойках ресторанов, ну а иногда ей платили едой. Пусть и зачерствевшей и плесневелой, но едой. Она еще с тех пор уяснила, что у продуктов питания нет отходов, и если тебе достался тот же мандарин, то ты должен сьесть его вместе с коркой и косточками, чтобы выжить. Прожить еще один день, который несомненно будет похож на предыдущий. Никакого калейдоскопа событий. Только выживание и желание надивиться на чем то. Серые будни, которые превращались в ком. Ночью же она, свернувшись в этаким круссанчиком, спала на картонке, благо, климат позволял. Ночевала она не одна, а в окружении других бездомных и осиротевших детей. Никто не был застрахован от горя, и это их, отчасти, сплочало. Но это присутствие ни капли ее не успокаивало, потому что ночь, как всегда говорила ее мать, это время демонов. А демоны и некоторые люди – страшные создания. Это она уяснила еще с баллад и сказок. Ее мама вообще очень любила поболтать за демонов и прочую нечисть. Пенелопа не понимала это странное хобби своей матери, но принимала его. Хотя бы потому, что сказания, о которых она говорила, были очень интересными. Последние дни жизни своей матери, Пенелопа запомнила как счастливые дни, которые хочется прокручивать раз за разом в своей голове, облизываться и пускать на них слюни, попутно желая вернуться назад. В те дни, Пенелопа никак не могла взять в толк, почему они в последнее время так часто выбираются в город, чтобы просто потанцевать на площади, или почему ходят в лес, почему мать говорит о звездах и о тех темах, которые дети не должны познавать так рано. Например, ее мама часто говорила о смерти и в противовес о жизни, о честолюбии и гордости, о справедливости и нравственности. Уже будучи чуть более взрослой, она поняла, почему ее мать затрагивала такие темы. Чтобы подготовить свою дочь к чему то большему, ко взрослому и довольно жестокому миру. Видимо, она понимала, что умирает. И да, подготовила она Пенелопу основательно так. С банальными знаниями о том, какие травы нужны для той же обработки ран, и какое сочетание круп нужно, чтобы приготовить что-то дельное на костре, как отличить съедобные грибы от лже грибов (лже грибы практически всегда не тронуты насекомыми. они имеют приятный запах духов, их ножки всегда чисты, часто с воротничками. В общем, выглядят как опрятный офисный клерк. В отличии от обычный, которые выглядят скорее как зачуханный пахан вилы, который работает круглыми сутками на заводе). Благодаря тому, что они часто ходили в походы, она знала, как отличать ветки, которые хорошо горят от тех, которые горят плохо; как стрелять из простецкого лука, чтобы приготовить дичи на ужин. Так Пенелопа дожила до своих двенадцати лет, по истечению которых, ее подобрал герцог. Тяга к приключениям и к красоте пробудилась в ней, как только ее объявили дочерью этого самого герцога. Будто бутон, который только начался раскрываться, Пенелопа самостоятельно изучала астрономию, которую так любила ее погибшая мать, историю и искусство. Была еще и тяга к похождениям по резиденции Эккартов, хотя бы потому, что она вправду была великолепной. Эти навесные арки, высокие потолки, виды из окон, гобелены с искусной вышивкой. Все это придавало особого шарма поместью, по нему можно было ходить очень долго, вдумчиво рассматривая замысловатые узоры витражей. Однако, после случая с ожерельем, эта тяга улетела и помахала платочком на прощанье. Собственно, после того самого случая с пропажей того колье, Пенелопа вообще перестала выказывать носа из своей комнаты. В то время Рейнольд был очень рад этому. На несколько дней она заперлась, не впуская никого в свою обитель, но по прошествии этих дней, она стала принимать к себе в комнату служанок, которые подавали ей еды. Все же, с братьями она пересекалась редко, но когда такое все- таки случалось, они выливали друг на друга весь тот яд, что копился в них. А яда было много. Пенелопа – девочка способная решить легкий пример сложив дважды два, поэтому сразу поняла, что и почему. Единственное, что она не поняла в полной мере, так это то, почему дворецкий согласился и дал те ложные показания. Приказ приказом, но чтобы сделал ему младший сын? Отцу нажаловался бы? Бредятина какая-то. Судя по всему, Фенель сам по собственной воле и желанию сделал то, что сделал. Однако, в том диалоге, который они вели с Рейнольдом, и с которого началась история Пенелопы, было что-то необычное, что-то еле-еле, чуть ли не эфемерно уловимое. Пенелопа в нем увидела нечто большее, чем в него вкладывал Рейнольд, младший господин. В некоторых улицах Пенелопа видела свободу, в некоторых тюрьму. И последние годы в поместье, находилась не то что в тюрьме, а в колонии строго режима для особо провинившихся. В юриспруденции есть такое понятие, как естественное право. Это то право человека, которое неоспоримо и неотъемлимо есть у каждого. Например, право на жизнь. Забавно то, что на это право жизни у Пенелопы посягались не то что пару раз, скорее пару десятков раз. Подраться за несчастный кусок хлеба – обыденность. Подраться, чтобы заработать деньги на этом – обыденность. Подраться до вырванных волос, чтобы заглушить моральную боль физической - обыденность. Она была той самой девочкой, посмотрев на на которую, ты испытываешь иррациональное смущение и желание побыстрее отвести взгляд. Такое у каждого было. Например, когда ты даешь еду или финансовую поддержку какому – то бездомному, то ты поскорее хочешь уйти. Какое - то смущение и стыд сковывает все твое существо, тебе становится некомфортно, неприятно, будто ты виноват в том, в каком положении сейчас находится этот бедолага. Она дралась, кусалась, выхватывала свою жизнь, свое естественное право из лап смерти настолько яростно, что вся та тьма, которая окружала ее, стала ее частью. Среда подминает человека под себя, как бы этого не хотелось и как бы ты не старался этого отрицать. Хотелось только побывать на чистой стороне улиц, нормально поесть, нормально поспать, нормально пожить, в конце - концов. И если сейчас она живет в чуть более благоприятных условиях, со стабильной крышей над головой, то это не утолило ее жажды побывать – таки на опрятных площадях этого города. И да, именно Ренольд сподвиг ее на самый первый побег из особняка. Будучи бывшим заедлым лесником, Пенелопа прекрасно лазала по деревьям. С забором было, конечно, чуть сложнее. Он бетонный, ровный, у него нет каких - то заступов. Но она и это поборола. Подпрыгнув, она бралась за кромку забора, как бы подтягивая все свое тело, скользила грубыми ботинками по бетонной стене, пока туловище полностью не оказывалось наверху, перепрыгивала его. Были и неудачные приземления, и разбитые в мясо колени, стертые ладони и чуток задетая гордость, но все - таки это не сравнивалось с чувством свободы и жизни, которое переполняло все ее существо. Пару раз ее настораживало чувство, будто за нею нахойливо смотрят, прожигая затылок, но она успокаивала себя мыслями, что никому не понадобится смотреть за тем, как она сбегает. Была уверенна в том, что все наоборот будут рады этому ее поступку. В крайнем случае, она свалила бы все на свой «малый» возраст, мол, зеленая еще, простите, господа, согрешила. В городе она старалась не выделятся, нацепляя на себя обычную белую рубашку с брюками, а длинные малиновые волосы собирала в тугой пучок и прятала под козырьком кепки. Когда она убегала по вечерам, то на плечи накидывала мантию из тонкой шерсти. Людей в плащах нередко можно было встретить на улицах, площадях и переулках, потому что надевать теплые пальто смысла никакого не было, климат не тот, а в прохладный день выходить без накидки равноценно тому, что ты заболеешь. Поэтому люди стали накидывать на плечи пиджаки (если таковые имелись, цена - то ого - го какая) или мантии. Пенелопа – девочка честная, поэтому она честно признавалась в том, что не хочет возвращаться обратно, с улицы – в свой формальный дом. Резиденция герцога пугала ее гораздо больше, чем перспектива спать на картонке в обнимку с блохастым котом. И тому даже было рациональное объяснение. Среди обычного народа ходили слухи о том, что особняк Эккартов проклят. Не любили люди этот дом, считали, что снести его надо. Что там одни несчастья происходят, что люди с гнильцой заведуют им. Много было разговоров об особняке, и Пенелопа невольно к ним прислушивалась. До этого она даже не думала, что у герцогства плохая и подмоченная репутация, а тут вон оно что.. Люди шушукались без зазрения совести об этом в общественных местах, что еще больше обескураживало Пенелопу. Все - таки с городскими слухами она сталкивалась и ни раз, но никогда не видела такого, чтобы один слух мусолили так долго. Она и сама замечала, что в резиденции происходит нечто странное. Не факт, что мистическое, но что-то, да было. Эта самая «проклятость» проявлялась в поведении слуг, в ее отвратном и беспокойном сне, в постоянном ворохе тревожных мыслей. За пределами особняка Пенелопа не чувствовала себя так скованно, как в его стенах. А ведь мать всегда говорила, что надо доверять своему чутью. И Пенелопа безоговорочно доверяла ему. Потому что мать плохому не научит. Один раз, когда она, потерявшая нить странного сна, проснулась от морока, и еще не до конца поняв, что происходит, Пенелопа будто услышала какую-то возню. Все стены ее спальни будто ожили – отовсюду были слышны тошнотворные звуки, похожие на топот. Этот звук трудно описать. Он доносился и не снаружи и не изнутри, и вряд ли этот звук издавал человек. Сначала она подумала, что это короеды. Короеды это те самые паразиты, чьи личинки очень долго живут внутри сухой древесины, вплоть до десяти лет. Потом они, наконец, окукливаются и выбираются наружу. Дерево разрушается изнутри, но снаружи выглядит совершенно здоровым. «Черт, - подумала Пенелопа, - да это поместье гниет изнутри» - и хмыкнула от того, насколько эта фраза подходит под описание всей ситуации в герцогстве. Вот только когда она нашла себе обьяснение, сна уже ни в одном глазу. Решив зажечь лампу, чтобы успокоится окончательно, она поднесла горящую спичку к фитилю и.. звук исчез. Будто спрятался от света. В ту ночь Пенелопа больше не смыкала глаз, боясь что этот ад повториться.***
«Конец пути предопределен его началом» - но где было положено то самое начало, с которого начался хаос в головах людей этого дома? Почему к ней, к Пенелопе, все стали относится так, как она того не заслуживает? Да, до этого тоже было не сахар, но никто хотя бы не выказывал к ней агрессию в открытом виде. Сейчас же, никто не видит ничего странного в том, что к младшей госпоже относятся как к мусору, а не как к человеку, который по иерархии выше их. Ее умывали холодной водой, в чай подкидывали монетки, ей подавали заплесневевшую еду, ей запрещали ходить по этажам, ограничивая свободу, а когда она просыпалась, то на сгибе локтя у нее оставались следы от игол, которые так любезно оставляла одна особого нахальная служанка. Было больно и обидно. У нее опять отбирали ее естественное право. Право на неприкосновенность, право на свободу, право на жизнь. И будто бы раньше было лучше. И это не ностальгия, нет, отнюдь. У нее хотя бы раньше права на свободу не отбирали. Никто ей не говорил: «Ты должна то, ты должна сё». Пусть она и бродила по лабиринту мрачных домов, блуждала в гигантской паутине жутких улиц, у нее была свобода делать то, что хочешь. Хочешь драться? Дерись. Хочешь денег? Заработай. Хочешь бегать, прыгать, пока боль в ногах не остановит? Да делай, это никого не колышет. А сейчас запрещают ходить на общие ужины, в прекрасный сад с топиарами, даже по этажам. Заперли ее как принцессу из сказки. Вот только Пенелопа не Мег или Эми, она Джо, самая настоящая и чистокровная. Постоянные мороки и отвратная еда подкосили Пенелопу так, что она не хотела больше возвращаться в дом настолько, что сбегала оттуда ежедневно. Чертовы звуки не прекращались. Они становились все более назойливыми и зудящими. Своеобразные побеги продолжались вот уже пару месяцев после разговора с Рейнольдом, и с тех пор они практически не разговаривали. Пенелопу это ни капли не смущало, в отличии от Рейнольда. Младший господин нередко становился свидетелем того, что Пенелопа по ночам перепрыгивала через забор, заходя в поместье через какие то проплешины в заборе только ранним утром. Этой ночью шел проливной дождь, поэтому он ожидал, что Пенелопа придет раньше. Но так как он не слышал топота из комнаты выше, то он предположил, что Пенелопа не вернулась. У него не осталось прежней ненависти к ней, лишь ярость на себя. То самое раздражение, неоправданное, необъяснимое. Ну, знаете, как когда рассматриваешь отражение в зеркале и понимаешь: что- то не так, что-то не то.. А что – сам не знаешь.. Все не так. И это отнюдь не приступ самокритичности или порыв заниженной самооценки. У Рейнольда было такое чувство. Было ощущение, будто вот-вот разорвутся важные нити, а он ничего не может с этим поделать. Он все еще не воспринимал ее в роли сестры, скорее просто не хотел, чтобы ситуация с пропажей повторилась. Вроде это он ее натолкнул на постоянные «походы», но теперь он не был уверен в том, что прав. А его эго очень сложно пошатнуть. Выйдя на балкон ранним знойным утром, Рейнольд облокотился о парапет и стал смотреть на рассвет. Именно на рассветах и приходила Пенелопа. Но в этот раз она не пришла.