Про фиалки и нелюбовь ко вторникам

Знаете, у людей есть огромное разнообразие странных, нелогичных, необоснованных или глупых неприязней. Кто-то терпеть не может рубашки-поло, у некоторых вызывает дикое отвращение шоколадное мороженое (те ещё извращенцы, но что с них взять? Возможно, их в детстве роняли из люльки), у кого-то вьетнамские флешбеки и желание перекреститься вызывает метро в час пик, а другие просто ненавидят наступать на кусочки лего, разбросанные младшими сестрами или братьями по комнате. Луи Томлинсон же относится к типу людей, которые ненавидят всем своим нутром вторники. Серьёзно, хуже дня недели не придумаешь. Парень готов был проживать каждый день понедельник, лишь бы не наступал злосчастный вторник. Этот день определенно должен стоять в одном ряду в списке "Худших вещей на свете" с подъемом в 5 утра зимой, очередями в поликлинике, сопровождающимися криками детей, и надоедливым соседом с перфоратором (нет, правда, что он там так старательно сверлит каждое утро? Дыру в Китай, ибо денег на билет на самолёт нет?). Нет, конечно, Луи - взрослый и адекватный человек, коим он себя считал. Поэтому винить во всех своих жизненных неудачах и проблемах день недели было бы глупостью. Но, как говорится: "Один раз – случайность, второй – совпадение…" А в третий ему пришлось менять квартиру и извиняться перед ее хозяйкой около тысячи раз из-за сгоревшей вместе с многострадальной пародией на лазанью духовки и половины кухни. Именно во вторник, в далёком детстве, Луи упал с велосипеда и сломал руку. Больше он к нему не подходил на пушечный выстрел, записав велосипеды без страховочных колёсиков и неровный асфальт в личные враги. Получил в школе первую двойку, разбил любимую вазу матери. Во вторник из семьи ушел отец, когда мальчику едва исполнилось десять. Во вторник он получил штраф на парковке, а потом и вовсе разбил машину, сжёг любимую рубашку утюгом, потерял ключи от квартиры, из-за чего Луи пришлось буквально ночевать, сидя на коврике у двери, а позже вызывать слесаря и вскрывать ее, потратив и без того малые сбережения, кровно заработанные студентом. И можно подумать, что хуже дня, следующего за понедельником, в жизни Томлинсона быть ничего не может, но и тут не все так радужно. В мире, где самой вселенной дарован человек, идеально подходящий именно тебе, вторая половинка, недостающий кусочек пазла, твой личный кисло-сладкий соус к картошечке фри, иначе говоря, соулмейт, Томлинсон все ещё был одинок. Но да, когда в жизни Луи Уильяма Томлинсона все было просто? Если бы вселенная не была такой сукой, то парень успевал бы перейти дорогу до того, как светофор загорится насмехающимся над ним красным (да, он всегда опаздывал буквально на секунду), и нашел бы наконец человека, предначертанного ему. Ну действительно, за что он так провинился? Не уступил место бабке в метро около года назад? У него есть оправдание: вряд-ли вы захотите играть в джентльмена после трёх ночей без сна перед неделей финальных экзаменов и десяти выпитых энергетиков, вкус которых уже даже не ощущается. Иногда ему казалось, что в школе преподавали специальные уроки, на которых объясняли, как найти соулмейта, давали брошюрку и угощали кексами, в то время как он их прогуливал. Но нет, Томлинсон был ответственным парнем, который ответственно прогуливал только физкультуру. Проще стать жертвой терроризма, чем найти соулмейта после двадцати. И нет, это не пессимистичные утрированные взгляды Луи (ну, может, он все же немного королева драмы...). Увы, это реальная статистика, которую он вычитал в одном научном журнале. Все люди на планете приходят в этот суровый и необъятный мир не одни. На теле каждого человека появляется та самая судьбоносная метка, фраза, которую соулмейт произнесет при первой встрече с тобой. Ее невозможно забыть, от черных букв, поселившихся на коже, нет способа избавиться. Да и кому это нужно? *** На самом деле Луи ещё в детстве понял, что не у всех метки черного цвета. После того, как он случайно вызвал слёзы у миссис Джонс, добродушной старушки, жившей по соседству с семейством Томлинсонов, спросив, почему буквы на ее предплечье серые, блеклые и будто выцветшие. Луи не знал, чем обидел пожилую леди, поэтому решил разузнать все у самого умного для любого пятилетнего ребенка человека - у матери. Миссис Томлинсон, женщина с самым теплым заботливым взглядом и голубыми, словно океан, глазами, выслушала напуганного сына, увлекла его в уютные объятия и усадила на диван. Она объяснила Луи, что за всю жизнь метка может менять цвет только три раза. Сначала она чёрная, подобная ночному небу, потерявшему все звёзды, бесконечно одинокому и ждущему часа, когда небесные огоньки вернутся и осветят тьму, прогонят ее и принесут покой. При встрече с соулмейтом, самым радостным событием, буквы окрашиваются в яркий, олицетворяющий счастье и любовь, золотой. Слегка светящиеся буквы будут напоминать хозяину, что он не одинок в этой вселенной. Последний раз фраза изменяется в самом ужасном случае - потере любимого человека. Вместе с твоей парой смерть забирает и жизнь таких родных красочных букв, делая их блеклыми. Они остаются на предплечье тенью былого счастья, шрамом на сердце, напоминающем об утрате. Мальчик слушал, не отрывая внимательного взгляда от матери, и не забывал ни одного слова, сказанного ей. Эта информация произвела на него огромное впечатление. Когда Луи, стирая ладонями с щек непрошенные слёзы, сказал, что это нечестно, вот так забирать подаренное судьбой, мама грустно улыбнулась, притянула мальчика ближе к себе, нежно и заботливо поцеловала в лоб и посадила его на колени. Она стала перебирать мягкие каштановые волосы любимого сына, медленно пропуская их между пальцами, и вновь заговорила: – Увы, Лу, ничто не вечно. В жизни бывают взлеты и падения, черные и белые полосы... Иногда тебе будет невероятно больно, но именно благодаря этому чувству ты будешь получать большее удовольствие от счастливых моментов и ценить их. Вселенная дарует нам соулмейтов не для того, чтобы причинить их утратой боль в конце. Не думай о предстоящей потере, думай о том счастье, что ты испытаешь, имея возможность прикоснуться к своей половинке, видеть ее успехи, разделять с ней все хорошие моменты. Чувствовать, как твое сердце каждый раз трепещет при взгляде на твоего соулмейта. Знать, что кто-то любит тебя больше жизни и готов на все, чтобы увидеть твою улыбку. Живи каждую секунду так, будто важна именно она. И никогда не трать бесценное время на сожаления. Этот разговор навсегда остался в памяти маленького мальчика, поселился глубоко в сердце, дарил надежду и направлял. *** Соулмейтская метка Луи была ни чем иным, как ещё одной шуткой вселенной. А у нее явно дерьмовое чувство юмора. Мысленно Луи разделял метки на три категории. Милые или ванильные. Как, например, у Найла, веселого и жизнерадостного паренька из Ирландии, не предоставляющего физической возможности горевать людям, находящимся с ним в одной комнате. Серьёзно, он настоящее персональное солнышко, разгоняющее тучи и хоронящее в розовом гробу с Hello Kitty плохое настроение Луи. Но вернемся к фразе Найла, его соулмейтом оказалась невероятной красоты девушка по имени Барбара. Хрупкое телосложение, волнистые волосы, миловидное лицо со вздёрнутым носиком делали её похожей на статуэтку из чистого хрусталя. Своими ярко-голубыми глазами и длинными ресницами она напоминала моделей, красующихся на обложках известнейших журналов о моде. Они познакомились в кафе, где Томлинсон и Хоран любили собираться после окончания учебного дня. Барбара подрабатывала официанткой. А Найл обожал вкусно поесть. Вот где вселенная точно не прогадала. Блондин сразу почувствовал притяжение к девушке, а потом она наградила его заветным: "Вау, твоей улыбкой можно осветить весь мир". И когда Найл отошёл от состояния шока и вымолвил столь же романтичный ответ, окружающий мир для них перестал существовать. Луи тогда быстро ретировался из кафе, оставив друга в руках новообретенной пары. Хотя, Луи готов поставить сотку на то, что Найл и не заметил его отсутствия, увлеченный голубоглазой принцессой. Вторым типом фраз были обыденные или, как называл их Лу, «Фразы без изюминки». Найти по ним человека было тяжело, а перепутать – легко. Хотя Томлинсон предпочёл бы видеть на руке простое "Здравствуйте" или "Как дела?". И третий, самый неудачный, неудобный и ставящий в неловкие ситуации. Тип фраз, которые Луи охарактеризовал как "Боги, чем надо обкуриться, чтобы произнести такое?". Ладно, ему ещё более-менее повезло, хотя Луи это и не признает. Но лучше лицезреть каждый день "Ты только что стал убийцей фиалок, которые пережили купание в пиве и моего деда", чем фразу с матом или пошлости, из-за которых каждый раз придётся краснеть, терпеть насмешки и носить кофты с длинными рукавами даже летом. Так что он не жаловался... Ну, не так часто. Луи понял, что не стоит говорить кому-то о своей фразе, после случая в детском саду. Когда воспитательница интересовалась у детей, кем они хотят стать в будущем, Луи гордо поднял руку и на весь класс заявил, что его соулмейт сказал, что он станет убийцей. Когда воспитательница от удивления уронила чашку с кофе, а большая часть детей начала смеяться и тыкать в Луи пальцем, мальчик убежал со слезами на глазах и не выходил из уборной до прихода мамы, сидя на холодном кафельном полу, прижав колени к груди и пряча лицо от злого мира за руками, желая больше всего на свете сейчас оказаться дома и крепко обнять мать, вдыхая сладкий аромат таких знакомых и родных цветочных духов. Тяжело осознавать, что дети могут быть такими жестокими. Мальчик ещё долго обижался на соулмейта, придумывал для него такую же глупую и даже обидную фразу в ответ и не хотел с ним никогда встречаться. Но мама объяснила ему, что у его пары и в мыслях не было причинить боль и обидеть Луи, слова сами слетают с языка и иногда могут испортить первое впечатление. Но это не значит, что соулмейт – плохой человек. Вселенная не ошибается. Со временем Луи остыл и принял слова матери к сведению. Он перестал винить соулмейта и дал себе клятву на мизинчике, что не станет ему мстить, если Томлинсону будет суждено сказать свою фразу вторым. Луи долго рассуждал, что же он скажет своему соулмейту. Было ли это уже предрешено судьбой, зависело ли от него, что он произнесет? Или все можно взять в свои руки, заранее подготовившись и продумав все до мелочей, чтобы не ударить в грязь лицом перед человеком, предначертанным тебе с рождения. *** Обычно люди находят родственную душу в подростковом возрасте, когда в жизни появляется много новых лиц, а человек попадает в "чудесный" филиал ада на земле, именуемый школой. Именно этот сценарий уготовила судьба лучшему другу Луи – Зейну, обладающему колоритной и внеземной внешностью. В него была влюблена половина школы. И знаете, Луи не мог их в этом винить. Волосы цвета воронова крыла, всегда идеально уложенные, отменное чувство стиля... Эдакий диснеевский принц в кожаной косухе и узких джинсах. Зейн был тем типом парней, на которых смело можно вешать табличку с неоновой подсветкой, говорящую, нет, громко кричащую: "Осторожно, самый горячий парень в здании". Ему посчастливилось найти родственную душу в лице заботливого и доброго парня Лиама, прямо в школьном коридоре. Не самая романтичная встреча, да и фразы "Ой" и "Прости, я не хотел", произнесенные почти в унисон при столкновении, довольно распространенные... Но даже заурядность слов не помешала Луи, снова невольно узревшему становление ещё одной пары, признать, что парни прекрасно подходят друг другу. То, как смущался и краснел с лихорадочным блеском в глазах такой холодный, сдержанный и недостижимый обычно Зейн, как мило запинался создававший впечатление брутального, серьезного и сурового парня Лиам, показывало, что соулмейт заставляет снять все маски и стать собой настоящим, не бояться быть отвергнутым и открытым. Время не остановилось, вечно спешащие школьники быстрыми шагами преодолевали расстояние шумного коридора, не замечая двух нашедших счастье парней. Но в этот момент, когда глаза цвета темного шоколада, горечь которого сглаживают вкрапления сладкой карамели, встретились с идеально подходящими, цвета крепкого ароматного чая... Вселенная сузилась до них двоих. И хоть с момента столкновения лбами и окончания школы прошло уже несколько лет, а парни учатся в институте, их любовь не угасает, а становится только сильнее, доверие крепче, а уютная квартира заполняется все новыми фоторамками с приятными воспоминаниями, принадлежащими только им. *** Очередное утро вторника для Луи началось с того, что он упал... Со стула. Да, черт возьми, Томлинсон настолько измотал свой организм, снова отложив написание доклада на последний день, а там уже и ночь, что отключился прямо за рабочим столом, приземлив свою голову на клавиатуру, о чем свидетельствовал непонятный набор букв и символов в напечатанном тексте, ранее хоть отдалённо напоминающем работу, которую можно сдать преподавателю. Отпечатавшиеся на лице парня кнопки клавиатуры и красные как у наркомана глаза завершали столь изумительную картину. Да, мальчики и девочки, университетские будни не щадят никого и учат навыку засыпать в любых условиях. Все ещё не до конца проснувшись, потирая ушибленной бок, Томлинсон предпринял попытку встать, хоть он бы сейчас согласился поспать даже на полу, хотя бы час... Глаза сами закрывались, а голова будто весила тонну и вмещала в себе оркестр из десятка слонов, играющих на барабанах. Но усталость сдуло ураганом Изабель (самый мощный и наиболее смертоносный  ураган в мире), когда Томлинсон кинул взгляд на электронные часы: – Ебучий вторник! – запрокинув голову и устремив взгляд в потолок, выругался парень. – Когда его уже запретят на законодательном уровне? Наспех натянув свитер на мятую и давно выцветшую домашнюю футболку с логотипом любимой музыкальной группы, не меняя вчерашние джинсы, парень выскочил из квартиры, на ходу завязывая шнурки любимых вансов и пряча ключи от нее в боковой карман рюкзака. Улица встретила Луи шумом таких же вечно суетящихся, торопящихся и опаздывающих работяг, ни с чем не сравнимым ароматом Нью-Йоркских помоев и машинных выхлопов вперемешку с запахом еды из дешёвых ларьков. Начался конкурс «Доберись до универа, находящегося в часе езды от дома, за 30 минут». Вы спросите: «Луи, почему ты не подобрал жилье поближе к учебе?». Остыньте, ребята, Томлинсон студент, а не Волк с Уолл-стрит. Зейн, как верный друг и товарищ, прошедший с Луи огонь, воду и первое в жизни похмелье, предлагал Лу перебраться в его и Лиама квартиру, чтобы иметь возможность поспать лишние полчаса... И хотя предложение было весьма заманчивым, Луи не хотелось каждую ночь слушать концерт, доносящийся из соседней комнаты. Да и входить в гостиную каждый раз с закрытыми глазами, опасаясь снова застать друзей, занимающихся сексом на диване… Второй раз его психика такого не выдержала бы. Черт возьми, Луи каждые выходные смотрел кино, сидя на этом алтаре разврата. Они же осквернили его любимый диван, а он даже не знал об этом! Мысленно проклиная все на свете, в том числе забытую на вешалке в квартире куртку, Лу натянул рукава свитера на замерзающие ладони и ускорил шаг, сливаясь с толпой. Едва успев заскочить в закрывающиеся двери вагона метро, Лу наконец смог перевести дыхание и немного отдохнуть. Как и ожидалось, свободных мест не наблюдалось. Чтобы хоть как-то сохранить остатки бодрости (Луи бы сейчас все на свете отдал за чашку ароматного горячего ванильного капучино с пенкой и щепоткой корицы. Он бы согласился даже на дешевую порошкообразную пародию на кофе из пакетиков. Лучше дерьмовый кофе, чем полное его отсутствие в сонном организме) и не заснуть прямо в вагоне метро (о, пальто этой дамочки кажется таким мягким и уютным, вполне сойдёт за подушку), Лу начал концентрировать внимание на окружающей обстановке. На стенах вагона висели рекламные постеры. С одного из таких на Луи смотрела девушка с ослепительной улыбкой, от которой парню только больше захотелось выть и сетовать на несправедливость жизни. Ну реально, кому в голову пришло повесить в старом душном вагоне метро, где невозможно даже пошевелиться, будучи зажатым потными и такими же уставшими от жизни людьми, картинку с воодушевляющей цитаткой? Вдруг взгляд Луи зацепился за человека, разительно отличающегося от безразличных постных лиц, одетых в однотонные и такие одинаковые костюмы. Высокий парень с самыми милыми на свете кудряшками шоколадного цвета и запутанными проводными наушниками в ушах (кто сейчас вообще ходит с таким раритетом?) стоял, облокотившись на дверь вагона. На нем было длинное не застегнутое шерстяное пальто прямого кроя, цвета яркого сочного лимона, из-под которого выглядывала шелковая рубашка насыщенной фиолетовой окраски, верхние пуговицы которой были расстегнуты и являли миру фрагмент татуировки, поселившейся на груди - двух ласточек (подождите, у них серьезно есть брови?), аккуратно заправленная в широкие черные брюки с высокой талией. Небрежно накинутый на плечи шарф в черно-белую клетку завершал образ. Или у парня был личный стилист, или он тратил по три часа утром лишь на то, чтобы одеться как модель мирового масштаба. Луи даже стало стыдно за свой неухоженный внешний вид, творческий беспорядок на голове и легкую щетину… Парень казался солнышком, островком надежды и света в этом грустном вагоне. Луи искренне не понимал, как можно так божественно выглядеть в хмурое и промозглое осеннее утро. Видимо, кудрявое божество ощутило столь пристальное внимание к своей персоне. Парень повернул голову в сторону Луи, и их взгляды встретились. Даже если бы сейчас мимо пробежал ансамбль танцующих пингвинов, поющих матерные частушки, Луи не заметил бы это, поглощенный изумрудными глазами незнакомца. На молочной коже шатена проступил предательский румянец, а мягкие и манящие губы цвета чайной розы расплылись в смущенной улыбке (и, о Боже, у него на щеках ямочки! Ну как можно быть настолько невероятным?). Она была такой заразительно прекрасной, что уголки губ Луи сами собой начали подниматься вверх. Томлинсон попытался скрыть это рукавом свитера, но получилось откровенно плохо. Луи так засмотрелся на парня, что чуть не пропустил свою остановку. Очнулся и неохотно разорвал зрительный контакт только тогда, когда из динамиков раздался противный голос с помехами, оповещающий о прибытии на станцию. Хотелось подойти к кудрявому, взять за изящную руку и никогда не отпускать. Но вселенная снова наплевала на его желания. Двери раскрылись, и толпа вынесла Луи, как волны бушующего моря выкидывают бедную рыбку на сушу, обрекая на верную гибель. Разочарование и полное опустошение сопровождали Луи всю оставшуюся дорогу до университета. К слову, он все же совершил невозможное, запыхаясь ввалившись в аудиторию прямо под аккомпанемент звонка, сообщающего о начале занятий, чуть не сбив при этом зазевавшегося однокурсника. Лу молниеносно проследовал к месту, заботливо занятому для него друзьями, и приземлился на него, пробурчав невнятное «Хэй» на приветствие Лима и Зейна. Малик, заметив, что на друге нет лица, попытался его растормошить и узнать, что произошло, но так и не добился адекватного ответа. Луи бы всю пару думал, подперев голову рукой, о таинственном незнакомце, – «Был ли этот парень моей родственной душой? Может, поэтому я так на него отреагировал. И какие же чудесные у него ямочки на щеках!..», – если бы из размышлений его не вырвало пронзительное: – Мистер Томлинсон! Я, конечно, понимаю, что высшая математика слишком скучная для Вашего блестящего интеллекта, но потрудитесь обратить капельку внимания или хотя бы сделать вид, что Вы не зря сидите тут! Нам в аудитории вполне хватает одного горшка с фикусом. Он хоть выделяет кислород и приносит пользу! Сидящий рядом Лиам ткнул его под бок, карие глаза взволнованно смотрели на друга и давали понять, что ему не избежать разговора. – Лу, – шепнул Ли, – что с тобой сегодня происходит? Ты пропустил мимо ушей три замечания мистера Мокрые штанишки (да, прозвище, полученное после разлитого на брюки кофе, единогласно использовалось и прочно закрепилось за учителем). Мы с Зейном волнуемся… – Я, кажется, встретил своего соулмейта… – грустно прошептал Луи, закрывая лицо руками, и опустил голову на парту. Реакция Лиама и Зейна не заставила себя долго ждать, их широко раскрытые глаза, приоткрытый рот и ползущие вверх брови выглядели весьма комично. По аудитории пронеслось в унисон удивленное: – ЧТО!? – Мистер Малик, мистер Пейн! – разъяренно выкрикнул преподаватель, для пущего эффекта стукнув ладонью по столу с такой силой, что даже спящие на последних рядах студенты повскакивали. – Вы можете выйти из данного помещения и продолжить ваши увлекательные разговоры там! – он жестом указал на дверь. Мистер Мокрые штанишки, сложив руки на груди и одарив их взглядом «Я буду убивать вас медленно и мучительно», продолжил лекцию. Луи снова повернулся к парням: – И потерял его… – ЧТО!? – Так, с меня достаточно! Вы трое, на выход! Парни не стали спорить. Быстро собрав вещи, они буквально выбежали из класса под смешки однокурсников, все еще ошарашенные новостью Томлинсона. Сказанное Томмо было гораздо интереснее скучного бубнежа математика. А конспект они потом выпросят у Найла (который, в свою очередь, одолжит его у Барбары) за шоколадный батончик и молочный коктейль из столовой. Как только дверь за ними закрылась, убедившись, что поблизости нет лишних ушей, парни уселись на пол у стены, готовые к разговору. – Томлинсон, – начал Зейн с нотками предвкушения сенсации в голосе, – объясни уже внятно, как можно умудриться потерять соулмейта? И где ты его успел встретить? Рассказав про события минувшей ночи и нелегкое пробуждение, забытую дома куртку (Лиам, на правах заботливой мамочки их компании, отвесил ему за такое наплевательское отношение к своему здоровью подзатыльник), насмехающийся постер со стен вагона и обаятельного паренька из метро, не забыв при этом во всех красках описать его чудесные кудряшки и изумительную улыбку, Луи издал мучительный вздох и приготовился слушать шутки Зейна по этому поводу и утешения Лиама. – Лу, ты же понимаешь, что если он твоя родственная душа, вы обязательно еще встретитесь… – Ли, выражая поддержку, положил свою теплую ладонь на плечо Томлинсона. – Да уж… Только ты способен потерять высоченного парня, Томмо! – в привычной ему манере и с поблескивающими огоньками в глазах весело произнес Малик, за что получил смачный толчок локтем от Пейна, выразившего недовольство поведением своего парня. – Ай! Ладно, извини Лу, я шучу. К тому же, вдруг он и не твой соулмейт вовсе? – Спасибо, ребята, – приподняв один уголок губ в вымученной улыбке, произнес Луи. Томмо сгреб парней в объятия, чувствуя исходящие от них заботу и обеспокоенность состоянием друга. Так они простояли минут пять, пока Зейн не нарушил такую уютную тишину, напомнив, что они все еще стоят в пустом коридоре университета: – Раз уж мы такие плохие нарушители порядка и нас выгнали, не дав получить столь важные знания, как дифференциальные уравнения, предлагаю провести время с пользой и слинять отсюда, скажем, в кафе? И все-таки у Луи Томлинсона самые лучшие друзья. *** Единственное, что планировал Луи делать по приходе домой – упасть на диван и не дышать, чтобы ненароком не спровоцировать появление еще какой-нибудь невероятных масштабов проблемы. Этот вторник оказался одновременно прекрасным и ужасным, вытянувшем из бедного Томлинсона все соки. Он заставил и без того огромные синяки под глазами достигнуть пика своего развития и стать почти черными. Собирался ли Луи, как любой адекватный носитель мозга в организме, прислушаться к нему и пойти в кровать да видеть сны про радужных единорожек, скачущих по цветочным полям, и, может быть, одного кудрявого бога? Конечно, нет. Включив первую попавшуюся песню в телефоне и продефилировав в направлении кухни, попутно чуть не столкнувшись со стеной, Лу отворил дверцы одного из шкафчиков и достал из дальнего угла, своего личного тайника (Найл любил совершать набеги на его запасы во время пребывания в квартире), давно ждущую своего часа пачку попкорна для приготовления в микроволновой печи. Громко и озорно подпевая голосу, доносящемуся из динамиков, и пританцовывая, он отправил кукурузный шедевр и верх его кулинарных способностей готовиться, захлопнул печь изящным движением руки и в такт музыке побарабанил по ней пальцами. Завершив композицию непонятно откуда взявшейся в доме колой, парень проследовал в гостиную, лег на диван, потянувшись и испытав неимоверное блаженство, и включил «Бриолин». Чего Томлинсон не ожидал, так это того, что на сороковой минуте фильма кто-то начнет настойчиво пытать дверной звонок и уши его обладателя, убивая секундой ранее блаженную атмосферу вечера. – Кого вообще могло принести в такое время? – задал вопрос в никуда Луи, нахмурив брови. Он нехотя поднялся с насиженного места и потер отлежанную руку. Подойдя к двери, Лу в который раз пожалел, что на ней нет глазочка, чтобы можно было заранее посмотреть на незваного гостя. Луи честно не хотел сейчас кого-либо видеть, а переодеваться ради того, чтобы открыть дверь и послать некого идиота, у него желания не было. Поэтому он стоял в домашних розовых тапочках-медведях и накинутом поверх все той же растянутой футболки и шорт махровом халате, тоже розового цвета (Ли и Зейн как-то решили, что будет очень весело подарить Луи на день рождения это… Окей, в чувстве юмора Зейна Луи уже давно убедился. В его отсутствии. Но Лиам, о чем он вообще думал и как согласился на это?). Томлинсон провел рукой по карамельным волосам, приводя их в еще больший беспорядок, глубоко вдохнул, посчитал про себя до десяти. Тонкие пальцы уверенно коснулись резного узора, украшавшего дерево, медленно спустились к дверной ручке, заставляя холодный металл слегка нагреться от теплоты ладони. Лу выдохнул и распахнул дверь с такой силой, что она чуть не слетела с петель. Он уже собрался высказать все, что думает о ночном госте, но… Ладно, Луи ожидал увидеть кого угодно: Снежного человека, Анджелину Джоли, своего мертвого хомячка, странного грабителя, который сначала любезно звонит в звонок, а потом просит разрешения обчистить вашу квартиру… Но уж точно не ЕГО. «Да ради всего святого и не очень! Почему из всех возможных людей, перед которыми я мог опозориться, вселенная выбрала этого парня!» – Томлинсон готов был собирать скромные пожитки, покупать билеты на самолет, бежать в Таиланд и становиться монахом. На него все еще со смесью шока и удивления смотрели такие волшебные глаза цвета молодой листвы и безмятежных лугов. Лу неверяще взирал на шатена, не зная, что сказать… Он чувствует, будто готов взорваться от нетерпения и предвкушения. Заинтересованный взгляд скользит по телу парня, отмечая, что тот одет не в лимонное пальто, которое Лу лицезрел сегодня в метро, а в домашний комплект из пижамных штанов и безразмерной кофты с длинными рукавами и надписью «Ничего в мире не может быть прекраснее шоколада и тебя» (На этот счет Луи бы поспорил, ведь прямо сейчас перед ним стоит самый прекрасный парень на Земле). Глаза Томлинсона замерли, а сердце пропустило удар, когда он увидел на коврике у двери, прямо у ног гостя, осколки разбитого керамического горшка, перемешанные с землей и (о Боги, ну такого просто не может быть!) останками некогда живых и цветущих фиалок. Наверное, тишина бы затянулась до утра, если б незнакомец первым не пришел в себя, прокашлявшись и немного нервно проведя руками по широким штанинам алых флисовых брюк в белых сердечках, разглаживая невидимые складки: – Ты только что стал убийцей фиалок, которые пережили купание в пиве и моего деда! – запустив руку в буйные кудри, со смешинкой в голосе произнес парень ту самую заветную фразу. По телу будто прошел разряд электрического тока, а сердце совершило кульбит. Знаете, что прямо сейчас чувствовал Луи? Это невозможно описать словами… Это в тысячу раз лучше и ярче, чем в книжках про соулмейтов. Его словно оглушили взрывами красочных фейерверков, от разнообразия цветов которых рябит перед глазами, а затем принесли новость о том, что он выиграл миллиард в лотерею, закончил все войны и излечил всех больных детей на свете. «О боги, у него такой прекрасный голос, я готов слушать его бесконечно. Глубокий, с легкой хрипотцой, манящий и незабываемый… Он будто обволакивает и завлекает в уютные объятия, заставляя забыть обо всех невзгодах и проблемах…. А его молочная, почти не тронутая загаром кожа, на которой проявился нежный румянец! – от кудрявого чуда доносится едва ощутимый аромат пиона и миндаля. Томмо уверен, если подойти ближе, этот запах полностью завладеет им, до подкашивающихся ног и трепета в сердце. Мозг будто специально подсовывает картинки того, как сладостно будет целовать этого парня в пухлые губы, нарочно медленно, растягивая столь приятный и интимный момент, проводить рукой по тонкой шее и забираться пальцами в облако мягких волос... – И черт, кажется, я слишком долго пялюсь». Немая пауза затягивается, кудрявый вопросительно поднимает бровь и немного нервно топчется на месте, явно не понимая, почему Томлинсон сохраняет молчание и так пристально его разглядывает вот уже несколько минут. Становится как-то неуютно. С губ непроизвольно срывается немного истеричное и чересчур высокое: – Да ебаный покаребаный вторник! – о котором сразу же пожалел и будет жалеть до конца жизни Луи. Хэй, а еще не поздно убежать в Таиланд? Луи нервно покусывает губы и сжимает запястье руки пальцами с такой силой, что возможно появится синяк... Черт возьми, он обрёк своего соулмейта на жизнь с этой фразой, вытатуированной на предплечье? Он феерический идиот! Луи умалишённый, либо, да нет, просто умалишённый.... Боясь поднять голову и найти в глазах только что обретенного соулмейта злость, разочарование и боль, он нервно мнет край мягкого пояса халата, желая об одном – перестать существовать, провалиться сквозь землю, стереть все следы существования Луи Уильяма Томлинсона на планете. Вдруг парень вздрагивает, ощущая прикосновение холодной ладони с длинными аристократическими пальцами и идеально ровным бирюзовым маникюром, украшенными массивными кольцами… Томмо чувствует себя разбитым. Шумно втянув воздух, он медленно поднимает голову, борясь с подступающими слезами, осторожно глядит из-под косой челки на парня. И замирает. Во взгляде родственной души нет и намека на осуждение и обиду. Изумрудные глаза смотрят обеспокоенно. Парень делает шаг вперед, сокращая и без того малое, но кажущееся Томлинсону бесконечным, расстояние между ними. Вторая рука кудрявого ложится на плечо Луи и нежно гладит, пальцами выводя незамысловатые узоры, заставляя рой мурашек пробежать вниз по позвоночнику. В этих жестах столько любви, уюта и теплоты… – Я всегда знал, что у моего соулмейта будут самые пленительные лазурные глаза. Надеюсь, ты поведаешь мне историю о том, почему так ненавидишь вторники, – парень засмеялся мелодичным, похожим на звон колокольчиков, смехом, отчего в уголках его глаз появились милые морщинки. – Хэй, – сказал смущенным голосом Лу (и когда он успел стать таким ванильным идиотом? Ах да, точно, он же в прямом смысле стоит перед человеком, встречи с которым ждал почти двадцать один год!), накрыв ладонь соулмейта, все еще бережно держащего его руку, своей. – Меня зовут Луи Томлинсон, и мне очень жаль, что тебе пришлось каждый день лицезреть на теле «Да ебаный покаребаный вторник!». – Здравствуй, Луи Томлинсон! Я Гарри Стайлс, и у меня был очень странный разговор с матерью о «культурной речи и недопустимости в приличном обществе бранных слов» в детстве. Она даже грозилась помыть тебе рот с мылом при встрече. – Стайлс попытался спародировать манеру речи матери, для пущего эффекта сведя брови к переносице и смешно пригрозя указательным пальцем, но веселые чертики в глазах выдали отсутствие претензий к Луи. – Боже, моя родственная душа – кудрявый ангел с рокерской фамилией! – мечтательно протянул Луи и слегка напрягся, увидев, как Гарри смущенно смеется, прикрывая рот ладонью… – И я сказал это вслух… – осеняет Томлинсона, и он начинает задорно смеяться уже вместе с Гарри. Боги, с этим парнем он теряет голову и способность трезво мыслить. И ни капельки не жалеет об этом. – Да, ты сказал это вслух, – Гарри смахнул пальцем выступившие от смеха в уголках глаз слезы. Напряжение, вначале витающее в воздухе, быстро рассеялось, будто его никогда и не существовало, а в груди поселились уют и щемящая нежность. – Как насчет того, чтобы не стоять в коридоре, а пройти в мое скромное жилище? – Луи приглашающем жестом указал Гарри рукой на свою квартиру. – С радостью приму столь заманчивое предложение! А если ты угостишь меня чашечкой Эрл Грея с молоком… – Стайлс взял Луи за руку и переплел их пальцы. Лу удивился, насколько маленькой его ладонь казалась по сравнению с теплой и надежной ладонью Гарри. – А что мне будет за расхищение моей чайной коллекции? – кокетливо спросил Лу, подмигнув соулмейту. – Ну даже не знаю… – Стайлс начал изображать активную мыслительную деятельность, устремив задумчивый взгляд в потолок и обхватив подбородок пальцами. – Я обещаю вознаградить тебя поцелуем! – Такой способ оплаты мне по душе! – довольно заявил Луи, закрывая за собой и Гарри дверь в квартиру. Уже позже, разлив горячий чай по кружкам, парни усядутся на старый, местами в заплатках, диван. Гарри положит руку на плечо Луи, притягивая его ближе к себе, желая чувствовать своего парня каждой клеточкой тела. Они будут говорить обо всем на свете: о том, как долго ждали встречу друг с другом, в деталях представляя каждую секунду этого момента. Гарри поведает о своей семье, родном городе и детстве, любви к шоколадному мороженому, старым фильмам и прогулкам под звездным небом жаркими и тихими летними ночами. Луи поделится глупыми детскими мечтами, секретами, тайным страхом пауков, не боясь показаться уязвимым. Расскажет о дурацких историях и забавных происшествиях из жизни… Признается, что очень скучает по маме и сестрам и ему не терпится познакомить Гарри с ней. Они решат, что первое их свидание обязательно пройдет на крыше дома, встречая алый и горящий, постепенно переходящий в спокойный и умиротворенный нежно – розовый, закат и кутаясь в теплый фланелевый клетчатый плед, разделенный на двоих. Луи будет рассматривать руки родственной души, созвездия кофейных родинок и татуировки Гарри, слушая истории о получении каждой. А потом, как бы глупо это ни было, они покроют свои тела совместными, хранящими скрытый, понятный только им, смысл или просто спонтанный дух авантюризма. В какой-то момент Гарри ляжет и потянет Луи за собой, не размыкая объятий. Голова соулмейта будет покоиться на груди Стайлса. Томлинсон, слушая его размеренное биение сердца, ровное дыхание, кончиком пальца станет вырисовывать на теле Гарри причудливые, понятные ему одному узоры. Гарри зароется лицом в волосы Лу, удовлетворенно закроет глаза, позволяя чувством накрыть его лавиной, глубоко вдыхая ноздрями и стараясь детально запомнить каждую нотку запаха, исходящего от мягких волос Луи. Спелые зелёные яблоки, сочные и кислые, и едва ощутимый аромат лаванды... Лу совершит по своим меркам невозможное, переступит через незримую грань, сделает первый шаг и подарит кудрявому короткое, невесомое и столь невинное прикосновение тонкими губами. Томлинсон быстро отстранится, не моргая взирая на затуманенный взгляд не успевшего осознать произошедшее шатена. Но не пройдет и секунды, как Гарри среагирует, выйдя из оцепенения, накроет раскрасневшиеся щеки парня чуть вспотевшими ладонями и утянет соулмейта в самый яркий и умопомрачительный поцелуй, с каждым новым мгновением становящимся глубже и проникновеннее. А потом еще один и еще… Они просидят так всю ночь, не замечая наступления впервые за долгое время погожего утра (видимо, сама природа будет радоваться воссоединению двух душ) и наполненных множеством танцующих пылинок солнечных лучей, пробивающихся сквозь задвинутые шторы, разговаривая и прерываясь на легкие, невинные, а после страстные, томные и пьянящие поцелуи. К утру губы обоих будут красными и опухшими, но никто не будет испытывать и капли сожаления. Они забудут про две кружки с давно остывшим чаем, ждущие их на стеклянном столике, об осколках разбитого горшка с фиалками на коврике у двери в общем коридоре, за что днём получат порцию крика, оскорблений и обвинений от старой соседки. И в их жизни будет еще много счастливых и не очень моментов. Но главное – они есть друг у друга и проживут их вместе, разделят между собой. Но это все случится позже. А пока парень с карамельными волосами и лазурными глазами со счастливой улыбкой сидит рядом с кудрявым ангелом с рокерской фамилией, рассматривая с бесконечной любовью в глазах и трепете в сердце лицо своего соулмейта. «Может, вторник – не такой уж плохой день недели? И зачем Гарри принес с собой эти фиалки?».