***
Номер в дешевом отеле был до невозможности убогим, кровать — скрипучей, белье — застиранным и посеревшим от времени. Но Меропе было невдомек, что единственный наследник высокомерных Риддлов по своей воле никогда не переступил бы даже порога подобной дыры. Ей, выросшей в лачуге нищих Гонтов, обои в пошлых розочках и пыльный балдахин с золотой бахромой казались верхом роскоши. Том Риддл стоял на коленях на голом дощатом полу перед кроватью, на которой сидела прекраснейшая из женщин, одарившая его этой ночью своей благосклонностью. Держа в своих руках ее тонкие пальчики, он вслух рассуждал о том, как замечательно они теперь заживут: он представит ее родителям, они непременно поженятся, и матушка передаст ей фамильную диадему, к которой крепится пышная белоснежная фата. И ничего, что невеста уже не невинна. Главное — их любовь, и то, что Меропа согласилась сделать его счастливейшим из мужчин. На моменте, когда Том самозабвенно разглагольствовал о планах на свадебное путешествие, хлипкая дверь затряслась от серии частых ударов, а из коридора послышался яростный маловразумительный рев. Меропа испуганно вздрогнула и закусила губу, а Том, которого прервали на таком важном моменте, гневно обернулся и поднялся на ноги, полный решимости наказать болвана, который дерзнул нарушить их с любимой уединение. Он даже успел сделать два шага по направлению к двери, когда та распахнулась от сорвавшего шпингалет мощного пинка, и в комнату буквально ворвался лохматый всклокоченный оборванец со свирепым выражением лица. — Морфин! — высоко вскрикнула Меропа, в панике забиваясь в угол кровати и прикрываясь подушкой. Тот что-то прорычал, отпихнул к стене вставшего в боксерскую стойку Тома и одним рывком сорвал мешающий ему добраться до жертвы балдахин. — Объяснитесь! — резко потребовал Том, бросаясь вперед и хватая наглеца за плечо. Тот чихнул от облака поднявшейся пыли, небрежно отмахнулся, словно пушинку опрокидывая немаленького Риддла на пол, и ткнул в него зажатой в кулаке палкой: — Ступефай! То, что произошло дальше, было похоже на страшный сон. Самый ужасный кошмар, какой только мог бы присниться такому приличному молодому человеку, как Том Риддл. Во-первых, он не мог пошевелиться. Совсем. Тело словно одеревенело, двигались только глазные яблоки, и в конце-концов Том смог отвести взгляд от жуткого зрелища, в котором низкорослый коренастый уродец отвешивает его любимой звонкие оплеухи, разворачивает ее к себе спиной, задирает подол, и насилует прямо на постели, которая этой ночью стала свидетельницей их любви. Но если он сумел не смотреть, то не слышать у него не получалось. Не слышать ее криков, стонов, завываний. Не слышать жутких шлепков плоти о плоть и низкого удовлетворенного мужского рычания. Во-вторых, Том банально испугался того, что этот сумасшедший может сделать потом, когда закончит с девушкой. Оборванец, в котором он в итоге опознал младшего Гонта, обладал репутацией садиста и убийцы, и Тому стало страшно за свою собственную шкуру. Коль этому извращенцу ничего не стоило изнасиловать сестру, непонятно, чего ждать от него дальше. Как любой неглупый, предприимчивый и обладающий трезвым взглядом на жизнь джентльмен, Том обязательно попытался бы откупиться — в бумажнике лежала солидная пачка фунтов, а его предки испокон веков практиковали торгово-денежные отношения, оплачивая не только вещи, но и связи, репутацию, безопасность… да только ни разговаривать, ни шевелиться он до сих пор не мог. У него даже таракана, вдумчиво изучающего запонку на его манжете, отогнать не получалось. Липкий страх пробирал до костей, чудесным образом возвращая способность мыслить рассудительно, и Том прикрыл веки, пытаясь понять, каким образом вдруг оказался в таком идиотском положении. Голова кружилась, мысли путались, память подкидывала совсем уж сюрреалистические сцены, в каждой из которых фигурировала костлявая девушка с явно выраженным косоглазием. Правда в его воспоминаниях он почему-то считал это чучело земным воплощением совершенства. Видно, не зря в деревне болтали, что все Гонты связаны с колдовством. Том Риддл был образованным молодым человеком и не верил в предрассудки и чертовщину, но то, что происходило сейчас, невозможно было объяснить научными фактами. Видно, прав был священник, предостерегая прихожан от искушения и рассуждая о нечистой силе. По истечении некоторого времени возня на кровати прекратилась, Меропа затихла, а мерзавец что-то зашипел-засвистел не по-человечески, с угрожающими интонациями. Том тревожно напрягся, ожидая худшего, эта дурочка что-то залепетала на том же диком наречии — боже, с кем он связался, она же ведьма! истинная ведьма! — раздался звук очередного удара, долгий обреченный всхлип, а потом младший Гонт за волосы вытащил свою поникшую сестру из номера, не забыв захлопнуть дверь. Оба даже не оглянулись на беспомощного человека, оставленного валяться на грязном полу. Том провел в номере еще несколько часов, прежде чем вернул телу подвижность. Уже позже, отмокая в собственной ванной и заливая в себя виски в безопасности родного особняка, он пришел к выводу, что вся эта жуть ему приснилась. Да, точно, приснилась после того, как он перебрал с ребятами в клубе. В кальян определенно было добавлено что-то наркотическое. Потому что страшная косоглазая Меропа Гонт не имела ни малейшего шанса заинтересовать его, как женщина, а ее кривоногий уродливый брат уж точно не одолел бы в честной драке. Однако, померещится же такое… Наверное, матушка права и стоит взяться за ум, перестать посещать сомнительные заведения, сходить на исповедь и жениться-таки на Сесилии. А еще даже не приближаться к границе земель Гонтов. Во избежание проблем, а то поговаривают, что все Гонты не просто чокнутые, а еще и колдуны.***
Неспешно орудуя ножом, Марволо тщательно выскабливал очередную кроличью шкурку. При помощи магии вышло бы не хуже, но ему нравилось работать руками. Водить ножиком туда-сюда, отделять и скидывать в ведро остатки мяса и жира, растягивать кожу. Распахнувшаяся дверь громко стукнула о стену, и в проеме, прищурившись и настороженно прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты приглушенным стонам, появился сын. Как обычно не вполне трезвый, насупленный, косматый и чумазый. Марволо поморщился. Жалкое зрелище. На лице Морфина тем временем появилось озадаченное выражение: — Рожает? — почти испуганно прорычал он. Марволо покивал. Эка невидаль — баба рожает. Если магии будет угодно — разродится без сложностей. Все через это проходят. А коли нет — значит, так тому и быть. В отличие от ограниченного туповатого сыночка, Марволо вполне отдавал себе отчет, что отродье таких полудурков, как Меропа и Морфин, вряд ли вернет роду почет и славу. Хорошо, если вообще родится в разуме, а не пускающим слюни идиотом. Морфин так не считал. Видать, что-то себе надумал. Или родительский инстинкт включился. Он скрылся в комнате Меропы и вскоре громко позвал: — Отец! Отец! Ей совсем плохо. А кому в таком положении хорошо? Марволо неохотно встал, обтер нож о сукно нижней рубахи и вразвалку прошел в темную каморку. Меропа и впрямь выглядела ужасно. Что неудивительно, учитывая, что мучилась она с вечера, а сейчас солнце стояло уже в зените. Марволо вздохнул, задрал дочери юбку, отвел бедро и бесстрастно полоснул ножом по натянутой плоти. Потоком хлынула кровь — похоже, с порезом он слегка переборщил, — и на руки к деду вскользнул теплый скользкий ребенок, тут же потянув за собой послед. Меропа обмякла, а Морфин уставился на невиданное зрелище, тупо открыв рот. — Воды принеси! — рявкнул на него Марволо. — Теплой, той, что у печки в ведре! Он осторожно перенес слабо пищащего человечка на грязный стол, перерезал пуповину, ловко перевязал ее и огляделся в поисках хоть какой-то ветоши. На стуле висело более-менее чистое платье, и Марволо, обмакнув кусок подола в подсунутое под руки ведро, ловко обтер младенца. На удивление, тот выглядел нормальным. Все пальцы в наличии, ручонки цепкие, даже ноги не кривые. Чуть вздутый животик — у малышей так всегда, смешной темный хохолок на голове, широкий гонтовский рот и темные глаза. Косят-не косят сейчас не понять. — Дай… Дай… — простонала со своего ложа очнувшаяся Меропа. Марволо хмыкнул, но вернул малыша, устраивая его матери под бок. Куда-то его все равно пришлось бы перекладывать — со стола-то деть свалится, а о колыбели никто не позаботился. — Какой красивый… Я назову его Том, — бессмысленно улыбаясь, пролепетала эта дура, разглядывая ребенка. Морфин, только что пребывавший в оцепенении, от этих слов словно взбесился. — Что?! Том?! Как этого… этого… Да я его… Он швырнул ведром в стену, невнятно зарычал и выскочил из хижины, громко хлопнув дверью, а Марволо неодобрительно покачал головой. Какой еще Том? Да отродясь в их роду не было таких глупых маггловских имен! И не бестолковой Меропе решать, как нарекать последнего потомка Слизеринов. — Признаю тебя перед магией своим законным внуком и даю имя Корвин Марволо Гонт, — весомо сказал он, помня, как важно соблюсти традиции. — Да будет так! Откуда-то будто повеяло силой, на миг в каморке стало светлее, громче закричал теперь уже не безымянный маленький Гонт, а Меропа сглотнула и погладила малыша слабой рукой. — Покорми его, — приказал Марволо, озабоченно глядя на то, как быстро пропитывается кровью тюфяк под дочерью. Кроветворного у них в доме отродясь не было. Если Марволо или Морфин ранились, Меропа варила какие-то травяные отвары, пропитывала ими тряпки и крепко перевязывала нужное место. Она была неплохой травницей, — раны заживали быстро. Жаль, отвары долго не хранились, так что варила их Меропа не впрок, а лишь по необходимости. Теперь вот необходимость возникла у нее самой, да только кто ж ей поможет? Марволо скрутил платье в комок, велел дочери зажать между ног и помог приложить маленького Корвина к груди. Тот вцепился в сосок и жадно зачавкал. Когда вернется Морфин, надо будет отправить его в лавку к Малпепперу за зельем. Денег жаль, но тут без кроветворного точно не обойтись. Марволо пошарил по карманам и нашел десять сиклей. На склянку хватит. А пока можно обмыть рождение наследничка. Марволо оставил Меропу с ребенком, укрыв их мехами, от души приложился к бутыли с самогоном и снова принялся за выделку шкурок. Он еще не знал, что Морфин больше не вернется. Ослепленной яростью и мечтающий разорвать «мордредова барчука» собственными руками, Морфин выскочил на дорогу, попав аккурат под колеса автомобиля проклинаемого им Томаса Риддла. Тот просто не успел затормозить, и острые бычьи рога, по-франтовски закрепленные на капоте кадиллака, протаранили Морфину живот. Тот скончался на месте. Том Риддл, обнаружив, кого именно он сбил, воровато огляделся и, убедившись в отсутствии свидетелей на пустынной дороге, попросту подтащил тело Морфина к обочине и спихнул в канаву. Тонкий лед надломился, грязь чавкнула, принимая жертву, а Том облегченно вытер внезапно вспотевший лоб. Волков в этих краях нет, но стаи тощих голодных бродячих собак встречаются регулярно. Неделя — и от ненормального Гонта останутся только обглоданные кости. Его и не опознает никто. А если опознают — решат, что напился и сам свалился в овраг, сломав шею. Главное сейчас рога от крови оттереть, пока морозом не схватились. И Том прыгнул за руль, торопясь помыть машину.***
Марволо успел выделать еще две шкурки, когда новоявленный член семьи сперва жалобно захныкал, а потом и вовсе требовательно заревел в голос. Он прикрикнул на дочь, чтобы та успокоила ребенка, но когда ответа не последовало, догадался, что произошло что-то скверное. Отложив свое занятие, Марволо заглянул в каморку и грязно выругался. Эта никчемная дура, вечно доставляющая проблемы, все же скончалась. Не могла потерпеть немного. И что теперь прикажешь делать с младенцем? Не придушить его и не подкинуть кому-то после того, как он сам признал члена рода перед магией — такой откат можно получить, что сквибом останешься. Придется растить. Вот только как? Почесав в затылке, Марволо подхватил малыша на руки, вытер его мокрую попу единственным чистым рукавом все того же платья, завернул ребенка в мех и устроил в углу. Насытившийся и пригревшийся, Корвин почти мгновенно заснул, а Марволо, поискав свою палочку, вздохнул, принимая тяжелое решение. Сколько уже лет он не посещал родовой алтарь? Пять? Или семь? Теперь придется. И неизвестно еще, как отнесется к нему мать-магия после пренебрежения традициями и заветами предков. Но выбора не было — так или иначе, придется рискнуть. Он трансфигурировал тело Меропы в камешек, положил в карман, накинул тулуп и, подхватив спящего малыша на руки, вышел на улицу. Вообще-то быстрым шагом до развалин мэнора ходу было четверть часа, но это по протоптанным тропам, ориентируясь на вешки, которые давно утопли в болоте. Марволо запрещал детям даже смотреть в ту сторону, да и сам старался обходить по дуге проклятое место. Так что теперь, очень медленно, едва не проваливаясь в схваченную легким морозцем топь, он добирался до останков родового гнезда едва ли не минут сорок. Лес почти подступил к развалинам, окружив разрушенную ограду, но не имея силы пробиться внутрь. По самой границе сквозь камни прорастали молодые сосенки. Единственная уцелевшая башня угрюмым скелетом возвышалась среди невысокого сухостоя — эманации темной магии по-прежнему убивали все живое на защищенной древними ритуалами территории. Лет триста назад малефики и некроманты рождались у Гонтов в каждом поколении, через одного обучаясь на артефакторов и ритуалистов. Мордред знает, что наворотили эти параноики, совершенствуя защиту мэнора. Марволо сглотнул и, преодолевая страх, перешагнул каменный барьер и медленно зашагал к темнеющему проему. Родовой алтарь располагался в подвале той самой башни. Внутри было не просто холодно — стыло, а в углах и без того темного зала отчетливо клубился мрак. Прямо как когда-то в детстве. Марволо не считал себя трусом, но в этом месте постоянно чувствовал себя никчемным и слабым, всем существом стремясь покинуть его как можно скорее. Вот и теперь, оставив сладко сопящего младенца на пороге, он быстро прошел к алтарю, выложил камешек-Меропу на ледяной гранит и медленно заговорил, восстанавливая в памяти древний родовой обряд. Жизнь обошлась с Марволо неласково, годы пьянства и балансирования на грани безумия отчасти затронули рассудок, но недаром чистокровные семьи славились редкой магической силой — пульсирующая в его крови магия сохранила почти идеальную память. Слова звучали гладко и правильно. «Прими плоть дочери рода своего, дабы усилить его могущество, дай благословение ее потомкам…» В какой-то момент пространство дрогнуло, принимая жертву, и камешек-Меропа сросся с алтарем, добавляя неровной поверхности еще один холмик. Марволо облегченно выдохнул — с плеч словно тяжесть упала, и, пока воздух вокруг пульсировал от магического всплеска, метнулся к стене, наощупь вытащил из ниши похожую на сморщенную свеклину высушенную отрезанную голову, коих там валялось не меньше дюжины, кинул ее на алтарь, надрезал ладонь и начал ритуал призыва домовика. Сгустившийся мрак стянулся с углов подвала в центр алтаря, формируя в дополнение к лопоухой башке тощую фигурку, и совсем скоро на камне появилось самое, пожалуй, уродливое создание, какое Марволо когда-либо видел. Горбатое, тщедушное и злобно сверкающее желтыми глазами. Марволо крякнул, спохватился, подхватил Корвина на руки, надрезал крохотную ладошку, отчего младенец проснулся и разорался, капнул кровью уродцу на голову и припечатал: — Служить будешь верно и преданно Корвину Марволо Гонту, заботясь о благополучии сына рода, обучая его и воспитывая, согласно традициям, чтобы возвысился сам он и возвысил род свой. Уффф! Кажется, он все сделал правильно. Или кровь невинного ребенка сработала. Домовик как-то выправился, приосанился, горб исчез, взгляд стал разумным, и даже морщины разгладились. — Зваться будешь Лаки, — буднично сообщил Марволо и сунул сверток с Корвином домовику в лапки. — Служи, защищай, но для начала успокой, найди, чем покормить, и сделай колыбель. Вы это умеете, я знаю. А сейчас пошли отсюда. Все же в башне было крайне неуютно. Даже насытившись, магия Гонтов ощущалась хищной и готовой в любой момент напасть. Марволо планировал больше никогда сюда не возвращаться. Род пусть кто-то другой принимает и восстанавливает — очередной наследник, например. С него достаточно того, что есть.***
Отсутствия Меропы Марволо почти не заметил. Дочь была слабой ведьмой и скверной хозяйкой, а тот факт, что лишь благодаря ее травкам брат и отец еще не спились окончательно и не сошли с ума, никогда не доходил до их сознания. Лаки стал более чем приемлемой заменой Меропе, время от времени прибирая в хижине и раз в неделю готовя сносную похлебку. Морфина, который хоть и появлялся дома нерегулярно, Марволо не хватало гораздо больше. Возвращаясь после недельного отсутствия, блудный сын приносил с охоты дичь, частенько баловался рыбалкой, а еще охотно добывал яд у злобных болотных гадюк, с которыми сам Марволо почему-то не ладил. Такой яд ценился гораздо больше, чем взятый от молоденьких змеек, приползающих на призыв Марволо к самому дому. Поэтому стоило Корвину самую малость подрасти, Марволо дал Лаки наказ: научить ребенка адаптироваться к лесу, добывать пропитание и змеиный яд. Должны же быть у члена рода какие-то обязанности! Лаки по обыкновению гнусно ухмыльнулся и молчаливо кивнул. Порой у Марволо руки чесались свернуть ему шею за дерзость, но наказать строптивого домовика он не мог: сам привязал его именно к Корвину, и по отношению к маленькому хозяину Лаки добросовестно исполнял свои обязанности. А что отказывался доставлять самому Марволо алкоголь или открыто игнорировал некоторые его приказы, так это во благо ребенка.***
Лазить по деревьям маленький Корвин научился едва ли не сразу после того, как начал твердо ходить. Лаки устроил ему лежанку на сухой хвое под разляпистыми лапами ельника и соорудил импровизированный домик невысоко на дереве, состоящий из глубокого дупла и гнезда в развилке крепких ветвей. В теплое время года Корвин частенько ночевал в своих убежищах, почти не появляясь в грязной провонявшей Мордред знает чем хижине. Но днем забегал и послушно приносил деду добычу: горсть орехов, лукошко ягод, связку душистых трав. Со временем начал таскать с речки карасей в ведерке, научился ставить силки на кроликов и куропаток. А однажды гордо предъявил стеклянный фиал, наполненный темной маслянистой жидкостью. Стекло стоило денег, фиалов под яды в доме было раз-два и обчелся, поэтому Марволо обругал паршивца и даже попытался дать ему затрещину (Корвин ловко увернулся), однако, подумав немного и изучив содержимое на просвет, решил-таки попытать счастья в аптеке у Малпеппера. Малпеппер давно скупал у него жидкий почти бесцветный змеиный яд за гроши, поскольку товар такого качества в Лютном не котировался. Может и за эту ерунду, похожую на вязкую смолу, что-то заплатит. Малпеппер сперва на фиал взглянул с недоуменным презрением, отчего Марволо потерял надежду получить хотя бы пару сиклей. Но, открыв хорошо притертую крышку и поведя внушительным носом, вдруг заметно побледнел, дрожащей рукой поставил фиал в специальную подставку, опасливо глянул на Марволо и промокнул бисеринки пота на лбу клетчатым платком. Марволо продолжил сохранять невозмутимый вид — обычно это всегда срабатывало. — Ну, Гонт, — покачал головой Малпеппер, — не ожидал… Восемь галлеонов, идет? Марволо раздул ноздри. Мерлиновы подштаники! Что же такое притащил его любознательный внук? Малпеппер сглотнул: — Я знаю, что это редкость и такое ценится гораздо больше, но у меня сейчас нет заказчиков, а яд рунеспура особенно эффективен только в свежем виде и… — Пятьдесят галлеонов! — перебил его Марволо, сообразив, о чем лопочет этот скупердяй. — Гонт, побойся Моргану! Кому я его продам? Пятнадцать, не больше. — Кому продавать — твоя забота, или плати или отдавай обратно. У меня его в Лютном за тридцать пять с руками оторвут даже месячной давности, а этот — наисвежайший, вчера собран. — Тридцать. Последняя цена. Тридцать и дополнительно пять пустых флаконов на случай, если наберешь еще. Идет? Марволо недовольно нахмурился: — Идет. Было ясно, что жадный аптекарь ни за что не вернет ценный ингредиент. А если забрать силой — вызовет авроров по надуманному поводу и заветный фиал пропадет где-то в кабинетах дознавателей, как «улика» или «неопознанное вещество». А так хоть немного денег удастся выручить. Но как мелкому удалось отыскать в лесу рунеспура? Да еще и договориться с ним так, чтобы получить яд? Выяснить у Корвина подробности не удалось. Обиженный на ругательства деда и несостоявшийся подзатыльник, мальчишка попросту не стал разговаривать на эту тему, а когда Марволо пригрозил наказанием, исчез на целых три дня. Впрочем, все три дня Марволо почти не просыхал, пропивая нежданный доход, так что может Корвин и появлялся когда, а он не заметил. Внук, раздери его фестралы, вообще рос очень самостоятельным ребенком. Замкнутым, упертым и цепким, словно сорная трава. Одно слово — Мордредово отродье!***
К пяти годам в жизни Корвина случилось целых два знаменательных события. Во-первых, он научился читать. Во-вторых, испытал самое глубокое в своей короткой жизни разочарование, замешанное на ярости и гневе. Взрослые мальчишки в деревне, куда он иногда бегал поменять улов на молоко или просто попялиться на жизнь магглов (он еще не решил, что впечатлило его больше: лошади или автомобили) обозвали его «Риддловским ублюдком». И верный Лаки это подтвердил. — Но Риддлы же маглы! — возмущенно завопил Корвин, наслушавшийся дедовых лекций о превосходстве чистой крови и величии потомков Салазара. — Я не могу быть полумаглом! Я — наследник Салазара! Мой отец — Морфин Гонт. — Будь вашим отцом эта жертва инцеста, вы вряд ли могли бы внятно изъясняться! — отрезал на диво рассудительный Лаки. Сам того не зная, Марволо вырастил его из головы домовика, служившего личным слугой одному из самых образованных Гонтов. — А уж выглядели бы страшнее обезьяны. — Кто такой «обезьяна»? — насупился Корвин. — И почему ты говоришь такие ужасные вещи? Я не какой-то там полукровка! — Правду я говорю! — отрезал Лаки. — Ваша мать свершила благое дело, обновив кровь. Хотя вряд ли соображала, что делает. Должно быть, сама магия вела ее, когда она выбирала отца своему ребенку. Во всяком случае, семейных проклятий у вас я не наблюдаю, кроме повышенного самомнения, зато магической силы хватит на трех таких, как ваш дед. — Я не полукровка! Моя кровь чиста! — упрямо топнул ногой маленький Гонт и сбежал к озеру — смотреться в отражение в воде. Увы, отражение ничем не могло ему помочь. Он действительно был поразительно похож на мужчин семейства Риддлов: такой же черноволосый, с высокими скулами, аристократическим носом и глубоким взглядом темно-синих глаз. Даже вьющаяся прядь точно также падала на лоб. Разве что рот был широковатым, «гонтовским», но когда Корвин улыбался, демонстрируя ослепительно белые зубы, это только добавляло шарма его и без того не в меру симпатичной мордахе. Он обещал вырасти в высшей степени привлекательным молодым человеком. — Хозяин! — бесшумно появившийся рядом Лаки тронул расстроенного мальчика за рукав. — Не надо переживать. Когда вы станете старше и больше узнаете о своей семье, то поймете, что вам крупно повезло. Корвин насупился и надул губы. — А сейчас пойдемте со мной. У меня для вас сюрприз. — Какой еще сюрприз? — насторожился мальчик. И тогда случилось третье знаменательное событие — Лаки переместил его на чердачную комнату Башни. Когда-то давно, еще до того, как крыша поместья обрушилась, проваливаясь внутрь, словно в карточном домике, Гонты складировали на чердаке башни всякий, по их мнению, ненужный хлам: старые атласы, карты и учебники, сундуки с одеждой, которая стала мала или вышла из моды, потертые ковры и гобелены, глупые подарки от дальних родственников, посуду из неполных сервизов, уродливые вазы и канделябры, не понравившиеся очередной хозяйке, стопки белья, скатертей и полотенец, коллекции открыток и холодного оружия. Небольшое круглое помещение, куда Лаки перенес Корвина, напоминало захламленный пыльный склад, но для мальчишки, который за всю жизнь видел только лес, болото, старую хижину Гонтов, да немудреный деревенский быт, это место показалось пещерой, полной сокровищ. — Ого! — выдохнул он в полном восторге и от избытка эмоций приоткрыл рот. — Вот это да!***
Корвин хорошо знал историю рода: Марволо трепался о «потомках Слизерина» неоднократно, вставляя затейливые комментарии и то и дело нецензурно критикуя тех, кто, по его мнению, «все просрал», а расспрошенный Лаки позже прояснял для Корвина непонятные моменты. Все их беды, по мнению Марволо, начались с Септимуса Гонта, выдворенного из Отдела Тайн за слишком вольную трактовку древних знаний и проведение опасных ритуалов без получения специального разрешения. Септимус принадлежал к той редкой категории ученых, которым наука заменяет все на свете. В свое время он женился, каким-то чудом заделал жене двух наследников, после чего счел обязанности перед родом выполненными и полностью отдался делу всей своей жизни — алхимии. Его не интересовали ни материальные блага, ни человеческие страсти, ни даже бытовые удобства. Он мог днями напролет курсировать между лабораторией и библиотекой, забывая поесть и помыться, не узнавал повзрослевшую сестру и совершенно не интересовался, чем заняты его жена и дети и на какие средства они живут. К счастью, домоуправ, ведающий делами Гонтов уже больше столетия, вполне справлялся с хозяйством. Когда же он скончался от старости в почтенном возрасте, род нагнали проблемы. Доподлинно неизвестно, что стало причиной катастрофы. Лаки помнил, что на завтрак лорду Септимусу по недоразумению добавили скисшие сливки в кофе, и он спустился в лабораторию сильно не в духе. Вскоре мэнор тряхнуло так, что обрушилась не только крыша, но и фасад здания, и часть левой стены. Уцелела лишь башня, да и то три верхних лестничных пролета, ведущие на смотровую площадку, рухнули вниз, в оружейную. Чудом не завалило вход в подвал с алтарным залом, сам же зал — благодарение магии! — вообще не пострадал. В живых тогда осталось пять человек: младший сын лорда Юлий Гонт, его малолетние кузены — пятнадцатилетняя Аманда и двенадцатилетний Гаспар, их отец, урожденный Гойл, женатый на сестре лорда и постоянно живущий в мэноре, и пятилетняя Хэлена, единственная дочь старшего сына Септимуса и, соответственно, племянница Юлия. Хэлену сумела переместить из полуразрушенной детской ее домовуха, и вдохновленный таким примером «дядюшка Гойл» тут же скомандовал оставшимся домовикам начинать разбор развалин с целью проведения спасательной операции. Девятнадцатилетний Юлий Гонт, которому до этого дня вообще не светило стать следующим лордом Гонтом, злобно прищурившись, поглядел на распоряжающегося чужим имуществом дядюшку, перевел взгляд на племянницу, являющуюся наследницей по прямой и, не тратя времени даром, метнулся в алтарный зал. В прошлом году он весьма неплохо сдал тритоны, да и живя в особняке, где книги по алхимии, зельеварению и ритуалистике валяются на каждой тумбочке, ритуал принятия рода провел в считанные минуты без единой ошибки. А заодно призвал к себе домовиков и обезглавил всех по очереди, во избежание недоразумений — а то что это они позволяют собой командовать непойми кому? Тот факт, что ни должного опыта, ни соответствующего образования для того, чтобы встать во главе семейства, у него нет, Юлий успешно проигнорировал. Ему хватало непрошибаемой уверенности в бесспорном величии рода, благодаря чему юноша был абсолютно убежден, что ситуация вот-вот разрешится сама собой. Поскольку даже переночевать в развалинах не представлялось возможным, остатки клана Гонтов Юлий отвел в пустующую вот уже третий год привратницкую, построенную на окраине их земель. Крайне недовольный происходящим дядюшка Гойл, пятый сын обнищавшего лорда Гойла, отнюдь не горящего желанием принимать у себя дальнюю родню, был вынужден с такой ситуацией временно смириться, а через два дня странным образом утонул в болоте, что положило конец возможным препирательствам. Ответственным за пропитание и обеспечение семейства всем необходимым, Юлий назначил Гаспара, а сам же, вместе с Амандой и Хэленой занялся разбором развалин: с помощью волшебных палочек было не так уж сложно, по его мнению, откопать имущество, которое им еще могло пригодиться, а также ценности, которые можно было бы продать. О чердаке под крышей башни никто из младшего поколения понятия не имел — все ненужное туда обычно перемещали эльфы. Маленькая семья обжилась в небольшом домике, и полгода спустя Юлий женился на Аманде, якобы с целью дальнейшего продления славного рода, хотя Марволо считал, что парня больше интересовал сам процесс зачатия наследников, а не его результат. Общаться с подругами или посещать светские мероприятия Юлий жене запретил. Денег на новые наряды у семьи не было, а выходить в свет в старье или жаловаться на свое бедственное положение дальним родственникам непутевому лорду Гонту не позволяла фамильная гордость. Возразить легко впадающему в ярость авторитарному юнцу никто не посмел. Гаспар с трудом выбил разрешение уехать учиться, дав непреложный обет молчать о состоянии мэнора и убедив Юлия, что «минус рот» — это хорошо. Возможно, сыграло свою роль и обещание как можно чаще присылать с совой пироги из Хогвардской кухни. Готовить никто из молодежи не умел, домовика Юлий воскрешать побоялся — а ну как без близости родового алтаря на его поддержку не хватит магии? — и Гонты откровенно голодали. Иногда Юлий аппарировал на угол Косого и Лютного, где за бесценок сдавал в ломбард очередной кубок, картину или книгу и на вырученные деньги покупал готовую еду в соседнем пабе. Там же он пристрастился выпивать стаканчик-другой огневиски, после чего возвращался в хижину в еще более раздраженном состоянии. Девочкам радости общения и свежих выпусков газет откровенно недоставало, но роптать никто не решался. Они мечтали пережить зиму и с надеждой выслушивали планы по возвеличиванию рода, обрастающие все более и более фантастическими подробностями. Про этикет переселенцы забыли очень скоро, бытовой магией хотя бы на минимальном уровне не владел вообще никто. В итоге трансфигурированные вещи разваливались, чары тепла выдыхались, а привратницкая постепенно превращалась в подобие свинарника. Хэлена плакала, Аманда устраивала истерики, Юлий учился рубить дрова при помощи секо, психовал и сбегал от жены и племянницы в деревню. Общаться с презренными магглами было ниже его достоинства, но вкус мясной похлебки и парного молока, а также крепость трактирного самогона он оценил довольно быстро. Частенько, используя легкий конфудус, за еду и выпивку получалось вообще не платить. К тому же в отличие от волшебного мира, тут к нему относились с уважением — наивные деревенские все еще принимали его за богатого эксцентричного землевладельца. Весной, при очередном визите в Косой переулок, Юлий вляпался в серьезные неприятности. Он сдуру поцапался с одним из Блэков, привычным отточенным секо отрезал нахалу три пальца на руке, держащей палочку, и едва унес ноги, отчетливо понимая, что теперь встреча с любым представителем этого клана закончится темным проклятьем в его адрес. Скорей всего — смертельным и крайне болезненным. Блэки были дружными и злопамятными гадами, изощренную месть они возвели в ранг искусства. Реализация планов по восстановлению мэнора и возвращению рода Гонтов в круги аристократии откладывалась. К лету Аманде было велено рожать побольше наследников, а Гаспару грозил скорый брак с «малышкой Хэл». Юлий Гонт решил, что начинать возрождать род следует с увеличения членов семьи, дабы потом на равных тягаться с теми же многочисленными Блэками. Неубиваемую Хэлену трижды заваливало камнями, дважды она травилась грибами, пять раз терялась в лесу, однажды замерзнув едва не насмерть, охромела, слегка повредилась умом, убегая от разбуженного по весне медведя, но продолжала упорно цепляться за жизнь. И в итоге каким-то чудом пережила самого Юлия, который однажды допился до такого состояния, что банально расщепился насмерть при аппарации. К тому времени по полу хижины уже топал маленький Маркус, а Аманда носила под сердцем Марволо. Гаспар грыз гранит науки в Хогвардсе девять с половиной месяцев в году (его обучение было оплачено заранее), но на каникулах исправно возвращался в хижину и после смерти сумасбродного главы рода вздохнул с облегчением — теперь ему не придется связываться с полудурошной девицей. Убедить старшую сестру, что «во благо рода» на Хэлене должен будет жениться Маркус, для него не составило особого труда. Собственно, по мнению и Марволо, и Лаки, Гаспар Гойл оказался самым толковым из потомков Гонтов, хотя бы благодаря тому, что сумел сберечь крохи знаний и наследия семьи. Пусть выглядел он не особо привлекательно, хорошими манерами похвастаться не мог, в Хогвардсе ни друзьями, ни возлюбленной не обзавелся, зато обладал светлым ясным умом и остался верен своей маленькой неприглядной семье. Это он отвел Маркуса в алтарный зал, попросив благословения магии рода и оставаясь регентом при наследнике. Он проводил все необходимые сезонные ритуалы, упрощающие волшебникам жизнь. Он устроил женщинам грандиозную трепку, обнаружив, что те используют для растопки страницы бесценных фолиантов, и сохранил остатки библиотеки. Именно Гаспар, не владея парселтангом, сумел организовать сбор яда и настроить канал сбыта через Малпеппера, благодаря чему регулярно обеспечивал семью хоть каким-то денежным довольствием в виде галлеонов. Он же припугнул трактирщика, построившего свое заведение на их стороне перекрестка, и теперь тот ежемесячно платил Гонтам арендную плату в фунтах. Гаспар учил детей читать и писать, ловить рыбу и ставить силки. Гаспар ходил на охоту, варил зелья, следил за тем, чтобы «дурные бабы не запустили огород» и изо всех сил старался сохранять в опустившихся членах рода остатки фамильной гордости. И когда жадный придурок Маркус полез в руины в поисках легендарного сейфа с драгоценностями, и его придавило рухнувшей стеной на глазах брата, именно Гаспар успокаивал Марволо, баюкая в объятьях, как маленького. Позже он пытался — правда пытался! — избавить племянника от страха перед мэнором, но увы, безуспешно. Развалин старого особняка и жуткой башни Марволо боялся больше, чем тумаков и мелких проклятий, и от участия в проведении ритуалов увиливал, как только мог. На Хэлене, кстати, пришлось жениться самому Марволо, и тот ничуть не сожалел, когда нелюбимая супружница отправилась к предкам, не пережив родильной горячки после рождения Меропы. А вот по Гаспару Марволо очень скучал. Тот погиб по глупости: дядю прирезали в Лютном, куда он отправился сбыть очередной бронзовый подсвечник. Слушая рассказы деда и домовика, Корвин страшно жалел, что Гаспар не вел дневников — по его мнению, тот был ого-го каким выдающимся волшебником. Впрочем, оказавшись в башне, мальчишка получил доступ к записям других предков и принялся жадно впитывать новые знания.***
Лаки оказался прав. Меропа действительно обновила кровь, избавив сына от множества фамильных проклятий. Корвин осознал это, изучая заметки, сделанные острым четким почерком на полях девятой главы «Трактата о Наследии». В 16 веке некий Каспер Гонт сознательно завел любовницу-магглу, а когда та родила сына, забрал ребенка и стер женщине память. Собственной же чистокровной супруге, почти отчаявшейся после пяти выкидышей, Каспер напротив, внушил, что этот малыш — их законный наследник. Эдвард Гонт в итоге стал одним из наиболее талантливых и одаренных волшебников за всю историю рода. И у Корвина были все шансы повторить его путь. Пусть Марволо, Морфин и Меропа не посещали Хогвардс, а в обществе поговаривали, что нищие Гонты совсем опустились, слухи можно было и опровергнуть. В конце-концов, пока Гонты числились в списке Священных Двадцати Восьми, бедность не считалась таким уж ужасным недостатком. Поправить состояние можно было через удачный брак, успешный бизнес или выгодное сотрудничество. Брак Корвина не интересовал, — в силу возраста он считал его глупостью, да и не на ком ему было жениться. Для успешного бизнеса требовался хотя бы первоначальный капитал, которого у Гонтов не имелось. А сотрудничество предполагало наличие достойных партнеров, а также специализированных знаний и умений. Значит, надо было учиться, копить деньги и заводить связи. Учитывая, что в распоряжении Корвина оказались старинные книги и записи с поистине уникальными сведениями, он намеревался выжать из этих источников информации все возможное. Древние ритуалы, артефакторика, алхимия, химерология, некромантия, малефицизм, — когда-то Гонты обладали весьма широким кругозором, а их интересы затрагивали такие области магии, которые сейчас числились запрещенными. Но, с другой стороны, запрещенное и редкое стоит дороже, ведь так? Корвин аккуратно расспросил деда о действующих законах и оказался неприятно удивлен. Например, магов крови в Британии теперь ставили на учет. А некромантию вообще запретили еще в прошлом веке. Толковых артефакторов можно было по пальцам пересчитать, ритуалисты работали только с разрешения Отдела Тайн, химерологов же, кроме Лавгудов, не осталось и вовсе. Это с одной стороны печалило, но с другой — обнадеживало. Меньше будет конкурентов. Главное — не попасться на крючок министерству или какой-нибудь важной шишке. Потому что «важной шишкой» чуть позже Корвин собирался стать сам. Мальчишка с детства напитывал магией камни так, чтобы позже они обогревали его убежища, клепал на коленке простенькие обереги и ловцы снов, за несколько ярдов чуял «плохие места», мог видеть сглазы и порчу. Это происходило само собой, и только теперь он начал разбираться в природе этих явлений. Оказалось, что такие способности — большая редкость. А еще он уже сейчас в магическом плане был сильней Марволо, который спьяну любил потрепаться о своем могуществе. Ха-ха, три раза. Если бы в бахвальстве деда была хоть крупица правды, у Корвина имелись бы все шансы стать подобием Мерлина. Да только бредни старого алкоголика не стоили и сикля, а его пафосные речи о величии рода вызывали лишь раздражение. Когда Корвину удастся достичь величия и славы, он добьется этого сам, благодаря собственным заслугам. Чистота крови имела значение, родовые дары и таланты — тоже, но самым важным были все же личностные качества. Септимус Гонт оставил род на грани вымирания. И ни магическая сила, ни череда великих предков не помогли следующим Гонтам. Прадед оказался форменным идиотом. Дед тоже не исправил положения. Ему придется сложнее, но он — последний, и он справится. Корвин перерыл весь чердак, сортируя свою импровизированную библиотеку по направлениям. Ему остро не хватало жизненного опыта, однако даже Лаки согласился с тем, что имелись разделы магии, актуальные во все времена. Подумав, мальчик принялся особенно тщательно изучать все, что касалось проклятий, артефактов и ритуалов. А еще его очень интересовали возможности, которые открывало перед ним знание парселтанга. Если кто-то сумел вывести василиска (в сказочку про куриное яйцо, высиженное жабой, мог поверить только магглорожденный идиот), то почему бы Корвину не создать себе тоже какого-нибудь особенного фамильяра? Ибо и василиски, и рунеспуры, и кокатрисы были выведены искусственно, и что-то подсказывало Корвину, что история не обошлась без змееуста. Иначе как бы они подчинялись своему создателю?***
Марволо пропал в конце марта, когда Корвину было десять. Дед и раньше исчезал без предупреждения, отсутствуя по несколько дней, особенно когда разживался монетами, но в этот раз Корвина глодала тревога. Марволо еще ни разу не пропускал дату платежа, а платеж от трактирщика должен был состояться еще вчера. Дед же не показывался уже неделю — мог и в кутузку загреметь. А у них яйца совсем закончились, и масло было на исходе. Да и муки с сахаром оставалось на дне кубышек. Корвин обдумал положение, составил план и после полудня, когда почтенные отцы семейств уже пообедали, и трактир готовился к вечернему нашествию желающих пропустить стаканчик, с самым невозмутимым видом подошел к стойке. — Меня дед за деньгами послал, — нахально сказал он и, пока трактирщик не начал возмущаться, торопливо добавил: — он с похмелья ногу подвернул и ругается сейчас самыми грязными словами. Велел часть оплаты взять продуктами, а еще положить ему бутылку вина на опохмелку и домашней колбасы на закуску. И чтоб булки свежие были, а не как в прошлый раз. Сказал, если я немедля всего этого не принесу, вечером прихромает лично и разнесет тут все к ебене матери. Выпалив все это, он улыбнулся и захлопал ресницами с самым невинным видом. Трактирщик нахмурился, выругался вполголоса и повернулся в сторону кухни: — Марта! Собери чокнутому Гонту как обычно, — потом повернулся к Корвину и с подозрением добавил: — Денег не дам, пусть лично приходит, а то потеряешь еще. — Тогда мяса и яиц побольше положите, — с самым кротким видом попросил Корвин. — И пирог. Один с мясом, второй — с творогом. — Ишь ты, пирог ему, — проворчал трактирщик, но невольно улыбнулся. Обычно Марволо пропивал все полученное за неделю, так что пироги мальцу доставались не часто. Но раз уж так сложились обстоятельства, пусть полакомится. Корвин вцепился в ручку собранной корзины так, словно там лежал клад. Он-то отлично понимал, что в следующем месяце, если дед так и не объявится, никаких вкусностей ему не перепадет. Впрочем, если вернется — тоже. Вино он поменял у старшего сына молочника на крынку сметаны, а остальное бережно разложил в буфете, воспользовавшись чарами стазиса. Марволо не появился ни через неделю, ни через две. И тогда Корвину пришлось рискнуть и попросить Лаки перенести его в Лютный. Следующей осенью придет письмо с приглашением в Хогвардс, а он не магглорожденный, чтобы рассчитывать на стипендию от попечительского совета. В Лютном же для шустрого мальчишки всегда найдется работа. За год с небольшим вполне можно накопить необходимую для поступления сумму.***
Горбин не особо жаловал мелких оборванцев, оттого они у него обычно и не задерживались. И все же без курьера в его деле было не обойтись. Этот темноволосый пацан выглядел достаточно шустрым и смышленым, чтобы разносить заказы. Чего Горбин не ожидал, так это того, что нахаленок на сообщение об обязанностях отрицательно покачает головой. — Я насчет работы помощника пришел спросить, — дерзко заявил он, не отводя взгляда. — Вы вроде искали кого-то, чтобы вещи чинить. — А ты что же, подмастерье артефактора? — язвительно поинтересовался Горбин. — А вам диплом нужен или человек, который дело будет делать? — вопросом на вопрос ответил пацан. Горбин как раз крутил в руках проклятую табакерку, и вместо ответа швырнул ее в паршивца. Его расчет был прост. Либо парнишка поймает ее голыми руками, заполучив скверное проклятье в качестве наказания за наглость, либо упустит, и тогда табакерка упадет на пол, а дурачка можно будет обвинить в том, что из-за его ротозейства испортилась ценная вещь. Тогда работать на Горбина мальцу придется бесплатно. Курьером. До рождества, как минимум. Пацан его немало удивил. Реакция у него оказалась что надо — прирожденный ловец, не иначе. Только вместо того, чтобы поймать безделушку в голую ладонь, он сделал скользящий трудноопределимый жест ладонью, и табакерка зависла в воздухе, левитируемая невербально и без палочки. Кандидат в помощники тем временем достал из кармана заношенных штанов неумело пошитые перчатки из первоклассной гадючьей кожи — кто ж так поиздевался над таким великолепным материалом?! — неспешно их натянул и принялся рассматривать предмет, выдавая свои впечатления на ходу: — Шестнадцатый век, гоблинская работа. Симпатичный накопитель. Вот здесь обманка: кажется, будто застежка сломана из-за легкой деформации, но на самом деле того, кто попытается ее выправить, ждет неприятный сюрприз — какое-то мелкое проклятье. С двойным дном вещичка… Оттягивает энергию у того, кто с этой застежкой возится, это ее основная функция, а проклятье так, для отвода глаз. Заполучив какую-нибудь чихалку или чесотку, волшебник и внимания не обратит на отток магических сил. Гоблины знали толк в пакостях! А открывается эта штука просто, силовым нажатием на дно. Горбин поймал себя на том, что стоит с отвисшей челюстью. Про проклятье он знал, но вот о том, что табакерка — еще и накопитель, даже подумать не мог. — Ты… эмммм… Парень поднял взгляд с хитрым прищуром, и Горбин мгновенно принял невозмутимый вид. — Два галлеона в неделю, работа с полудня до восьми вечера. Идет? — Пять галлеонов в неделю, один день по вашему выбору выходной, и я живу и столоваюсь у вас. — Ну ты нахал! — непритворно возмутился Горбин. — За двадцать галлеонов в месяц я тебя еще и кормить должен? Да на такую ставку можно молодого специалиста найти с дипломом Хогвардса! — Двадцать два с половиной в среднем, — поправил парень. — Много ли талантливых выпускников готовы на вас работать? И сумеют ли они разобраться в старинных проклятьях? — А ты сумеешь? — иронично протянул Горбин. Как ни странно, пацан не начал бить себя пяткой в грудь, утверждая, что он юный гений. (Что это не взрослый хрен под обороткой, Горбин проверил почти сразу). Напротив, как-то неловко передернул плечами и криво улыбнулся: — По крайней мере, постараюсь. Никто ж не мешает вам уволить меня без жалованья, если не справлюсь. Но, думаю, у меня получится. — Идет, — согласился Горбин. — Пять галлеонов в неделю, по понедельникам выходной, еда трижды в день, спать будешь на кушетке на чердаке. Мальчишка кивнул. — Как тебя звать-то, самородок? — Корвин Гонт, — сказал пацан, и Горбин озадачено потер щетину костяшками пальцев. — Бастард Марволо? Ну-ну. Кто ж тебя учил-то, такого талантливого? Пацан хмыкнул: — Вам какая разница? Когда к работе приступать? Могу и прямо сейчас.***
Горбин не особо верил в удачу, больше — в могущество власти и человеческих пороков. Но даже он порой задумывался над тем, что в день, когда к нему пришел мелкий Гонт, над лавкой пролился невидимый дождь из Феликс Фелицис. В первый же вечер пацан с наскока снял проклятье со шкатулки, некогда принадлежащей Блэкам, и сумел восстановить чары на так называемом «зеркале тщеславия», благодаря чему оно снова превратилось в опасный артефакт. Горбин знал наверняка, что продажа зеркала гарантированно принесет несколько тысяч золотых монет чистого дохода, да и шкатулку Блэки выкупят обратно не меньше, чем за три сотни. Новый помощник наращивал благосостояние Горбина буквально на глазах — такое сокровище невозможно было не оценить. А еще он был скромен, вежлив, опрятен, умел премило улыбаться покупательницам и понравился Хэпзибе Смит настолько, что та заплатила за лампу с витражом вдвое дороже, чем Горбин рассчитывал с этой скряги поиметь. А он всего-то на четверть часа оставил мальца подменить себя за прилавком. Через неделю выяснилось, что помимо очевидного, Гонт превосходно считает в уме, видит магические плетения и разговаривает на парселтанге. Так что вскоре ассортимент лавки пополнился свежайшими ядами самых редких змей — мальчишка добывал их где-то в весьма внушительных количествах. Будучи старым параноиком, Горбин несколько раз пытался проверить, не подослали ли Корвина к нему конкуренты или невыразимцы, но всякий раз приходил к выводу, что и те, и другие ни за что не выпустили бы талантливого ребенка из своих лап. Как не собирался отпускать его сам Горбин. Да, мелкий Гонт был скрытен запредельно, о себе не рассказывал, секретами мастерства не делился и любую информацию выдавал по крупицам, но приносил такой фантастический доход, что торговец закрывал глаза на его странности и небольшие подработки на стороне, а к сентябрю повысил зарплату до восьми галлеонов в неделю. А еще смирился с тем, что паршивец выбил себе второй выходной — якобы на добычу яда. Откуда он его доставал проследить не удалось, но болотом от Гонта воняло изрядно, так что никакого криминала в его отлучках Горбин не усмотрел. Зимой поставки яда прекратились, однако от выходных дней Корвин не отказался. Судя по редким обмолвкам, это время парень тратил на учебу. Возможно, что и так — его мастерство и впрямь выросло. Горбин даже начал подумывать в дальнейшем предложить мальчику партнерство, — тот вполне мог бы выкупить долю у наследников Бэрка, но в апреле, спустя год их плодотворного сотрудничества, гаденыш заявил о том, что уходит. — В смысле? — не понял Горбин. — Куда уходишь? Почему? — Я в любом случае не смог бы работать здесь постоянно, мне осенью в Хогвардс поступать, — спокойно сообщил мальчишка. — Письмо уже пришло. Гм! Горбин почему-то думал, что Гонт старше. Выглядел тот лет на тринадцать. И однозначно находился на домашнем обучении, дающем куда больше специализированных знаний, чем шумный вертеп под предводительством впадающего в старческий маразм Диппета. Уговорить пацана махнуть рукой на дурацкое образование или хотя бы поработать в лавке до сентября не удалось, хотя Горбин дошел до того, что предложил двадцать галлеонов в неделю. Двадцать! Иные служащие министерства меньше получают. — У меня семейные обстоятельства, — снизошел до объяснения пацан. — К грязнокровной мамаше намылился? — не скрывая досады, выплюнул Горбин. — А стоит оно того? Гонт надменно вздернул подбородок: — Моя мать — чистокровная волшебница из древнего рода! — Ага, как же, — скривился старик. — Будь ты сыном дикарки из Лютного, я бы знал. А для какой-нибудь нищей Феркл морда у тебя слишком смазливая! Парень дернул углом рта в кривой усмешке и щелкнул пальцами. Появившийся в лавке домовик, одетый в чистую наволочку без герба, поразил Горбина до глубины души. — Хозяину давно пора вернуться в мэнор, — укоризненным тоном любимой нянюшки, которой позволены некоторые вольности, с достоинством сказал тот. — Под защиту родных стен, подальше от скверного места, где хозяина не ценят. Мэнор? Хозяин? Молодой Гонт с домовиком исчезли в воронке аппарации, а Горбин принялся лихорадочно соображать, что за волшебница могла купиться на наследие Гонтов. Он и раньше прикидывал варианты, но так и не пришел к окончательному мнению. Может, уже возрастная типа Габриэллы Пруэтт или Кассиопеи Блэк? У тех хватило бы наглости завести внебрачного ребенка чистой крови, но вряд ли они отпустили бы его на заработки на целый год. Ни та, ни другая в деньгах не нуждались. Или все же согрешил кто-то из незамужних дочерей старого Феркла? Нет, ни один ритуал не дал бы ребенку от Гонта и Феркл такой исключительной внешности. Однако явление домовика доказывало, что пацан не врал — в Магической Британии и впрямь появился вменяемый чистокровный Гонт. И пусть сам Горбин лишился выдающегося помощника, новостью можно было спекулировать.***
Корвин сидел прямо на траве, привалившись спиной к согретой солнцем каменной стене башни, вертел в пальцах фамильный медальон с изображением змеи и блаженно улыбался. Лондон душил его. Настолько, что даже на улице порой невозможно было находиться. А уж спертый воздух лавки он ненавидел всем сердцем. Однако именно работа на Горбина принесла ему то, что требовалось для удачного старта: нужные знакомства, полезные навыки, массу ценной информации и, конечно же, запас кое-каких вещей и денег. Так что теперь, когда он вырвался обратно в леса, к развалинам мэнора, да еще и провел несколько ритуалов, напитавших его магией этого места, сама мысль о том, что до осени он свободен, приносила нескончаемое удовлетворение. — Ссссстаршшшший, — под ладонь ткнулась Нагайна, его любимица, результат неудачного эксперимента по химерологии. Впрочем, неудачным эксперимент оказался лишь отчасти: смертельным или хотя бы парализующим взглядом змея не обзавелась, зато в ее разумности сомневаться не приходилось. К тому же, привязав Нагайну к себе как фамильяра, Корвин теперь мог при желании смотреть ее глазами — невероятно полезное качество. В Хогвардсе пригодится. — Ссссстаршшшший, — снова зашипела Нагайна, — Изззззссс деревни идут-ссс плохие люди-ссс… — Лаки! — криво ухмыльнувшись, позвал Корвин. Перед ним с легким хлопком возник домовик. — У нас незваные гости? Кто именно? — Трактирщик, кузнец и еще трое. С дробовиком, дубинками и лопатами. Но я накинул на хижину магглоотталкивающие чары и активировал «путинку», как было приказано, — поклонился Лаки. — Поблуждают по лесу до ночи, соберут все овраги. Корвин ухмыльнулся еще шире и злораднее. Сегодня утром он навестил трактир и, пробравшись на второй этаж, распотрошил заначку хозяев, спрятанную под половицей. Акцио прекрасно работало на призыв фунтов. Денег в заначке оказалось не так уж и много — меньше половины того, что трактирщик задолжал ему по аренде за год, и Корвин добрал еще немного из коробочки за прилавком. Тогда-то его и заметила трактирщикова дочка, подняв крик. Корвин, конечно, легко сбежал, но то, что кричал ему вслед мерзкий маггл, ему не понравилось. Он не стал проклинать дурака сразу — дал шанс исправиться, но маггл оказался слишком глуп и пришел вершить возмездие. Что ж, он свое получит. — Как стемнеет, разведи их всех в разные стороны, — приказал он. — Мужиков — в чащобу, кузнеца — к обрыву, а трактирщика в топь. Болотные гадюки жаловались, что у них давно гостей не было. Лаки кровожадно оскалился и довольно блеснул глазами. — Ссссстаршшшший сссслишшшком добр и милосссстив, — с укоризной прошипела Нагайна. — А ессссли осссстальные выберутсссся? — Может и выберутся, — легкомысленно отозвался Корвин. — Но кто спасется, уж точно второй раз ко мне не полезет. Он легко поднялся на ноги и направился к темнеющему проему. Конечно, можно было переместиться с Лаки, но Корвину нравился вкус и запах клубящейся в башне магии. Словно все предки скопом поддерживали его и одобряли. Поэтому обычно он ненадолго заглядывал в алтарный зал, капал на камень несколько капель крови, а после залезал на чердак сам, по канату. Вещи для Хогвардса Корвин складывал в отделанный серебром сундук с множеством отделений. Он не знал, кому из предков сказать спасибо, но сундук был великолепен и выглядел просто идеально. В нем даже стазисный ящик имелся, теперь наполненный самыми качественными ингредиентами, какие только можно достать в Лютном. Старый Мо предпочитал бартер, работая под заказ, и расплачивался с Корвином за яд рунеспура и редкие травы тем, что приносили ему на реализацию оборотни и егеря. Благодаря стазису за свежесть продуктов переживать не приходилось. Зелий отменного качества у Корвина тоже хватало. Хромоножке Бесс от радикулита помогал гадючий яд. А уж когда он снял проклятье с зельеварческого набора с монограммой Принцев, то вообще вошел в число бабкиных любимцев и получил в награду полфлакона Феликс Фелицис. Две школьные мантии из отличного сукна, найденного в башне, ему пошила вдова, которой он починил пару семейных артефактов. А роскошную зимнюю с меховой отделкой Корвин купил у знакомого старьевщика. Как и почти весь остальной гардероб — на его рост и комплекцию в Лютном мгновенно разбирали самые дешевые и прочные вещи, Корвин же потратился на дорогую обувь, шелковые рубашки с рунной вышивкой и хорошие брюки. Получилось все равно дешевле, чем если бы он заказывал ширпотреб у Малкин. А вот качество одежды чистокровные должны были оценить. Одним из самых выгодных Корвин счел знакомство с пацанами, иногда приносящими ему на проверку краденые безделушки. Ему ничего не стоило оценить вещь и при необходимости снять иллюзию или простейшую защиту от воров, а как источники информации маленькие воришки были безупречны. Они все всегда узнавали раньше всех и тут же доносили ему, а уж правильные выводы из сплетен и слухов Корвин научился делать сам. Три подходящие волшебные палочки «про запас» ему тоже продали мальчишки, всего-то по десять сиклей за каждую. А вот «официальную» он подобрал из числа тех, что нашел в башне — она легла в руку идеально. Тис и волос фестрала. Непростое сочетание, намекающее на склонность к темной магии. Котел, весы, телескоп и прочее Корвин выбрал из запасов предков. Чернила, перья и пергамент пришлось приобрести в Косом. Учебниками и справочной литературой, а также защитными артефактами, положенными каждому юному наследнику из приличной семьи, Корвин был обеспечен на все семь курсов вперед. Серьгу от легилименции в ухо вообще доработал сам, с кровной привязкой — с такой защитой его мысли не смогла бы прочитать сама Моргана! Ближе к осени ему пришлось обзавестись совой, чтобы Лаки в целях конспирации хотя бы раз в месяц присылал ему посылки со сладостями. Нечего кому-либо знать, что последний Гонт на этом свете один-одинешенек. Фунтов, которые он забрал у трактирщика, хватит на покупку конфет и выпечки на несколько лет. В последний день августа Лаки долго жался к ногам хозяина, тяжело вздыхая, а тот гладил его по седым пучкам волос, большим понурым ушам, и обещал непременно вернуться на каникулах. Расставаться с верным домовиком было жалко до слез, но Корвин и Нагайну-то собирался протащить в Хогвардс контрабандой. — Все будет хорошо, Лаки, — пообещал Корвин. — Потерпи немного и все непременно будет хорошо. А сейчас иди, приготовь мне сэндвич с мясом куропатки в дорогу. И чаю с мятой в термосе побольше завари. Лаки шмыгнул носом и отправился выполнять распоряжение, а Корвин в очередной раз вытряхнул из кошелька в ладонь монеты. Двадцать семь галлеонов, восемь кнатов и одиннадцать сиклей. Вот и все, что осталось от его заработка. Ничтожно мало для реализации наполеоновских планов, если ты обычный мальчишка из глубинки. Вполне достаточно для молодого волшебника, подготовленного к долгому пути на вершину власти. Теперь Корвин знал, кто из чистокровок балуется запрещенными веществами, кто покупает редкие ингредиенты для темных ритуалов, а кто находится в таком отчаянном положении, что потихоньку распродает семейную библиотеку. Наслушался про извращенные предпочтения Эйвери и Розье в борделе, выяснил про двух непризнанных бастардов Роули от разных матерей, открыл тайну двойняшек Кэрроу: из-за совсем слабого магического фона их мать переживала, что малютки останутся сквибами и платила Бесс бешеные деньги за сложные зелья. Узнал о проклятьях Малфоев и Ноттов: у первых всегда рождался только один ребенок, а у вторых мать всегда умирала в родах, зато лорд мог иметь по ребенку от каждой следующей жены. Насплетничался про выкинутых из семьи Уэсли сквибов и про Мариуса Блэка, которого, наоборот, родственники активно поддерживали даже в маггловском мире. Фенрир Сивый, вопреки репутации, оказался отлично образован, и покупал у Горбина трактаты по философии и древним рунам. А якобы благородный гриффиндорец Нобби Лич по пятницам напивался как свинья и откровенничал на тему того, как он ловко разводит других магглорожденных на деньги. Элфиас Дож скрывал, что переболел магическим сифилисом, а Аманда Фоули трижды за год заказывала абортивное зелье для подруг по «дамскому кружку». Двадцать семь галлеонов, восемь кнатов, одиннадцать сиклей и целая куча компромата. Не так уж и мало для того, чтобы начать завоевывать мир. Корвин вздернул подбородок повыше, прищурился и через узкое окошко посмотрел на пламенеющий на горизонте закат. Он справится.