Wake me up Wake me up inside I can’t wake up Wake me up inside Save me Call my name and save me from the dark Wake me up Bid my blood to run I can’t wake up Before I come undone Save me Save me from the nothing I’ve become Bring Me to Life, Evanescence
Переговорная маленькая и тесная, тут только стол и два стула, привинченных к полу. Лучи солнца, проходящие сквозь маленькое, зарешеченное окно, медленно скользили по стене. Обычно их встречи проходили в общем зале, на виду у других заключенных, к которым пришли посетители, и надзирателей. Но Какаши удалось добиться более уединенной обстановки. Забуза, как и он — одиночка, и комфортнее чувствует себя тет-а-тет. — Прости, что давно не заходил, — Какаши зарылся ладонью в волосы на затылке, когда Забузу проводили в допросную. На нем все та же серая роба, кандалы на руках и ногах. В отвороте потасканной, покрытой пятнами рубахи, Какаши видит печать, сдерживающую ток чакры у основания шеи. — Началась пора экзаменов, я своих на чунина веду. — Да я тебя и не ждал, — хмыкнул Забуза. Он все еще не привык к его визитам и извинениям, будто Какаши случайно толкнул его на улице, а не упек в тюрьму на неопределенный срок. Конечно, сюда его засадил не он, а их действующий Каге, к отступнику из Тумана не было никакого доверия. Какаши забрал его в Коноху после бойни на мосту, Забуза смог протянуть до госпиталя и не скончался от полученных ран. После того, как его подлатали — сразу отправили за решетку. — Кандидатов из Тумана не будет, — зачем-то уточняет Какаши, когда Забуза усаживается напротив. — Последний раз международный экзамен в нашей деревне был при третьем Мизукаге, — Забуза не понимает, зачем отвечает и объясняет Какаши то, что ему и так известно. — При Ягуре отбор проводить перестали, а Пятая наводит порядок в деревне после его правления, она не будет собирать делегацию. Какаши с пониманием кивнул. Он выглядел каким-то задерганным, уставшим от жизни. Впрочем, он всегда так выглядел, когда к нему приходил. — Я в первый раз участвую не как наблюдатель, а как наставник, — признался он. — Не ожидал, что это добавит столько проблем, — Какаши вздохнул. — Нужно было не троих щенков, а одного брать, — Забуза недовольно скривился, вспоминая сопляков, победивших Хаку. Его Хаку. — Так было бы проще и тебе, и твоему ученику. — У нас разные взгляды на обучение, — Какаши откинулся на спинку стула. — Ты хорошо выдрессировал Хаку, — он нарочно сравнил Хаку с животным, не пропустил колкость мимо ушей. — Он стал таким же ниндзя-одиночкой, как и ты. А для меня главное — работа в команде. — Команда, — Забуза осклабился. — И ко всем членам этой команды ты относишься одинаково? — Ну, — Какаши задумчиво потер подбородок, — Сакура не прошла отбор, Наруто сейчас тренируется с одним из санинов, а Саске, — он опустил голову, и тяжко вздохнул. — Черт, ты меня подловил, — Какаши примиряющее вскинул руки. — Но я по-прежнему считаю, что работа в команде важна. — В мире шиноби рассчитывать можно только на себя, — Забуза хотел сложить руки на груди, но оковы помешали ему это сделать. — Я воспитывал так Хаку, и вот, к чему это нас привело, — Забуза обвел взглядом бетонную коробку, в которой они сидели. — Не то, чтобы я о чем-то жалею, но если бы была возможность начать сначала, я бы многое сделал по-другому. — Никогда не поздно делать выводы, — кивнул Какаши. — Мне жаль, что ты пришел к этому, через смерть Хаку, — он отвел взгляд. — Мы — шиноби, — Забуза устало прикрыл глаза. — Мы убивали. Нас убивали. Не было никакого «правильного» выбора. Либо я и Хаку прикончил бы тебя и твоих щенков, либо вы прикончили бы нас. И если бы не вмешалась третья сторона — наемники Гато, я бы сейчас перед тобой не сидел. — Ты думаешь, что я такой правильный, «ублюдок из листа», — Какаши склонил голову на бок, его глаз сощурился. — Я ведь тоже пришел к этому не сразу, а через потерю того, кто был мне дорог. Хаку хотел защитить тебя. Не обесценивай его жертву. — Давай, без нравоучений, — Забуза сложил ладони вместе, указывая на него. — Если я не корчусь в рыданиях, это не значит, что мне плевать на того, кто провел рядом со мной половину своей жизни. Люди по-разному выражают свою скорбь. — Я не пытаюсь тебя устыдить, и уж тем более, не сужу по себе, — Какаши покачал головой. — Я вижу, что Забуза, который сражался со мной на мосту, и Забуза, который сидит передо мной сейчас — это разные люди. И я пытаюсь убедить в этом совет и Хокаге. — Какаши, — протянул Забуза, и закатил глаза. Какаши бился над его освобождением все это время, что он находился здесь, и Забуза не понимал, для чего ему это. — Оставь уже и себя, и меня в покое. Я не вернусь в строй, после всех преступлений, что я совершил. Не сражайся за меня. Я — не твоя команда. — Преступления ты совершил у себя дома, — возразил Какаши. — А здесь, в Конохе, ты, считай, чистый лист. Ты заслужил второй шанс, и я тебя отсюда вытащу, — уверенно добавил он. — Ты, не копирующий ниндзя, а упрямый осел, — цокнул языком Забуза. — Вот, что тебе не живется? Ты — гордость своей деревни, у твоих щенков на носу экзамен, у тебя уйма возможностей и на гражданке, и на службе. И на что ты тратишь свое время? Обиваешь пороги, чтобы перед старейшинами в ногах поваляться, и рассказать им, что я не такой уж плохой человек. Сидишь в этой клетушке, среди отбросов, дышишь тут нечистотами. Это твой выбор, и я не в праве тебе указывать, и как-то осуждать за это, — зазвенели цепи, Забуза перемешивал ладонями воздух, жестикулируя. — Но я тебя просто не понимаю, Какаши, — он раздраженно поморщился. — Ну, между нашими странами культурная пропасть и разный менталитет, — Какаши тряхнул головой. — В вашей деревне альтруизм — это дикость, у нас, это высшая форма мужества. Я был по-другому воспитан, был заносчивым, самоуверенным говнюком, прям как ты, — он и Забуза столкнулись взглядами. — Я даже собственного отца презирал, за то, что он проявил милосердие, и спас своих товарищей. С той поры пролилось много крови, и много воды утекло, — на секунду его взгляд потемнел, омраченный воспоминаниями. — Я стал другим, и Хокаге видел, какой путь я проделал, чтобы стать той личностью, которую ты видишь перед собой сейчас, Забуза. Но он не видел твоего пути. И единственный, кто может его ему показать — это я. Заскрежетали замки, напоминая, что встреча закончилась. Какаши поднялся, бросив на прощанье, что заглянет еще, когда будет время. Забуза ответил кивком. Даже если обложить Какаши последними словами, он все равно придет. Он всегда возвращается.***
Руки гудели, спина взмокла от пота, работа на каменоломне была частью «трудотерапии» и, по мнению начальника тюрьмы, "способствовала возвращению в общество". Лицо и руки посерели от каменной пыли, она забивалась им в легкие, разъедала глаза — никакой спецодежды им не полагалось. Конохе была нужна бесплатная рабочая сила, и заключенные отлично справлялись с этой ролью. Сегодня работу прервали в середине дня, всех спешно загоняли в камеры. На вопросы никто не отвечал, но особенно ушлым удалось пронюхать, что прямо сейчас будет финал экзамена на чунина. Видимо, надзирателям тоже хотелось понаблюдать бои, а не торчать с ними в каменоломне. Против лишнего выходного Забуза ничего не имел, хотя, предпочел бы, проводить его по ту строну высоких стен, окруженных забором, увешанным взрывными печатями. Он понял, что что-то пошло не так, когда услышал ритмичные хлопки — со стороны деревни раздалась череда взрывов. Сквозь маленькое, зарешеченное окно он и другие заключенные наблюдали, как над деревней тут и там возникали столбы дыма. В коридорах поднялась суета, охранники бежали мимо камер, игнорируя свои посты. — Эй, что происходит?! — крикнул им вслед один из заключенных, с длинными, грязями патлами. Ему никто не ответил, все и так было ясно — деревню атаковали. Если на оборону Конохи собирают даже охранников, то дело и впрямь серьезное. Словно в подтверждение мыслей Забузы над крышами зданий начала извиваться голова огромной змеи. Кто бы ее ни призвал, раз у него контракт с этими тварями — он очень силен. Бабахнул взрыв совсем близко, с потолка посыпалась бетонная пыль, пол под ногами покачнулся, и если бы у него не был заблокирован ток чакры, Забуза бы устоял. Не имея возможности направить в ноги чакру, последовало унизительное падение, деревянные перекрытия затрещали. В соседней камере от взрыва пробило стену, и заключенные, радуясь такой удаче, рванули на свободу. Забуза понимал, что бежать бессмысленно — все равно поймают, и награда найдет своего героя, за побег будет суровое наказание. Черный дым тянулся со стороны деревни, огромный змей извивался, разрушая здания. Снова прогрохотал взрыв, на головы посыпались камни. — Упрямая псина, — процедил Забуза сквозь зубы, утирая кровь с разбитой губы, глядя на разрушения. — Выживи.***
Он отвратительно себя чувствовал последние дни: голова раскалывалась от боли, ее будто опоясывало стальным жгутом, который с каждым днем все сильнее сжимался. Правое ухо заложило, в него будто попал посторонний предмет, или клещ, который все глубже уходил под кожу, прогрызая себе ходы. Забуза постоянно ощущал зуд и жжение, вперемешку с острой болью. Обращаться к медикам в тюрьме бессмысленно — если ты не лежишь там при смерти, к тебе никто даже не подойдет. Хоть он и не подавал виду, Забуза был рад услышать, что к нему пришли. Это означало, что целый час он сможет провести в относительной тишине. Он скучал по тишине и уединению — хоть он и держался особняком, от соседей по камере никуда не денешься. Вид у Какаши заезженный. С момента их последней встречи он будто бы постарел, Забуза видит морщины в уголке глаза, видит усталость во взгляде, физически ощущает эмоциональный фон — Какаши раздавлен. — Твои сдали? — вместо приветствия спрашивает Забуза. Ему приходится говорить громче, чтобы слышать себя — в ухе что-то пульсировало, внутри, будто велась ожесточенная перестрелка. — Они показали хороший результат, — если бы не маска, Забуза бы прочел ответ по губам, но сейчас он улавливал лишь отдельные фразы. — Но возникли некоторые сложности, — вздох. — Третий Хокаге умер. — Слышал, — Забуза кивнул. — Слухи и сюда докатились. Не могу судить о нем, как о лидере, но я заметил, как высоко ты его ценишь, значит, был правильный мужик. Какаши не ответил, то ли сбитый с толку внезапным участием со стороны Забузы, то ли, не зная, что еще сказать. Они, молча, смотрели друг на друга несколько минут, а потом, Какаши что-то проговорил, но Забуза не разобрал слов. Гордость не позволяла переспросить, он сидел, ожидая, что Какаши повторит вопрос, но тот вышел из-за стола и зашел к нему за спину. — Эй, ты что делаешь? — Забуза тут же насторожился. У Какаши полная свобода действий, чакра и шаринган, а Забуза в нынешнем положении абсолютно беспомощен перед ним. Какаши это не тот человек, чьи намерения ему были однозначны и понятны. И уж явно не тот, кого бы он без опаски мог пустить себе за спину. Какаши положил ему руку на плечо, а потом неожиданно выполнил захват, и шея Забузы оказалась зажата в сгибе локтя Какаши. Забуза выругался, попытался встать, вырваться, но эта жалкая попытка сопротивления оказалась тут же пресечена. Забуза учащенно дышал, его злила собственная слабость и уязвимость. Какаши не душил, не пытался свернуть ему шею, а просто наклонил его голову на бок. Краем глаза Забуза видел, как тот что-то вытащил из нагрудного кармана. Когда в больное ухо полилась холодная жидкость, Забуза дернулся и издал невнятный звук, в который вкладывалось его возмущение, боль, злость и несогласие с ситуацией. — Спокойно, это антисептик, — волны дыхания Какаши расходились по макушке Забузы. В ухе что-то шипело и пенилось, жидкость попала в носоглотку, во рту возник прогорклый привкус. Вскоре она начала течь из носа, Забуза утер его рукавом, чувствуя, будто внутри открылся какой-то клапан, и он начал нормально слышать. Захват Какаши все больше походил на объятье, вызывая в нем новый прилив раздражения. Ему хочется наорать на него, оттолкнуть Какаши, чтобы тот не прижимался к его, почти неделю немытому телу — банные дни здесь были нечасто. Сказать ему, что он подцепит и принесет своим собакам букашек — у него вши, и, судя по расчесам на висках и у кромки волос возле шеи, Какаши не может об этом не знать. Сказать, чтобы убирался, а не пытался ему помочь, наблюдая, как он давится соплями, беспомощный и жалкий, не в состоянии дать сдачи. — Я, конечно, не врач, — Какаши вытирал перчаткой ему шею, по которой стекал антисептик из уха, — но так быть не должно, — он понюхал перчатку и скривился. — Попрошу, чтобы тебя осмотрел медик. Забуза, наконец, смог отпихнуть его руку, и поднялся. — Ублюдок, — прошипел он, прижимая ухо к плечу. — Какого черта ты меня трогаешь?! — Хокаге умер, но я не отступлюсь, — Какаши с вызовом посмотрел на него. — Ты выйдешь из тюрьмы на своих ногах. — Да не отпустит меня никто, уймись уже, а! — головная боль поднялась на новый виток, Забуза поморщился. — Что тебе даст моя свобода?! Я выйду отсюда моральным уродом, не способным на созидание и нормальную жизнь! Я умею только убивать, и все эти решетки, печати и охрана лишь сдерживают жажду крови, а не избавляют от нее! Конохе не нужен демон кровавого тумана, при вашем нынешнем режиме мое место только здесь! Какаши шагнул к нему, Забуза замахнулся, чтобы ударить. Они стояли вплотную, сверлили друг друга взглядами. Ему кажется, что в тесной допросной закончился воздух, пол сейчас провалится, и они оба полетят в пропасть. — Я не смог спасти одного своего друга, и убил второго, — Какаши пристально смотрел на него. — Я не смог защитить своего учителя, я приволок тебя сюда, в надежде, что ты сможешь начать новую жизнь, а теперь ты гниешь за решеткой. Я не меньший моральный урод, чем ты, Забуза. И ни проректор, который я ношу, — он указал большим пальцем на свой лоб, — ни мои заслуги этого не отменяют. Ты говоришь, что ты — «не моя команда». Но я всегда буду в твоей. Скрежет замков, и Какаши, не прощаясь, вышел за дверь. Забуза под конвоем шел в камеру, думая о том, что все-таки упал в бездну. Бездну потемневшего взгляда, человека, который недавно стоял напротив.***
Забуза разделся до пояса: несмотря на холодный ветер, гуляющий по каменоломне, ему было очень жарко. Пот струился по вискам, голова продолжала раскалываться, после вчерашних «процедур» из уха все время сочилась желтоватая, дурно пахнущая жидкость, а рези внутри то утихали, то возвращались с новой силой. Он чувствовал себя уставшим и измотанным, но не в его правилах было просить о помощи и искать снисхождения. Он тяжело опустился на камень, утирая пот со лба, размазывая по нему грязь. На него упала чужая тень, Забуза инстинктивно потянулся к кирке, чтобы перемахнуть того, кто посмел к нему приблизиться, но его остановил знакомый голос: — Полегче, я всего на минуту, — Какаши, в походном плаще, с рюкзаком за плечами, осторожно к нему подошел. — Я сейчас ухожу на миссию, хотел посмотреть, как ты тут… — Так иди на свою миссию, я тебя что, держу что ли?! — рыкнул Забуза, даже не подняв головы. Он все еще злился на него за вчерашнее, злился на его присутствие, на его извиняющиеся интонации. — Уже полгода ко мне таскаешься, до сих пор не насмотрелся? — Забуза раздраженно сплюнул под ноги. Самообладание подводило его, но он понимал, что если набросится на Какаши, то ближайшие несколько дней проведет в сыром карцере, а это только ухудшит его нынешнее положение. — Сейчас я увидел достаточно, — Какаши покачал головой. — Такое отношение к заключенным недопустимо. Забуза, зажмурившись, засмеялся. Неужели Какаши только сейчас заметил, что в его обожаемой Конохе не все идеально? Что за красивым фасадом скрывается такая же система со своими рычагами давления, взятками, беззаконием и закулисными интригами? Это деревня такая же гнилая, как и Кири. Вот только Киригакуре он любил, в ней не строили иллюзию равенства и благополучия. По крайней мере, пока ее Мизукаге был Ягура. Он резко замолк, от смеха кровь застучала в ушах, боль усилилась, к горлу подкатила дурнота. Забуза открыл глаза, но Какаши рядом не было. После прихода Какаши, его сразу осмотрел врач. На несколько дней его поместили в лазарет, ухо заложили компрессом, от которого в носу постоянно стоял запах спиртовой настойки. Забуза злился про себя — все это случилось из-за вмешательства Какаши, и своей опекой над ним он только предлагал Забузе расписаться в собственном бессилии. Едва он почувствовал себя лучше, его сразу отправили в камеру. Забуза шел по знакомым коридорам, не понимая, почему его ведут в противоположную сторону. Подойдя к обитой железными пластинами двери, он понял, что теперь будет находиться не в общей, а в одиночной камере. Чуть позже он увидел начальника тюрьмы, во время обхода он раздавал указания охранникам. Правая половина его лица представляла сплошной синяк — так бывает, когда твоей головой ломают мебель или твоим лицом вытирают пол. Забуза провожал его удивленным взглядом: вот, оказывается, что бывает, если не исполнять просьбы Какаши с первого раза.***
Какаши не появлялся уже больше месяца. Сначала Забузу это не волновало — его оставили в покое, как он этого и хотел, а с привилегией в виде одиночной камеры жизнь стала немного проще. Потом он стал прислушиваться к разговорам во время работы в каменоломне и в коридорах — если бы Какаши погиб, весть об этом непременно дошла и сюда. Но новостей не было. И неопределенность злила его еще больше. У Забузы не было надежды, что Какаши его отсюда вытащит, и он не понимал, почему его так бесило его длительное отсутствие. Почему ему вообще есть до этого дело?! Какаши был его единственной связью с внешним миром, своими визитами он напоминал, что жизнь это не только таскание камней и сидение в бетонной коробке. Теперь ощущение времени ускользало, каждый день был похож на предыдущий. Эта монотонность и однообразие его убивали. Раньше он много путешествовал, сначала на службе, а потом вместе с Хаку — они нигде не задерживались подолгу. Теперь же неменяющиеся декорации стояли поперек горла. Забуза чувствовал, что тупеет — он не мог применять свои навыки, читать тут было нечего — о досуге заключенных никто не заботился. Какаши помогал притормозить собственную деградацию, и теперь Забуза понимал, что только в своих фантазиях он соответствовал уровню нукенина класса S. Тюрьма ограничивала не только физическую свободу, но и разрушала его личность, в становление которой он вложил столько сил. Забузе было стыдно перед самим собой — тем самым израненным зверем на мосту, который только после смерти Хаку почувствовал себя настоящим человеком. — Встать лицом к стене, руки за спину, — голос надзирателя отвлек его от этих безрадостных рассуждений. — К тебе посетитель. Он напрасно себя осаживал, стараясь не идти по коридору быстрее, чем обычно, чтобы не выдавать свой заинтересованности в предстоящей встрече. Странно видеть Какаши без протектора и форменного жилета. Забуза усаживался напротив, жадно выхватывая взглядом эти новые, необычные детали. — Ты из больницы? — догадался Забуза. — А что, это так заметно? — Какаши удивленно моргнул. — Ну да, паршиво выглядишь, — кивнул Забуза, косо усмехаясь. — «Возникли некоторые сложности»? — спросил он, используя один из "любимых" оборотов Какаши. — Какие уж тут "сложности", — вздохнул Какаши с несчастным видом. — Старший брат одного моего ученика размазал меня как генина, чуть не похитил второго и отправил в нокаут первого. И все это за один день. Какаши не называл имен, и Забузе понадобилось чуть больше времени, чтобы собрать воедино все связи и построить логическую цепочку, чтобы понять, о ком речь. — Задел твое самолюбие? — Забуза хмыкнул. Он примерил на себя ситуацию — его бы подобное поражение разозлило. — Самолюбие? — Какаши, кажется, удивился постановке вопроса. — Нет, в общем, в зрелом возрасте я стал относиться к поражениям проще — они показывают зоны роста. Но будь я не старше своих учеников, то, конечно же, разозлился. Проигрывать тоже нужно уметь, — Какаши покосился на Забузу. Забуза не удержался и закатил глаза, Какаши любой разговор умудрялся превратить в жизненный урок. Звякнули цепи, и он вытянул под столом ногу, устав сидеть в одной позе. Он задел Какаши по щиколотке, но тот и бровью не повел, даже не отодвинулся. — Скоро Тсунаде станет Хокаге, церемония состоится в конце этой недели, — завел Какаши свою любимую песню. — Я поговорю с ней о твоем освобождении. — Вроде бы что-то про нее слышал, — Забуза задумался. Их ноги все еще соприкасались, и это был его самый длительный тактильный контакт за последние полгода. — А уж она наверняка слышала обо мне, так что на свободу я бы не рассчитывал, — пренебрежительно закончил он. — Пока я знаком с ней, как с медиком, — Какаши не стал спорить. — Посмотрим, как она покажет себя, как лидер. Прости, я не смогу навещать тебя часто, — он виновато опустил голову, — Я сейчас присматриваю за своими, и мне не нравится то, что я вижу, — вздох. — Ты же говорил, что был доволен их результатом на экзамене, — Забуза склонил голову на бок. — По-моему, ты слишком с ними нянчишься! — Я — доволен, а они сами — нет. Все не так просто, — Какаши в изнеможении провел ладонью по лицу, — и я не могу тебе обо всем рассказать. Я пытаюсь уберечь их от неверного пути в их погоне за силой. — Ты можешь прочитать им уйму нравоучений о дисциплине, упорном труде и дружбе, все то, что у вас принято говорить на этот счет, — Забуза сощурился. — Но свою голову ты им не приставишь. И двенадцать лет — это возраст, когда принимаются сознательные решения, и осознаются последствия своих поступков, тебе так не кажется? — он не удержался от сарказма. — Мне кажется, ты немного переоцениваешь интеллект подростков, — Какаши, улыбнувшись, показал ему мизерное расстояние между большим и указательным пальцем. — В двенадцать лет я стал джонином, и, уверяю тебя, считал себя умнее других, ко мне даже приклеили этот ярлык — «гений». Я работал над техникой, которая впоследствии убила моего друга, и Хаку, — он сделал паузу, но Забуза никак не отреагировал. — Когда я стал капитаном команды, и мы угодили в засаду, я решил разобраться с врагами с помощью чидори. Вот только техника тогда оказалась незаконченной, и если бы не вмешался сопровождавший нас учитель — я бы погиб, — Какаши немного помолчал, а потом продолжил. — Мои ученики молоды и порывисты, они спешат жить, им нужно успеть все здесь и сейчас, у них нет времени, чтобы как следует все обдумать. И у них есть старая псина, которая не может спокойно смотреть, как совершаются те самые ошибки, о которых она их предупреждала. Забуза кивнул, думая о том, что будь рядом с ним в детстве подобная «псина», его жизнь сложилась бы по-другому. Кровавый туман много тебе дает, делает тебя сильнее, но много и отнимает. — Прости, мне уже пора, — Какаши вышел из-за стола, тактильный контакт оборвался, Забуза снова кивнул, не зная, что сказать. «Спасибо»? «Возвращайся»? «Буду ждать»? — в этих стенах подобные фразы звучат особенно по-дурацки. Когда Какаши подошел к двери, Забуза, неожиданно для себя, смог облачить в слова свое состояние, предшествующее этой встрече. — Мне тебя не хватало. Какаши на секунду замер, дотрагиваясь до дверной ручки. Потом кивнул, непонятно с чем, соглашаясь, и вышел из допросной.***
В следующий раз они встретились две недели спустя. Какаши будто поднялся на новый уровень собственной усталости — опущенные плечи, расфокусированный взгляд — Забуза его прежде таким не видел. — Саске покинул деревню, — пояснил он свое состояние. — Меня не было рядом, чтобы остановить его, они с Наруто друг друга чуть не поубивали, — он впервые говорил открыто, называя вещи своими именами, и Забуза видел, что происходящее его сильно подкосило. — Даже если бы ты остановил его, он все равно нашел бы способ сбежать, — Забуза пожал плечами. — Ситуация, конечно, неприятная, но это не конец света. — Я им все уши прожужжал на счет командной работы, пытался показать, как важно действовать сообща, — вздохнул Какаши. — Я слишком поздно заметил, что их соперничество становится опасным и нездоровым, и вот, чем это все закончилось, — он беспомощно развел руками. — Проблема не в том, что ты плохой учитель, а в том, что ты к ним привязался, — в голосе Забузы не было ни одного намека на сочувствие, но он прекрасно понимал чувства Какаши. Он знал, каково это — потерять. — Я тебе уже говорил раньше, что ты слишком их опекаешь. — Ты прав, — Какаши откинулся на спинку стула, — но невозможно работать с детьми, не будучи эмоционально вовлеченным, тебе так не кажется? Забуза не ответил. Он вспомнил, как ловил Хаку кроликов, как глядя на его успехи в ниндзюцу, испытывал что-то сродне родительской гордости. Было глупо отрицать собственную привязанность, сидя перед человеком, который забрал у Хаку жизнь, и убил частицу него самого. — Так ты выглядишь намного лучше, — неожиданно произнес Какаши. — Что? — Забуза нахмурился, не понимая, о чем он. — Многие выглядят лучше, когда улыбаются, но ты — особенно, — Какаши показал пальцами на свои скулы. Забуза только сейчас осознал, что улыбался, думая о Хаку, и совершенно не контролировал свои лицевые мышцы в этот момент. — Обычно, у тебя такой вид, будто твоему собеседнику сейчас непоздоровится, — добавил Какаши. — Обычно я не разговариваю с людьми в тюрьме, — Забуза не удержался от ответной колкости. Ему хотелось отвесить Какаши оплеуху, толкнуть в плечо, сделать что-нибудь «дружеское», жесты, которые в отряде мечников служили признанием того, что ты «свой», «братан», «один из стаи». Он был рад, что скованные руки удерживали его от этого соблазна. Какаши ему не «свой», не нужно проникаться к нему доверием. — Насчет этого, — Какаши взъерошил волосы у себя на затылке. — Я беседовал с Пятой: пока она разбирает переданные ей текущие дела и вникает в особенности управления деревней. Но она обещала рассмотреть мое прошение о твоем освобождении, зайду к ней через неделю… Забуза по привычке кивнул, уже не пытаясь спорить и доказывать Какаши, что это бессмысленно. Он кивал и в прошлую их встречу, кивал сейчас, и продолжал заканчивать их встречи такими вот кивками на протяжении двух лет.***
Его разбудили раньше, чем обычно, и Забуза не понимал причины, столь раннего подъема. Работы в каменоломне еще не начались, он шел по коридорам, наполненным сонными охранниками, и заключенными, спящими в своих клетках. Может, пришел Какаши?.. Они миновали знакомую дверь допросной, потом был долгий подъем по лестнице на верхний уровень. — Какого черта? — вспылил Забуза, когда его толкнули внутрь длинного зала, заполненного перегородками, с ячейками, забитыми ящиками и коробками. — Мы тут не прислуга, — пренебрежительно ответил надзиратель, нарочито медленно расстегивая наручники. — Свое барахло сам забираешь, — он кивнул на стоящего возле стойки бородатого кладовщика. Забуза в недоумении подошел к нему, назвал свой номер, который как клеймо был вышит на его робе. Его что, отпускают?.. Даже получив назад коробку с личными вещами, он не мог в это поверить. Его отвели в другое помещение, что-то среднее между прачечной и кладовкой. Там можно было сдать тюремное обмундирование и переодеться. Забуза видит по своим вещам: майка свободно болтается, штаны тоже пришлось завязать туже — несмотря на физический труд, без должных тренировок он растерял половину своей мускулатуры. Этот факт вызывает досаду, как и найденный в коробке протектор с эмблемой Кири. Он задумчиво покрутил его в руках. Он не может его носить здесь, теперь он не ниндзя, не бежавший из своей деревни нукенин. Теперь он никто. Протектор был отправлен в карман к остальным мелочам, найденным среди его вещей: обрывкам бинтов, нескольким монетам и декоративной палочке, которой иногда убирал в пучок свои волосы Хаку. Снова череда коридоров, подписание каких-то документов и справок. — Печати, сдерживающие чакру, снимут позже, по усмотрению Каге, — пробасил начальник тюрьмы, поставив еще один штамп в его личное дело. Забуза кивнул. Он и не ожидал, что все окажется вот так просто. Ещё один пост охраны, он прошел мимо контрольно пропускного пункта, решетчатые ворота со скрипом отъехали в сторону. Забуза вышел наружу и оказался по ту сторону тюрьмы. Ворота за спиной медленно закрылись. Забуза сунул руки в карманы и огляделся, не представляя, куда идти и что делать дальше. Разумно было бы первым делом наведаться в резиденцию Каге и получить там какие-то пояснения о своем статусе и сроке пребывания на территории столь «любезно» приютившей его страны. Ещё бы знать, в какой стороне она находится… — Йо! — окликнул его знакомый голос. Забуза повернулся, и увидел сидящего на ветке растущего у обочины дерева Какаши. — Прости, что опоздал, я заблудился на дороге жизни… Забуза поморщился, у него нет сил злиться на подобную чушь, оказавшись лицом к лицу с более насущными проблемами. — Добился, всё-таки, своего, — хмыкнул он, вместо приветствия. — Я не смог тебя предупредить, — Какаши опустился на землю, и подошёл к нему. — Идём, о деталях расскажу по дороге. Забуза кивнул. Хоть у кого-то из них, на этом пути, есть цель.***
Дом Какаши находился в старой части деревни, недалеко от высеченных в скале лиц Каге. Забуза осматривал окрестности, не понимая, за что этим старикам было отведено столько почестей — в Кири такого внимания титулованным Мизукаге не уделялось. Эти люди одним своим приказом могли разрушить чью-то жизнь, и они смотрели на тебя каждый день со скалы… Понятно, что это традиции, и в каменные лица вкладывался совсем другой смысл, но монумент Забузе не понравился. Не нравился ему и климат: слишком много солнца и почти ни одного водоема вокруг. — Вот твои ключи, — Какаши бросил ему связку. Забуза поймал ее, для такого элементарного действия реакция его все же не подводила. — Вечером здесь могут появиться один или два агента АНБУ, проверить, как ты устроился, — он открыл дверь, — но так как ты будешь находиться в моем доме, ты освобожден от круглосуточного наблюдения. Забуза кивнул, проходя внутрь. Надо же, какое доверие. В доме было тихо, и довольно чисто. Не было запаха сырости, который обычно встречал тебя с порога в крийских домах. Минимум мебели, необходимой для жизни, и пара излишеств для уюта — две фоторамки на подоконнике и растение с крупными листьями в цветочном горшке по соседству. Когда-то Забуза жил в похожей квартире, только ремонт у него был похуже. — Располагайся, — Какаши указал взглядом на пустые полки в шкафу, на которых Забузе нечего было хранить. — Сменную одежду можешь взять здесь, — он раскрыл одну из створок шкафа, показывая стопку одинаковых комплектов темных штанов и кофт. Забуза кивнул, хотя ношение одежды с чужого плеча его совсем не прельщало. Нужно будет разжиться деньгами и купить собственную, чтобы у него было хоть что-то своё. Жизнь в займы была для него унизительной, но в его ситуации рассчитывать на большее не приходилось. Какаши вышел из комнаты и загремел на кухне посудой. Забуза подошёл ближе к окну, разглядывая фотографии. Знакомые щенки и их улыбающийся наставник, как мило. Забуза невольно скривился, глядя на эту идиллию. Втрое фото было более старым. На нем ещё молодой Какаши со скучающим видом смотрел в объектив, рядом с ним девчонка и парень в очках. Над ними возвышался улыбчивый наставник, чье лицо Забуза видел высеченным в скале. Любопытно, но не настолько, чтобы задавать Какаши вопросы. Я не смог защитить учителя… Я не смог спасти одного своего друга и убил второго… Людей на снимке уже давно нет в живых, и Забуза видел, что Какаши презирал прежнего себя. — Я там кое-что приготовил, — на пороге комнаты появился Какаши, смущённо заведя руку за голову. Как будто это он гость в собственном доме, а не Забуза. — Потом можем прогуляться, покажу тебе ближайший тренировочный полигон. — В спарринге ты разделаешься со мной в два счета, — хмыкнул Забуза. — Даже не знаю, кто в итоге будет больше разочарован: ты или я? — Ты, конечно, ограничен в использовании своих техник, да и чакры в целом, — согласился Какаши. — Но не только они сделали тебя демоном кровавого тумана. — Не только, — Забуза не стал спорить. — Ну, давай, поглядим, что ты там накашеварил, — он, по-хозяйски, прошел мимо Какаши на кухню. — Даже не знаю, кто будет больше разочарован: ты или я? — в тон ему отозвался Какаши. — Вот только мои слова копировать не надо, — Забуза уловил некоторую иронию в его голосе. Какаши не ответил, но Забуза чувствовал, что этот сукин сын улыбался под своей маской. Поэтому, походя мимо, он невзначай задел его локтем.***
Первая тренировка была, как и предполагал Забуза, довольно паршивой. Брошенные кунаи и сюрикены попадали в цель далеко не с первого раза, во время спарринга, хоть Какаши и не использовал чакру, он пропустил пару ударов, и в реальном бою это стало бы фатальным. Забуза злился на себя и был недоволен тем, что уровень его подготовки опустился до отметки генина, а то и ниже. Нужно наверстывать, даже не для того, чтобы вернуться в строй, такие цели Забуза не ставил. А для собственного самоощущения, чтобы чувствовать себя ниндзя, а не мешком с костями. — После длительного перерыва ты держался очень даже неплохо, — похвалил его Какаши, поднимая с травы свой жилет. — Да брось, — огрызнулся Забуза. — Я не твой ученик, можешь меня не обхаживать, а называть вещи своими именами — это просто позорище. — Ты слишком строг к себе, — возразил Какаши. — Конечно, в сравнении с тем, каким ты был на мосту, и какой ты сейчас — разница огромная. Но чакра и физическая форма — это восполняемые ресурсы. Позволь себе эту слабость. Ведь ты стал другим человеком, и этот «новый» Забуза сейчас постепенно наращивает свою мощь, и его нужно поддерживать, а не упрекать в том, что он недостаточно хорош. — Ты хотел сказать, что этот путь типа мое искупление? — спросил Забуза, поравнявшись с ним на тропинке. Иногда Какаши изъяснялся столь замысловато, что ему было просто необходимо перефразировать. — Если ты считаешь, что это так, значит, пусть так оно и будет, — спокойно улыбнувшись, ответил Какаши. — Все мы совершаем ошибки. Некоторые из них становятся нашими священными скрижалями, перед которыми мы всю жизнь пытаемся искупить грехи, — его взгляд потускнел, и Забуза был уверен, что Какаши сейчас смотрел внутрь себя и не замечал того, что твориться вокруг. Вечер проходил в размеренной тишине. Какаши читал свою книгу, судя по обложке, не очень интеллектуального содержания. Забуза изучал свитки, куда были внесены новостные сводки за последние несколько лет. Он выпал из жизни на два года, и нужно было приводить в порядок не только физическую форму, но и информационное поле. На подоконник приземлились два бойца в масках АНБУ. Забуза напрягся, но Какаши и бровью не повел. Не вставая с постели, сказал парням, что у них все в порядке, и те исчезли так же внезапно, как и появились. Ближе к ночи, приняв душ, и лежа в чистой постели Забузе даже стало казаться, что жизнь не такая уж и беспощадная сука. — Эй, Какаши, — позвал он вполголоса. Со своего футона, глядя в спину лежащего на боку Какаши, он не смог определить по его дыханию, спал он или нет. — А где твои собаки? — Собаки? — Какаши подвинулся к краю кровати, чтобы видеть лежащего на полу Забузу. — Они в своем храме. Я их всех не призываю сюда, у меня слишком тесно, — он свесил руку с постели и стал задумчиво водить пальцем по монотонному рисунку на одеяле Забузы. — Им простор нужен. — Разумно, — согласился Забуза. Он следил в полумраке за рукой Какаши, которая сбоку от него выводила на одеяле невидимые узоры. — А почему ты заключил контракт именно с псами? Их способности больше подходят сенсорам, а ты не из их числа, твой стиль боя более контактный. — В некоторых внутренних документах меня указывают как сенсора, — рука Какаши дрогнула, после короткого смешка он продолжил. — С помощью шарингана, я, конечно, могу видеть изменения в чакре, но считать меня после этого «сенсором» — это чересчур. Контракт с псами я заключил до того, как получил шаринган. Это что-то типа семейной техники. У моего отца была своя стая призывных собак, а их щенки теперь помогают мне, — Какаши хотел убрать руку, но Забуза поймал его за запястье. — Так эта техника призыва — дань уважения твоему отцу? — спросил Забуза. — Даже, если бы она оказалась неэффективной и не сочеталась с твоим стилем ведения боя, ты бы все равно продолжил ее использовать? — Я бы…- Какаши помедлил, не пытаясь освободить руку. — Я бы нашел способ ее улучшить, чтобы она гармонично вписалась в боевой стиль и сочеталась с остальными техниками. Знаю, звучит это дико, — поспешно добавил он, — подстраивать себя под конкретное дзюцу, но для меня это важно. — Поддерживать связь с отцом даже после его смерти? — тьма вокруг них сгущалась, звуки за окном постепенно стихали. Забуза в очередной раз пытался понять, что за человек перед ним. Пока он видел только призраков прошлого Какаши, среди которых скрывался он настоящий. — Ты считаешь, что это глупо? — вздохнул Какаши. — Я спросил, не для того, чтобы дать свою оценку: хорошо это или плохо, — хмыкнул Забуза. — Воспоминания вообще похожи на дорогу. Вот тут она реальна, ты стоишь на ней, готовый идти вперёд, — Забуза проскользил пальцами по руке Какаши вверх, и надавил возле локтевого сгиба. — А дорога, которую ты прошел двенадцать часов назад уже не ощущается, — он провел пальцами вниз, возвращаясь к запястью. — Поэтому, нам нужно что-то, что будет возвращать нас на тот участок дороги, который мы прошли раньше. Техника, или вещь, неважно, — Забуза разжал пальцы и завел руки за голову. — Это наши ключи от прошлого, которые мы боимся потерять. И если с текущего пути возвращаться назад слишком часто, то можно застрять там навсегда. — Ты часто возвращаешься к Хаку? — спросил Какаши. — Велик соблазн ответить тебе, что я выше этого, — проворчал Забуза, — но я думаю о нем каждый день. У меня нет будущего, поэтому, я цепляюсь за прошлое, — он перевернулся на бок, отворачиваясь от постели Какаши. — А у тебя оно есть. Какаши не ответил. Забуза ощущал на себе его взгляд, пока не заснул.***
Он проснулся от прикосновения к подбородку. Забуза чувствовал, что с уголка рта натекла слюна. Он никогда не храпел, но иногда мог спать с приоткрытым ртом, «как ребенок», говорил Хаку. — Тебе чего? — хриплым от сна голосом спросил он, склонившегося над ним Какаши, утирая рот тыльной стороной ладони. — Прости, я не должен был, тебя трогать, — Какаши одернул руку, пойманный на попытке закрыть ему рот, и теперь он отчаянно искал слова, чтобы объяснить свой поступок. — Я просто… Мне надо уйти, — он отошел от постели и принялся одеваться. — Деньги на кухонном столе, если что-нибудь нужно… Забуза угукнул и уткнулся лицом в подушку, избавляя Какаши от дальнейшего словоизлияния. Ему не три года, и как существовать в одиночестве в квартире Какаши он как-нибудь разберется. Сейчас Какаши свалит, он отоспится и будет тренироваться до тех пор, пока ноги не перестанут держать. А потом сметет остатки еды на кухне, чтобы от сытости еле дышать, и заснет на середине чтения какого-нибудь свитка. Свобода. Не жизнь, а балдеж. И всем этим он обязан человеку, который чуть его не убил, забрал жизнь мальчишки, которого он вырастил, а теперь, крадучись, покидал собственный дом, чтобы лишний раз его не тревожить. Интересно, у них, в Листе, все с такими заскоками?..***
Через месяц Забуза вернулся к своему привычному уровню тайдзюцу, Какаши ходил на миссии, поэтому пересекались они нечасто. Иногда в дом заглядывали агенты АНБУ, но у Забузы не было проблем с соблюдением режима и дисциплины. В деревне он ни с кем не контактировал, кроме Какаши, хотя тот познакомил его со своими друзьями. Джонин в зелёном комбинезоне ему не понравился сразу. Слишком активный и шумный, такие люди Забузу всегда раздражали. Бородач с вечной сигаретой в зубах тоже не внушал ему особого доверия, хотя в общении он оказался неплохим мужиком, как и парень, не расстающийся с иглой сенбон. Но все они — друзья Какаши. Не его. Как бы лояльно они к нему не относились, Забуза все равно чувствовал себя чужаком рядом с ними. — Скоро можно будет прийти к Пятой для ослабления печати, — Какаши подбросил ветки в костер. — У тебя отличные показатели, думаю, с этим не будет проблем. Забуза кивнул, он был уверен в себе и считал, что все это время проявил себя с лучшей стороны. Хотелось уже быстрее покончить со всеми этими проверками и ограничениями и подать прошение чтобы ему предоставили возможность заступить на службу. Какаши говорил, что у него неплохие шансы, но нужно еще подождать. Ждать-ждать-ждать. Забуза чертовски устал от ожидания и чувства собственной боевой неполноценности. Он прислонился голой спиной к прохладному камню. Они сидели у реки, днем ловили рыбу, а теперь жарили на костре свой скромный улов. В Кири их бы с такой добычей подняли на смех, в их водоемах водилась крупная рыба, но сегодня Забуза был доволен и таким, «кошачьим» уловом. Солнце давно село, вокруг костра плясали подвижные тени. На бледных плечах Какаши играли оранжевые блики, ветер стих, иногда из прибрежных зарослей доносился плеск воды и копошение ночной живности. — Эбису говорил, что видел тебя возле мемориального камня, — начал Какаши, искоса взглянув на Забузу. — Зачем ты приходишь туда каждый день? — А что, нельзя, что ли? — ощетинился Забуза. — Нравится мне там, потому и хожу. — Просто… — Какаши помедлил, подбирая слова. — На этом камне высечены имена тех, кого я потерял, и этим объясняется мое постоянство, когда я прихожу туда. А что там делаешь ты, Забуза? — На том камне нет знакомых мне имен, это правда, — Забуза задумчиво смотрел на огонь. — Но там высечены имена тех, кто умирал за идею, за свои идеалы, за свободу, и еще тысячи различных причин. Это место памяти, и я считаю, что это правильно — оставлять имена в камне, чтобы об этих людях не забывали сквозь года, память поколений и все такое. Чтобы кто-нибудь пришел, прочитал твое имя, и пусть даже, он был с тобою лично незнаком, но память о тебе будет жива, — он помолчал и продолжил. — В Кири такого не было. Подобные плиты ставили при третьем Мизукаге, потом перестали. При Ягуре мы все были обезличены. — Я думал, такая традиция есть во всех деревнях, — пробормотал Какаши, зарывшись ладонью в волосы. — Киригакуре — это совсем другая история, — усмехнулся Забуза. — Что ещё тебе настучал этот мерзкий очкарик? — ехидно поинтересовался он. — «Мерзкий», потому что у тебя неприязнь ко всем, кто носит очки, — Какаши лег на траву, подперев ладонью голову, — или «мерзкий» — это твоя личная неприязнь к Эбису? — он сощурил свой, не скрытый за отросшей челкой глаз. Забуза издал низкий, гортанный звук и закатил глаза. Он злился, когда цеплялись к словам, а у Какаши была такая манера общения — докапываться до сути. — У меня нет предубеждения к очкарикам, если ты об этом, — он сложил ноги по-турецки и хлопнул себя по коленям. — Я ко всем отношусь ровно, ну разве что был на моей памяти один очкарик, которому его очки надо было в причинное место засунуть, — он поморщился. — Кто это? — Какаши удивлённо вскинул бровь. — Здесь, у нас? — Да не у вас, а у нас! — Забуза сорвал травинку и зажал ее в зубах. — Это в Кири, давно ещё было, — он неопределенно махнул рукой. — Был один тип, которому надо было экстерном джонина получить, набить нужное количество миссий для повышения. Очки у него были на пол лица, — Забуза прочертил пальцем линию перед переносицей. — Но там не только со зрением проблемы были, — он сплюнул и продолжил. — Сам во, — Забуза показал указательный палец, — соплей перешибешь. Как ему чунина дали — я не знаю, такой помрёт и гроб обдрищет, — Какаши фыркнул. — А меня и ещё двух наших парней Мизукаге к себе вызвал. Вот, говорит, вам миссия, она по документам идёт как S, а по факту — B. С вами ещё будет один человек, вы там сами все сделаете, а он так, ходячая мебель. Как закончите, мы ему галочку поставим, что он миссию ранга S прошел, дадим джонина, и отправим в архивы на бумажную работу, вы его больше не увидите. — Но ведь так же нельзя, — Какаши в недоумении смотрел на него. — Это противоречит… — Нельзя, — согласился Забуза. — Но этот очкарик — какой-то троюродный племянник Дайме. Ягуре пришло от него письмо — надо повысить, несолидно родне Дайме с низким рангом ходить, он у нас одаренный, как же вы, суки, не разглядели. И попробуй, откажи. Портить отношения с Дайме Ягуре не выгодно. Так то, у нас всегда жёсткий отбор, — Забузе не хотелось оправдываться, но хотелось внести ясность, что стать джонином в Кири не так то просто. — А здесь пришлось пойти на уступки, Мизукаге в документах отчитаться надо, а потом этого доходягу нашли бы куда приткнуть. — И чем все закончилось? — Какаши следил взглядом как покачивался кончик травинки, зажатый в уголке рта Забузы. — Вы из-за него провалили миссию? — Если коротко: задачу, которую можно выполнить за пару часов, мы выполняли сутки, — Забуза недовольно скривился. — А если длиннее? — улыбнулся Какаши. — Вот все тебе расскажи, — цокнул языком Забуза. — Есть точка, где собираются контрабандисты, — Забуза подобрал ветку и стал схематично чертить на земле условные обозначения. — Там нам их было нужно накрыть. Быстрее всего туда добраться через болото, и дальше местность захватывает небольшой участок с гейзерами, — он нарисовал несколько линий, изображающих бьющий из земли фонтан. — Болотные колдоебины мы быстро прошли, а дальше начались трудности, — он прижал ладонь ко лбу. — Я, может, чего-то не понимаю, — Какаши с интересом рассматривал «план» нарисованный Забузой. — Но что сложного в преодолении этого участка? Там же видно, откуда из земли вода бить будет, нужно просто обходить эти места и все. — Это нам с тобой видно, — усмехнулся Забуза. — А там же горячая вода наружу хлещет, всюду пар, — он нарисовал несколько завитушек, изображая дым. — Этот придурок идет на ощупь: «Я ничего не вижу!» — передразнил Забуза высоким голосом. — Конечно же, ты не видишь, очки запотели! Наши орут; «сними свои окуляры!», он нас уже задерживает. — Снял? — Снял, — кивнул Забуза. — результат один и тот же — без очков он тоже не видит, — Какаши сдержанно рассмеялся. — Честно, я б ему еще тогда шею свернул, — признался Забуза. — Но это поручение Мизукаге, с нас же потом спросят, поэтому на этого идиота ни дунуть, ни плюнуть. Мы его как теленка вели всю дорогу, чтобы он в кратер куда-нибудь не забуровился. Почти пять часов позора, и мы на месте! — Забуза начертил на земле несколько домов. — Там был небольшой поселок, мы решили устроить засаду на крыше. Я всем раздал указания, очкарику велел стоять на стреме, чтоб он под ногами не путался. Все, мы готовы к атаке, и тут очкарику приспичило мне что-то срочно сообщить. Он отошел от края крыши к середине, гнилые доски не выдержали, — Забуза рассек рукой воздух, показывая стремительное падение. — А это был загон, типа курятника, там домашних птиц держали. Очкарик летел до самого пола, птицы переполошились, начали орать, и вот так этими крыльями, — он взмахнул ладонями, изображая хлопанье крыльев. Какаши, слушая его, кусал губы, а потом не выдержал, завалился на бок и захохотал в голос. — Птицы, нахрен, забыли принцип взлета! — Забуза яростно черкал свои «художества», поднимая веткой облачко пыли. — Очкарик весь в говне и перьях, двое болванов, что со мною были, ржали, чуть животы не надорвали. Не им же потом за эту карикатуру отчитываться! — он отбросил в сторону ветку. - Контрабандисты, разумеется, сбежали, мы их потом по лесам отлавливали. Миссия, мать её, «ранга S», — проворчал он. — Главное, что все благополучно завершилось, — Какаши, сел рядом с ним, пытаясь отдышаться. — Да лучше бы я реальную миссию ранга S отпахал, а не такую херню, — ответил Забуза, повернувшись к нему. Их плечи соприкасались, Какаши потянул зажатую в зубах Забузы травинку. Забуза покосился на его пальцы, и позволил Какаши забрать ее. Какаши все чаще в его присутствии ходил без маски, и он впервые видел его лицо так близко. Какаши нельзя было назвать красивым, но и уродом его тоже не назовешь. Смотреть на него было приятно, но не настолько, чтобы прям любоваться. Вот Хаку — другое дело, он действительно был красив. Но его Хаку — мертв, а Какаши был рядом. Какаши не приходится лежать в яме, где не слышно ни звука, кроме шороха медленно оседающей земли. Ему не приходится лежать, плотно прижав руки к бокам, в деревянном ящике, чувствуя, как начинает разлагаться собственное тело. Все это время, Забуза думал, что живёт, но на самом деле, он давно похоронил себя вместе с Хаку. И сейчас, этот летний вечер, костер, смех, внимательный взгляд напротив, напомнили ему, что он всё ещё жив, что пора выбираться из своей могилы. Что Какаши все это время находился рядом с живым трупом, которого пытался расшевелить совместными прогулками и тренировками. Что рядом с ним не ублюдок из листа, а единственный человек, к которому он испытывает чувство привязанности, который тянул его на свет из тюрьмы, а потом и из своего склепа, хотя сам, в любой момент был готов разлететься на куски. Воспоминания похожи на дорогу. И если постоянно возвращаться назад, он так и не сдвинется с места. О Хаку у него навсегда останется светлая память. Хаку умирал, ради того, чтобы он жил, и Какаши был прав, сказав тогда, в тюрьме, что Забуза обесценил его жертву. Ведь до сегодняшнего момента он будто и не жил вовсе. Какаши подался вперед, закинув ему руку на шею. Забуза так и не понял, хотел ли он его обнять, или в жест вкладывался совсем иной смысл, но он истолковал его по-своему. Эта близость, внезапное чувство благодарности и доверие смешались в едином порыве, от которого защемило в груди. Нечто подобное он испытывал, когда умер Хаку, но сейчас в этом чувстве не было скорби. Возникло новое, ни на что непохожее ощущение, когда он прижался губами к губам Какаши. Поцелуй получился дурацким, скомканным, пустяковым. Забуза тут же отстранился, чувствуя, что кровь к голове приливает, и что он не знает, что ответить, когда Какаши спросит: "Что это было?" Но Какаши не спрашивает. Ему удалось его смутить, но не более. Он не отплевывался, не утирал рот, только бегающий взгляд выдавал его замешательство. — Поговорим об этом завтра, — Какаши поднялся, натягивая через голову свою майку. Он направился в сторону дома, и Забуза не сразу сообразил, что тот от него сбежал. Но на следующий день они не смогли обсудить случившееся. Произошло нападение на Кадзекаге, и Какаши был срочно отправлен в пески. В его отсутствие Забуза получил возможность ослабить печать, сдерживающую ток чакры. Теперь он мог выполнять элементарные техники: клонирование, ходьба по воде, и все то, чему обычно обучаются в академии. Конечно, это был не тот уровень силы, к которому он стремился, но все же лучше, чем ничего. В целом, если поднапрячься, то он мог бы убрать сам этот барьер, он даже придумал, как это сделать, не рискуя при этом получить остановку сердца. Но, раз уж он теперь законопослушный гражданин, то его путь к обществу будет протекать постепенно, как этого хотят старейшины и Каге. К тому же, он не хотел подставлять Какаши, который добивался его освобождения несколько лет. Какаши… взгляд Забузы остановился на книге в оранжевой обложке, лежавшей возле его кровати. Раз он не взял ее с собой — читать ее ему будет некогда, те, кто напали на Кадзекаге очень сильны. Забуза зажмурился, избавляясь от непрошенных мыслей. Он снова начинал испытывать чувство тоски, как тогда, в тюрьме. Его сердце угодило в капкан из собственных чувств, он ругал себя за проявленную тогда, у костра, слабость.***
Он продолжил тренировки, день за днем, оттачивая доступные ему техники. О том, что Какаши вернулся в деревню не на своих ногах, он узнал от неугомонного парня в зеленом костюме. Забуза выжидал до вечера, прежде чем, зажав книгу Какаши подмышкой, прийти к нему в больницу. Тот даже на больничной койке лежал в своей неизменной маске. В палате кроме него никого не было. Забуза подошел к его постели, Какаши помахал ему рукой в приветствии. — Принес тебе твое чтиво, — Забуза положил книгу на постель, Какаши поблагодарил кивком. Он уселся на пол, прислонившись спиной к изголовью кровати. — Чем тебя так помотало? — Новая техника, — вздохнул Какаши, — перекладывая книгу на столик. — Все силы из меня выжала. — Шаринган? — Шаринган. — Результатом доволен? — особого удовлетворения в голосе Какаши он не услышал. — Нет, — Какаши покачал головой, — не совсем. Она не убила того, кого нужно было убить, но спасла нас от масштабного взрыва. — Надеюсь, на деле она выглядит лучше, чем на словах, — хмыкнул Забуза. — Когда-нибудь я ее тебе покажу, — Забуза почувствовал улыбку в его голосе. Через мгновенье он ощутил его ладонь у себя на затылке, тот взъерошил ему волосы. — На счет того, что произошло у реки, — начал Забуза, ладонь Какаши замерла. — Я не влюблен в тебя, если вдруг ты успел так подумать, и не испытываю всей этой романтичной бурды, о которой пишут в твоих книжках, — Забуза кивком указал на томик «приди приди рай». — Не знаю, что на меня нашло, — он неопределенно развел руками. — Но ты — моя команда. И если кто-то попытается разорвать нашу связь — я его убью. — То, как ты говоришь о своих чувствах, звучит угрожающе, — ответил Какаши после паузы. — То есть, я хотел, сказать, — поспешно добавил он, — что ценю твою открытость, — кровать заскрипела, и вскоре Какаши обнял его за плечи, уткнувшись подбородком в макушку. — Мои чувства тоже не похожи на то, что написано в этих книгах. И я рад, что они другие. — Почему? — Забуза запрокинул голову, чтобы встретиться с Какаши взглядом. — Так мы можем быть в одной команде, — улыбнулся Какаши. — А зачем ты тогда их читаешь? — спросил Забуза, окончательно расслабляясь. — Только не говори, что «интересно», ты их столько раз прочел — можно было наизусть выучить. — Ну, первые несколько раз читать их действительно интересно, — фыркнул ему в макушку Какаши. — А потом… я читаю их для того, чтобы отвлечься от того дерьма, которое у меня в голове происходит, когда я наедине с собой остаюсь. — Кто-то пьет, кто-то курит травку, чтобы забыться. А ты, значит, читаешь? — ухватился за его мысль Забуза. — Способы разные, но цель определена верно. Мои ученики были не в восторге, узнав, что это за книги, — вздох. — Завтра они отправляются в новом составе на поиски Саске. — Переживаешь? — спросил Забуза, хотя это было и так очевидно. — Они больше не твои ученики, — напомнил он. — Знаю, но я не могу перестать быть их наставником, — в голосе Какаши скользнула грусть. — Учитель — это навсегда… Забуза не стал с ним спорить. Эти щенки были по-своему Какаши дороги, и то, что они давно повзрослели, не изменит его отношения к ним. Нужно принять это как данность. Он оставался с ним в палате практически до утра.***
Смерть Асумы стала для Какаши еще одним ударом. Сын третьего Хокаге, вся деревня о нем скорбела. Забуза не был уверен, стоило ли ему присутствовать на похоронах — с покойным он был знаком довольно поверхностно. Какаши собирался на церемонию с таким видом, будто на кладбище для него тоже приготовлена могила, и Забуза решил пойти, чтобы хоть как-то его поддержать. Церемонии прощания — пожалуй, единственная традиция, в которой между странами нет культурных различий. Те же траурные одежды, те же мрачные, перечеркнутые скорбью лица. Хокаге выступает с речью, в первом ряду стоят захлебывающиеся слезами ученики и жена Асумы, с уже заметным под черным кимоно животом. Забуза поймал себя на том, что ему почти жаль эту женщину, чья семейная жизнь закончилась, даже толком не начавшись. Забуза смотрел вверх, на пепельное небо. Такое же серое, как волосы Какаши, стоявшего рядом, с опущенной головой. В Кири почти всегда было пепельное небо, и тем более странно было видеть его здесь, в солнечной Конохе. Таким же было небо, когда умирал Хаку. Пепельное небо было у него над головой, когда умирал он сам. Забуза не верил, что природа может переживать утрату вместе с человеком. Возвращаясь, домой, глядя на лужи после пролившегося дождя, похожие на воронки от взрывных печатей, он ощущал странный покой. Закатное солнце осветило их, превращая грязную воду, хлюпающую под ногами в золото. Забуза вдруг почувствовал, что он и Какаши, эта мокрая улица, кладбище за их спинами, что все они стали частью чего-то большего, чем еще один прожитый день из их жизни. — Шикамару составил план по подавлению Акацки, — неожиданно прервал молчание Какаши. — Я не могу отпустить его и остальных одних. Я должен пойти с ними. Конечно, Какаши должен. Что и кому — непонятно. Деревне? Погибшему другу? Самому себе? — Раз должен — иди, — ответил Забуза, как можно более равнодушно. Он взрослый, опытный шиноби, осознающий все риски, и понимающий, что может назад не вернуться. У Забузы нет никакого права его удерживать. — Я хотел бы остаться с тобой, — неожиданно признался Какаши, останавливаясь. — Я говорю не про конкретный момент, а вообще, — он и Забуза столкнулись взглядом. — А я не хотел бы тебя отпускать, — ответил Забуза, выдерживая взгляд. — Вообще. Но ты завтра уйдешь, а останавливать тебя я не стану. — Я знаю, — кивнул Какаши, дотрагиваясь до его руки. — Поэтому ты моя команда. Сегодня они впервые спали в одной постели. Какаши сразу отключился, а Забуза долго лежал, прижимаясь к нему со спины, рассматривая, как исчезают в темноте подвижные тени, отбрасываемые деревьями, растущими за окном. На рассвете Какаши ушел, как и собирался, и Забуза не стал его удерживать, как и обещал.***
Какаши и отряд, который он вызвался сопровождать, вернулись в Коноху живыми, в полном составе. Но не успели они насладиться победой и оправиться от недавней утраты, как в деревню пришла новая беда. — Наши кварталы эвакуируют, — Какаши, на ходу собираясь, подошел к Забузе. — Тебе нужно идти. — Ты серьезно? — Забуза нахмурился. — Предлагаешь мне присоединиться к эвакуации? — Какаши кивнул. — Ну, уж нет, я пойду с тобой! Умом он понимал, что с его нынешним уровнем техник, в бою с серьезным противником толку от него будет немного, но и отсиживаться в тылу, ему не позволяла собственная гордость. — Я понимаю твое желание поучаствовать в битве, — вздохнул Какаши, — но учитывая обстоятельства, и то, что ограничения чакры еще не сняты, тебе лучше отправиться с остальными в убежище. — Какаши, — Забуза начал злиться, — я прекрасно осознаю собственное положение, но давай, хотя бы сейчас забудем обо всех этих правилах! — Я сейчас говорю не о правилах, — Какаши подошел вплотную, и неожиданно крепко его обнял. — Я говорю о тебе. Я не хочу хоронить еще одного друга, — шепотом на ухо. — Пожалуйста, отправляйся в убежище. Забуза стиснул в объятьях в ответ, уткнулся носом в плечо Какаши. Он зажмурился, понимая, что чувствует тоже самое, поэтому не хочет отпускать Какаши одного. И что он не сдержит обещание, которое дал, прежде чем Какаши ушел. На полпути к убежищу, Забуза повернул в противоположную сторону, и под канонаду взрывов стал продвигаться к реке. Чтобы убрать печать, сдерживающую чакру, ему была нужна вода.***
Чтобы убрать барьер, сдерживающий чакру, ему понадобится погрузиться в воду и постараться в ней утонуть. Оказавшись без воздуха, организм бросит все силы на выживание, кровоток и ток чакры усилятся, и барьер будет разрушен внутренними силами организма. Вода, благодаря своим амортизирующим свойствам снизит болевой шок, который непременно последует, когда произойдет снятие печати. То, что он нарушал тем самым условия своего освобождения, и мог загреметь назад в тюрьму, Забузу не волновало. Все его мысли были заняты только одним человеком. Забуза зашел в реку по пояс, по воде пошла рябь, в нее посыпались камни, от произошедшего рядом взрыва. Нужно торопиться. Он медленно погружался на дно, чувствуя, что дыхания не хватает, а кровь начинает стучать в ушах. Сдерживая порыв немедленно всплыть на поверхность, он зарылся пальцами в ил. Изо рта и носа шли пузыри, в груди будто начала извиваться огненная змея, которая постепенно опоясывала все тело. Основание шеи прошило острой болью, перед глазами поплыли разноцветные пятна. Легкие были готовы разорваться от недостатка кислорода, Забуза понял, что больше не контролирует собственное тело, начались судороги. Может, он ошибся? Переоценил свои силы, и эта печать его убьет, как и должна была, если бы он попытался отделаться от нее?.. Сознание ускользало, жар в груди только усиливался, будто вместо сердца внутри пылали угли. Неожиданно внутренности скрутило, будто он получил сильный удар в живот. Сердце подскочило к горлу, Забуза открыл рот беззвучном крике, и наконец, почувствовал это. Чакра. Она заструилась по каналам, как полноводная река, прорвавшая плотину, наполняя пересохшее русло. Такое забытое и такое знакомое ощущение. Чувствовать себя сильным. Забуза оттолкнулся от дна и устремился на поверхность. На берегу его несколько раз вывернуло наизнанку речной водой, из носа шла кровь, в глазах лопнули сосуды, на месте, где раньше стояла печать, остался ожог. Если бы он попытался избавиться от печати на суше, то точно б не выжил. Как хорошо, что плавать он научился раньше, чем ходить. Забуза поднялся, глядя, как на противоположном берегу дома с грохотом разносила жуткая, трехголовая псина. Какаши должен быть где-то там. Он рванул вперед, наслаждаясь собственной скоростью и свободой передвижения. Снаряжения у него с собой не было, но по дороге подобрать пару кунаев не составило особой проблемы. Он забрался на крышу уцелевшего здания, осматривая окрестности. Одинаковые силуэты в зеленых жилетах, хлопки клонов, лязг оружия… Через несколько разрушенных кварталов отсюда он увидел вспышку молнии. Забуза повернул в нужную сторону, и, лицом к лицу столкнулся с огромной проблемой. Черно-рыжая многоножка протяженностью в несколько улиц, извивалась среди руин, клацая челюстями. Будь у него Кубикирибочо, он бы смог пробить ее хитин, и снес бы ее уродливую бошку с черным металлическим штырем, проходящим насквозь. Забуза сжал в руке кунай — с этой зубочисткой против нее не попрешь. Он огляделся в поиске трупов шиноби, чтобы забрать у кого-то из них катану, или меч поприличнее, но никого поблизости не было, все были погребены под обломками. Зато он заметил кое-кого еще. За разрушенной стеной дома пряталась девчонка. Судя по протектору на ее лбу — генин, стоит, коленки трясутся от страха. Ей нужно траву на огороде полоть, а ее забросило в самое пекло. Недалеко от места, где она пряталась, среди руин ревел еще один ребенок, гражданский. Его ногу зажало под завалами, и он был легкой добычей для многоножки. — Только вас мне и не хватало, — выругался Забуза, поняв, что девчонка, хоть и обмирала от страха, собиралась спасать мальчишку. Он мог бы пройти мимо, использовать свое Киригакуре но дзюцу, и проскользнуть в тумане незамеченным. Раньше он бы непременно так и поступил. Но раз уж он собирался встать в строй шиноби Листа, нужно и вести себя, как шиноби Листа. Девчонка бросилась наперерез, многоножка ее заметила, и, распахнув челюсти, устремилась к ней. Забуза спустился ниже, сложил знакомые печати, и на ходу выдохнул струю воды. Водяной поток оттеснил уродливую тварь в сторону, девчонка упала от неожиданности, но успела сгруппироваться, и откатилась в сторону угодившего в ловушку мальчишки. Посыпались камни, многоножка пришла в себя. Забуза уклонился от ее выпада, запрыгнул ей на спину, и стал подниматься выше, к голове. — Что ты там копаешься! — рявкнул Забуза, загоняя кунай в череп многоножки по самую рукоять с противным хрустом. — Шевелись, давай! — он яростно смотрел на девчонку, которая, усадив спасенного мальчишку себе за спину, зависла, наблюдая за его схваткой. Та опомнилась и побежала к убежищу, мелькая среди руин. Лезвие куная было слишком коротким, он не смог нанести достаточно глубокую рану, чтобы обездвижить эту уродливую тварь. Забуза отскочил на безопасное расстояние, чувствуя, как неестественно заходилось сердце, и что ему было больно дышать. Хоть он и убрал барьер, сдерживающий чакру, внутренние органы все равно оказались повреждены, и теперь излишняя самонадеянность выходила ему боком. Он мог бы попробовать поймать многоножку техникой водной тюрьмы, но какой в этом смысл, если ему нечем ее убить?.. Его водяной клон потерпел неудачу в попытке пробить хитин кунаем возле шеи твари, и исчез с тихим плеском. Придется отступить. Забуза сосредоточился и создал плотную завесу тумана. Он начал осторожно передвигаться в ту сторону, где по его расчётам сражался Какаши, когда услышал стремительно приближающийся клекот хитиновых пластин. Он слишком поздно понял, что зрение многоножки устроено по-другому, и она видит его и сквозь завесу тумана. Многоножка сбила его с ног, голова закружилась, во рту стоял привкус крови. Забуза попытался встать, но по бокам от него, в землю вонзились оранжевые лапы, как крюки, он будто угодил в клетку. И тут его охватила отчаянная, лютая злость. Он столько бился, ломал копья, чтобы вернуть себе силу, хотел защитить Какаши, и что в итоге?! Валяется на земле, придавленный гигантским насекомым, которое собиралось откусить ему голову! Раскрытая пасть многоножки приближалась к нему, он выставил вперед руку с зажатым в ней кунаем, направляя в нее всю свою чакру. Вены вздулись, он чувствовал, как под кожей рвались сухожилия, рука и кунай были опутаны его черной, демонической чакрой. Челюсти многоножки почти сомкнулись вокруг него, но он смог ударить черный, металлический стержень, проходивший сквозь всю ее голову, середина которого находилась как раз у нее в пасти. Послышался оглушительный треск, нижняя челюсть многоножки и часть стержня отвалились, заливая Забузу вонючей жижей. Издав последний, скрипучий звук, многоножка завалилась на бок, придавливая его своим весом, и больше не шевелилась. Дышать было тяжело и больно, свою правую руку Забуза уже не чувствовал. Не было сил шевелиться. Туман постепенно рассеивался, Забуза лежал на спине, придавленный останками насекомого и смотрел на высокое, пепельное небо над головой. Он не был избалован хорошей погодой, и только сейчас заметил, что небо с серыми облаками, к которому он так привык в Кири — это красиво. Пепельное небо запуталось в волосах Какаши, и подарило им свой цвет. Он улыбнулся воспоминаниям, памятуя о том, Какаши нравилась его улыбка. Глаза, против воли, сами собой закрывались. Сквозь узкую щель между веками, Забуза смотрел на пепельное небо, и жалел, что улыбался слишком редко. Он закашлялся, рот наполнился кровью, и пепельное небо исчезло.***
Он медленно поднимался среди обломков. У него болело все тело, после техники Пэйна и разговора с отцом по ту сторону, он чувствовал себя растерянным и совершенно разбитым. Все закончилось?.. Почему он не умер?.. Вокруг суетились шиноби и медики, по обрывкам фраз он понял, что Наруто пришел вовремя и всех их спас. Наруто… — Там раненый гражданский, звал вас по имени, — неожиданно обратился к нему незнакомый шиноби, с широким шрамом на щеке. — Бредил, наверное, — он пожал плечами. Гражданский?.. События последних нескольких часов, наконец, выстроились в логическую цепочку, Какаши начал нормально соображать. — Где он?! — он требовательно уставился на шиноби со шрамом. — Вон там, — он махнул рукой, указывая направление. — Отнесли за бараки. Спотыкаясь, Какаши быстрым шагом отправился в нужную сторону. Дым еще до конца не рассеялся, в горле першило, ужасно хотелось пить. Всюду руины, обломки крыш и стен. От его дома тоже ничего не осталось. Их дома. Он вышел на расчищенную от обломков площадку. Там соорудили два наспех сколоченных здания медпункта. Раненных было столько, что они лежали под открытым небом. Кровь, стоны, искаженные болью лица… Медики, которых слишком мало в этом живом море, чтобы успеть всем помочь. Какаши метался от одного раненного к другому: чакры не осталось даже на то, чтобы призвать хотя бы Паккуна, он был полностью истощен. — Забуза! — позвал он. Никто не откликнулся. В конце третьего ряда раненных, ему, наконец, повезло, и он увидел знакомое лицо. Забуза лежал на носилках, вся одежда в крови, от него странно пахло. Правая рука в ожогах до локтя… Какаши сел рядом с ним на колени, проверил пульс на шее — тот был, но очень слабый. На месте сдерживающей чакру печати — уродливый ожог, как клеймо. Вот же ж… Он стянул маску на подбородок, и поцеловал Забузу в лоб, сдерживая подступающие слезы. Какаши не знал, кого ему благодарить. Себя, за то, что не бросил Забузу тогда на мосту? Бога, за то, что уберег этого упрямца? Хаку, любой ценой желавшего его спасти? Отца, не давшему сразу уйти на тот свет? Обито, открывшего ему глаза на по-настоящему важные вещи? Забузу, за то, что не сдавался, и продолжал цепляться за жизнь? — Эй! — позвал Какаши проходящего мимо медика. — Сюда! Он еще жив!***
— Вот тебе отчет, — он положил на стол свиток, — и не компостируй мне мозг! — Тут один отчет, а должно быть два, — Какаши показал на пальцах. — Потому, что это два разных задания. — Какаши, — Забуза сдвинул на бок маску, издавая тот самый звук, в который вкладывалось предельное раздражение ситуацией. — Это два задания, выполненных в рамках одной миссии. Одной, — он потряс отогнутым указательным пальцем, обтянутым черной перчаткой. — Поэтому и отчет должен быть один! Мы отчитываемся о миссии, в ходе которой может быть выполнено несколько задач! — Все верно, — кивнул Какаши. — Каждое подразделение пишет свой отчет. Ты сдал отчет по группе, как член АНБУ. Второе задание поручалось тебе лично. Следовательно, отчет по нему должен быть отдельным документом. — Этот отчет будет читать лично Хокаге — то есть ты, — Забуза указал на него пальцем. — На кой черт тебе два свитка с одинаковой информацией? В чем смысл? — Смысл в том, что в ведении документации в резиденции Каге есть определенные правила, — с улыбкой начал Какаши, зная, что бумажная работа Забузу откровенно бесила. — И чтобы держать документы в порядке, необходимо… — Все, не нуди, — Забуза закатил глаза, — я сделаю тебе копию, — он взял со стола чистый свиток. — Вот слово в слово все будет одинаковое, чтобы следующий Каге замудохался искать различия, и сидел, ломал голову: «почему отчет об одной миссии хранится в двух экземплярах?» — он сложил печати, перенося написанный текст из одного свитка в другой. Какаши засмеялся, Забуза, не сдержавшись, пихнул его в бок. Наедине, в кабинете Хокаге, он мог себе позволить такую вольность. Как и Какаши, которой подошел со спины, и теперь обнимал его, устроив голову на плече. Забуза видел его в этом кабинете чаще, чем дома, но такова была цена его возвращения в строй, а потом еще и Какаши назначили Каге. Если бы ему пять лет назад сказали, что он прикипит к шиноби листа, который к тому же убьет Хаку, Забуза прикончил бы шутника, ни на секунду ему не поверив. У жизни определенно было их, кирийское, черное чувство юмора. Но ни одной секунды своей жизни он не хотел бы прожить по-другому. — Когда там делегация из Тумана приезжает? — спросил Забуза, перебирая на столе бумаги. Ему предстояло отвечать за безопасность гостей, и он хотел знать, кого ему придется сопровождать. — В среду, — ответил Какаши, протягивая ему нужную папку. — Там всего три человека. Забуза смотрел на фотографии. Мэй, не смотря на возраст, по-прежнему Мизукаге и фигуристая красотка. Вместо Ао с ней будет другой, незнакомый джонин. А третий… — Стоп, что? — Забуза поднес снимок к лицу, чтобы лучше рассмотреть. — Этот парень? Серьезно? — он фыркнул. — Да, а что с ним не так? — не понял Какаши, глядя на снимок. — Он один из охранников Мизукаге. Подожди, — он сощурился, забрав у Забузы лист. — Это что, тот очкарик? Тот самый очкарик? Забуза кивнул. После секундной паузы они, запрокинув головы, дружно расхохотались. Пепельное небо за окном готовилось умыть дождем Коноху и ближайшие окрестности.