было.

— Р-рик? Картинки и ощущения вращались в голове сумасшедшей каруселью. Только что. Только что. Как он утыкался носом Морти в ключицу и вдыхал запах мальчишечьей кожи. И так это было нежно. Как хорошо было. Как хорошо. — И-извини, я не специально. И как потом он потащил Морти в комнату для стирания памяти, а тот брыкался, и дрался, и кусался, и выбил у Рика из рук стирающую пушку, отчего в ней что-то там внутри звякнуло и сломалось, и Рик злобно зашипел. — Блять, Морти, т-ты хоть понимаешь, какая это сложная технология? Какие редкие компоненты? Как это долго чинить теперь? Морти стоит совсем голый, без трусов, как его и вытащили из нагретой постели, где всего несколько минут назад было так нежно. Так сладко. Где всего несколько минут назад сердце сжималось от большой любви, а теперь сжалось от паники. Такая резкая перемена. Непонятная. — Н-но я не хочу ничего забывать! Как нигде поблизости не нашлось смазки, и пришлось довольствоваться слюной, и было больно, особенно вначале, и Морти терпел, вцепившись в плечи Рика. Казалось, боль никогда не закончится и приятно не будет, но Морти ждал, это же Рик, это же Рик, один тот факт, что его член входит в Морти, уже слаще всех готовых завтраков Америки. — М-морти, ты долбоеб. Я все равно это сотру. Не сегодня так завтра. Ничего не было. Мы дед и внук. Родственники. Родственники не трахаются. Как от Рика не пахло ни алкоголем, ни какой-нибудь ещё инопланетной хернёй. Это было абсолютно искренне. От всего сердца. Обдуманно. Решено. Он не свернул назад, пока поднимался по лестнице к Морти в комнату. Он не передумал, пока стоял перед дверью. Почему. Почему? — В-вообще-то трахаются в некоторых штатах! И я н-не хочу ничего забывать! Я ни о чем не жалею! Как он сосал Рику — впервые, никогда раньше Морти не сосал член. Не знает, чего он ждал, чего-то экстраординарного, что ли? Но член был на вкус просто соленый, с оттенком парфюма Рика — такой вот простой, обыкновенный вкус. И как Рик, приближаясь к концу, взял его голову руками и стал двигать в темпе, в каком ему хотелось, трахая Морти в рот. И было в этом что-то такое необъяснимое, совсем не унизительное. И как грело сердце, что он делает Рику приятно. Как Морти посмотрел на него, а тот закрыл глаза, запрокинул голову и шепотом простонал: «Блять». И как захотелось заплакать от радости и нежности. — Т-ты идиот, Морти, тебя изнасиловали, и теперь твой мозг изгаляется, как бы избежать травмы. — Неправда! Неправда! Хватит! И как там, лежа в кровати, он взял его за руку. Рик взял его за руку. Взял и посмотрел на переплетённые пальцы. Это выглядело так правильно — рука в руке, маленькая ладонь идеально ложилась в большую, пальцы соединялись, как кусочки пазла. Складывались в разобранную когда-то картинку. О чем он думал тогда? О чем думал, когда смотрел на их руки? У Морти никогда не получалось заглянуть к нему в голову. Что творилось там, внутри черепной коробки, через что он проходил, какие камни катал в гору, какую воду носил решетом? Морти тогда показалось, что Рик примеряет новую реальность. Примеряет, принимает. Реальность, где они друг друга любят и все хорошо. Реальность, где они могут просто лежать, обнявшись, в тепле. А не стоять на ледяном кафельном полу лаборатории в окружении колбочек-воспоминаний. Рик трёт переносицу — не знает, что ещё сказать. Может, сейчас польётся поток оскорблений. Может, он оставит Морти в покое и преспокойно сотрёт ему память во сне или ещё как-нибудь без сопротивления. — Рик, пожалуйста. То, что произошло — это очень важно. Как он его целовал в шею. Как мягко. Как бархатно. И тёрся колючей щекой. Как гладил по голове, ероша волосы. Как ласково. Как непринужденно. Как он смотрел прямо в глаза и казалось, что он вот-вот скажет «я тебя люблю». Ещё чуть-чуть — и точно, точно скажет! Морти ясно видел: он ведь хотел что-то сказать. Такое нельзя забывать. Такое не забывается. Всё это было. Всё было взаправду. Было. — Рик. Пожалуйста.