Звёздная ночь и твоя правда

На монитор компьютера, как сквозь туман полупрозрачный смотрит, уши режет стук глухой по клавишам клавиатуры местами от старости потёртой. Надо бы новую купить, да вот только всё никак, ну, главное по памяти уже давно знает, где что написано. Пальцами чуть подрагивающими сообщение с ответом в телеграмме набирает: «Извини, я сейчас не в состоянии». Накопилось. Дрейк звал на очередную игру со сквадом, в Дред Хангер, который Илья так любит. Но не сейчас, не сегодня, и возможно не в ближайшую неделю. Глаза потирает руками, синеватые мешки под ними уже несколько дней наблюдаются, но честно говоря на них всё равно. На экране всплывает обеспокоенное «Всё в порядке?» на что Илья коротким «Да» отвечает. Нет. Не в порядке. Парень за бутылкой пива тянется, очередной глоток сделать хочет, и делает, ведь никто и ничто сейчас не останавливает. И что не так конкретно? Всё по пизде последний месяц, мысли копятся в копилочку в мозгу, всё ждут, когда Илья её наконец-то молотком разобьёт, разберётся с ними. Твич на дальний план уходит как-то. Нет, естественно, он его любит, стримить нравится, он не собирается уходить, но почему, чёрт возьми, медийкой так сложно быть? Он явно не был готов к такому количеству людей с тик тока пришедшим. Да, новая аудитория — хорошо, несомненно, но не то всё это, не то. Желание подрубать стримы, зная, что снова придётся наблюдать ебанатов в чате как-то морально убивает. Концерты скоро, готовиться нужно, но сил нет совсем, казалось: вот, выпустит альбом и проще дышать станет, не будет в стрессе просыпаться и с ним же засыпать. И да, помогло, но ненадолго. Снова всё заруинить боится, что концерты пройдут говняно. Да на счёт кучи мелочей переживает в общем-то. В песнях он душу изливал, мысли, что столько лет копились. Людям понравилось, и ему, как артисту, приятно, что они себя в его песнях находят. А пел он о звёздах, пел о своих мечтах и мыслях тревожных, пел о том, что хочет умереть. Илья ещё глоток делает, горько не только на языке, на душе тоже, как бы банально это не звучало. Перед глазами всё ещё диалог открыт, Дрейк писать продолжает, не верит, что в порядке всё. Мазеллова он хорошо знает, даже очень. С одной стороны — мило, а с другой — даже не соврать. Денис пишет аккуратно, просто на разговор вывести пытается, понять, что у друга случилось, но Илья ответить не способен. Даже сам не знает, что конкретно не так. Или знает? Дрейк хороший через чур. Заботливый, блядь. Каждый день пишет, чувствует за семьсот километров, что что-то происходит с его Ильёй — и это ещё больше разъедает внутренности. Колит сердце, будто стебли роз, (которые Мазеллов так любит, как бы по-девичьи не звучало) само сердце пронзают шипами своими, но он почему-то биться не прекращает, как на зло, изматывает только. «Чем дальше тела друг от друга, тем слабее сила их взаимодействий» — говорил Ньютон. Да пошёл он в пизду, и без того кошки на душе скребут, чем больше Илья думает об этом, тем хуже становится, хотя казалось бы, куда ещё? На экране входящий звонок высвечивается, ну почему сейчас именно? Коряков понимает, что в таком пьяном состоянии ничего внятного не скажет, но что-то в нём просит ответить, что он и делает, может, просто так хочется голос любимого человека услышать? — Илюх? — раздаётся в наушниках, Денис спрашивает совсем тихо, сейчас из головы мысли исчезают, только лицо чужое в голове рисуется: очки чужие с носа сползшие немного, пряди крашеные нежные, губы гладкие, не покусаные нигде, в отличии от собственных. — Илюш, ответь, пожалуйста, — вроде только букву одну поменял в имени, а уже звучит по-другому вовсе, так мягко. — Уже половина десятого, вы вроде играть собирались, — безэмоционально отвечает Коряков. — Я сказал, что либо опоздаю сильно, либо не приду. Зависит от того, как скоро ты расскажешь мне, что происходит, — твёрдо Ден говорит, уже не просит объяснений, а прямо так заявляет, что Илье нужно поделиться всем, что он должен сделать это. От чего-то так приятно становится в животе, ради него Денис отложил планы? Хотя нет, это из-за него всё бросить пришлось. Ну не хочет он грузить никого, ну почему его одного не оставят? Не оставляйте меня одного. Пиво в бутылке стеклянной закончилось, какая это по счёту была? Вторая или уже третья? В любом случае — мало, нужна ещё одна доза, за которой так идти лень. Неважно, главное — с ним сейчас его дорогой Дениска, готовый его выслушать, помочь, потому что он его друг, самый настоящий. — Не знаю я, — вязкую слюну глотает, волосы топазового цвета назад зачёсывает пятерней, с мыслями собирается, — Всё так… странно, — не то слово совершенно, думается, тут скорее «хуёво» подойдёт, — Я так заебался, я устал, я не справился, — губы поджимает, нет, плакать он не будет, не при Дрейке, он не может, — Стримить не хочу, общаться тоже не получается ни с кем, вот только ты… — нужно остановиться, он не может сказать лучшему другу насколько сильно тот для него особенный, — Да блядь, почему ты настолько от них отличаешься? — Илья сам у себя скорее спрашивает, понять пытается, почему именно в Коломийца влюбился. Вздох делает с большим усердием, чувствует, как прямо сейчас отношения выстраивающиеся годами трещину дают, уже видит, как она дальше пойдёт, сломает всё к чертям, целый мир Корякова уничтожит, и останутся они с Дрейком по разным его частям. Только у того ещё будут и друзья и стримы, а вот Мазеллов не думает, что когда-то к привычной жизни вернутся сможет, только в пустоте противно тихой бродить будет. Ден молчит, ждёт терпеливо, когда ему выскажутся, но по ту сторону человек смотрит в одну точку, и молчит так долго, целую вечность будто. Пустяки, он подождёт. — Я думаю, что главная моя проблема — ты, — Мазеллов и сам в шоке от того, что выдал такое. Блядь. Теперь точно пиздец всему. Он самолично себя на клочья разорвал. Облил керосином и бросил спичку в их общие воспоминания. А может быть так и надо было? Ещё давно? Может, гляди, и проще станет. Как минимум одна проблема решена, правда? Никаких ложных надежд больше, никаких мыслей о их общем будущем, ничего, только сны пустые. Может, порой в этой черноте к нему Денис и явится, но забудется быстро, так ведь? — Илья, ты слышишь меня? — чужой голос… дрожит? Коряков, погрязший в мыслях своих, как в болоте лесном, вдруг удивляется. Блядь, да что он делает? Останавливаться поздно слишком. — Да, — отрезает он, думает только о том, что лучше бы не слышал. — Ты сказал, что я твоя проблема. Точно. Почему сейчас вспоминается новогодняя Тошина стримхата? Это тогда всё началось? А может раньше? Или наоборот? Когда он, чёрт его дери, понял, что Дениса любит больше своей жизни блядской? Что разлуки с ним не выносит и вовсе, совсем будто крыша едет. Без Дениски в Москве настолько одиноко, никто не нужен ему был, ведь понял, что счастлив он только с ним. Осмыслить себя помогают только глаза чужие, как лёд холодные, хоть сам по себе не такой он, от него теплотой веет, и печеньем ирисовым мягким. В животе заурчало. Илья сладкое не любит, но от печенек бы этих сейчас не отказался. Улыбка расползается по лицу, стало так хорошо на миг, вспомнил, как они вместе какой-то глупый видос на Ютубе смотрели и ели ирисовые вкусности с чаем горьким (ибо сахар кинуть забыли). Вот только он вспомнил о их разговоре, надо бы ответить, объяснить всё, прямо признаться, сквозь слёзы поставить точку и общение прекратить. Так не хочется, минутку бы ещё посидеть с ним в звонке, ещё лучше — обнять, да так крепко вжаться в плечо чужое. Зажми моё гибкое тело и не разжимай. — Ты любишь меня? — слишком резко получается, слишком неправильно, это не должно звучать так, — Как друга, — тут же исправляется. Бесполезно. — Очень, — Денис ни на секунду не сомневается. Ну почему он вот такой? Честный, открытый, его нельзя не любить. Невозможно попросту. — А если я бы тебе сказал, что тоже люблю тебя, но, знаешь, не как друга, — пьяный бред, язык в узел заплетается, таким образом наитупейшим в чувствах признаться надо ещё, сука, уметь. Денис теперь сидит в шоке полнейшем. Молчит и что сказать не знает. А Илья уже и не надеется ни на что. В окно смотрит на небо ночное мрачное, оно звёздами усыпано, туч нет сегодня, так что любоваться можно без проблем. Он в каждом свете самой яркой точки Дрейка видит, яркого такого, хотя скорее ему больше Солнце из всех объектов вселенной подойдёт. Так символично, ведь без этой звёзды не прожить, Илья бы точно не смог. Мы привыкли к солнцу, оно ведь так прекрасно. Но не так прекрасно, как ты. Мультик старый вспоминается, «Питер Пэн», там герои в Нетландию отправлялись, в страну, где дети никогда не вырастут, в сказке говорилось, что чтобы туда попасть, нужно лишь из двух самых ярких на Лондонском небе звёзд за той, что выше следовать, затем направо лететь — второй поворот, и прямо, пока не настанет рассвет. Долой предрассудки, рассвет уже на пороге, мы встретим его как положено. Звучит так по-детски наивно, но почему-то так на этот выдуманный остров попасть хочется. В детство, туда, где проще было всё будто, ни проблем бытовых, ни любви дурацкой, не было этого, волновало лишь то, а попадёт ли мяч в ворота команды соперников, когда пенальти бьёшь. А сейчас не так всё, сложно, тускло и неправильно. В краски серые окрашено, а единственное, что цветное есть — Дениска, но как же отвратительно понимать, что даже поцеловать его не можешь, и никогда не сможешь, потому что не взаимны чувства его, ну не могут они таковыми быть. Илья глаза закрывает. Удивительно, даже так он видит эти мириады светящихся шаров из раскалённого газа, удалённые от него настолько невообразимо далеко, что он способен различить лишь маленькие блестящие точки, сверкающие гвозди серебряные, вбитые в купол неба тёмного, он тянется к ним отчайно, хочет ощутить звёзды на ладони у себя, но хватает пальцами лишь неощутимый воздух. Интересно, а как они звучат? — Ден, — паузу короткую делает, не слышит привычного «м?», — А ты знаешь, как звучат звёзды? Романтично, ничего не скажешь, но обожженное сердце всё ещё так из груди истошно рвётся, это он ещё и тошноту игнорировать пытается. — В интернете можно послушать, — на вопрос до этого Денис так и не ответил, но Илья не винит его, наоборот, радуется даже, что может ещё хотя бы немного с другом поговорить напоследок. — Нет, ты не понял, — парень сам себе головой качает отрицательно, ведь человек по ту сторону не увидит, — Это ведь не то совсем, я бы хотел сам послушать, где-нибудь там, в космосе оказаться, где ничего кроме музыки этих ярких частиц не услышу, — второй молчит, может, до сих пор думает как бы Илюху не обидеть тем, что чувства его не взаимны? — Да ладно, расслабься, я уже смирился, — не договаривает мысль, знает, что его поймут и так. — Звёзды любят тебя, Илья. И целые солнечные системы взрываются от силы этих слов. Слишком, неужто человек по ту сторону монитора не понимает, что делает с ним? — Денис… — Нет, — нагло перебивает Коломиец, — Я люблю тебя Илюш, больше всего в этом мире, слышишь? Не как друга, даже думать о тебе в таком ключе — неприятно и обидно, — слышится шорох и тихий вдох, — Но что ещё больнее — это быть неспособным помочь тебе почувствовать себя лучше, прекрасно знать, как тебе хуёво и знать, что нихуя сделать не могу, а я хочу, очень хочу рядом быть, понимаешь о чём я? — он не тараторит, говорит медленно, чтобы друг мог каждое слово расслышать и вникнуть в него. И Коряков старается, правда старается, но поверить не может. Это ведь не взаправду, нет. — Илья, я люблю тебя, — снова чётко повторяет Денис. Он будет это повторять до тех пор, пока до второго не дойдет. Всё то, что, казалось, навсегда было сломано, вновь зажило, ещё и пластырь с медвежонком наклеили сверху заботливо. Вселенная формировалась прямо перед глазами, рождались новые звёзды и собирались в фиолетово-чёрные галактики. Его любят. Не абы кто, а Денис — его ось, его орбита, его вектор. Поддерживающий всё его существо изнутри крепким стержнем, сломаться не дающий. Тот человек, ради которого жить хотелось, и без которого эта жизнь смысла не имела. Не было в ней дел, даже пустяковых, если в ней не было звёзды его путеводной, той, что за собой через пропасть могильную вела, сквозь глубокие неизученные тревожные океаны, удушающую, сырую землю — ведёт его, вытаскивает. И только благодаря нему он перестает кровь на руках чувствовать, а только пепел от звёзд. — Ты приедешь? — Илья губы облизывает, отдалённо вкус метала чувствует, кровь немного из потресканых губ сочится, будто сок ягод смородины чёрной. — Приеду, — такое короткое, родное, то, что так услышать хотелось. Илья теперь и слезу пустить себе позволяет. Он готов жить ради Дениса, показать ему лучшие свои стороны, научиться справляться со всем дерьмом в своей жизни, ведь если рядом с дорогим человеком, то всё это проще намного. Настоящий космос для Ильи — это он. И он готов сиять для него несмотря ни на что. У них есть боль общая, изнутри ноющая, раны не дающая залечить, не успокаивающаяся никак, бушующая внутри словно волны в раскалённых океанах, где только киты поют. У них есть живая любовь — ничего лишнего, всё остальное они сами построят. По Млечному пути они вместе идут, протаптывают историю собственную свою. Уверенно шагают к Маяку Вселенной, где всё уже по-другому будет, где проблемы решатся, потому что они помогут друг другу. Вместе справятся. Потому что они друг для друга — собственная, ни на что больше не похожая, единственная галактика, а это — всё. Абсолютно всё. И ничего другого больше не нужно. И вот сейчас я явно понял, что я счастлив, перевалив от надуманного до практики, с Ким у меня, как бы, не то, что бы клеится, но в любви сливаются даже галактики.