о последствиях воспитания.

      скарамучча сбегает из дома, потому что там воздух натурально наэлектризован, там молнии под невысокими потолками бьют сильнее рук с кольцами серебряными, там гудит тишина и давит, давит, давит.       скарамучча возвращается домой, потому что там Она опять впечатает в стену и назовет ничтожеством за первую четверку в семестре.       возможно, думает он, когда отвечает грубостью на грубость, поднимает вверх нос и смотрит в глаза, щурясь, он не совсем нормален. потому что женщина перед ним - воплощение власти и силы, она может сделать с ним буквально всё что угодно, и он сам никак не сможет ей воспротивиться. но в какой-то момент боль от пощечин стала приятной, больше сердце не болело, когда матушка в открытую заявляла о своей ненависти к нему. поэтому он выводит ее из себя, хватает четверки, дерзит учителям, не возвращается днями домой и смотрит ей в глаза с пренебрежением. ему нравится ощущать себя отвратительным, нравится, когда называют разочарованием, потому что это всё понемногу снимает ответственность.       вся его жизнь - это попытка снять с себя как можно больше ответственности. поэтому ему искренне непонятно, что казуха нашёл в нём; что заставляет его с таким нескрываемым обожанием смотреть на него, заботиться и называть дорогим сердцу вдохновением. скарамучча вообще не понимает как влип в отношения с казухой, потому что казуха - светлый лучик солнца, надежда в самые трудные времена; скарамучча просто не может нравиться такому человеку. это невозможно. невозможно, чтобы казуха медленно и нежно целовал его, трепал по голове, рассыпаясь в похвале, посвящал свои невозможно красивые стихи ему. скарамучча не заслужил и никогда не сможет заслужить. а от этого слёзы непроизвольно скапливаются в уголках глаз, от этого так сильно хочется заплакать, что парень лезвием водит по правой руке, потому что на левой нет больше места - там всё от кисти до плеча испещрено шрамами, порезами зажившими и кровоточащими. вид ужасный, но скарамучча сам по себе ужасный, так что на и так когда-то тронутой железякой коже расцветают новые пятна крови. и всё течёт, течёт по руке, оборачивая ее в кровавые браслеты, а после капли быстро падают вниз на простыню, заменяя слёзы.       и скарамучче рассмеяться хочется, потому что таким идиотом, как он, просто нельзя быть. и как-то так складываются обстоятельства, что теперь лезвие всё в крови, а с руки всё капает и капает эта откровенно отвращающая жидкость. скарамучча думает, что если завтра казуха увидит вот это, то точно разочаруется, точно будет злиться и ругаться, потому что только сегодня он просил переставать справляться таким образом. и мысль об этом почти что согревает душу и сердце, но только проблема в том, что в парадигме скара нет у него никакого сердца и никакой души.       а на следующий день он даже не особо-то прятал руки, не пытался не таскать тяжелые вещи, потому что маленькие кровавые бутончики итак расползались на рукавах. скару безразлично на то, какими взглядами провожают его одногруппники, как пристально рассматривает его куратор, который прямо на большой перемене побежит всё докладывать Ей. тут никто не носит маски, потому что ни одна не сможет скрыть даже половины их отвратительного нутра.       когда казуха подходит на перемене и шепчет на ухо "давай съебем с третьей пары?", скарамучча понимает, что что-то явно не так. казуха просто не может прогулять третью, не может позвать на совершение преступления еще и скара просто так. либо скарамучча сейчас получит таких пиздюлей, которые никогда забыть не сможет, либо скар схватит таких пиздюлей, что забыть никогда не сможет. выбора, как видно, нет.       скарамучча шёл и гадал, что же будет, злится сейчас казуха или разочарован - непонятно, у него лицо нечитаемое, глаза горят алым, а руки горячие пиздец. и он совсем не понимает, что это может значить. поэтому когда его за руку ведут в какой-то маленький темный переулок около парка городского, скар натурально думает, что здесь и закончит свою жизнь.       — зачем ты это делаешь? – в голосе каэдехары нет злости, жестокости или жажды придушить прямо здесь своего нерадивого партнёра. лишь легкая усталость и капля разочарования плескается в глазах.       — делаю что? – умеешь глупости творить - умей и дурочка играть. потому что скарамучча не может воспринимать всерьез этот диалог, не может воспринимать как что-то реальное самого казуху, ведь тогда весь его мир с канонами, выстроенными еще Матерью, разрушится. а это на самом деле страшно.       — скарамучча... – бессилие - вот что означают горячие руки, нечитаемое лицо и горящие глаза, понимает скар, — мы же только вчера говорили, – а смотреть в эти ужасно красивые и грустные лазуриты больше не получается, отводит взгляд в сторону, рассматривая кирпичную стену. — ты всегда можешь попросить помощи у меня, всегда можешь позвонить, прийти. я не понимаю, может быть, дело во мне? я не достаточно искренен или подозрительный или что? что со мной не так? почему ты не хочешь, чтобы я был частью твоей жизни? - у казухи последние силы уходят на то, чтобы сейчас просто не расплакаться как ребенку, которого игнорируют родители. он стучит, пытаясь достучаться, но родители будто под невидимым куполом, что звуки все глушит.       – всё с тобой нормально, что ты начинаешь? – а у самого нутро всё холодеет. когда видит блестящие слёзы в глазах любимого. но что делать - совсем непонятно. может, обнять? может, объясниться? может, вообще расстаться? он ведь в открытую мучает казуху, так зачем продолжать? — поцелуй меня.       — что? – у каэдэхары в глазах нет ничего и это до безумия страшно. так не должно быть, не должно! если всё так и продолжится, когда-нибудь он будет смотреть как Она. поэтому скарамучча впивается в губы напротив лишь бы заткнуть плач маленького ребенка и безумно быстрое биение сердца в ушах.       а казуха понять не может, что вообще блять происходит. какого хрена именно сегодня его катают на таких крутых эмоциональных качелях. почему в день годовщины томо, скар так неосторожно себя ведет, почему у него кровь на рубашке, и порезы сквозь ткань просвечивают.       и эти «почему?» не смолкают, а наоборот звучат всё громче и громче, когда скар его за губу кусает до крови. "остановись" - звучит на грани, а руки пытаются оттолкнуть человека напротив. но скарамучча будто не слышит. и паника поднимается, огромными волнами захлестывая. руки на его плечах холодные, а ногти впиваются в кожу и это больно. больно, что его не слышат, больно, потому что казуха и есть тот самый ребенок, и родители его игнорируют не из-за барьера, а какой-то странной ненависти. и воздуха перестаёт хватать, слеза пробежала по щеке и только после этого, его наконец отпустили. даже не отпустили, а оттолкнули так, что казуха чуть не упал.       — я не хочу с тобой разговаривать, – звучит из уст каэдехары как личный приговор для скара.       — но, – хватает за руку скар и снова проебывается. голос напротив ломается:       — прошу тебя, оставь меня в покое на пару дней.       и пока скарамучча пытался рассмотреть хоть что-то в алых глазах, рука его ослабла, а казуха сделал ноги, как можно быстрее.       застывшая на губах кровь возлюбленного горчит, отвращает и горит. она причиняет такую боль, что серебряные кольца матери – ничто, а бездушное лезвие – просто игрушка для маленьких детей.       и сейчас как никогда хочется вернуться домой, чтобы Она своими словами окончательно и бесповоротно растоптала скарамуччу. это просто необходимость. но когда дверь в квартиру скрипнула, то первое, что было озвучено в вечно холодной и наэлектризованной квартире это:       — я же говорила, что никто кроме меня не сможет тебя терпеть чуть больше чем полгода, - усмешка и пренебрежение скользят сквозь милую улыбочку.       один из редких случаев, когда скарамучча даже не желает противиться - Она права.