Собиратели котят

- Так рада, что ты все-таки пришла! – Элси расцеловала Хулию в обе щеки. Для англичанки она была довольно пылкой. Хулии ее экспрессивность нравилась куда больше напускного безразличия Кеннета. Братец Элси пасся неподалеку, всячески демонстрируя, что в Хулии он нисколько не заинтересован. Эта его игра «ты мне нравишься, но я не подам виду, так как выше этой слабости» продолжалась весь декабрь. Кеннет преподавал литературу, Элси – историю. В университете Хулия постоянно видела их вместе и неоднократно задавалась вопросом, как двое столь непохожих людей ухитряются ладить друг с другом. На вечеринку они пришли порознь. Элси жила с мужем, Патриком, веселым и разнузданным инженером из East Coast, Кеннет в 33 года все еще оставался в родительском доме. Он как-то заметил вскользь, что у матери «нелады со здоровьем», но Хулия была уверена, что Кеннет ничего не говорит, не подумав. Стойкое выполнение сыновнего долга явно придавало ему значительности в собственных глазах, хотя Патрик по секрету сообщил, что «старушка уже не знает, как от него избавиться». Еще Кеннет очень гордился своими принципами, среди которых, как Хулия понимала, значилось также «не заводить романов на рабочем месте». Поэтому к концу своего пребывания в Эдинбурге она даже почувствовала нечто вроде угрызений совести. Может, не стоило дразнить его? Впрочем, это было словно помимо ее самой. Ей нравилось внимание, даже невысказанное. А дорогие ботинки «ухажера» – еще не повод отказываться от флирта. Как бы то ни было, к середине декабря Кеннет с этим своим видом «я тобой не интересуюсь» возникал на ее пути повсюду. Она натыкалась на него до и после лекций, недоумевая по поводу того, когда же проходят его собственные занятия, или когда обедала в кафе, а если ее приглашали на вечеринку, то он тоже неизменно был там. Разумеется, он не следил за ней или что-нибудь в этом духе. Ее расписание было в открытом доступе, кафе она целый месяц посещала одно и то же, а круг общения у них с первых дней Хулии в университете сделался общим. Иногда она спрашивала себя, не заблуждается ли на его счет, не выходит ли это все на самом деле случайно, а ей, может быть, хочется видеть, что кто-то в ней заинтересован, и она толкует его действия в нужную ей сторону… Но вот и сейчас она знала, что он непременно будет «на глазах», и обязательно подойдет к ней как бы невзначай, будто только от того, что ему больше нечего делать. Она взяла бокал с подноса проходящего мимо официанта и пошла за столик в самом дальнем углу, удачно миновав толпу профессоров и лондонских знаменитостей. Отмечали получение очередных регалий, - в общем, все то, что она так сильно не любила. Но это было последней возможностью увидеть кое-кого из коллег. Ей предлагали вернуться на следующий год, но Хулия не хотела загадывать. Мало ли что может случиться? Вдруг вот возьмет и сложится что-то с Дэмьеном? Или она встретит кого-то еще… Кроме того, лучше сегодня ей быть в толпе, чем с кем-то. Два дня. Бен не брал трубку уже два дня. Впрочем, он и до этого отделывался смсками. Но это, скорее, было из-за разницы во времени. Перед новым годом он начал отрабатывать очередной контракт – сниматься в мини-сериале, и писал, что сильно загружен, но что все хорошо. Когда она отложила отъезд, решив отметить Рождество здесь, - Бен все равно собирался встретить его с детьми, а Дэмьен с Мариной, - Бен тоже прислал сообщение: «Все хорошо. Не беспокойся. Я чувствую себя нормально – мне некогда думать». После нового года он писал раз в два дня, а шестого числа вдруг пропал. Хулия как раз послала ему смс, чтобы напомнить, что прилетает двенадцатого, потом, не получив ответа, начала звонить - надо было решить вопрос с тем, кто заберет ее из аэропорта. Молчание Бена ее тревожило. В процессе терапии, пока не дойдешь до финальной точки, возможны резкие откаты, и они тем сильнее, чем радикальнее меняешь жизнь. Что если тот опять поссорился с Хулио? Она знала, что Бен собирался лететь к нему, но потом отложил отъезд, написал в ответ на ее вопрос, что сейчас не может. А затем начались съемки, и, уж конечно, ему стало не до полетов. Почему же он молчит? Не мог же он и вправду вернуться к Каролине?! Вот после этого-то?! Хулия перебрала смс Бена. «Я не звоню потому, что Хулио спит. И я не хочу его будить и не хочу выходить из комнаты, не хочу уходить от него куда-то». «Я его даже почти не вижу, но знать, что он здесь, со мной, точнее, я с ним, что он впустил меня в свою жизнь… я даже не могу сказать, что это счастье, потому что ни одного слова для этого нет». «Мне немного стыдно, но в целом такое ощущение, что все встало на свои места». «Как будто я шел к чему-то много лет, сам не понимая этого, и наконец пришел». «Я понял, чего мне не хватало всегда. Не только брать самому, но и отдавать себя. Равный обмен». «Я никогда не отдавал так много и не получал так много в одну ночь». Это были те, что он написал из Буэнос-Айреса. А вот эта пришла шестнадцатого числа: «Я не знаю, как мне благодарить Бога за то, что он послал мне эту любовь. Я чувствую себя совсем иначе. Полнее, сильнее? Как будто раньше я вообще не видел мира? Нет, все не то». Эта – двенадцатого, Хулия тогда ее читала за столиком в кафе во время обеда: «Я в жизни не любил сильнее, и это меня пугает. Меня пугает даже глубина ответных чувств. Скажи мне, пожалуйста, что все будет хорошо». И вторая, в тот же день, намного поздней: «Я его словно чувствую все время за спиной, куда бы ни пошел. Всегда». Она отлично помнила, какой он вернулся из Буэнос-Айреса тогда. «Я не буду тебе ничего рассказывать, хорошо? Это только между мной и Хулио. Я не хочу разговаривать о нем». Тот день и следующий – все, что оставалось до ее отъезда, - казалось, что даже воздух в квартире пропитан этим вот затаенным. Тем, что было в его глазах. Во всем теле, которое как будто стало более гибким, легким и все словно расправилось. В движениях рук, когда он смущенно спрятал противовоспалительную мазь, которая вывалилась из кармана его брюк и которую Хулия имела неосторожность поднять. В голосе, когда он отвечал на звонок Хулио. - Сообщения от вашего молодого человека? А вот и Кеннет! Хулия сделала глоток, чтобы успеть привести мысли в порядок, и повернулась: - От моего клиента. - Радует вас своими успехами? - Радовал, да. - А я было подумал… - он поставил свой бокал и тарелку с закусками на столик, - вы так улыбались… Бесцветные волосы, бесцветные брови и сам такой же бесцветный. Хулия не знала, чего хочет больше - уйти и спрятаться в какой-нибудь угол или занять себя разговором. В принципе, Кеннет был интересным собеседником в том, что касалось области его знаний, но она не могла понять, насколько может перенести сейчас его присутствие. Вспомнился тот парень из аэропорта и как тогда очень вовремя совершенно внезапно появился Бен, самый нужный из всех, кого она в тот момент хотела бы видеть. Отличная была бы сказка – появись он вдруг здесь сейчас. Но чудеса случаются разве что иногда. Особенно когда перестаешь их ждать. «Я бы дал девяносто процентов». Нет, она не хочет об этом думать. - Я очень нервничаю на самом деле, - призналась она. – Я жду от него вестей и боюсь, что он натворил чего-нибудь непоправимого со своей жизнью. Сметать границы – так сметать. И да, плевать ей на правила приличия. - Вы так переживаете за каждого клиента? Это похвально. - Похвально? Это отвратительно. В переживании нет ничего от настоящих чувств. Переживание – это всегда зависимость. Неважно от чего, от другого человека, от своего образа, от результата. Может, для кого-то это и похвально. Но я-то знаю, что переживание – это не показатель неравнодушия, а показатель того, что со мной происходит то, чего я не понимаю, то, чего я не хотела бы. Кеннет оживился: - Что тогда для вас настоящие чувства? Хулия вздохнула: - Радость. Сопереживание, а не жалость. Любовь. Когда достаешь до самого дна души кого-то. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. «Что там, на дне его души?», - подумала Хулия. Ведь наверняка же он был замечательным живым ребенком, и если даже и не веселым сорванцом, а замкнутым мечтателем, который читал книжки с приключениями с фонариком по ночам, то все равно живым. Где же, в какой момент он убил себя? Когда мама выговаривала, что вместо того, чтобы книжки просто так читать, он должен учиться серьезно и выйти в люди? Или когда сказала ему, что главное, чтобы он вырос не таким, как бросивший семью отец? Что-то в лице Кеннета дрогнуло. - Ваши лекции, - сказал он осторожно, - всколыхнули весь университет. - Да, - Хулия ухмыльнулась, - наверное, еще ни один преподаватель не демонстрировал стрелку на чулке для того, чтобы начать урок. - Вам все равно, что о вас подумают, не так ли? «Итак. Это мои порванные колготки. Для чего, как вы думаете, я их вам тут свечу?» «Для того чтобы показать, какие у вас стройные ноги?» «Мартин, спасибо, конечно, за комплимент, но я ожидаю от вас всех серьезных ответов. Итак, я пришла в аудиторию, опоздав на две минуты на занятие, и показываю ногу со стрелкой. Для чего это нужно мне? Варианты?» - Все равно. Но мне не все равно, насколько мои студенты будут знать мой предмет. И… себя. Что, в конечном итоге, намного важнее. Кеннет вдруг засмеялся: - Вы это говорите так, как будто всем остальным все равно, будут ли их студенты знать или не знать свой предмет! - Я говорю это в том смысле, что психологи или психотерапевты – это люди, которым в профессии выпала двойная нагрузка. От вас никто не будет требовать святости, но от нас требуют непогрешимости. И мы в каком-то смысле обязаны быть непогрешимыми. Иначе мы не сможем никому по-настоящему помочь или сломаемся. Непогрешимость бывает на уровне образа и внутри. На уровне образа ты ее рано или поздно провалишь, потому что любую маску невозможно удерживать долго. Наша внутренняя правда слишком стремится выйти наружу, и, удерживая образ, нам приходится бороться с собой. Так что, если не хочешь рано или поздно сломаться, непогрешимость лучше искать внутри. На том уровне, на котором мы все непогрешимы. Он, улыбаясь, смотрел на нее: - И такой уровень, вы полагаете, есть? - Да, я полагаю, что есть. И… Телефон зазвонил. От неожиданности Хулия чуть не уронила его, зато расплескала вино - Кеннет сделал шаг назад вовремя, чтобы не попасть под обстрел. - Что случилось? Почему ты не отвечаешь? Бен, это ты?! В трубке раздался вздох. - Послушай, я не думаю, что есть смысл тебе лететь в Сантьяго, если только ты не хочешь увидеть Дэмьена. - Почему? Нет, это не может быть правдой, нет, нет, нет! - Потому что я больше не буду проходить терапию. Но это правда, детка. Привыкай. - Что случилось? - Мы с Хулио расстались, и я вернулся домой, в семью. Так будет лучше для нас всех. - Для кого лучше?! Бен, объясни, что, черт возьми, происходит?! Я не понимаю ничего. Почему ты это вдруг решил? - Это не вдруг. Это совершенно обоснованное решение. Я вернулся домой еще до Рождества. Нагулялся. - Тааак, - протянула Хулия. - Вот только посмей мне соврать, что это не было ничем серьезным. Что ты не любишь его! - Я, - голос дрогнул. - Его. Не. Люблю. - Тебе самому не противно это говорить?! Еще соври, что ты любишь Каролину! Бенхамин не ответил. - Ну же, скажи, что ты не любишь Хулио и любишь Каролину. Еще раз, на бис, давай! - Послушай, - заговорил Бен лихорадочно, - невозможно жить только для самого себя. Каждый из нас чем-то жертвует в этой жизни. И я знаю, что именно так будет правильно. Даже если Бельтран заболел не по моей вине, даже если все дело в истериках Каролины, я должен быть рядом, должен защищать своих детей. - Ооо, - протянула Хулия. – А дети потом вырастут и будут несчастными, потому что будут считать себя виноватыми в том, что ты жертвовал собой ради них. И за то, что они не могли ничего сделать с этим. И ты прекрасно знаешь, как это происходит, Бен. Сейчас ты, по сути, ответственность за свое счастье перекладываешь на детей. И ты сам знаешь, что они этой ответственности не потянут! - Иди ты к черту, Хулия! И больше не вмешивайся в мою жизнь никогда! В телефоне раздались короткие гудки. Хулия перезвонила, конечно, совершенно напрасно. Потом выключила телефон. Потом снова включила. Кеннет принес ей воды. Она выпила все до дна, жадно, большими глотками. Кеннет был совершенно невозмутим, и она вдруг подумала, что от него все же есть какая-то польза. Пришла смс: «Я остаюсь с семьей, и точка. Не вижу смысла дальше это обсуждать. Квартира остается за тобой до марта. И прошу тебя – больше мне не звони». Хулия не выдержала и набрала: «Поздравляю, ты сделал ровным счетом то же самое, что предыдущая любовь всей его жизни. Он от этого оправлялся всего-то двадцать лет». Смс сообщила, что абонент недоступен. Хулия продышалась и набрала: «Прости. Да, я лечу в Сантьяго. Какое бы решение ты ни принял, я очень люблю тебя, Бен, и желаю тебе удачи. И если что, я буду ты знаешь где». Потом положила телефон на стол. - Мне не хочется вмешиваться, - осторожно сказал Кеннет, - но, может быть, вы расскажете мне, что случилось? - Нет, - она покачала головой. - Не расскажу. - Вам надо застирать платье, если еще не поздно. - Что? - Следуя его взгляду, она перевела взгляд на грудь. Белое лицо Кеннета пошло красными пятнами. – А, и прекрасно! Прекрасно! Она набрала номер Дэмьена. - Да, Малыш? - Ты был прав, о великий Дамиано Кассани, на все сто процентов! Бен бросил Хулио и вернулся к жене. И если ты скажешь сейчас что-нибудь в духе, что да, ты был прав, я взорвусь! - Да, неожиданно. Ну, слава Богу! - Неожиданно, да. - Кажется, я догадываюсь, откуда ноги растут. - Что ты имеешь в виду? - Прилетай, поговорим. - Я лечу, да, уже. - Ты летишь двенадцатого? - Нет, прямо сейчас! Прямо сейчас, потому что если я останусь еще хоть на день здесь, я умру. - Я сейчас в Эдинбурге, вылечу, как только смогу. - Прилетай. Я освобожу день и тебя встречу. Закончив звонок, Хулия повернулась к Кеннету: - У вас есть номер такси? - Как далеко вы собрались? - Эээ, в Сантьяго? Он посмотрел на нее внимательно, раздумывая о чем-то, свет падал так, что его глаза казались темными, а не голубыми, и она впервые подумала, что они, на самом деле, большие и красивые. - Сразу в аэропорт или вам надо собрать вещи? - Вещи, да. Потом в аэропорт. - Я могу отвезти вас, мы возьмем машину Элси. - А она?.. Но Кеннет уже вынул телефон и набрал номер. - Вам придется собирать вещи очень быстро, - сказал он, закончив разговор. – Последний рейс в половине десятого. - Хорошо, что сегодня вторник, а не суббота, - улыбнулась подошедшая Элси, - в субботу ты бы отсюда вечером не улетела! Кстати, я же могу вещи помочь собрать. Сейчас только Патрика предупрежу. Взгляд, который Кеннет неожиданно бросил на сестру, не поддавался описанию. В аэропорту Элси все-таки оставила их одних. Хулия всю дорогу думала, решится ей сказать что-нибудь Кеннет или не решится. Лучше уж ведь об этом, чем о чем-нибудь другом… Этот щеночек порвет тебе сердце. Порвал. В клочки. И так больно, что кажется - не собрать обратно. Но она соберет. Заштопает. Излечит. Любое сердце можно починить, если знать, как. А она знает. Хулия купила билеты сразу и на последний рейс до Лондона, и до Сантьяго через Мадрид. Можно было лететь 28 часов, а можно было 18, и она выбрала 28 только потому, что хотелось поскорей улететь. По крайней мере, это выглядело так, как будто она что-то делает, правда? Кеннет проводил ее до зоны контроля. - Спасибо за все, - искренне сказала Хулия. Он кивнул, явно все еще раздумывая… - Что? – спросила она. Ну же, решится или нет? - Если бы мы встретились при других обстоятельствах, когда вы вернетесь… - Кеннет, у меня девушка в Буэнос-Айресе. - А! – он довольно быстро замаскировал следы потрясения, вымучивая улыбку. – Ну что ж, желаю вам счастья! Да, желаю счастья, - кивнул и растворился в толпе. Уже в самолете она долго раздумывала, почему сказала именно это. Должно быть, совсем очумела от того, что вычудил Бен. Что она будет делать в Сантьяго, зачем туда летит, Хулия тоже понятия не имела. Она только знала, что завтра будет новый день. И когда она прилетит в Сантьяго, тоже будет новый день. А даже после самой ужасной ночи с рассветом обычно становится легче.