***
Из церкви ее выволокли практически за волосы, недовольно причитая и проклиная вздорный характер несносной девчонки. А Селене было смешно. Она сравнила себя с котёнком, какого тащат за шиворот, чтобы мордой ткнуть в непристойность, оставленную им на вымытом паркете. Тогда ее следует опять ткнуть лицом в губы Жозефины, каких она коснулась в церкви при священнике и прихожанах. Ну и что, ну и ладно! Девушка не прекращала улыбаться от своей выходки. Ведь забавно же вышло. Ее радости не было предела, а счастливый человек способен на любые безрассудства. Как Жозефина была зла и как одновременно смущена поступком девушки. Как она возмущалась, как сыпала на нее упреками по пути в отель. Настоящая песня, какую Селена слушала с радостью. Знакомая песня, ностальгическая. В какой внезапно девушка расслышала новые нотки. Песня… В памяти вдруг всплыли знакомые слова. Шведский квартет запел о том, как кто-то поцеловал учителя. Лилит улыбнулась лишь шире, замурлыкав себе под нос. — Какая наглость, какая дерзость! — все не унималась Жозефина, держа одной рукой служанку за предплечье, а другой нежно обнимая брата за спину. — Решила опозорить не только себя, но и нас, ещё и при всех, так мало того, ещё и в церкви! Сил моих нет терпеть тебя! От её щек кровь все не отливала, предательски выдавая ее смущение. Женщина рвала и метала, хотя ее никто и не слушал. Лиам был где-то далеко в своих мыслях, блаженно улыбаясь какой-то своей мечте, а Лилит… — Вы на нее посмотрите, она ещё и довольна! — вскипела женщина, повернувшись в служанке. — Что ты там бубнишь? Ну конечно, отчего же Селене не быть довольной? Она готова была петь во весь голос ту песню из восьмидесятых, какая в свое время играла из каждого радиоприемника. Когда все смотрели, она поцеловала учителя… Точнее, учительницу. И теперь последняя смущена, ведь в церкви был почти весь город. А как ей ещё стоило реагировать? Не отвечать же на поцелуй служанки прямо там, на проповеди. Селена-то знает, что Жозефине понравилось. В отель, ставший родным, ноги несли девушку сами. Она потянула за собой идущих с ней, призывая возвращаться быстрее. Быстрее. Туда, где началось то безумие, какое Селена теперь безгранично любит. Она жива, она в знакомом месте. После всех ужасов Королевства Теней Тотспел казался домом. А его жители — любимыми и нужными. Все до одного.***
Она влетела в особняк практически бегом. Теперь ей не нужно указывать, где ее комната — она прекрасно помнит и сама. Все-все, до мелочи, до вазы с ромашками на подоконнике, до шкатулки на прикроватной тумбочки, до светло-зеленых стен и покрывала на кровати. Селена взбегает по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Она проводит рукой по перилам, убеждаясь, что те реальны, наступает на четвертую ступеньку сверху просто затем, чтобы проверить, так же противно ли она скрипит, как и тогда, когда она в полумраке шла с канделябром по пустому темному коридору за непонятным видением. Так же. Все осталось так же. Только Лилит теперь другая. Селена словно вернулась домой после длительного отъезда, и теперь готова с упоением припасть к родным предметам, к дорогой земле, смотреть со счастьем на всегда до того безразличном лице в такое прекрасное пасмурное небо. Да разве может быть что-то чудеснее тотспеловского дождя или грозы? Самая чудесная слякотная погода, самые замечательные мороси и туманы. Все самое лучшее, что было с ней когда-либо. И откуда в девушке столько радости? Она падает на кровать, зарываясь носом в ткань покрывала. Пахнет все так же: цветами и свежестью. Селена готова бесконечно смеяться как обезумевшая. Выкуси, Таролог, ей здесь просто замечательно! И никакого реального мира не надо. Ведь в реальности у нее нет никого, так же сказала ей Нут. Селена не хочет, не хочет быть такой отвратительной и примерзкой старушенцией, просящей милостыню. Она хочет быть вечно молодой и прекрасной, знающей себе цену, умеющей привораживать и нравиться. Она хочет быть как Лилит. Она и есть Лилит отныне. Она надевает одно из платьев Лилит — нет, теперь уже своих собственных платьев. Просто она забыла, когда они у нее появились, а так это именно ее вещи. Чёрное, со светленьким кружевным фартучком. Заплетает косу, перекидывает ее через плечо. — Здравствуй, Лилит, — подмигивает она своему отражению, крутясь перед зеркалом. — Наконец ты дома.***
В гостиной горит камин, освещая две фигуры за обеденным столом. Женские пальцы нервно сомкнулись вокруг ручки заварника, мужские руки примерно сложены на лакированной столешнице, какая застелена накрахмаленной скатертью. Тихие перешептывания, но Селене из её укрытия наверху лестницы слышно абсолютно все. — Лилит совсем обезумела, — шептала Жозефина, с тревогой смотря на брата. — С каждым днём ее выходки становятся всё отвратительнее. Юноша взглянул на сестру отрешённо. Лиама явно не заботило то, что так взволновало ее саму. Жозефина вообще довольно часто тревожилась о том, что и не стоило подобных волнений, однако такова уж была ее натура — тревожная и дерганная. Уж Селена-то знает. И теперь знает тому причину. — Да ладно тебе, сестрица, — примирительно возразил Лиам, взглянув на нее с нежностью и упрёком. — Это же прекрасно, отчего ты так недовольна? — Прекрасно? — изумилась Жозефина, вдруг прикоснувшись пальцами к своим губам. — Что ты какое говоришь, милый мой? Как ты можешь поощрять подобную развязность? Селена лишь ухмыльнулась. Как же Жозефину задела ее сегодняшняя выходка. Ах, ну да, это же средневековая Англия и ее ханжеские нравы. Да и церковь. В какой мало того, что Селена подняла такой шум, так ещё и осмелилась поцеловаться с женщиной. Ещё и со своей госпожой, какой Лилит Жозефину для себя не считала, но в глазах окружающих очевидно ей была. Все было против нее, она нарушила с десяток правил, только появившись в этом мире. Вернее, только вернувшись в него. И ей совсем не было стыдно. Ни капельки. Ведь она теперь Лилит, и лишь она решает, как сейчас играть эту роль. Может, цветов ей и не подарят, но удовольствие от собственного мастерства она неприменно получит. — Да что же в этом плохого? Лилит любит тебя, сестрица! — вдруг оживился Лиам. Он поднялся из-за стола и всплеснул руками, выражая этим свой искренний восторг. — Я ведь говорил, она любит тебя, а ты не верила. Жозефина с тяжёлым вздохом опустилась на стул, подминая под себя подол длинного платья. Сложив пальцы вместе и оперев локти на столешницу, она прислонила руки к лицу, словно что-то обдумывая. — Какой же ты ещё наивный, мальчик мой, — ответила она, откинувшись на спинку стула. — Как ты не можешь понять, что Лилит не может лю… Тут она резко замолчала, очевидно, заметив силуэт служанки в зеркале на камине. Закусив губу, Жозефина произнесла громче нужного: — Хватит стоять там, Лилит. Тебя не учили, что подслушивать чужие разговоры невежливо? Селена послушно спустилась, все так же радостно улыбаясь. — Конечно, госпожа, — ответила она и даже присела в реверансе. В этом жесте не было ничего, что могло бы показаться подхалимством или заискиванием. Селена просто вживается в новый образ. Это новая маска? Да нет, это новая сторона самой Селены. Ведь каждый актер вкладывает в своего героя часть себя. Вот и Селена — та же Лилит. Она не хочет меняться по чьему-то требованию. Кто решил, что эти изменения ей необходимы? Она хочет оставаться той, какая она есть. Просто зваться чужим именем. Сценическим псевдонимом. От такого обращения Жозефина совершенно опешила. Изумлённо округлив глаза, она не сразу нашла, что и ответить. — Так, хватит, — махнула она рукой в сторону пустующего стула. — Что происходит, Лилит? Прекращай свои глупые игры, в чем бы они не заключались. Селена согласно кивнула, опускаясь на стул рядом с хозяйкой отеля. Жозефине показалось, Лилит села к ней слишком уж близко. Стало даже неловко. Захотелось чуть отодвинуться. — А что не так? Разве я не могу быть вам искренне рада? — спросила она с самым наивным лицом, что только смогла состроить. Склонив голову набок, девушка устремила на Жозефину пытливый взгляд. Рассматривая ее, Селена подумала, что зря она ее ругала, зря обзывала и проклинала. Никакая она не карга, да и вовсе не старая. Ей бы чуть-чуть румян и улыбку, и Жозефина превратится во вполне себе миловидную женщину. Селене захотелось ее накрасить… Странно, кровь вдруг ударила в щеки от этой мысли. Она вспомнила, какой красавицей Жозефина была за несколько минут до того, как Лилит разбила зеркало. Какой леденящий страх она испытала, когда ей пришлось выдавить женщине глаза… Какой ужас охватывал ее всякий раз, как она вспоминала о том страшном мире чертовых сказок. Нет, средневековье ей куда милее. Классические романы ей нравятся в разы больше сумасшедших детских страшилок. — Конечно же нет, не морочь мне голову! — выпалила Жозефина, уже закипая. — Что бы ты ни замышляла, брось эту дурость немедленно. — Хорошо, — согласно улыбнулась Селена, протягивая руку к чайнику. Она налила горячей воды в три кружки, протянула одну из них Лиаму, на что тот благодарно кивнул, а вторую поставила перед Жозефиной. — Ты слишком нервничаешь, тебе это вредно. Вот, выпей. Женщина окончательно изумилась, шокированно открыв рот, когда Лилит по-дружески прикоснулась к её плечу, словно выказывая так свою поддержку. Жозефине захотелось резко дёрнуть рукой, чтобы смахнуть ладонь дерзкой прислуги, но та убрала её сама. Отпивая из своей чашки, Селена довольно вдыхала аромат травяного чая. Она никогда не любила зелёный. Он казался девушке сущей отравой, даже пакетированный черный был лучше этой мерзости. А мерзость эта на деле оказалась довольно приятной. Что за травы заварила Жозефина, раз они действуют на девушку настолько успокаивающе и пьяняще? Ах, она узнает позже. Непременно узнает.***
Селена помнит, как ее заставляли вымыть весь отель, ведь в него очень скоро должен приехать новый постоялец. Помнит она и как отказалась, а Жозефина, чуть ли не падая в обморок, причитала, что «вздорная девчонка непременно сведёт ее с ума». В этот раз она не перечила. Пусть мытье полов было ей вовсе не в радость, но у Селены было настолько прекрасное настроение, что портить его ненужными перебранками просто не хотелось. Так что она, ползая на коленях и закатав рукава, усердно терла плитку в прихожей, временами вытирая рукавом лоб от испарины. Ничего, физический труд полезен. Не мосты ей теперь проектировать. Но Селене совсем отчего-то не жалко. Как легко ей оказалось отказался от того, что она строила, растила годами, к чему было приложено столько сил и нервов. Да ну их, эти мосты. Мосты не вечны. Мосты рушатся, сжигаются. Они перейдут в руки другим, так говорила Нут. Что было важнее Селене: бездушные камни над автострадой; бетонные плиты, по каким носятся современные спорткары; перила и железные балюстрады, с каких порой напоказ грозятся спрыгнуть отчаявшиеся идиоты, не ценящие собственные жизни, или то, что она обрела в Тотспеле? Она или блаженная, или сошла с ума. А не одно ли это и то же? Теперь этот мир ей ближе, теперь он любимее. Любимее современности, любимее прошлой жизни. Прошлой роли… Что произошло с Селеной? Что это за перемена случилась с ней? Урок был ей не впрок, ее отправили на «перевоспитание», а она уже и не против такого испытания. Ей здесь хорошо, и не надо ее вызволять. — Ты сегодня подозрительно покладистая, — произносит Жозефина совсем близко. Селена и не заметила, что та подошла к ней. Подняв голову, девушка смотрит на нее со странной улыбкой, словно говоря: «Хочешь, я вернусь к той Лилит, какая была? Мне не трудно, с той ролью я вполне справлялась». Но вслух произносит лишь: — Может, пора что-то менять? Я решила начать с себя. Ветер перемен принес к вам новую Лилит, какая не прошла свое же испытание. Ее не смогут изменить насильно. Только, если она сама захочет. Она захотела, потому сейчас моет полы. Она захотела, потому поцеловала Жозефину в церкви. Селена захотела и вытеснила Лилит, заняв ее место. Она сыграет за нее, привнеся в её роль частичку себя. О да, перемены. Селена изменится, но к лучшему ли? В чем-то да, но в чем-то и нет. Она изменится для себя, а не по чьему-то наставлению. Ей не нужен Таролог, чтобы решить, кем ей быть. — Неужели? — недоверчиво спросила Жозефина. Она хотела прикоснуться ладонью к щеке служанки, но тут же отдернула руку, внезапно передумав. — С чего бы? — Сама не знаю, — пожала плечами Лилит, вернувшись к своему занятию. Она возила тряпкой по полу, напевая себе под нос ту самую мелодию, какую вспомнила по дороге в отель. Поймав на себе удивленный взгляд женщины, Селена опять улыбнулась. Не спрашивай, дорогая, в твоём восемьсот тридцать восьмом такую песню ещё не спели. Её ещё некому петь, кроме Лилит, какая откуда-то ее знает.***
Жозефина взволнована. Лилит беспокоит ее все сильнее. С каждым днём служанка становится словно добрее с ней. Но так же не бывает! Ведь не может человек, какой всю свою жизнь на дух тебя не переносил, в одночасье вдруг стать столь милым! Немыслимо. Лилит явно что-то задумала, какая-то нехорошая и пакостная затея будоражит ее ум. И кажется, теперь под ее руку попала именно Жозефина, вот служанка и издевается над ней так нахально. Целует в церкви, представить немыслимо. У Жозефины до сих пор перехватывает дыхание, когда она вспоминает руки девушки на своих щеках, то, как горячее дыхание служанки согревает ее губы, как мимолётно она касается их, заставляя сердце пропустить удар. Негодница, издевается над ней так умело, так искусно топчет по её слабым местам. Ведь знает ее постыдную тайну. Проклятая, старается казаться милой, чтобы… Чтобы… Жозефина не знает, зачем именно, но чувствует, что ничем хорошим такое поведение вздорной девчонки не обернется. Одним вечером они разбирают бумаги в её кабинете. Лилит не вчитывается в написанные строчки, она смотрит словно поверх. На…рукава платья Жозефины? Женщина машинально оглядела запястья, но не заметила ничего, что могло бы приковать взгляд служанки. Лилит не над чем посмеяться, так чего же она так на нее уставилась? Ничего не понимая, Жозефина подняла на девушку глаза, но тут последняя сама заговорила: — У тебя есть украшения? — спросила Лилит, откладывая в сторону одно из писем. Служанка прекрасно знает, от кого и зачем оно написано, но ей нет до писанины Роузена совершенно никакого дела. Кипа бумаг, разделяющая их двоих, становится все меньше. Словно по кирпичикам разбирается высокая каменная стена. Жозефина опешила. Такая Лилит совершенно выбивала ее из колеи. От такой Лилит не знаешь, чего и ожидать. А непредсказуемость пугает. — Тебе какое дело? — резко спросила женщина, машинально сжимая руку в кулак. Она готовилась сцепиться с Лилит в новой перепалке, ведь зачем бы служанке ещё о таком спрашивать? Естественно, чтобы поглумиться, в очередной раз ткнуть женщине в то, что ее уже не спасет никакая, даже самая изящная драгоценность, в то, что ей уже никто и никогда их не подарит. В отличие от самой служанки, у какой были и поклонники, и украшения. У какой было все, что нужно было самой Жозефине. Не было лишь одного — статуса, хотя так ли он нужен был Лилит? Да нисколько! Лилит была счастливой, Жозефина была несчастной, сколько женщина себя помнила. — У тебя своих достаточно, чтобы засматриваться на фамильное золото, — зло шепчет Жозефина, собирая письма в ровную стопку. Ещё одна преграда — ещё одна гора бумаг. Вот же! Жозефина подозревала, что Лилит нечиста на руку, но чтобы так нагло выпрашивать! Возмутительно. Хуже цыганки, ей богу! Такая же яркая, нахальная, не знающая ни стыда, ни совести. Позволяющая себе такое богохульство прямо в церкви. Осквернять ее, честную прихожанку, это же надо! Проклятая соблазнительница… Искушает ее праведную душу, старается околдовать, забрать с собой в преисподнюю. Лилит как раз оттуда. Она хочет утянуть Жозефину вслед за собой в ад. Женщина и сама знает, что лишь туда ей дорога, как не старайся отмолить свои грехи. Похоже, в этом и заключается новая игра спесивой девчонки — заманить ее в ад поскорее, чтобы она пошла туда сама. Иначе зачем бы ей… — Да я и не для себя спрашиваю, — Лилит вдруг берет Жозефину за руку, нежно обхватывая пальцами тонкое женское запястье. Она словно рассматривает ее ладонь, что-то прикидывая. Женщина опешила. Ей кажется, рука горит от прикосновений служанки. Как и щеки. Ведьма, что же ты замыслила? Как тебе так умело удается смущать Жозефину, почему у тебя получается вгонять ее в краску одним своим взглядом? Нечестивая… Женщине кажется, сейчас Лилит перевернет ее руку ладонью вверх и предложит погадать. Нет уж, это стало переходить все границы дозволенного. — Все, довольно, — вырывает Жозефина свою руку слишком резко, выдавая свое волнение. Оно очевидно, как не пытайся притворяться. Она чувствует, что перед девчонкой как на ладони. Она не может контролировать себя, сдерживаться так, чтобы казаться безразличной. Новая Лилит пугает ее. Жозефину пугает ее добродушие, ведь у него явно есть тайные мотивы. Жозефина потирает запястье словно от ожога. Ей будто физически больно от прикосновений Лилит. Что же ты издеваешься над ней, проклятая дьяволица? — Ты точно какая-то нервная сегодня. В чем дело? — недоуменно спросила Лилит, поднимаясь из-за стола. По спине Жозефины прокатилась волна мурашек, когда девушка встала к ней почти вплотную. Лилит как-то угрожающе оперлась руками на стол, закрыв женщину своей тенью. Хозяйке отеля стало неловко от такой близости с нахальной прислугой. Слишком неправильные мысли сразу же пришли ей на ум. Полумрак пустого кабинета, тишина, догорающие свечи и лишь служанка со своей госпожой, какие словно поменялись ролями. Девушка наклоняется ближе, она сама обвивает ее за спину руками… Обе не могут остановиться, кружась в дьявольском вихре огня страсти, какой обьял обоих неверными желаниями. Это все ее дьявольская ворожба, все она толкает Жозефину думать о подобной вульгарщине. О нет, Жозефина не поддастся своим внутренним демонам, какие все шепчут и шепчут о сладком пороке. — Если тебя так расстроила моя невинная шутка, то прости, — внезапно говорит Лилит, присаживаясь на подлокотник кресла, в какое Жозефина уже и не знает, как вдавиться, чтобы сидеть от девушки подальше. Нет, кажется, служанка ей не противна настолько, чтобы шугаться от нее и брезгливо отталкивать, но все же… Нельзя же настолько доверяться, так близко подпускать к себе — это неправильно, неприлично. Тем более в их случае. Жозефина отчаянно хочет выкрикнуть, чтобы Лилит убралась вон, хочет нагрузить ее работой сверх меры, хочет, чтобы Лилит опять ее ненавидела. Та Лилит была ей знакома, она была привычна. И пусть не так приятна, как эта, прошлая девчонка хотя бы так зло над ней не шутила. Какое-то издевательство… — Благодарю, ты можешь идти, — отвернувшись, произнесла Жозефина, делая вид, что больше её интересуют и так сложенные в ровные стопки письма, а не служанка, сидящая на подлокотнике совсем рядом. Уперев взгляд в свои руки, женщина и не заметила, как Лилит наклонилась к ней, положила что-то на стол. Девушка вдруг приблизилась и быстро чмокнула госпожу в щеку. Быстро подскочив, девчонка убежала, напоследок пожелав Жозефине доброй ночи. Как же, будет теперь ее ночь доброй… По твоей вине она промучается без сна, стоя на коленях и моля Всевышнего о пощаде. Проклятая искусительница, на что же ты ее толкаешь. На столе Лилит оставила несколько карт. Жозефина узнала рубашку — это из её же колоды? Из той самой, какую подарил ей когда-то много лет назад их первый постоялец? Девчонка стащила их, а теперь решила вернуть обратно, ведь Таро отныне ей без надобности? Странно все это было. Так же странно, как и то, что теперь Жозефина прижимала пальцы к щеке, словно желая задержать прикосновение чужих губ на своей коже подольше. Будто, разожми она пальцы, поцелуй девушки улетит точно лёгкая бабочка. А бабочку хотелось приковать булавками к стене и ещё долго любоваться ее красотой.***
Теперь Селене не кажется, что это простое баловство. Теперь девушка и правда думает, что над Жозефиной она не просто издевается. Ей и правда теперь хочется относится к когда-то столь неприятной женщине по-доброму, вот так, как она обращалась с ней прошлым вечером. Отныне Селена думает, что госпожа ее несчастна. Раньше Лилит и в голову не пришло бы подобной мысли, но после своего рандеву по мирам ей кажется, что именно о Жозефине она знает меньше всего. А, собственно, нужно ли ей это самое знание? Да… Потому Селена вновь идёт в церковь, на этот раз добровольно держа Жозефину под руку. Девушке кажется, словно поубавилось ее язвительности, ее отвращения и неприязни к хозяйке отеля. А вместо этих чувств грудь стали щемить уже другие… Более мягкие, светлые. И как так случилось? Отчего Лилит теперь думает, что Жозефина — не такой уж плохой человек? Не старуха, и не отвратительная ведьма — такая же женщина, как и сама Селена, такая же в чем-то бескомпромиссная и упрямая, такая же подозрительная к людям, относящимся к ней странно любезно. Что ж, придется вам привыкать к такой вот Лилит. Ведь нет места лучше дома, как говорилось в одной детской сказке. Теперь Селена словно та девочка в серебряных башмачках, что, против воли автора, захотела остаться в волшебной стране. Она поладит и с железным дровосеком без сердца, и со злой западной ведьмой. С последней — обязательно. Ведь почему бы им не зарыть этот топор войны? Может, они смогли бы даже, нет-нет, да и стать подругами? Селена уверена, что, захоти она, и добьется чего угодно. После всех тех испытаний, выпавших на ее долю, такой нормальный и совершенно привычный Тотспел казался задачей не из сложных. До церкви они шли молча, каждая думала о совсем. Проходя мимо какой-то лавки, Жозефина вдруг остановилась, но после поспешила сделать вид, будто ничего и не привлекало там ее внимания. Однако Лилит заметила. Так же остановившись, она уже открыто стала рассматривать предметы, лежащие на яркой ткани, по краям отделанной тяжёлыми кистями. Ее потянули за рукав, призывая идти дальше, но девушка не слушала. Взгляд зацепился за то, что могла привлечь Жозефину. — Это, правильно? — улыбнулась Лилит, нахально схватив вещь с прилавка и покрутив ей перед носом женщины. — Тебе понравилось это? В руке девушки, переливаясь бусинами из явно дорогих камней, блестела цепочка с крестиком. Черные и пурпурные камешки переплетались между пальцев Лилит, когда та нахально вертела предмет перед своей госпожой. Змея на анке искрилась серебряной чешуей в лучах неяркого солнца. Жозефина как-то странно вспыхнула, а после, возмутившись, недовольно шикнула служанке, так, чтобы никто лишний не мог их услышать: — Сейчас же положи розарий, где взяла, несносная девчонка! Ты оскверняешь своими дьявольскими руками предметы религии! С этими словами Жозефина буквально оттащила служанку от стола, на какой последняя спешно бросила «оскверненные ее дьявольскими руками» четки. Цепочка с камнями сиротливо улеглась по центру, свернувшись в клубок подобно ужу. Розарий словно принялся ждать, когда за ним вернутся. До церкви они пошли значительно быстрее. Жозефина тянула девушку за руку, словно спеша скорее отмолить только что случившееся святотатство. Селена не могла понять ее волнения. А что, собственно, случилось плохого? Если ей так понравилась красивая цепочка, почему бы не порадовать себя, ведь женщина явно может себе такую позволить? Или это Жозефина вспомнила вчерашний вопрос об украшениях, вот и так странно покраснела у прилавка, когда Лилит, очевидно, оказалась права в своей догадке? — Почему не купить те четки, если тебе так хочется? — открыто спросила Лилит, идя нарочито медленно. — Ты же явно это можешь. — Не спрашивай того, в чем ничего не смыслишь, — парировала Жозефина, даже не смотря в сторону служанки. — Ты никогда не зарабатывала денег, чтобы ими распоряжаться. О, это Селена-то не знает цены деньгам? Это она-то их никогда не зарабатывала? Если бы девушка не помнила, где находилась и какую роль теперь играла, она бы рассказала Жозефине и о том, как работала по вечерам в кафе за гроши, и как мыла полы, не разгибаясь, и как в коричневом фартуке стояла за барной стойкой и первое время пыталась понять, как работает этот чертов кассовый аппарат. О, кто-кто, а уж Селена цену деньгам знает. А так же знает, как бывает тяжело с ними расставаться. Ведь все накопления ее шли на учебу, от какой она после почти отказалась. Вот же глупая. И кем бы она сейчас была, не вразуми ее Деймон? Счастливой одержимой порядком домохозяйкой, сидящей на шее мужа? Ну уж нет. Более унизительной участи и придумать нельзя. Она была директором крупной компании, Селена прошла путь с низов до вершины. И она прекрасно знает разницу между бережливостью и скаредностью. А Жозефиной двигало именно второе. Селена и сама была такой. Когда она только закрыла свой первый проект, она боялась тратить заработанную сумму, ведь думала, что больше таких денег никогда не увидит. Но в чем смысл хранить тысячи и ждать, а самому довольствоваться малым? Селене потребовалось спроектировать ещё несколько мостов, чтобы понять: счастье не в том, чтобы копить сбережения — счастье как раз в том, чтобы их тратить. — Тем более, порядочному верующему не нужны излишние богатства, — проговорила Жозефина, почему-то вперив взгляд в землю. Словно стыдилась своих же слов, что не соответствовали истинным желаниям. Ведь Жозефине явно приглянулся изящный розарий.***
Когда до входа в церковь оставалось всего ничего, Селена почувствовала, словно рядом с ней заискрился воздух, а в атмосфере запахло озоном. Но, кажется, причина тому вовсе не дождь — то солнце, что освещало серебристое украшение а руках Лилит, ещё не скрылось, стараясь отогреть жителей Тотспела слабыми косыми лучами. Похоже, причиной внезапного напряжения была совсем не погода — так чувствовалось чужое волнение. По левую руку Лилит чувствовала, как госпоже становится словно все тягостнее. И с чего бы такая проницательность внезапно проснулась в ней? Для чего ей чувствовать тревогу Жозефины, ведь это явно не проблемы самой Лилит. Но служанке вдруг кажется, что она обязана хотя бы спросить. — Ты волнуешься? Что такое? — кажется, Лилит в последнее время стала все чаще интересоваться состоянием Жозефины. Но ей и правда это было нужно. Почему-то Селену тянуло заботиться о женщине, хоть как-то поддерживать ее, ведь у хозяйки отеля и вправду было слишком много переживаний, какими ей не с кем было поделиться. Разве что Всевышний, но, кажется, с ним она временно была в раздоре. Селене вспомнилось, как она в детстве, пристыженная за какую-нибудь провинность, сама старалась избегать родителей. Не столько из мнимой гордости, столько из-за настоящего перед ними стыда. Как и Жозефина. Боится кары Всевышнего. Как маленькая девочка идёт домой с повинной, зная, что накажут, притом очень жестоко, ведь о ее проступке уже сообщили. Селену жалела хотя бы мама, спасая дочь от гнева отца. Жозефину пожалеть некому. Теперь девушка частично, но знает Жозефину лучше. Знает, откуда такая тревога за брата, знает, откуда такая неприязнь к ней самой. Лилит надеялась, что эти знания ей помогут поладить с женщиной, что раньше ее только раздражала. Сейчас вместо раздражения в груди зарождалось что-то новое. Этому чувству Лилит ее могла дать названия, или стыдилась озвучить его даже для себя, но она чувствовала, как что-то теплое и мягкое плещется на самом дне ее сердца. Что-то, что толкает Лилит думать не только о себе. — Тебе-то что? С чего бы такое участие? — презрительно покосилась на нее Жозефина. Селена могла догадаться, что другого ответа и не услышит, однако такая реакция ее все же задела. Она впервые проявила к кому-то заботу, о ком-то искренне решила поволноваться, а Жозефина слишком презирает Лилит, чтобы ей открываться. И на что девушка только надеялась. Селена слишком гордая, чтобы обижаться, однако ей неприятно, ведь от её заботы отмахнулись. Она и так нечасто пыталась понять людей, а тут она словно стучала, но дверь захлопнули перед самым носом. Так делала она сама. И так теперь поступали с ней. Обидно быть отвергнутым, когда еле решился на признание. Больше Лилит не пытались заговорить с Жозефиной, хотя и видела, как нелегко ей было зайти в церковь. Женщина вся словно сжалась под натиском собственной совести, на нее будто что-то давило. Откуда-то сверху ее как прижимало к земле. Селена чувствовала. Краем глаза поглядывая на свою компаньонку, она видела, как дрожат ее бледные губы. С каждым шагом ей было все тягостнее находиться в храме Господнем. — Мы опорочили святое место… — еле слышно с ужасом прошептала она, направляясь к той самой скамейке, на какой они сидели в прошлый раз. Селене стало невольно казаться, словно все прихожане, что пришли в церковь помолиться тем утром, старались избегать их двоих. Отходили подальше, садились от той самой скамейки ряда на два вперёд или назад, словно Лилит с Жозефиной были чумными, и люди страшились к ним подходить, чтобы ненароком не заразиться. Девушке захотелось закатить глаза. Да ну их! Пусть боятся, раз им так нравится — Селене лучше. Не придется вдыхать аромат какого-нибудь мерзкого одеколона, каким неумелый господин надушился так, что у сидящих рядом слезятся глаза, или слушать причитания какой-нибудь старухи, какая непременно проклинает и местное общество, и Лилит в частности. Если поискать, везде найдутся свои плюсы. Главное, не видеть рядом с ними минусов. А Селена и не видела. Лилит подумала о том, что ей повезло, ведь ее не терзают муки совести и страхи перед карой Всевышнего. Хорошо в её современности быть атеистом — лишние волнения не заботят тебя. Но как же они заботят других… — Да будет тебе, — вдруг Лилит положила руку женщине на колено. Так вздрогнула, но ладонь убирать не стала. — Если кто и заслуживает стыда перед Всевышним, так это только я. Но Жозефине спокойнее не стало. — Каждый несёт свой крест, Лилит, и мой твоего не легче. Отвернувшись, женщина сложила руки перед собой и забылась в молитве. Она шептала быстро — Лилит не разбирала слов. Сделав вид, что и она молится, девушка попыталась вслушаться. До неё долетали обрывки фраз о пороке, о грешной душе, о страстях, с какими Жозефина совладать не в силах. Когда она принялась лихорадочно молить прощения, Селене стало жутко. Насколько же можно быть одержимым религией, чтобы так не ладить с самой собой? Девушке тут же представилось, словно она сама — дьявол в черном одеянии, а Жозефина — мученица, какая пытается отогнать нечистую силу. Женщина не может принять того, что ее тянет к пороку, к греху, она все ещё старается противиться, потому и взывает к Богу, прося прощения и защиты. Но Бог молчит. А дьявол так красив, так нежен с ней, что невозможно ему противиться. Лилит теперь как Эсмеральда для священника. Одно искушение, сильнее всех прочих, что заставляет без сна ворочаться в постели, танцует босиком, кружится, и юбка задирается неприлично высоко. Ее взгляд опаляет душу, она соблазняет, совсем не стыдясь. Зазывает праведную душу сгореть во власти порока. Но что, если дьявол будет мил со своей жертвой? Он защитит ее, порадует, одарит теми чувствами, что страдалица ещё никогда не знавала. Почему бы дьяволу не стать человеку другом? И может, если они поладят, ад перестанет казаться мученице таким уж ужасным местом? Косясь на Жозефину, Селена знает, чем ее прельстить.***
Выходя из церкви, Жозефина чувствовала себя преступницей, унесшей с собой нечто ценное. Словно она обокрала святой храм, уйдя из него, не понеся наказания. Жозефина неистово просила о том, чтобы Всевышний притупил все чувства, какие только вызывает у нее проклятая служанка. Она теперь слишком часто прикасается к Жозефине, слишком часто спрашивает то, чего не спрашивала раньше. Никогда Лилит до этого не старалась ее успокаивать. Это казалось подвохом, какой-то неправильностью, какую не можешь себе объяснить и сам, но знаешь, что быть так не должно. Однако все чаще женщину посещали мысли о том, чтобы поддаться игре несносной девчонки. Чтобы ее поцеловали ещё раз, чтобы вновь так по-доброму постарались понять, что же ее волнует. Может, стоило ей сказать… Нет, такую тайну она смогла поведать лишь Всевышнему. И Лиаму. Но брат был слишком милосерден, чтобы осудить ее. Он лишь отмахнулся, говоря, что нет ничего плохого в любви, и неважно, к кому она тянет. Но как же нет, это же содомия… Ей нельзя так думать о Лилит… Жозефина не смела влюбляться в нее. Однако теперь она не может забыть о поцелуе в церкви. Глаза Лилит жгли в сердце дыру, а ее вдруг нахлынувшая доброта окончательно путала. Жозефина много чего хотела, но не могла себе позволить. Не потому, что была бедна — потому что была безвольна. Не могла уступить себе в своей же слабости, запрещала потворствовать собственным желаниям. Ведь это низко, аморально… Все, чего она хотела, всего чуть-чуть такого запретного счастья, было для Жозефины непозволительным соблазном. «Нельзя, нельзя», — кричал разум. «Хочу, хочу», — нашептывало сердце. И женщина разрывалась, не зная, кого слушать. Ведь говорили они так убедительно, искушая и взывая к рассудку. Чему податься: мыслям или чувствам? За кем идти: за собственной волей или за манящим пальцем дьявола, что пытается запутать, одурманить? Что правильно, а чего хочется? Так много вопросов предстояло решить Жозефине, а она не знала, с чего и начать. Подобные раздумья вводили её ещё в большее смущение. А главное, женщине вдруг стало казаться, что не Лилит виновата в таком ее смятении. Ведь Жозефина поддалась, она впустила в душу ту силу, тот порыв, что не должна была испытывать. И он ей до одури нравится. Да, Жозефине нравится, она хочет еще, но не смеет просить. Ее внутренний демон жаждет взаимности, жаждет грешной любви и неторопливо, но все же, ломая душу, выбирается на свободу. Если Лилит и грешна, то Жозефина ее не лучше. Ведь каждый несёт свой собственный крест. Через несколько дней после похода в церковь Жозефина все думала про розарий. Интересно, купил ли кто его? Кому досталась такая красота, такое чудо? Ее не должны волновать такие глупости: какое дело, кому досталась дорогая безделушка? А вот, оказывается, дело ей до безделицы есть. Жозефина хотела бы ее себе, хотела бы перебирать в пальцах покатые гладкие камешки, держать в руках холодный блестящий крест. Цветные бусины манили ее, шелковый шнур приятно бы лежал в ладони. Но нет, она не может себе разрешить. Очень много запретов есть в её жизни, а Жозефина мнется в нерешительности, скребя ногтями дверь, раздумывая, открыть или нет. Войти в свое крохотное счастье, порицаемое собственной душой, упиваться им, радоваться, ведь наконец смогла сбросить эти цепи, что стояли на пути ее, пусть мимолётного, но все же блаженства? Или же повесить на эту дверь ещё один замок? Больше, тяжелее, чтобы не было мочи открыть, как не старайся? И не только в розарии дело. Она мечтала, что когда-нибудь будет перебирать между пальцев рыжие кудри своей служанки. Когда-нибудь Лилит не будет против того, чтобы Жозефина сделала ей прическу. Когда-нибудь она не будет возражать, если госпожа задержится с ней в ванной чуть дольше приличного. Когда-нибудь, но вот когда? Похоже, что уже никогда. Девчонка старается быть приятной из злого умысла. Не может быть иначе, ведь она столько лет терпеть не могла Жозефину. Женщина знает, Лилит ее ненавидит. Девчонка ненавидит, Жозефина ей не верит. И какая любовь тут может быть, Лиам? Ты и правда наивен, раз думаешь, что в одночасье Лилит смогла проникнуться тёплыми и искренними чувствами к проклинаемой ею женщине. Разбирая очередные бумаги в библиотеке, Жозефина и не заметила, что была уже не одна. Поток печальных мыслей вымыл ее из реальности. Она машинально подписывала, заполняла, не вчитываясь — сейчас ей было не до этого. Но вот когда ей требовательно постучали по плечу, Жозефина очнулась. Повернув голову, она увидела Лилит, отчего-то держащую руки за спиной. Это было не к добру. Порядочные люди рук за спиной не прячут. — Закрой глаза и вытяни руку, — попросила Лилит, загадочно улыбаясь. Жозефина засомневалась. Ей тут же представилось, что девушка держит за спиной очередную гадость, чтобы посмеяться, напугать ее. О нет, Жозефина не позволит над собой потешаться. — Я не стану. Что за ребячество, молодая леди? — требовательно спросила женщина, скрестив руки на груди, тем самым показывая, что выполнять просьбу служанки она не намерена. Лилит раздражённо фыркнула. Достав руки из-за спины, она вытянула их перед собой, сжав кулаки. — Тогда хоть угадай, в правой или в левой. Угадаешь — отдам. Лилит явно нравилась затеянная ей же игра. Вот только что за ней таилось? Жозефина недоумевала. Опять девчонка ведёт себя странно, опять словно старается привлечь к себе внимание. Ее внимание, внимание хозяйки отеля. Но для чего? Лилит не нуждается во внимании, у нее его и так предостаточно. Раньше, если Лилит и приходила с подобными просьбами, ничем хорошим это не заканчивалось. Жозефина фыркнула, сдув спавшую на лоб прядь волос. Сжав губы в тонкую линию, она нахмурились, смерив служанку недоверчивым взглядом. — Я не буду этим заниматься, Лилит. Прекращай паясничать. Девушка раздражённо всплеснула руками, закатив глаза. — Другого от тебя и не дождешься! На, забирай! После этого Лилит что-то со злостью швырнула в Жозефину. Предмет стукнул женщину по руке, скатившись к ней на колени. Блестящей змейкой на черном платье свернулся тот самый изящный розарий с пурпурными бусинами и серебряным крестиком. Растерянно подняв на Лилит глаза, Жозефина не знала, что ей сказать. Дьявол дарит ей защиту от самого себя? Как странно. Или проклятая ведьма набралась наглости настолько, что осмелилась навести порчу даже на предмет религии? Решила проникнуть Жозефине под кожу, в мысли, в чувства, чтобы изводить ее ещё с большим садизмом? За что ты так ее не любишь, за что терзаешь? Потому что знаешь, что Жозефина и сама не против тебе поддаться? — Откуда… Не говори, что ты украла его! Я не переживу такого позора! Лилит задохнулась от возмущения. Резко приблизившись к Жозефине, она вновь села на подлокотник кресла, какое протяжно скрипнуло под ее весом. Нагнувшись, она почти прильнула к Жозефине, вдавив ее в спинку. Женщина испуганно вздрогнула. Ей показалось, Лилит сейчас протянет руки и просто задушит ее. И дьявол окажется сильнее. — Нет, что ты. Я просто спросила у продавца, как здоровье его матушки, и сказала, что, случись с ней беда в ближайшее время, ты всегда готова ей помочь. Он был так благодарен, что отдал твой браслетик почти бесплатно. Лилит улыбнулась, смотря в растерянные глаза Жозефины. Женщина теребила в пальцах цветные камешки, стараясь успокоить себя. — Почему ты это делаешь? Ты ненавидишь меня, так зачем притворяешься такой хорошей? Ты так странно стала издеваться надо мной? — прошептала Жозефина, совсем не заметив, как ее собственная рука стала подниматься по предплечью Лилит, мягко скользя ей на спину. Ад все ближе. Жозефина сгорит в вихре огненных прядей. Они прожгут кожу, прикоснись она к волосам прислуги. Дыхание Лилит жжёт губы. Девушка все ближе, она почти навалилась на несчастную. Хотя так ли страдает Жозефина в своем мучении? — Лишь ты одна издеваешься над собой, ведь не можешь довериться. Ты слишком боишься, ведь думаешь, что будет лишь больнее, если примешь протянутую руку. Проще же бить по ней, отвергая помощь. Лилит прикоснулась дрожащими пальцами к женской скуле. Склонив голову набок, она увидела в глазах Жозефины отчаяние. Женщина явно боролась с собой, не зная, притянуть ли Лилит к себе, или наоборот, накричать и отпрянуть. — Я не могу, Лилит… Это грех, так нельзя… Я слишком грешна и не приму твоего подарка. Ни одного из них. Однако она все ещё перебирала от волнения в пальцах четки, а Лилит все так же сидела на подлокотнике, склонившись над своей госпожой в ожидании. Жозефина терялась, чувствуя, как дьявол зовёт ее все настойчивее, как ее собственная порочная душа все тянется к нему, желая страстных объятий. — Это нормально, Жозефина. И если Творец заставляет тебя так сильно страдать, нужен ли Он тебе вовсе? Почему кто-то должен решать за тебя, почему кто-то должен говорить тебе, кем быть? Лишь ты решаешь, быть в этой жизни счастливой и чуть-чуть порочной, или быть праведной, но совершенно убитой горем. Слова служанки были Жозефине дурманом. Таким пьянящим, таким обволакивающим мысли и чувства, что невозможно было противиться. Ее слова были тем яблоком в библейском саду, к какому так и тянутся грешные руки, желая сорвать, забрать себе. Змея искусительница или наоборот — проводник в лучшую жизнь? Жозефина уже и не знает, как относится к такой новой Лилит. Раньше всё было проще. Неизвестность пугает. Ведь Жозефина не может довериться, чтобы дать руку и позволить вести себя в темноте. Однако собственные руки говорят о том, что слова Лилит ее душе милее уговоров разума. Жозефина устала. Она хочет быть хоть с кем-то, кто разделит ее одиночество. Почему дьявол так приветлив, почему он так дружелюбен к ней? Ей все равно дорога в ад, так лучше быть там с кем-то, чем в непроглядной тьме одной. Ладонь скользит все выше, ложится Лилит на затылок. Женщина сама удивлена своему внезапному порыву. Когда их губы встречаются уже в настоящем поцелуе, не в таком, какой был лишь игрой в церкви, Жозефина чувствует, как огонь забирает ее. Пламя волос Лилит, ее прикосновений. Жозефину не жжет ад, он ее греет. Греет в объятьях ее главного греха, самого сильного из искушений. Она уже не против ему поддаться, лично впиваясь губами в губы служанки. Ей хорошо в аду, как необычно. То, чего она так боялась, стало для ее души лучшим подарком. Ей не хватает воздуха, но она продолжает. Жозефина знает, что без любви не целуют, но сейчас она готова обмануться и поверить, что кто-то правда любит ее. Это лишь игра ее разума, какая закончится, стоит Лилит отпрянуть. Но не сейчас, не сейчас. Сейчас Жозефине слишком хорошо, чтобы думать о скором разочаровании. Розарий не уберег ее от демонов — лишь подтолкнул к ним ближе. Но Жозефина всем вполне довольна.***
Селена с замиранием сердца вспоминает прошлый день рождения Лиама. Бал мертвецов, пошлое, вульгарное безумие на фоне блестящих в свете луны крови и ножа в руках самого невинного из жителей этого сумасшествия. Селена смирится. Она теперь играет роль Лилит, а ради роли порой стоит договориться с самой собой. Ей слишком нужно это место, чтобы отказаться от него из-за собственного малодушия. Ничего, она стерпит. Простите, господин душнила, но, как говорилось в песне одного шведского квартета: «Победитель получает всё». И сегодня увы, победителем будете не вы. Се ля ви, господин Штицхен. Но вам то все равно, вы живы в настоящем, и не случиться ничего плохого, если в одной из фантазий Селены вас запрут в прямоугольник и повесят на стену. Стучать оттуда не надо — все равно не выпустят. Так думала Лилит, завивая русые волосы в замысловатую прическу. На таком особенном празднике, как день рождения Лиама, стоит выглядеть лучше, чем когда-либо. Не для того, чтобы впечатлить гостей — чтобы самой было спокойнее. Вставив в прическу пару шпилек, Лилит сказала: — Ну все, можешь смотреть. Сначала Жозефина и не узнала себя. Смотря в зеркало, она видела лишь Лилит за спиной совершенно незнакомой женщины, какая удивленно смотрела на нее из отражения. Открыв рот, Жозефина изумлённо уставилась на служанку, не зная, что и сказать. — Нравится? — спросила Селена, положив руки женщине на плечи, какие открывало лёгкое палевое платье. Лилит помнила, как Жозефина оделась в прошлый раз и посчитала, что сейчас сама приложит руку к её образу. Ведь Жозефина может быть вполне себе мила, и ей даже не нужно зелье ее сумасшедшей сестрицы-ведьмы из безумной фантасмагории сказок. Лишь улыбка и румянец, а как они способны преобразить человека. — Зачем так ярко, Лилит! Ты накрасила меня как… как какую-то непристойную женщину, словно мы идём не на праздник, а в бордель! Жозефина явно не злилась по-настоящему. Просто ей было слишком уж непривычно видеть себя такой… Красивой. Ничего, Селена научит тебя видеть свои достоинства. Ведь теперь она любит не только себя. — Не переживай, мы и туда зайдем, если пожелаешь, — усмехнулась Лилит, ущипнув Жозефину за щеку. Теперь между ними была какая-то своя гармония. Не сказать, что что-то сильно изменилось, но все же на душе у обоих стало теплее. Жозефина все ещё придирались к Лилит, а та временами ей дерзила, но никто не переходил за рамки дозволенного, боясь по-настоящему обидеть друг друга. Ведь обе знали, что друг другу все же нужны. В коридоре они встретили Лиама, какой удивлённо округлил глаза, заметив Жозефину. Когда та ему улыбнулась, юноша совсем обомлел. — Клянусь, я бы влюбился в тебя, сестрица! — воскликнул он, взяв женщину за руку и галантно поцеловав тыльную сторону ее ладони. Жозефина зарделась. Она не привыкла к такому вниманию, однако в тот день оно было заслуженным и абсолютно искренним. Ее красотой восхищались другие, и восхищалась она сама. — Нет уж, Лиам, найди себе другую даму. Эта уже занята, — усмехнулась Лилит, поцеловав Жозефину в щеку. Втроём, взявшись под руки, они вошли в бальный зал. Селена знала, что этот день рождения Лиама будет особенным. Она договорится со своей совестью, чтобы помочь юноше создать новый шедевр. Тотспел не идеален, но его определенно есть, за что любить. Здесь у Селены наконец есть семья, и она сделает все, чтобы им было спокойно. Она будет злой, чтобы брат и сестра были хоть чуточку счастливее в этом мрачном безумном городе, главные сумасшедшие которого — они трое. Ну и что. Лучше на дне вместе, чем на вершине одной. Селена избрала свой путь. Может, не самый и правильный, но это именно ее путь, не навязанный кем-то, а ее личный. Ее не надо вести куда-то — она придет сама. Наконец она чувствует, что нашла свое пристанище. Пусть в своей же фантазии, но теперь именно это ее дом. С возвращением, Лилит.