made for each other

Комната постепенно наполняется холодом, проникающим сквозь щель в неплотно закрытом окне. Смена температуры, пусть и не столь резкая, заставляет Симона поежиться. Но вставать парень не спешит. Втайне продолжает наслаждаться теплом чужой руки, что вероятно всю ночь пролежала на собственной груди. Ощущать это кажется правильным. Он с затаившимся дыханием изучает ровную белую кожу, сине-зеленые сплетения вен, тянущиеся от предплечья к костяшкам — боится спугнуть момент. Натянув одеяло на плечи, он поворачивается к все ещё спящему Вилли, переключая внимание карих глаз. Его тёмные волосы аккуратно спадают на расслабленный лоб, а пушистые ресницы слегка подрагивают в предутреннем предвкушении. Тихий вздох покидает некогда мирно вздымающуюся грудь, и всего на мгновение он прикрывает веки: до чего же он красив. Симон любил просыпаться раньше и украдкой подсматривать за принцем, отпечатывая родные черты в отдельном уголке своего подсознания. Думалось, таким образом он становится ближе. Словно сейчас, по крупицам собирая очередной момент, состоящий из запаха их тел, оранжевого освещения комнаты, которая все еще хранила память ночи, и горячего дыхания на фоне общей прохлады, познает еще один секрет личной вселенной. «Сколько же девчонок были безответно в него влюблены», — думает Симон, останавливая взгляд на бледных губах. А он сейчас с ним, обычным парнем без особого статуса, лежит в кровати, обнимает его поперек талии, вкладывая свое сердце прямо в ладони, показывая, что кроме него, по венам которого все еще циркулирует ничем не примечательная красная кровь, никто не нужен. И от этих мыслей в груди разливается приятное тепло, что стремительно распространяется по всему организму. Симон не сдерживается, мягко улыбается, благодаря Бога за этот подарок, который он больше никогда не отпустит, никому не отдаст, закроет его в отдельной комнате и больше никому не покажет: не может снова его потерять. Хотя прятать парня от всех и не нужно. Вилли всегда сконцентрирован только на нем: его глазах, в коих себя нашел, его ангельском пении, в которое окончательно и бесповоротно влюбился, и этих волосах цвета смолы, что непослушными витками спадают на щенячьи глаза. Симон подвигается ближе, касаясь чужого носа своим, вновь улыбается, когда Вилли морщит аккуратный свой. Он так по-особенному, по-родному может улыбаться только ему, только в его присутствии. Именно кронпринц причина тому, что блестящие глаза Симона могли вмиг превращаться в узкие щелочки, а яблочки щек моментально окрашиваться в розовый. — Доброе утро, — не может оторвать взгляда от сонного принца. Сейчас его хочется сгрести в свои объятия, спрятать под одеялом, остаться вот так просто вдвоем, игнорируя абсолютно весь окружающий мир. Потому что их мир был в этой комнате, в них самих, в сердцах, бьющихся в унисон, во взгляде. — Доброе, — улыбается парень, заключая Симона в свои объятия. Размеренный стук сердца заполняет комнату, отдаваясь в ушах. — Как спалось? — Когда я с тобой, всегда хорошо, — аккуратно кладет голову на чужое плечо, заглядывая в глаза. Как же он сейчас счастлив. Симон упустил момент, когда для счастья ему перестали нужны быть хорошие оценки в школе, похвала мамы и пятничные встречи с друзьями, и стало достаточно одного «доброе утро» в начале дня. — Ты у меня такой красивый, — шепчет Вилли, оставляя поцелуй на кончике носа. Симон прикрывает глаза, нежно улыбаясь, после чего крепко обнимает Вильгельма, укладываясь на него сверху. Парни так и лежат кожа к коже, думая, что ближе уже быть нельзя. Они у друг друга в сердце, душе и мыслях: теснятся на узкой кровати, неуклюже сплетая конечности. Спокойствие — так бы описал Симон свое состояние рядом с Вилли. Момент, когда понимаешь, что комфортно настолько, что запредельно. Вилли нежно обнимает Симона за талию, не позволяя ему упасть с высокой кровати, и закрывает глаза, повинуясь дремотной неге. Комната же быстро погрузилась в тишину, единственным звуком, наполнявшим её, стало тихое дыхание и звук настенных часов, отсчитывающий каждую секунду вместе. Сон постепенно возвращался, а пасмурная погода не позволяла пробиться солнцу сквозь густые облака. Сегодня в школу можно не идти. Парни так и лежат друг на друге, внимая каждый вздох и подчиняясь размеренному ритму сердец. Вскоре и сам Симон закрывает потяжелевшие веки, растворяясь в объятиях того, для кого, кажется, и был создан.