Сахарная вата с привкусом специй

      Лань Чжань на вкус, как сахарная вата. Точнее, не он сам, конечно, Вэй Усянь людоедством не занимается – не его профиль, за таким – к Пурпурной Паучихе или Владыке Вэнь. Праведность – вот что сладко. Чистенькая, беленькая, чуть ли не ангельскими перышками покрытая душа Лань Ванцзи на вкус, как сахарная вата. Такой большой-большой необъятный ком белоснежной ваты, насаженный на стальной стержень. Стержень тот не погнуть и не сломать, хоть ты им об стенку со всей дури лупи, а сама вата липнет к волосам и одежде похлеще, чем сорняки в чистом поле или клещи в лесу. Вата дешевая, стоит три копейки в магазине и четыре – с уличных автоматов по праздникам, и на языке тает за считанные мгновения, оставляя после себя аж целое ничего, разве что чуточку морального удовлетворения. Зато и руки потом, и лицо по самые уши извазюканы в сладкой липкой карамели – греховности – которую никакими влажными салфетками не отмоешь. И одежду только в стирку выкидывать, потому что руками эту дрянь с себя не отчистишь, только больше карамельной грязи разведешь и руки придется мыть заново.       Вэй Усянь сладости терпеть не может. Сладости – это к Сюэ Яну, он за конфету, причем вполне обычную, шоколадную, душу продаст (отжатую накануне у какого-нибудь неудачника, естественно) и хвост сам себе отрубит, а Вэй Ину больше по вкусу жгучая острота. Ревность, страсть, зависть – в одном бокале, смешать до пенки бешенства и посыпать сычуаньским перцем. Сладкая вата праведности ему даром не сдалась, но Ванцзи… Ванцзи особенный.       У него внутри стального стрежня целый фонтан подавляемых чувств и эмоций, вкусных-вкусных, Усянь чувствует их пикантный запашок даже сквозь сводящую зубы сладость. И он идет на запах, облизывается жадно, примеривается, пристраивается, готовится запустить когти глубоко-глубоко в душу своей новой любимой конфетки, и чуть ли не пищит от нетерпения вкусить, подчинить, влюбить в себя и насладиться остротой порочностью, надежно скрытой под карамельной праведностью.       Ванцзи весь такой в беленьком костюмчике, хорошенький, красивенький, прилежненький, мальчик-отличник, мальчик-нефрит, мальчик-ангелочек, глаз не оторвать. Всегда на слуху, как главное воплощение идеала. Всегда первый, всегда лучший, всегда пример для подражания – Усяня ведет от этой лживости так, что слюни текут и ноги подкашиваются.       Вероятно, он даже немножечко влюблен. Совсем чуть-чуть, на полшишечки – ровно настолько, чтобы, играя во взаимность, не только получать, но и дарить удовольствие. Это, на самом деле, просто – Ванцзи даже не сопротивляется, послушно падая в его объятия (сети, омут, ловушку) под протестующие вопли своего дядюшки и ободряющие – старшего брата (который, вообще-то, душу свою уже пару лет как отдал Мэн Яо – Усянь этот лисий почерк сослепу узнает, проклятый хули-цзин едва ли не на лоб метку своим любимчикам ставит, дабы чужаки не зарились).       Хорошие мальчики любят плохих девочек.       Вэй Ин, правда, ни разу не девочка, но ведь и Лань Чжань не настолько хороший, каким выставляет себя на публике и перед зеркалом. Так что, все честно. Все правильно – плохой мальчик на крючке хорошего, правильного, а главное, ответственного демона, который свое дело доведет до конца и радость свою златоглазую никому-никому не отдаст. Самому мало.       Официально познакомились они в университете – куда, вообще-то, нормально поступал и ходил только Ванцзи, а Вэй Усянь всплыл из ниоткуда в середине семестра, похлопал огромными серыми глазищами в сторону преподавателя, заявил, что он болел, и бухнулся на соседний от Ванцзи стул. Конечно же, совершенно случайно оказавшийся свободным. Преподавателю, внезапно для себя действительно обнаружившему имя Вэй Ина в списках студентов, оставалось только смириться.       Лань Чжань смиряться с нарушителем благостного спокойствия решительно отказался, совершенно невежливо проигнорировав протянутую для рукопожатия ладонь и флегматично бросив «Убожество». Вэй Ин дико умилился и воспринял ругательство, как изысканный комплимент.       В дальнейшем Вэй Усянь удостаивался в свою сторону «убожество», «запрещено» и, вишенкой на торте, «крайнее убожество» регулярно, с периодичностью пару раз на день, чему каждый раз радовался и чуть ли в ладоши не хлопал – а Лань Чжань пламенел ушами, отворачивался, уходил восвояси, но Усяня упорно не прогонял, бесстрастным взглядом выискивая его в толпе и неизменно оказываясь рядом.       При всей своей праведности, Ванцзи греховен, как не каждая портовая блядь, и Вэй Ин, с ума сходящий от с каждым днем усиливающегося аромата специй, не может не предвкушать, как греховность этого юнца выступит на первый план, расцветет ярко-алым цветком поверх белых карамельных нитей, впитается в его клыки, обожжет его глотку. Как потухнет добровольно врученная ему в руки грешная душа. Как вспыхнет осознанием безразличный взгляд и насколько сладким будет жаркое послевкусие его любви. Но Вэй Усянь держится – с трудом, но пока еще держится. Он не хочет превращать изысканное блюдо в дешевый фастфуд, и ради острого триумфа не против подождать несколько лет. Главное, чтобы результат был вкусным, а в этом Вэй Ин уверен, как в самом себе.       Вскоре после знакомства Лань Чжань начал Вэй Усяня подкармливать – то булочку к чаю купит, то сам чай, то комплексный обед принесет и поставит под носом картинно-ошалевшего Вэй Ина. Он, конечно, отнекивался, категорически запрещал и даже пару раз «отстаивал» свое право купить Ванцзи ответное угощение, но на самом деле довольно щурился и прятал под ресницами жадный блеск покрасневших глаз. Несколько сказанных невпопад фраз, чуть натянутая в нужный момент улыбка, неловкий жест и прикушенная в нерешительности губа – и вот Ванцзи уже считает, что у семьи Вэй Ина проблемы с финансами. А ему совсем несложно купить для друга обед, ведь у него-то денег предостаточно.       Потом он начнет думать, что это не у семьи Вэй Ина проблемы с деньгами, а у Вэй Ина проблемы с семьей, но для данного этапа пока еще рановато, так что Вэй Усянь даже не спешит свою радость со своей шебутной семейкой знакомить, ограничиваясь рассказами о строгости приемной матери, божественной святости старшей сестры и вечной озлобленности младшего брата.       Однажды, по классике жанра, Лань Чжань спас Усяня от хулиганов (души несчастных малолетних преступников они с Вэнь Чао, предводителем шайки, поделили поровну, потому что Усяню наглости не занимать, а так-то он должен был разве что пинок под зад от А-Чао получить, за несанкционированное пакостничество на чужой территории), и весь последующий вечер они обрабатывали друг-другу раны. Ванцзи, что не удивительно, молча, с каменным спокойствием выслушивая трескотню и возмущения аж вибрирующего от картинного негодования Вэй Ина. Тогда же они в первый раз поцеловались – Усянь потом полночи смаковал приторную сладость обманчивой праведности, за которой прятались грехи гнева и излишнего собственничества, приправленные легким налетом проснувшейся от поцелуев похоти. Ванцзи герой, Ванцзи ринулся на помощь своему уже-не-другу, но чувством справедливости там пахло лишь отдаленно, никак не влияя на общий восхитительно-острый аромат. Ванцзи спасал не безликую жертву, Ванцзи спасал конкретно Усяня – и думал о том, что никто не смеет к нему прикасаться. Ни враги, ни друзья, ни семья, никто в этом грешном мире.       Лишь он.       И дальше, с осознанием Ванцзи собственных чувств, вся ситуация весело покатилась в Преисподнюю под задорное гиканье соскучившегося по родному дому Усяня, наслаждающегося видом тающей сахарной ваты и обнажающегося стального стержня со вкусной пряной сердцевиной.       Знакомство с друзьями, прогулки по клубам – когда в одиночку, когда нет. Достаточно показать, что Ванцзи для Усяня не центр мироздания, как у того просыпается жадность. И в новеньком навороченном смартфоне, подаренном Лань Чжанем на замену «случайно» раздолбанного старого, совершенно ожидаемо обнаруживается прошитая программа-следилка с функцией отслеживания геолокации и дублирования информации со всех возможных мессенджеров. Вэй Ин из принципа кидает на номер Цзян Чэна миллион и одну картинку горных козлов (красивых таких, рогатых, прям как А-Чэн в своем истинном рогато-хвостатом обличии), забивая тем самым память сразу трех телефонов. И лишая А-Чэна человеческого средства связи, потому что кое-кто немного психанул и явился из соседней комнаты бить «пернатому долбоклюю» морду. В процессе мордобоя материальный мир немного пострадал, на счастье, не задев подарок Лань Чжаня, а невовремя вернувшаяся с охоты Мадам Юй пригрозила обоим тяжелыми телесными и пришлось угомониться. Даром, что оба давно уже не дети и вместе живут только потому, что Паучихе нравится строить из себя вдову с тремя детьми. Яньли, правда, предпочла семейному особняку гнездо своего Павлина, но ее понять можно. Усянь ребенка, маленького вредину А-Лина, А-Чэну бы не доверил. И А-Чэн Усяню, будем честны, тоже. К тому же, А-Ли, как и они все, хочет вкусно кушать, а у Цзиней она почти купается в своем любимом медовом псевдо-семейном счастье.       Как бы то ни было, телефон с прослушкой – та еще занимательная игрушка, добавляющая новые правила и сложности. Например, телепортироваться приходилось осторожнее, чем раньше, и тщательно следить за тем, чтобы случайно не утащить хрупкий смартфон за собой в Диюй – Лань Чжань шутку вряд ли поймет. А все остальное – дело техники. Медленно, но верно сокращать время на «клубы» и «друзей», больше времени уделять Ванцзи. Позволять ему покупать (а в последствии – лично готовить) себе еду, подвозить из «дома» в универ и с универа «домой», не забывать писать «Спокойной ночи» с кучей любовных смайликов и рассказывать Не Хуайсану, забавному одногруппнику, чью природу Усянь так и не смог разгадать, хотя был на сто процентов уверен, что Не-сюн смертный до мозга костей, какой же Лань Чжань горячий. И кидать Чэн-Чэну мемы про козлов, конечно, взамен получая угрозы переломать ноги и нафаршировать перьями. И мемы про куриц, потому что А-Чэн, очевидно, козел. Рогатый. Еще можно было кидать А-Ли красивые картинки с цветочками и котиками – в общем, забивать телефон Лань Чжаня гигабайтами картинок со всей щедростью несуществующей демонической души.       Чем больше проходит времени, тем больше на Ванцзи давят извне. Статус семьи, строгое воспитание, нормы поведения, закостенелость общества – абсолютно все выступает против его развивающихся отношений с Вэй Ином, и сражаться против всех одновременно, доказывая при этом чистоту помыслов и праведность своих поступков, стоит немалых усилий. И Усяню так нравится снимать всю эту сладкую грязь слой за слоем, обнажая из-под карамели перец – зачем тебе мнение общества, если оно само не так чисто, как ты? Разве могут они тебя осуждать, когда сами еще хуже? Разве не главное – быть счастливым? Разве ты делаешь что-то неправильное? Нечестивое? Греховное? Усянь с удовольствием пачкает руки в сладких нитях, облизывает приторные губы, сцеловывает целые клочья сахарной ваты – и нашептывает на ухо лишь то, что Лань Чжань жаждет от него услышать.       Возлежать с демоническим отродьем само по себе грех, так что Ванцзи в любом случае уже утрачен для ангельского царства, и Вэй Ин может себе позволить расслабиться и получать удовольствие. Медленно, плавно, жарко-сладко-остро, на грани отвращения к сладкому и любви к пряному.       Закономерный промежуточный итог – они с Ванцзи съезжаются. В квартиру Ванцзи, конечно же, потому что Вэй Усянь не может позволить себе даже комнату арендовать, не то, что квартиру купить. Предполагается, что оплату Лань Чжань взымать будет каждый день. Возможно, даже не по разу, но там как дело пойдет… Выгодные, в общем, условия, обернутые в яркий фантик романтики. Лань Чжань получал эксклюзивное право практически полностью контролировать жизнь Вэй Ина, включая количество сна и качество используемого шампуня. А Вэй Ин получал… ну, если отбросить очевидную выгоду, ради которой все эти пляски в принципе затевались, он получал здоровое питание, нормализацию ритмов сна, лечебный массаж вечно затекающей спины (человеческое тело ужасно неприспособленно под спрятанные в подпространстве крылья) и побаливающую от любовных утех задницу. Так что да, условия определенно выгодные.       Во время переезда Ванцзи в очередной раз становится невольным свидетелем близкородственной ссоры (Цзян Чэн не может говорить тихо, спокойно и без гнева – он всегда орет, предъявляет претензии и кого-то в чем-то обвиняет, заставляя себя ненавидеть и набрасываться с кулаками) и терпение его, старательно расшатанное Усянем и окончательно доломанное Цзян Чэном, таки лопнуло – с отчетливым скрежетом стального стержня и маленьким фонтанчиком специй поверх обкоцанного кома ваты. Зло пихнув А-Чэна в плечо, Ванцзи с таким решительным видом загородил от него Вэй Ина, что тот уж было испугался, что младший братец за два притопа-три прихлопа увел у него так старательно подготавливаемую к употреблению душу. Но Чэн-Чэн, для которого неприязнь Ванцзи не больше, чем легкий аперитив, до крайностей решил не доводить и отчалил восвояси, изображая из себя оскорбленную невинность и оставляя Лань Чжаня в тихом бешенстве сжимать кулаки с таким видом, будто свернуть Цзян Чэну шею – его заветная мечта.       Типичное желание при общении с этим козлом, в общем-то, Чэн-Чэн умудряется даже ангелов выбешивать до попыток себя придушить, что уж об обычных смертных говорить.       А дальше они с Лань Чжанем просто живут. Учатся, работают (Вэй Ин развлечения ради действительно подрабатывает художником-иллюстратором и делает вид, будто понятия не имеет, что Лань Чжань знает пароли от всех его учетных записей и систематически их инспектирует на предмет неудовлетворительных действий и разговоров), спят, посещают семейные ужины в клане Лань (семью Цзян Лань Чжань обвиняет в плохом отношении к Вэй Ину, а потому «мягко» запрещает к ним ходить и вообще как-либо контактировать. Мемы с козлами приходится отправлять тайком, через другой телефон, а с Пурпурной Паучихой пересекаться только на банкетах Владыки Вэнь, пропускать которые Вэй Ин права не имеет). Лань Цижэнь все так же против их отношений – уже который год твердит одно и то же. Что Усянь Ванцзи не пара, недостоин, грешен, и вообще бесстыдник. Мозги у мужика имеются, правда, не очень много – племянника все равно упустил. Обоих, если уж на то пошло.       «Вэй Ин хороший», говорит Ванцзи. «Он лучше, чем ты считаешь», уверяет Ванцзи. «Ты неправ», пытается доказать Ванцзи, все больше отдаляясь от семьи и подпуская к себе только брата, который, из лучших, конечно, побуждений, лишь глубже заталкивает его в бездонный омут греха.       Свою душу Лань Чжань вручает Вэй Ину в комплекте с обручальным кольцом. Демон довольно клекочет, отвечая заветное «Да».       ...а на следующее утро о его существовании в жизни Ванцзи напоминает только одинокое черно-красное перо на кухонном столе.