Гори, Москва!

Гори свечой, Москва, как летний дым горька твоя любовь. ©

В детстве Демьяну очень нравилась сцена разрушения Москвы в «Дневном Дозоре», но он, конечно же, никогда не планировал увидеть её претворённой в жизнь. Да ещё и собственными руками. Сейчас его город плачет, хнычет, бьётся в предсмертной агонии. Как кожа после ожога, вздымается плитка, вздыбливается асфальт. Горят дома и кричат напуганные, загнанные в угол люди. Река бурлит адским огнём, выходя из берегов. Осыпается стекло небоскрёбов и трескаются стены исторических зданий, переживших, казалось, уже все человеческие трагедии. Он бредёт по родному Чертанову и внезапно осознаёт, что любил этот город. Таким, какой он был: красивым и уродливым, тщеславным и жадным, безразличным и жестоким. Он вспоминает мороженое из ГУМа, первый поцелуй с Галей на набережной Москвы, толкотню в метро, конфетные маковки Измайловского кремля, хипстеров в Парке Горького. И это всё он уничтожил. Своим гневом, своей скорбью, своей гордыней. Уже поздно сожалеть, да он и не сожалеет, но в груди будто чем-то ковыряет больненько. Он возвращается туда, где всё началось. Церковь уже горит, но пока серьёзно не пострадала. Иконы молча умоляют остановиться. Прямо у дверей разлилась, растрескалась лампада. Полыхает балка под сводом. И Демьян думает о том, что отсюда нужна было начать — сжечь всё это к чёртовой матери, испепелить, чтобы в груди так не жгло. Видя знакомую фигуру, Демьян понимает — Петя пришёл сюда умирать. Здесь его дом, хоть его и отлучили. Но какое это теперь имеет значение? На этой земле больше нет Бога. Даже до такого твердолобого должно было дойти. Петя подходит ближе, и в лице его такое принятие, что хочет по этому лицу зарядить кулаком. Демьян не может спасти мир, но может помочь одному человеку. Напоследок. Он берёт Петино лицо в руки и просто исцеляет: возвращает на место язык, убирает всю боль, все страдания. Он хочет поговорить. О чём угодно: о последнем увиденном фильме, о погоде, о том, чем сетап отличается от панчлайна. — Ты можешь это остановить, — первым делом говорит Петя. И Демьян злится — он хотел услышать совсем не это. Он не может это остановить, не хочет. Он так чертовски устал. Он хочет только отдохнуть. Хочет, чтобы всё было как раньше: утомительные смены, невыносимые родственники. Галя. Когда на своём пути он умудрился про неё забыть? Петя гладит его по волосам, пропахшим дымом, и целует в макушку. Прощает, отпускает, отмаливает. Демьян смеётся. Это правда смешно: бывший священник успокаивает Антихриста перед концом света. В Библии такого не было точно, хоть он и не читал её никогда. Он и крестился-то потому, что Галя предложила. Но Гали больше нет, а он, кассир из чертановской «Корзиночки», устроил апокалипсис и обрёк на смерть миллиарды людей. Очень библейская история. — Ты боишься? — спрашивает Демьян. Ему хочется, чтобы все боялись, потому что он сам в ужасе. — Очень, — шепчет ему в ухо Петя и гладит по лопаткам. — Правильно, бойся. Не надо было душить меня в коридоре. С потолка наконец-то падает горящая балка, освещая их лица оранжевым, и Петя отшатывается в сторону. Он начинает объяснять, и Демьян слушает, как будто это действительно важно. — Сатана принял твоё обличие. Он позвал, и я пошёл. — Качает головой, ему действительно жаль. — Как последний дурак. У меня ведь был шанс. — Не было у тебя никакого шанса. Это не он, это всё я. Петя молчит, опустив взгляд. Демьян снова начинает злиться. Что, он недостаточно хорош, недостаточно плох? Почему в нём вечно сомневаются? — Что, думаешь гордыня? О, я бы хотел, чтобы это было так. — Я думаю, что ты запутался. Демьян чувствует приступ ярости, и глаза икон начинают кровоточить. Плачет Богородица, плачет Иисус, плачут мужики, чьих имён Демьян не знает. Все рыдают по утраченному миру. — Да какой от тебя вообще прок! Что ты можешь предложить, кроме любви своей?! Петя дёргается весь и в неуверенном порыве хватает лицо Демьяна двумя руками, как раньше держал его Демьян в этой же самой церкви. Кажется, что Петя тоже сейчас заплачет кровью, как лик какого-нибудь великомученика. А что? Он уже потерял язык в битве с Сатаной. — Ты прав, у меня нет ничего, кроме любви. Но Демьян, её так много, если бы ты позволил… — Ради любви я уничтожил весь мир, — выдыхает Демьян Пете в губы. В гробу он эту любовь видел. И ведь правда видел. — Так воскреси его. Ради неё же. — А зачем? Ну давай, докажи мне, что этот мир заслуживает спасения. Демьян думает, что сейчас начнётся какая-то пошлость про Галю. Он даже может представить, что Петя его засосёт из последних сил. И он не был бы так уж и против. Уж теперь-то можно позволить себе все. — А он не заслуживает, — внезапно отвечает Петя, в бессилии выпуская его лицо из своих рук. — Я не пытаюсь спасти мир, я хочу спасти тебя. Демьян качает головой. — Ты в курсе, что ты самый худший священник? Петя глухо усмехается. Его лицо простреливает мукой, но он отшучивается. — Да, я уже слышал, меня уволили недавно, кстати. Может, слышал?.. Удивительно, но у вас с РПЦ на этот счёт одно мнение. — Они говноеды, — искренне говорит Демьян. Он правда так считает. Уж он-то хотел бы видеть Петю своим служителем, своим проповедником. Своим. — Ну я бы не стал так… — Они говноеды, Петь. — Да, хорошо, ты прав. — Но знаешь что, я мог бы сделать тебя своим апостолом, вручить тебе ключи от Ада или как там всё это будет устроено дальше. Петя снова молчит. Демьян понимает — это разговор с террористом, который взял в заложники весь мир. Он сам так себя чувствовал в «Корзиночке», когда пытался предотвратить трагедию. Но он не смог. И Петя не сможет. Падает ещё одна балка, совсем близко. И они оседают на пол, чтобы закрыться от искр. Дерево, сгорая, трещит. И пахнет так же, как тогда, когда Демьян чуть не задохнулся в подвале. Почему он тогда не умер? Зачем Петя его спас? — Прошу… — Ты серьёзно предлагаешь мне остановить апокалипсис только потому, что ты меня полюбил? — Да, — покорно отвечает Петя, опустив голову, как на исповеди. Заходится кашлем, хватаясь за горло. — Ну ты и дурак. Ну остановлю я всё это каким-то образом, и что? Мы будем счастливы, по-твоему? Нам дадут быть счастливыми? А я устрою всё так, как мы захотим. — И кем я буду? — так горько он это спрашивает, что на языке начинает горчить от дыма. — Одной из наложниц Антихриста? — Будешь тем, кем сам захочешь быть. Без каких-либо нелепых ограничений. — Я хочу быть священником, Демьян. Это не изменилось. — Даже после всего этого? — Особенно после всего. — Красные и слезящиеся от дыма глаза Пети сияют ярче солнца, и только нимб почему-то над головой не загорается. — Я раньше от любой драки бежал, сверкая пятками, а, встретив тебя, с одним телефоном против Сатаны пошёл. Во мне столько сил появилось. Демьян ложится на пол, потому что его всего ломает, суставы выкручивает, как будто у него температура сорок. Он замечает, что огонь в церкви отступает, успокаивается. — Бля-ядь, — стонет он. — Почему я сомневаюсь?! Я не должен сомневаться. — Потому что ты — хоро… — начинает Петя, но снова заходится кашлем и, не договорив, заваливается на бок, уплывает в обморок от нехватки кислорода. Огонь возвращается, вспыхивают иконы. Демьян остаётся с горящим городом один на один. У него есть свобода воли. На всё воля божья? Нет, на всё его, Демьяна, воля. Он может восстановить Москву по памяти, на ощупь: любимую кофейню, брусчатку Красной Площади, туристов на Арбате, трамвайные пути, торговый центр на соседней улице, репеллент под подошвами, перегоревший фонарь во дворе, разбитое зеркало в лифте. А церковь он всё же сожжёт, только человека прежде вытащит из огня. Да и вообще, подправит некоторые вещи. На свой вкус. Богу для чуда творения потребовалось шесть дней. Демьян управится, пока догорает храм.