Предсказанное

А когда-то здесь было громко. Даже не так: шумно. Ярко. Громогласно. Теперь же… Удел любых развалин — тишина. Сяцзы поправляет непривычно давящий после стольких лет ремень футляра и входит, склоняя голову в приветствии. Под ногами хрустят обломки: камень, дерево, стекло. Разноцветные плитки дорожки затёрлись, раскололись, поросли травой. Стены — перекошенное полотно сломанных планов. Это место было построено на века; Сяцзы помнит его живым, полным людей и споров, знакомого стука гадальных костей и шуршания старых текстов. Это место было построено на века, но массив мастеров фэншуй надёжно обратил его в то, чем предсказано стать всему: пыль, пепел, ничто. Вот они, развалины старого замка, руины былого величия. Вот он, последний из призраков, помнящих прежнее. Старое поместье Ци безмолвно и мертво. Сколько же лет здесь не было визитёров? Может, все сто? Он не уверен, что даже всеизвестный Ба Е был здесь: доктрина сокрытия пошла в ход ещё до его отца. Конечно, талант отсутствием знаний не перекроешь. Наверно, Ба Е видел это место. Видел, но не приходил, уважая мудрость запрета. И был прав: ещё бы умер раньше необходимого, чего доброго. Сяцзы — первый и единственный, кто пришёл сюда. Кто мог прийти. Его учили тогда, и как бы он не открещивался от связей с Ци, нарушить обещание учителю и не прийти последним, чтобы попрощаться, он не может. Как минимум потому, что учитель — зараза хитрая. Мог и не умереть совсем. Ещё вернётся в гробнице какой-нибудь призрачной тварью и откусит голову. Ну, оно ему надо? Сяцзы совсем не сентиментален. Просто это обещание, ясно? Он добирается до памятной беседки — точнее, того, что когда-то было беседкой. Теперь это просто остатки черепицы, обломанные пеньки несущих столбиков да заклятый ради шутки на вечность бумажный фонарик — как там звали его владельца… Сяцзы подбирает шуршащее тело из непотускневшей бумаги, стряхивает небрежно рукавом серую пыльную грязь и слой засохших листьев, пока не обнажится хоть чуть-чуть настоящая зелень поделки. Можно было бы зажечь: ночь, скрипка и болотный огонь фонаря — что ещё нужно для атмосферы. Самое то, чтобы добавить ещё одну легенду этим местам! Сяцзы ставит фонарик на покосившуюся гниль деревянного остова и не зажигает. Он сбрасывает футляр с плеч и открывает. Проводит по скрипке скучающее, изучает кончиками пальцев, как настоящий слепой. Дешёвая, простенькая, чудом на барахолке урванная в последнем городишке по пути. Немного сломанная и расстроенная, потёртая, битая. С ароматом кофе из придорожных забегаловок и усталой, выдохшейся канифоли. Скрипка на один раз. Не его. Скрипка совсем как он. — Привет, уважаемые. — усмехается он, принимая верную позицию. — Последний концерт по случаю воссоединения семьи заказывали? Не беспокойся, шифу, обойдусь без танцев на твоей могиле. Только скрипка, как вы и учили. Он начинает играть. Скрипка стонет протяжно, заходится в насмешливом хохоте, хрипит до истерики. Скрипка разваливается на ходу, воет, разбитая временем, рыдает надсаженным голосом, как плакальщица на похоронах. Сяцзы правит её скулёж уверенной рукой, доигрывает, не глядя, не жалея и не думая — воздавая должное, как сказал бы кое-кто. Кое-кто, кого быть здесь не должно, но чьи шаги за криками скрипки он различает. Скрипка падает на землю, немая и равнодушная, мёртвая, как все Ци. — Скажи на милость, как ты сюда попал? — вздыхает Сяцзы, не оборачиваясь. Ну правда. Как? Мало того, что сейчас ночь, а барьеров здесь немерено: блуждать хоть до конца света можно. Так половина ещё и на кровь завязана. Простым следованием за Сяцзы не пройдёшь. Ему-то что, когда на воспитание брали, побратали со всеми сверстниками. Но Сяо Хуа абсолютный, совершенный, гарантированный Се по крови. Может, ещё на какую-то сотую часть У — роднились часто, в конце концов. Главное, что не Ци. — Пешком. Следом. Вставил тебе чип на прошлой неделе. Сделал компас из крови, как в дорамах про цзянху. Какой вариант лучше звучит? Сяо Хуа подходит ближе, останавливается вровень, близко-близко, касаясь плечом. Ослепительно белый в своей походной одежде, восхитительно живой и тёплый среди тишины. — Здесь мило. — подытоживает, оглядываясь по сторонам, будто и в правду что-то видит. — Было когда-то. — лениво соглашается Сяцзы, прислоняясь к подставленному плечу в ответ. Немного неудобно, потому что Сяо Хуа всё же ниже, зато сразу бодрит и прогоняет набежавшие тучи меланхолии. — Мне нравится вариант с компасом. Свежо для наших времён, а по сути нестареющая классика. Сяо Хуа хмыкает позабавленно. Шуршит ветровка; Се Юйчень встаёт надёжнее, распределяя давящий вес Сяцзы удобнее, ловит ладонь в свою. Переплетает пальцы, игнорируя бездействие, сжимает, не позволяя отстраниться. Властный, как всегда. Сяцзы разрешает: ему интересно. Сяо Хуа — человек-неожиданность, логичная, но непредсказуемая, и Сяцзы может придумать его появление здесь, в забытом всеми месте, но не то, чего он хочет. — Здравствуйте. — вежливо начинает Сяо Хуа, крепче сдавливая захваченное. — Мы не знакомы, но вы наверняка меня знаете. Видели в судьбе этого дуралея. Моё имя Се Юйчень, партнёр Хэй Сяцзы. Спасибо, что позволили войти. Сяо Хуа не кланяется глубоко, как принято: лишь склоняет голову. Но жест этот настолько медленный и церемониальный, что ощущается световой вспышкой — Се Юйчень, глава Се, искренен, и формулировки использует старинные, из тех, которыми даже за жизнь не благодарят. Перед мертвецами, перед пустотой, перед чужими и неизвестными. Сяцзы перебивает, выпрямляется, подброшенный неловкостью: — Сяо Хуа, это просто развалины поместья. Не кладбище и не могила. Не… Что же, ему затыкают рот. Ещё и фыркают, возведя глаза к небу. — Вполне себе гробница. Гробница устаревшей стратегии. Не мешай знакомиться с родичами, Сяцзы. И только попробуй сказать, что ты не Ци, ясно? Завещание Ци Цю мы оба видели. Да и тут ты не пробегом оказался. И вот как с ним спорить? Уверенный в своей правоте Сяо Хуа хуже тысячелетнего цзунцзы. А ещё говорят, что цветы — хрупкие создания: Сяцзы с каждым годом в обратном убеждается. Что вьюнки на стенах особняка Се, что сам Сяо Хуа — удавку плести можно, со стальным тросом по прочности поспорит. Вот учитель в том мире рад будет. За благословением пришли, всё по правилам, по традициям, ещё и любимый ученичок стоит, едва ли не полыхая. А ведь обещали Сяцзы, что найдётся как-нибудь язва, что его заткнёт и переехидничает, что никто, кроме такой же колючки, за него не выйдет… Накаркали. Напредсказывали. Занятый мысленными вздохами и старающийся не вслушиваться, — вот ещё, не будет он доставлять призракам радость реакцией! — Сяцзы пропускает часть речи. Впрочем, он вполне уверен, что может воспроизвести её до последней интонации, если захочет, да Сяо Хуа повторит, наверно, если попросить; другое дело, что делать этого не стоит — странно. Слишком. — …обещаю не оставлять его в темноте. Пожалуйста, благословите. В этот раз Сяо Хуа осмеливается на полноценный поклон, поясной, утягивая Сяцзы за собой. Спасибо, что не три. Три самооценка Сяцзы бы не перенесла — он же не девушка, наивная и влюблённая, чтобы так у предков вымаливали! К счастью, чувство меры у Сяо Хуа присутствует. И милосердие определённое. И… Кого он обманывает. Сяцзы тихо рад, что он здесь не один. В одиночку находиться в старом поместье — всё равно что хоронить себя, развалину прежних лет, вместе с разрушенным замком чудес фэншуя. — Поджигать спичками будем, или ритуалы против зажигалок предубеждения не имеют? — деловито интересуется Сяо Хуа, выпрямляясь. Голос ровный, взгляд спокойный, настроение рабочее — если бы не осторожное поглаживание ладони, поддерживающее, почти нежное, можно было бы принять за эксперта на работе. Сяцзы усмехается. — Зажигалкой будет в самый раз. Шифу сказал бы: «спасибо, что не взрывчаткой». Скрипка вспыхивает, как промасленная бумага. Наполняет рухнувшие стены отблесками ушедших теней, забытыми голосами в треске искр, чадит, наполняя лёгкие скорбным едким дымом. Сяцзы закрывает глаза и хватает его ртом, как утопающий, глубоко, до самой сути — и выдыхает, чувствуя, как чужая печаль спадает с плеч. Выдыхает. Выпрямляется. Забывает, кем был, вспоминая, кто есть. Оживает снова под внимательным взглядом Сяо Хуа. — Идём домой? Получается синхронно. Сяцзы откидывает голову назад и хохочет, чувствуя, как окончательно хоронит ненужное в могиле старых развалин; слышит, как давит смешки Сяо Хуа, и улыбается шире. — Идём. — соглашаются снова в унисон. За спиной остаётся догорающая память. На руинах ушедшего, у нетронутого временем изумрудного фонаря шелестит листами упрямый юный вьюнок. Сяцзы держит за руку настоящее и не собирается выбирать.