— Негоже это — ищейке так глупо умирать, — лисья улыбка, очерчивающая полукруг. Похожая на полумесяц, на букву С, на погибель Тэтте Суэхиро. — Поднимайся, я не хочу тащить тебя до штаба.
Тошнота подступает к горлу, но Тэтте, перебарывая отвращение, запивает эту мерзость из рвоты и медикаментов водой. Тошнить не перестаёт, ноги всё ещё почти не ощущаются, а руки не перестают дрожать.— Если хочешь умереть — пожалуйста. Я не буду тебя спасать, Тэтте. Просто сделай это так, чтобы я не узнал.
Тэтте знает, что он хотел сказать ещë. С тонких губ не слетело "Я устал от того, что все, кого я люблю умирают", не было произнесено и слов беспокойства, которые почти не играли никакой роли, но дрожащие руки, зашивающие очередное ранение Тэтте, испачканные в мази пальцы, искусанные от страха губы — всë это всегда значило больше, чем слова, которые они не могли себе позволить. Тэтте смотрит на алтарь с фотографией, но Дзëно (о, ирония) в ответ на него не смотрит. Тэтте хочет спросить у него так много, но он ещё не поехал головой настолько, чтобы разговаривать с фотографией. Чёрной ленточки на ней нет, как и нет ранений на лице Дзëно. На ней он расслабленно поворачивает голову навстречу прохладному вечернему воздуху, и, радостно смеясь с очередной глупости Тэтте, поправляет кривой венок из васильков и ромашек. Жуки залезают на коробки с таблетками, высохшие листья шаффлеры падают на пол, Тэтте вздыхает и отворачивается, не в силах больше смотреть-смотреть-смотреть. Домашний телефон громко оповещает о вызове (Тэтте чертыхается и непроизвольно заглядывается на часы — девять двадцать три). Голос из динамика неразборчивый, полный помех и неясных слов. Тэтте просит повторить. — Приезжай на опознание. *** Одиннадцать пятьдесят четыре. Тэтте делает глубокий вдох, прислушивается к собственному сердцебиению (с того дня сбившемуся и беспокойному) и выдыхает навстречу ветру. Он не особо осознаёт, дрожит ли от холода или страха, но думать об этом хочется даже меньше, чем заходить в морг, где его уже ждут. Тэтте предъявляет пропуск, хотя, кажется, смысла в этом уже нет — местные рабочие видят его так часто, что уже даже не спрашивают, кого он ищет. Интересно, а будет ли его кто-то так же искать? Будет ли кто-то так же волноваться и ездить по моргам и больницам в поисках парня с лепестками сакуры под левым глазом? Тэтте печально улыбается — конечно нет. Тэруко слишком занята работой, у Тачихары новая жизнь, Фукучи мëртв, а Дзëно... Дзëно ещë самого надо найти, чем Тэтте и занимается последний год. "Год, три месяца, двадцать дней", — поправляет себя Тэтте и опирается на прохладную стену. Ему стоило воспользоваться лифтом, потому что лишние движения слишком сильно сказываются на его ослабших ногах, но он был готов к тахикардии, к острой боли в икрах, к лёгкому головокружению.— Ты, и сильнейший в отряде? О, не смеши меня, роль клоуна тебе совсем не идëт, — Дзëно фыркнул и, отвернувшись, продолжил невнятно о чём-то бормотать. Тэтте не знал откуда было это глупое соперничество за звание сильнейшего, но, видимо, Дзëно просто был таким человеком, который не нуждался ни в чëм, кроме первого места, кроме звания лучшего. И Тэтте, почему-то, почти серьёзно старался соперничать с ним, чтобы задеть эту глупую, ничтожную гордость.
Ну что, доволен теперь? Тэтте хмыкает и заходит в комнату. Здесь не до веселья и не до бессмысленных воспоминаний, которые уже не имеют смысла. — Я уж думал, что не дождусь, — громко шепчет Юки(Тэтте ступорится, пересчитывая родинки на его лице, но их всë ещё семь, как и обычно, так что он сам не понимает, почему каждую встречу продолжает их считать) и отходит в сторону, пропуская Тэтте поближе к телу.— Сколько на тебя можно повесить статей за одни только убийства, а, Тэтте-Сан? — очередная улыбка. Дзëно скинул перчатку в сторону и израненными пальцами дотронулся до кровавого пятна на лице Тэтте. Касания Дзëно в тот момент были похожи на разгоряченный металл, но Тэтте лишь стиснул зубы, не позволяя себе его оттолкнуть. — Хотя, скорее уж, вешать будут тебя.
И Дзëно был прав. Он был так же испачкан чужой кровью, так же травмирован, так же обречен на существование государственной собачки. Их, ищеек, только попроси — они и полают, и лапу дадут, и загрызут кого угодно. И Тэтте, наверное, просто очень устал за те девять лет работы на государство, вот и всё. Устал от крови, устал от собственной беспомощности перед этим миром, устал от грязи и лёгких касаний после каждой миссии.— Прекрати мучать себя! — кричала Тэруко, пытаясь затащить Тэтте обратно в палату. — Нельзя тебе, слышишь? Никаких нагрузок на организм, ты и так почти труп, не так движешься — и ручки с ножками поотпадают.
За год существования как "выживший в бойне аэропорта" он устал от мёртвых беловолосых мальчишек, даже близко не похожих на Дзëно. Это хуже любой боли, которой его подвергали правительственные инженеры, хуже осознания гниения собственных конечностей, хуже ада, который он видел в тот день. — Не он, да? И Тэтте, тяжело вздохнув, пытается найти подходящих слов, но их в голове оказывается слишком много и слишком мало одновременно. Нет просто такого слова, которым Тэтте может ответить. Это не он, и я рад, потому что есть шанс, что он жив. Это не он, и я всё ещё не могу смириться с тем, что спустя столько времени о нём нет никакой информации. У меня опускаются руки. — Нет, — хмыкает. — Не он. *** Четыре четыре. Тэтте, тяжело дыша, хватается за голову. Он не может плакать, не может кричать и скулеть, не может смотреть на фотографии на стенах.— Даже не знаю, как нам такого идеального человека найти, — Юки хихикнул. От него отвратительно пахло формалином, и от этого у Тэтте кружилась голова. — Ты хоть его не придумал?
Тэтте стиснул зубы. Юки был просто глупцом, который не был знаком с Дзëно, поэтому-то и сморозил такую дурость. Разве мог Дзëно просто быть плодом фантазии Тэтте? Опухолью его больного мозга, уничтоженного посттравматическим расстройством? Ну бред же. Тэтте смотрит на фотографии, но Дзëно на них нет. *** Если Дзëно был простой выдумкой — чем тогда был Тэтте? Был ли и он паразитом чего-то больного разума? Было ли тогда и всë — лёгкие поцелуи после каждой миссии, эфемерные касания шрамов и ожогов, тысячи непроизнесённых слов — жалкой фантазией? Тэруко открывает окна ("Как ты тут только не упарился?") и, рассказывая об аде, что творится на работе, отправляет Тэтте уже помыть посуду. Тэтте хочет спросить, как она смогла справиться с болью утраты, но, замечая, что заколка в еë волосах остаётся нетронутой временем, решает промолчать. Глупо было бы говорить с ней об этом. Что она ему скажет? Что нужно жить дальше? Что нужно ходить к врачам и перестать уже пропускать капельницы? Найти себе хобби? Нового парня? Девушку? Это было бы так отвратительно лицемерно с её стороны, а разочаровываться в Тэруко так не хочется. Так что Тэтте молчит. Намывает посуду, обжигает кипятком ослабшие руки, но молчит. Заколка на волосах Тэруко подрагивает в такт движениям её головы (кажется, она стала ещё более эмоциональной после того дня), и Тэтте не может не обращать на неё внимания. У неё от Фукучи осталась столь глупая безделушка. А что осталось у Тэтте от Дзëно? Ах, было бы неплохо, найди Тэтте хотя бы ту маленькую серьгу. Он бы носил её всегда с собой и берëг как зеницу ока. Но у Тэтте остались лишь десятки шрамов, смешная кружка с котами, невроз и птср.Дзëно дуется. Огромный колючий свитер Тэтте явно доставляет ему неудобства, о чём он и не стыдится говорить каждую свободную минуту. Тэтте прикусывает язык, не позволяя себе подойти ближе позволеного. Дышать тише, умерить своё бешено стучащееся сердце, уничтожить уже эту глупую мысль о том, как сильно он хочет поцеловать Дзëно. Переплести пальцы их рук, засыпать в объятиях, целовать в висок после каждой миссии, быть ближе настолько, чтобы Дзëно перестал хотя бы при нём строить из себя того, кем давно перестал являться. Дзëно улыбается. Тэтте чувствует, как умирает. Как рёбра с треском ломаются, как сердце окончательно рвётся, переставая гнать кровь. Как его щёки алеют, как температура тела повышается. Это же и есть смерть, да?
— Находиться с тобой, Дзëно, рядом — пассивная попытка самоубийства.Дзëно улыбается и будто смотрит на Тэтте. Читает по ритму сердца всё, что ему интересно, залезает в его грудную клетку и остаётся. — Мне это льстит.
Тэруко выключает воду. Она, кажется, кричит о том, что кожа на ладонях Тэтте уже начала отслаиваться от кипятка, и спрашивает что-то про аптечку. Тэтте говорит "в ящике у холодильника", и продолжает тупым взглядом таращиться на покрасневшие руки.— Ты такой придурок, — Дзëно определённо злился. Его брови были напряжены, а руки, почему-то, подрагивали. — Как ты можешь звать себя сильнейшим, если даже не способен позаботиться о себе?! Тэтте знает. Тэтте знает, поэтому и молчит, пока Дзëно обрабатывает порез на его предплечье.
Он остался между пулевым ранением и шрамом от меча его отца. Еле заметный и бледный. Но сейчас ожоги на его руках обрабатывает взволнованная Тэруко, путающаяся в порядке нанесения мазей.— С того дня, — однажды сказала она, — казалось, будто меня начал окутывать туман. Он был лёгким и не позволял мне столкнуться со всей правдой. А потом я поняла, что туман стал частью меня. Проник в мою голову. Забрался в мои мысли. Стал мной.
Тэруко оставляет бумажку с новым номером телефона, говорит, что будет ждать Тэтте в новых ищейках и уходит. Тэтте почти в голос смеётся. Какие новые ищейки, если старые не смогли даже себя защитить, что уж говорить о мире, который перестал в них нуждаться после того дня? Новые ищейки и дня не протянут, от старых пятерых-то осталось только трое. Грязное зеркало в прихожей показывает грязные волосы Тэтте, его потухший, почти мёртвый взгляд, потертую временем, висящую на нём футболку. Тэтте смеётся. И троих не осталось. Двое с половиной. *** "На втором этаже больницы видел беловолосого мальчишку эспера, ростом, эээ... ну метр семьдесят точно есть. Не твой случайно, пхах? Тэтте? Эй, ты меня вообще слушаешь?!" Тэтте чувствует, как лёгкие горят из-за бега, как сердце заходится от тахикардии, как ужасно сильно болят ноги. В больницу он врывается запыхавшимся и дрожащим от усталости. Когда-то столько он мог пробежать за одну только тренировку, а сейчас это приносит ему неумолимое количество боли. — Снова здесь, Суэхиро-Сан? — хихикает девушка за стойкой регистрации. Её имя как-то связано с весной, на языке вертится, но Тэтте всё равно вспомнить не может. — Кикути-Сама меня предупредил, можете идти. Палата триста восемьдесят три, просто от лифта повернёте направо. Тэтте кивает и вновь срывается на бег. Если и встречать Дзëно, то только в больнице. Пусть он будет ослабшим от вампиризма, пусть он будет злиться на перевязках и заново пытаться жить, Тэтте готов быть рядом. Даже если Дзëно скажет ему проваливать, даже если будет говорить о том, что помощь Тэтте ему не нужна, даже если будет стараться вернуться к ищейкам("К одной только Тэруко" — поправляет себя Тэтте). Всё хорошо. До тех пор, пока Дзëно будет жить, пока его сердце будет биться, пока он будет дышать и ругаться, Тэтте готов ко всему.— Он ищейка, Тэтте-Сан, — сказал Тачихара, и маленькая искра надежды сверкнула в его глазах. — Не может же он умереть от пары колотых ран.
Тэтте чуть не сбивает пару медсестёр, но, бросая им в след сухое "моя вина, прошу прощения", продолжает бежать.— Нет, Тэтте, агентство не похищало Дзëно, — кровь на лице Фукучи уже запеклась, и чье-то незнакомое тело лежало у его ног. Зелёное хаори окрасилось этим отвратительным красным, Тэтте не мог продолжать смотреть. — Дзëно мёртв. Тогда Тэтте распахнул глаза. Мир перед ним начал шататься и расплываться. — Я убил его.
— Дзëно! — Тэтте врывается в палату. В ней никого, лишь открытое настежь окно тихо потрескивает. Ох, вот бы это была очередная глупая шутка Дзëно. Иногда он использовал способность и, ругаясь на Тэтте, исчезал. — Простите...? — кто-то подходит со спины. Тэтте непроизвольно дёргается и поворачивается. И вправду. Беловолосый мальчишка ростом чуть больше ста семидесяти сантиметров. И точно эспер, Тэтте же его знает. — Пришёл проведать тебя, Ацуши-кун. — Ой, да вы не переживайте! — он улыбается и отходит к кровати. — Акико-Сан сейчас в командировке, так что пришлось в больницу ехать, представляете? Первый раз в жизни здесь. Тэтте треплет его по волосам. Жёсткие и слишком белые. Совсем не как у Дзëно. Он не видел ребят из агентства более полугода. С того самого дня, когда наведывался к их стратегу.— Да ладно тебе, найду я твоего ненаглядного! — Рампо Эдогава радостно ударил Тэтте по спине. Видимо, в агенстве были такие правила приличия. Тэтте, правда не уверен, сможет ли их поддержать — он же ударит, а Рампо и сломается пополам. В ищейках, вот, нужно было замкома на плечах таскать, или шутить морзянкой во время особо скучных собраний. — Он же ищейка, как и ты! Точно он выжил. Он же ищейка. А без поддерживающих операций он давно должен был умереть.
Тэтте навещает Ацуши каждый день. Приносит ему фрукты и книги, иногда встречается с другими членами агентства. Эдогава Рампо на него не смотрит. Тэтте всё понимает. Поэтому и перестаёт ходить в палату номер триста восемьдесят три. *** Тэтте поворачивается.Когда-то на левой стороне кровати спал Дзëно. Он отнимал одеяло Тэтте и, показывая ему язык, кутался, оправдывая себя тем, как же в квартире Тэтте холодно. Это было почти правдой, но если Тэтте всё и устраивало, то Дзëно подобную температуру не выносил. Поэтому таскал свитеры Тэтте, подолгу запирался в его ванной, выпивал всё кофе в его квартире.
— У меня просто ещё холоднее, — однажды сказал он. Это был январь, на улице даже не выпал снег, зато ветер был отвратительно сильным. — А ещё у меня ужасно пусто.
И одиноко.
Однажды, они с Дзëно чуть не разбили это огромное зеркало. Кажется, тогда они дрались полотенцами, шутливо ругаясь из-за стирки.
Тэтте отгоняет жуков от сгнивших яблок.— Ну нельзя так с тестом обращаться! — Дзëно схватил его за руку. Он, стоя за спиной Тэтте, злился и пытался выхватить скалку, но Тэтте не обращал на его действия абсолютно никакого внимания. Он смотрел на покрасневшие уши Дзëно, на его светлые, дрожащие ресницы, на молочную, испачканную мукой кожу. Тэтте касается губами пятна муки под глазом Дзëно. Настолько невесомо и эфемерно, что можно даже и не почувствовать. Но это же Дзëно, а он ощущает буквально всё. Поэтому-то и испаряется из-за спины Тэтте.
Готовит Тэтте всё так же плохо, а с того дня он к тесту больше и не прикасался. Готовка, как оказалось, вообще не была совместима с Тэтте Суэхиро. Как и любое другое "нормальное" занятие. Потому что участь Тэтте Суэхиро — поле боя. Поэтому он выпивает таблетки (в этот раз только девять — дозировку снизили, потому что Тэтте, вроде как, уже в ремиссии. Сказать о том, что стало только хуже Тэтте так и не решился) и возвращается в комнату. Васильки и ромашки на голове Дзëно давно сгнили. Поле, на которое они ходили каждое лето, должно быть, сгорело. Но Дзëно на этих бессмысленных фотографиях улыбается и выглядит почти счастливым. Жаль, что Дзëно Саигику никогда не был святыми и нежными васильками, как и не был невинными и лёгкими ромашками. Потому что Дзëно Саигику — давно опавшие ликорисы. Тэтте выходит на улицу. Июль подходит к концу, солнце ужасно печёт голову, людей на улице становится всё больше и больше. Как и беловолосых мальчишек в городе.— После этих событий мир увидел героя — беловолосого парня-тигра, который, вместе со своими друзьями, спас мир. Видимо, тысячи человек просто хотят быть похожими на своих спасителей, как, в своё время, было с Оочи Фукучи.
Тэтте не в праве злиться. Он никогда не рассчитывал на общественную благодарность. Быть ищейкой всегда граничило между "быть тенью государства" и "нести знамя благородных героев". Интересно, получи Дзëно столько же любви и благодарности — стал бы он истинно счастливым? Чья-то белоснежная макушка мелькает вдалеке. Мальчишка сутулится и с кем-то разговаривает по телефону. Всё ещё не Дзëно. Солнце начинает садиться, Тэтте уходит домой. *** Врач говорит, что скоро ему станет лучше. Тэруко продолжает приходить и звать в новый отряд. Тачихара приезжает помочь с уборкой. Кенджи и Ацуши приносят ему газеты и продукты. Акико лечит его гниющее тело. Но Тэтте не становится лучше. Каждое утро (с августа оно начинается в два часа дня) Тэтте унылым взглядом таращится на эти глупые фотографии на стенах, пьёт таблетки, которые давно перестали помогать, ждёт заветного звонка от Юко. Было бы ещё лучше, чтобы звонила та девушка из регистратуры (в последний раз посещения больницы Тэтте спросил её имя. Она тихо посмеялась и как-то потерянно назвала себя Харуми). Видеть живых всяко приятнее, чем мёртвых. И когда домашний телефон вновь начинает звонить, Тэтте рывком поднимается с кровати и бежит к нему. Руки у Тэтте дрожат, и, кажется, это ужасная дрожь не пройдёт никогда. Тэтте отвечает. — Приезжай на опознание.