Чистка в зоне оккупации

А й правда, крилатим грунту не треба. Землі немає, то буде небо. Немає поля, то буде воля. Немає пари, то будуть хмари. Лiна Костенко.

      Город оккупировали на вторую неделю интенсивных боев. Силам обороны пришлось отступить. Под жутчайшими обстрелами, унесшими жизни стольких бойцов. Целый батальон лег, пожертвовав всем ради товарищей. Он помнил вид потрепанных двадцатилетних мальчишек, прихрамывающих на ногу и тянущих носилки с израненными ровесниками. Помнил их отстраненные лица. Признавших полный разгром, но послушно двигающихся стройной колонной до безопасного места. Сколько дней они отсыпались на смятых простынях, принесенных напуганными местными? Сколько литров воды поглощали просто от неконтролируемой жажды? И сколько часов блевали по углам, утыкаясь в затвердевшую зимнюю почву? Все то же самое. Ничего нового. За двадцать лет беспрерывной бойни на окраинах мира он наблюдал человеческие трагедии без прикрас. Нарывы разлагающихся душ можно было срезать ножом. Крики женщин, выбравшихся из-под завалов снесенных домов, и оставивших там половину семьи, едва ли колыхали примерзшие к ребрам струны его внутреннего мира.       Раньше те задействовали механизм, запускающий инстинктивное выражения сострадания, но сейчас все отмерло. Или отошло в область преданий. Как и наивность девятнадцатилетнего максималиста, поступившего в военную Академию. Подспудно верившего, что воевать никогда не придется. И принимавшего насмешки сверстников из сфер теневого экономического обеспечения. Кто ожидал полномасштабного вторжения? И кто побежал в первую очередь? Они же, бонвиваны-весельчаки, перепуганные вусмерть, прятавшиеся за его крепкой спиной с безотчетной мольбой о защите.       И вот он, выброшен на сцену, словно на береговую линию. Как обломок пошарпанного корабля. Ему объяснили правила, сопроводив очевиднейшими намеками и закинув на передовую. В надежде раз и навсегда избавиться от желторотого бесхитростного провинциала из большой семьи. Кто бы знал, что на нем в итоге удержится целая рота. И затормозит продвижение врага на подступах к городу на речном распутье. А потом – спутанные мысли, грезы, навязчивые идеи – и больше ничего. Очнулся не в части с медалью на груди, а в глухой непроходимой лесной чаще, в паре метров от оккупированного города. В полном обмундировании, с винтовкой наперевес и абсолютно недобрыми намерениями в отношении определенной Штабом цели. И так они издеваются над сынами свободы, заставляя идти по следам дичи, не подозревающей о красующейся мишени у нее на спине. Бесспорно, гауляйтера иная судьба не ожидала в этом славном мире, однако предателей исторические прописные истины не беспокоят. Особенно сидящих в удобных кашемировых креслах, подозрительно похожих на те, что красовались в аляповатых кабинетах бывших начальников. Видимо, реквизированных на нужды оккупационных властей в регионе.       Восемь месяцев назад они отошли, утратив контроль над этим местом. Держава лишилась земель и граждан, практически ставших заложниками палачей и мародеров. Выносящих из квартиры все, что жильцы, по собственной экзистенциальной глупости, наживали десятилетиями. И зачем? Если заедут уродцы на танках и навьючат корпус замотанными коврами с детскими пледами и кофемолками. Какая запасливая нация. Понаблюдав за курсирующими по открывшейся области кунгами, он нахмурился, мысленно подсчитывая, сколько добра шакалы успели погрузить внутрь и вывести. Колонны по семь-восемь единиц лениво ползли по размытой паводками дороге, не замечая приблудившегося чужака, присматривающегося к их перемещениям. Передав координаты наводчикам, неизвестный спустился вниз по своеобразным протоптанным земляным ступенькам и вдохнул затхлый озерный воздух.       Да, зима в самом разгаре. Обледеневшие травинки хрустели под ботинками. Листва опала не до конца, шелестя под напором слабо завывающего ветра. Вторящего страдающим гражданским. Погибшим и выжившим, потерявшим семью и бежавшим от оккупации через блокпосты вооруженных ублюдков.       Слишком много личного. Эмоции переполняют. Выдохнув струю дыма, напоминающего сигаретный, он сверился с предоставленными данными. На опушку опускалась морозная неуютная тьма. Бьющая по нервам не хуже первого артиллерийского залпа. Притаившись в зарослях шуршащего кустарника, он достал из подсумка рацию, проверяя работоспособность. Скоро понадобятся приборы ночного видения и прочащая тянущая к родной земле аппаратура. Как занятно. Он оборонял ее до победного, остатками выжатых сил. А та тащила своего покровителя обратно, в сырые темные недра.       Пришлось поплотнее закутаться в куртку, сливающуюся цветовой гаммой с удручающей панорамой застойной гнили. Все обрушилось, включая хрупкую субтильную надежду на мир. Восемь месяцев. Скоро народ отпразднует год нескончаемой бойни. Как они, неопытные выпускники академий и старые волки под прессом медалей, продержались? Ему-то все равно. Столько бессмысленных десятков лет потрачено на наемничество под эгидой миротворческих миссий. Он уже обстрелян.       Сьерра-Леоне – отправная точка. Период верования в демократические идеалы. Градус послушания зашкаливал, переваливая за бурлящий пузырящийся вулкан. По факту – созерцание преступлений. И невозмутимости офицеров при виде изнасилованных четырехлетних девочек. Голубые каски учтиво задокументировали все нарушения, потеряли убитыми около двухсот человек и ретировались. Он же направился в Афганистан в составе частной военной компании и яростно выбивал талибов из горных районов. Никаких сантиментов – сплошные пробитые затылки вражеских командиров. Ирак закалил негнущуюся сталь характера прирожденного убийцы с винтовкой за плечами. Не задающего вопросов перед стрельбой, не препирающегося, не сочувствующего и не болтающего.       Отступление под огнем, соревнование с легендарным стрелком-талибом, трепавшим отдельные отряды союзников, и яркий победный трофей – армейский нож убитого Гармсерского призрака, выменянный на американский. Ливия закрепила за ним репутацию безмолвного исполнителя. Четкого, как затвор, управляемого и вполне предсказуемого. Идеальный подчиненный, не претендующий на лидерство. Так протекло все существование на поле вечной битвы с эфемерным злом. Инструктора, указы, столкновения, ранения и исколотый медалями мундир. Нельзя сказать, что он обожал насилие или отыскивал в нем смысл, предопределенный Вселенной.       Просто работы в городе не было, а плакат с гордо смотрящими вдаль призывниками считался весьма неплохой альтернативой. Записаться добровольцев, затем поступить в Столичное училище по гранту Державы – для старшего сына из семи детей неудавшегося коммерсанта это как проявление Божьей заботливости о неприхотливом рабе. Его посчитали недурным стрелком, наградили винтовкой. В придачу к званию, которого пришлось добиваться годами изнурительного труда. Кто верил в скромного тихого рядового, разбирающего и собирающего оружие в рекордные сроки? Ползущего по тоннам грязи, не ведая усталости, не срываясь на жалобный вой? Мальчишка стал незаменимым. О чем мечтал любой командир среднего звена. Увы, их войны заканчивались, а его – змеились по колдобинам, по путям, неизведанным, полным до ужаса банального мрака. Настоящего, а не литературно-онтологического. Сотканного из той же субстанции, что и сердце.       “Пожалуйста, не погружайся глубоко во тьму, как бы пафосно это не звучало” – попросила мама перед отправкой на первую бойню. Но как можно не утонуть в том, что вплетается в нервы, разрывая нитки крови и заменяя их протекающей гнилью? Жестокость свивается с творящим в любом экстазе. Чтобы не отпускать все следующее тысячелетие. Начинаешь привыкать, подсаживаться на тонкую иголочку, инвазивно пускающую чернила по венам. И тянешься к ней, как маленькая мошка – к огню половины догоревшей свечи. Мгновение – и превращаешься в ничто, в ошметки, рассыпающиеся по клетчатой скатерти. Восемь месяцев оккупации. Что можно успеть сделать за восемь месяцев? Подарить миру новую жизнь. Или отнять их в большем количестве. Местный гауляйтер – как окрестила пресса незатейливого коллаборанта, явно тоскующая по нацистским сенсациям – не терял времени даром. Посещение борделей точно входило в программу управления захваченным регионом. Тем не менее, крысиная природа скрытности брала вверх и толкала к мусорному отшибу. Подальше от осуждения мнимых избирателей, голосующих на фальшивых референдумах за отсоединение территорий и получающих деньги за выражения особо ценного мнения. О, Держава и не подозревала, каких ценных граждан лишилась.       Затаившись, диверсант следил за мелькнувшей на повороте черной бронированной машиной. Ну да. В лучших традициях трусливых предателей, продавшихся за гроши. Стрелять в окно бессмысленно – дичь подпускают ближе и выпускают кровь медленно. Дыхание выровнялось, высвободив сизый пар, сердцебиение нормализовалось. Он проделывал этот нехитрый фокус ликвидации не единожды. Их имена не имели значения. Звания, клички, регалии – все скинут в братскую могилу. Зато не забудется. Зафиксируется в Википедии вместе с датой и причиной смерти. Цифровой равнодушный мир. Делает из живого существа набор кодов и воспоминаний. На тренировочных полигонах и сборищах молодых и старых ветеранов – родители настояли на их посещении – искушенные снайперы хвастали разными трофеями. Фотографиями с трупами в причудливых позах, личными вещами: талисманами, оружием, шевронами. Но не он. Никогда. Отбирать у мертвецов частички уничтоженного духа, запирать в банку или сундучок, и ставить на запыленную полку, превращая в элемент декорации?       Попахивает нафталиновой некрофилией. На работе ее предостаточно. Наверное, поэтому его нигде не признавали и не любили. Солдат относился к спорадическому выслеживаю и устранению будущих смертников не как к искусство пособничества Господу с довершением скучного цикла бытия-кончина и последующим вознесением на Олимп, а подчас и перениманию функций самого Всевышнего. Увы. Никакой романтизации. Автоматизм и профессионализм - два столпа двадцатилетнего существования в одном пространстве со стенаниями, мольбами и угрозами. С брошенными вызовами под дулом у лба. С предсмертной агонией, отпечатывающейся в виде темных пятнышек на радужке, таявшей под расширившимся зрачком. Он стал незаменимым. Не мимикрируя, не выделяясь, не требуя внимания. За это его ненавидели, боялись, сторонились и посылали на убой. А он неизменно возвращался. Уже с новыми шрамами, очками в собственную пользу и ожиданиями дальнейших приказов. Годы шли, а императивы не менялись – искать врагов и уничтожить их. Одного за другим.       “Не погружайся,Тристан” – молила мама, скрывая под маской нейтральности глубокие переживания о судьбе первенца. Вечно безучастного к мирскому. С детства предчувствовавшего приближение войны как вестника зла. И пожертвовавшего собой во имя борьбы с ним. Присев на колено, он приготовился к рутинному ритуалу. Материнский голос на периферии сознания стих. Его прорвал женский звонкий крик, повредивший барабанные перепонки и вынудивший отряхнуться от наваждения. Недалеко от заасфальтированного участка дороги, под тусклым фонарным столбом, кто-то схватил отбивающуюся девушку под локоть и потащил за облупленные гаражи. Кортеж гауляйтера подъезжал. Обернувшись, охотник отслеживал развитие событий. Продуманная ловушка или нелепое стечение обстоятельств? В монокулярах развертывалась печальная картина сопротивляющейся жертвы. Напали исподтишка. Военнослужащий-оккупант, судя по одежде.       “Не твоя проблема” – настойчивая подсказка из недр заработавшего механизма реакции. “Скольким подобным случаем ты стал свидетелем? Миссия важнее!”. Закинув винтовку за плечо, стрелок мигом кинулся по тропинке и выхватил из висевшего на бедре чехла армейский нож. Бросок. Чужое бытие балансирует на лезвии, острие питается кровью. Вонзается в кожу, вырывает кусочки, углубляет рану, украшает полосами. Остолбеневшая женщина, вырвавшаяся из мертвенной хватки, отскочила назад и глупо заморгала. Сзади раздались окрики вперемешку с выстрелами в пустынное небо. Охрану все же привлекла сумятица. Быстро соображая, диверсант оценил обстановку: с винтовкой не отбиться, а спасенная от насильника не убегала, рассматривая его с пугающей пристальностью. Гражданские. Пришлось импровизировать: подтолкнув незнакомку в спину, он направил их по другому маршруту. Также изученному. Взгорье далось бы легче, если бы не растекшаяся острая боль в области правого плеча. Вторая пуля обожгла шею, однако не свалила с подгибающихся ног. Пробили горло? Перчатки ощутили проникающую влагу, размазанную по ткани. Руки безвольно повисли, словно по указу. Надо двигаться. Бежал он неосознанно, на автопилоте.       Как и жил. На роковом препятствии ноги подвели. Он рухнул, провалившись во тьму. Ласковую, более уютную, обволакивающую. И победившую. Напоминающую детскую постель в крохотной комнатке. В колыбели рядом плакал трехлетний брат. А над ними разрывался космос, призывая сынов на бой. Или убой. Какая разница? В кроличьей норе.       Ночные кошмары не отягчали его инертное существование, ибо он сам знаменовал начало земного страха. Приоткрыв глаза, осторожно, нешироко, проваливший задание диверсант пошевелил пальцами раненной руки. Проверил подвижность. Не связан. Значит, плена удалось избежать. Колени затекли. Из-за утяжелителя в виде расположившейся на них женщины, придремавшей и резко проснувшейся от встряски. Переместившись на безопасное расстояние, она встретилась с ним взглядами, полными разнообразных невыраженных словами эмоций. Гнев, любопытство, ростки доверия, толика боязни, замаскированной под провокационность. Он упирался макушкой в затвердевшие комья земли, часто осыпавшиеся под давлением извне и пачкающие растрепанные темно-каштановые волосы. Отряхнув комья, стрелок прищуривался, силясь рассмотреть что-либо в полуметре, кроме блестящей в лунных бликах винтовки. Прорывавшееся в дыру, заменяющую вход, сияние полосовало их лики, будто делило на части. С трудом различая окружающий мир, Тристан внутренне упивался сверлившим его взором. Черные омуты с пробивающимся карим оттенком. Золото с примесью кофе. На мягких, почти плавных чертах. Захотелось прикоснуться, обвести раскрасневшуюся скулу кончиком ногтя. Пронзившая боль возвратила к невыносимой реальности и подавила животный порыв. Их загнали в капкан, готовились выкурить или заморить голодом. Отсутствие пищи – самое страшное. Пытки перенесешь, но не голод. Не тянущую опустелость в желудке.       – От имени сил специальных операций Державы, благодарю Вас за сорванные контрмеры, – влечение, навеянное мистической тягой, спало. Ее тонкие изогнутые брови поползли к переносью. Открыв рот, она не решалась ответить, ограничившись скрещенными руками. – Ваше появление спасло подонка. Самопровозглашенного мэра. – молчание. В сущности, что тут обсуждать? Его тотальную сжигающую нутро вину и попытку перекинуть ответственность на другого? Недостойный военного поступок.       Стоило принести извинения. Собственный голос казался инородной составляющей израненного тела с изорванной душой. Тристан намеревался выползти из подобия укрытия и связаться с командиром, но плечо приказало долго функционировать и потянуло к земле. Перевязала она рану на удивление мастерски – со знанием дела. Бинты изъяла из подсумок, как и вспыхнувшую зажигалку. Бесконечные щелчки напоминали о ружейном курке. То, что врезалось в кости с юношества, счищая белизну. Или детства. Проблески помутившегося сознания выставили преграды между ними.       Брат деда в военной форме, отстреливающий уток на ферме с нечитаемым выражением. Закидывающий ружье за спину и пожирающий тебя бесцветными глазами. Очнувшись от навязчивого жжения, солдат сцепил зубы и задышал через ноздри. Выругавшись, он потянулся к пропитавшимся обмоткам, однако напоролся на заслон из женских ладоней. Как суровый Бог создал такую неимоверно нежную кожу? Боль нетерпима. Кровь просачивалась сквозь форму, заполняя белое пространство. Откуда она? Из Города? Отстегнутый жилет заменил подушку.       – Как тебя зовут? – разместившись на импровизированной постели из подсумок, мужчина расслышал робкое “Силена”, сорвавшееся с искусанных губ. Прежде, чем потерялся в потоках бессознательного. Много ослабляющих страданий. И воспоминаний.       Брат деда, переживший страшную войну, приносил трупы подстреленных птиц в дом и раскладывал на столе. А затем отрубал длинные свисающие с края головы, утопая в луже крови. Накапливающейся, чтобы растечься узорами по начищенному до отвратного блеска полу. Придя в себя, он вдохнул, улавливая постоянные щелчки на фоне. Дробящие черепную коробку. Бередившие въевшиеся рисунки шрамов, реагирующих на малейшие движения. Возвращающие к бесперспективному прошлому во снах утомляло. Ибо наматывало пулеметные ленты вокруг глубокой чаши памяти. К счастью, она не тратила бензин попусту, а игралась с крышкой. Безотчетно мечтая о согревающем пламени. Не осуждай, ныне середина декабря. Потрепанный пуховик вряд ли защищал тонкий, едва ли не рахитичный стан. Высвобождающий тонкие косточки ключиц, словно прорывающие фарфоровую плоть. Сжалившись, Тристан извлек флягу с водой, откупорил и протянул собеседнице поневоле. В качестве примирительного жеста доброй воли.       – Надеюсь, телефон ты отключила? – глупый вопрос. Запеленговать их могли давно. Или чертова нора с имитацией блиндажного укрытия не пропускала сигнал? Как и спасительный свет. Они пребывали в ядре своих могил. И данный факт удручал.       – Выпал из кармана раньше. Потом стало не до него, – странно. Ее голос, глуховатый, уподобился тем сухим дикторским тембрам на национальных каналах, сообщающих о количестве жертв обстрелов и бомбежек. – Пришлось тащить тебя до оврага. И лисьей норы. – впечатляюще. Перенести взрослого восьмидесятикилограммового мужчину в полной экипировке, при пальбе, в земляной кратер. Почти в пустоту. И даже не пренебрегла от оружия. – Хорошо, что я знаю окрестности. Часто гуляла по лесам. Изучала фауну.       Чудесно. Любительница активного отдыха. В чем-то они схожи. Фыркнув, Тристан потянулся за водой и пришел в крайнее изумление, когда спасенная отвела руку с флягой. Демонстративно прильнув к горлышку пухлыми губами, позволяя капелькам стекать по подбородку и оседать на черной материи куртки. В их поблескиваниях таилась некая надежда. Или он бредил.       – Как ты оказалась так поздно на улице? У вас не вводили комендантский?       – Меня попросили срочно прийти на осмотр собаки, – понадобилось минуты две, дабы обработать полученную информацию. – Я ветеринар. – подвергать жизнь и государственную операцию такому необдуманному риску ради полудохлой псины. – Нужны были деньги. – еще лучше. – Отец прикован к постели. Инвалид. Он нуждался в поддержке. – едва ли в непроницаемом мороке проглядывались его преобразившиеся черты. – Державную валюту запретили. А брать оккупационную под видом всякой гуманитарной помощи я не хотела. – прокашлявшись, он отвернулся. Зверства захватчиков известны, задокументированы и вынесены в публичную плоскость. – Брата забрали на третий месяц. За активную патриотическую позицию. – люди исчезали каждодневно. Выходили на улицу за хлебом и попадали в подвалы с пыточными. В лучшем случае. – А кто такая Анна? Она – часть твоей таинственной истории?       – Ты про гравировку? – усеивать винтовку надписями и узорами – удел красующихся дилетантов. Но Анна – дань уважения единственному любившему его человеку. – Так звали мою маму. Умерла всего за пару недель до полномасштабного вторжения. Повезло, что не застала происходящего ужаса. – он не соврал. Правда вырвалась наружу непроизвольно. Другой вопрос: зачем? Откровенничать с ней? Незнакомой женщиной, пусть и не бросившей в критический момент? Излишне. Не входило в планы. А таковой вообще имелся? Или одна девица способна порушить месячные наработки Генштаба? – Тревогу дали ранним утром, когда полетели первые ракеты. Я сразу же направился в часть. Воевал за южный рубеж. В промежутке успел заказать гравирование и присоединиться к восьмому отряду элитных сил. С этой самой винтовкой. Так мы и существуем. Пережили больше, чем с бывшей женой. – очередная не сыгравшая карта. Аркан нормальности. Тянувший на дно параллельной действительности. Бивший наотмашь. И разбившийся о кровавое прошлое с тянущимся от домашнего порога багровым отпечатком ног. Он и не заметил, как тот, предыдущий фантом жизни, собрал вещи и растворился в потемках. Может, и солнечных бликах. Кто помнит столь маловажные детали? В прокручивающуюся картинку вторгся потусторонний звук наподобие смеха, приостановивший всю мельтешащую ленту. – Что такое?       Голос отдавал хрипотцой и мягкой обидой. Над ним не насмехаются. Уж тем более не гражданские, сорвавшие операцию, координируемую внешней разведкой. Черт, его на столбах подвесят за слитые в утиль усилия. Силена ничуть не смутилась выпадам спасителя – громкое наименование – и широко улыбнулась, оголяя ряд по очаровательному неравномерных зубов. Она собиралась что-то ответить, парировать, и даже подготовила речь. Но разорвавшийся рядом снаряд вклинился в беседу третьим лишним. Вздрогнув скорее от спавших чар близости, чем от испуга, она по какой-то причине быстро переползла через него и очутилась у выхода. Сужающееся земляное нагромождение, полуприкрытое сухим пожелтевшим кустарником, пропустило подвижное гибкое тельце в изодранной одежонке. Не без помощи содранных ногтей, женщина выбралась на поверхность и подняла голову, привлеченная необычным мерцанием.       На черном необъятном полотнище рассыпались искрящиеся точки, полным ходом опускающиеся к земле. Точно распустившийся цветок, они накрывали пространство куполом. Сияющим, светящимся. Созданная людским промыслом красота. Убийственная. Не дав насладиться видами, разбавляющими атмосферу застоявшейся сырости, ее грубо потянули обратно в густой мрак. С легкой подсветкой от своеобразного источника-люстры.       – Ты сумасшедшая?! Это фосфорные боеприпасы! – вместо ожидаемого крика – скрежетание зверя, загнанного и раненного, с кровавой пеной на губах; вместо отрезвляющей пощечины – близость тела, нависшего сверху, поглощающего волю, подавляющего желание двигаться. Не агрессией. Теплотой. – Прожигают кожу до костей. – то есть, функционал ничем от твоего не отличается.       – Там так изумительно-красиво, – не задумываясь о последствиях, она подалась вперед и замерла в миллиметре от плотно сжатых потрескавшихся губ. Мужское дыхание прервалось, сердце зачастило, эхом ударов расползаясь по сплетшимся беглецам. Рассеявшаяся магия запретного влечения снова подкралась к ним, объединенным лишь общей болью.       – Несомненно, – все, на что он сподобился. Охваченный необъяснимым волнением, стрелок старался не шевелиться, не уступать мимолетным хищническим порывам. Кровь курсировала по отвыкшим от здоровой эмоциональности венам, заполняя неработающие насосы сердца. – Я умею различать типы оружия по звуку. Артиллерия, РСЗО, ракеты. – к чему эта информация?       – Как тебя зовут? Я имею в виду, настоящее имя? – смышлёная как для невоенной. На форме личных данных не обнаружила, а неубедительная надпись “Лев” на шевроне явно не котировалась в личном мирке их взаимопонимания.       – Тристан, – в Управлении многие считали это выдумкой, позаимствованной за счет воображения и весьма посредственного образования, у персонажей шекспировских трагедий. Паж Генриха Четвертого или царствующий монарх с тысячной армией. Мужественно. Креативно. И самонадеянно. Но правда чуть сложнее: аристократка-мать зачитывалась Корбьером, стряхивая пепел тлеющей сигареты на желтые страницы с отчетливыми винными пятнами, и выделяя ручкой наиболее красочные рифмы. Фермер-отец, неотесанный по натуре, увлекался только “несправедливыми ценами на землю” – порождений спекуляций ненавистных “толстосумов-биржевиков”, жизни не ведавших. Он же нарек второго сына Тимоти и закрыл вопрос социально-образовательного общественного расслоения. Кричать “Эй, Тим, сбегай за молотком” гораздо проще, чем оплачивать обучение старшего. – Чего ты смеешься?       – Ничего, – поспешно заверила она, силуэтом улыбки сдирая остатки пропаленной кожи. Слоями. – Просто. Тебе идет. – череда взрывов, совсем рядом, зацепили их убежище по оконечности, заставила ее вздрогнуть и вжаться в слепок чужого крепкого тела, натянутого струной. – Это артиллерия?       – Нет, все еще фосфор. А вот нынешний звук – артиллерийский. Наши работают по позициям врага. Прощупывают оборону, – рука, упершаяся в холодящую перчатки землю, наконец прогнулась, словно пружина, и потянула вниз. Умудрившись перебросить вес на здоровую конечность, он обрушился на свободное место рядом. Не придавив ее окончательно.       – Не уходи, – поразительно жалостливо протянула храбрившаяся ранее горе-спасительница людей и животных. – Пожалуйста. – она дрожала от потерянного тепла. От таявшей надежды.       – Спокойнее. Я не ради того отбивал тебя у оккупантской мрази, чтобы бросить одну на холоде, – да, пробились нотки малообразованного сельского собственника. Зато тон уверенный. Как обучали в Академии псов войны и тыловых крысы. Несмотря на раздробленные кости плеча, стывшую на бинтах кровь и долбящую виски боль, расходившуюся по затылку. Невзирая на отсутствие возможности выйти на связь в простреливаемой местности. Его раскидает по кускам раньше, чем пройдет сигнал. – Знаешь. Если нас отыщут, можешь меня сдать. Скажешь, что пошла со мной против воли. Или я использовал тебя в качестве живого щита. Пропаганда поспособствует. – за весь продолжительный ликбез – ни единого протеста, ни жеста нетерпения. Женщина тупо уставилась в затягивающую их темень, при этом вслушиваясь в звуки пляшущего тембра. – За меня назначена награда по внутренним каналам. Деньги не получишь, но брата они выпустят, а отца обеспечат необходимым. – дернувшись от внезапного прикосновения, он насторожился, когда женские пальцы обрисовали часть скулы. Нервно смоченные слюной губы с шершавыми трещинками неуверенно прошлись по щеке, изучили впадины под глазами и собранные на лбу морщины. Тщательно избегая приоткрывшихся в ожидании искусанных губ.       – Я проверю твою рану, – дурманящая явь окрасилась в привычную серость. На секунду усомнившись в происходящем, Тристан раскрыл отяжелевшие веки и приподнялся, сощурившись от вспыхнувшего пламени зажигалки. – Дам тебе обезболивающие. Сможешь поспать.       – Я не отказываюсь от сказанного, – запив лекарства водой, Лев опрокинулся на любезно подвинутые подсумки. – Лучше пожертвовать мной. Все равно обменяют.       – Сначала запрут в пыточных клетках. Поверь, я иногда слышу их крики оттуда, – она легла сверху. Навалилась всем туловищем, впрочем, опасаясь повредить искалеченное плечо. – Ты не переживешь мучений и истязаний. – он бы поспорил. Вырвавшийся из груди тяжкий вздох совпал со взрывом, прогремевшим сверху с какой-то странной музыкальной ритмичностью. Или так показалось под воздействием дряни из аптечки. – Поспи. Никогда не знаешь, где проснешься завтра в таких обстоятельствах. – оптимистка не унывала, подбадривала. Хоть и поставила их жизни под угрозу, подвела под черту выживания. И вполне легко примирившись с данным фактом. Ее пылающее лицо согревало шею, страдающую от жжения и чесотки. Зажмурившись, он погружался в сон, повсюду ощущая сухие поцелуи.       Утро принесло продрогшую негнущуюся спину, больше пострадавшую от положения на качающихся носилках, чем от пребывания на затвердевшей подземной почве. Их буквально выкопали из капкана. Трансформировавшегося в ночлег под фосфорным фейерверком. И увезли прочь от проклятого города. Не провожающего тысячами огней, как Столица, а погрузившимся в летаргический сон жертвы, давно выбившейся из сил и не сопротивляющейся пыткам. Последнее, что увидел диверсант – перепуганное лицо едва проснувшейся Силены, машинально схватившейся за рукава его формы скрюченными от холода пальцами. Он хотел успокоить ее расшатанные нервы, заверить в безопасности, но сразу отключился и очнулся в обволакивающем жаре больницы, под капельницей. Аппаратура интервально пищала.       И мерно поддерживала жизнеспособность потерпевшего поражение солдата. Страдающего от режущего зрачок яркого света потолочной лампы. Намерение перевернуться набок было пресечено парализовавшей правую сторону ломотой. Точно кувалда сплясала по хрупкой конечности. Изрядно помятой точечной ударной волной. Пелена, застилавшая зрение, постепенно прояснялась. Различая предметы вокруг, Тристан зафиксировал взгляд на очертаниях фигуры в дверном проеме. Конечно, на произвол судьбы его не бросят. И проведут по всем кругам Ада перед отходом к павшим братьям.       Извечно неулыбчивый товарищ, носящий на себе груду мускулов и проблем, оценивающе глядел на конструкции из трубочек и пищащих приборов. Не особенно впечатленный, он смело шагнул вперед, комично шурша бахилами глубокого синего, как прищуренные глаза, оттенка. Волосы цвета соломы, потускневшие в грязных окопах, по обыкновению лоснились от литров въевшегося под кожу геля, а тронутая сединой бородка, с полунамеком на козлиную, страдала от вечно запускаемых в нее ногтей. Таков образцовый представитель Сил Специальных Операций, элитного подразделения Державных войск. Ему не доставало байкерских атрибутов и мотоцикла. Возможно, в прошлой жизни он мчался по неосвещенным трассам в поисках непреложных постулатов. Или, восседая на боевом коне, сметал ряды сбившегося противника, ощерившегося копьями.       – Охотиться за гауляйтерами опасно. Но прятаться от них же в лисьих норах – безумие, – без упрека, с видимым восторгом изрек Джексон, выуживая из кармана штанов телефон. Развернув тот лицевой стороной и установив на уровне глаз больного, он включил записанное с камер видео. Повторяющее события злополучного вечера. Затем кадры сменились. Лицо цели, конвульсивно дергающееся, явно страдало от какой-то неозвученной публике болезни. Волею Господа ублюдок остался непосильной ношей бедной поруганной земли. – Эмоционально что-то рассказывает. Кривляется. Радуется. Сучит ручками. Недобитый скользкий червь. – серьезное ругательств из уст обычно сдержанного выходца с северных краев. Не стоило его винить – они всем восьмым отрядом ненавидели дегенеративного коллаборанта, сделавшему бы честь нацистскому выродку с черепами на фуражке. – Полковник Гловер тебя к награде не приставит. В принципе, не заступаюсь за его методы, но…       – Где женщина? – как отвратительно безлико. Иначе нельзя. Внеплановые привязки без надобности.       – Вот оно что. Не о том ты думаешь, – он вообще сейчас ни во что не углублялся. Льва загнали в пластиковую клетку под названием плечевой ортез и велели не бунтовать. – Два месяца на реабилитацию. И наличие стабильного, почти не мигающего освещения. Наверное, это и радует и огорчает. – фыркнув, снайпер слегка потянулся, разминая затекшие мышцы. – Должен признать, твой трофей весьма специфичен. Вырывалась. Очень торопилась обратно в Город. Чуть не сдала наши позиции.       – Ее брата похитили.       – Оу, ты уже оправдываешь ее. Опасное положение, – Северянин поставил ногу на перила у изножья железной койки. – Ее увезли в другое отделение с истощением. Но я бы больше переживал о скорой встрече с полковником.       – Мне дадут пару дней на восстановление?       – Не по адресу. Может, пару часов, мистер сквозное плечевое и шейное касательное, – от собственной шутки его рот искривило подобие улыбки. Кривоватой, неестественной. Реакции собеседника не последовало. Иного не предвиделось. – К слову, тебе звонила сестра.       Щедрость командира превзошла смелые ожидания. Три дня бесперебойного отдыха, заполненного приемами сочной пищи и утомительными обследованиями. Доктора носились вокруг, до крайности раздражая проявляемой заботой. Обхаживая изувеченную плоть защитника, они не причиняли боли и расточали поражающий профессионализм. Пение дифирамб местному центируону, выделяющемуся лишь шевронами с огнедышащим львом, окончилось с появлением эскорта вооруженных вояк. Впустивших внутрь одноместной палаты внушительного высокого человека в камуфляже, чей сияющий хитростью взгляд поблуждал по маленькому помещению, пока не сосредоточился на больном. Пришлось встать – демонстративно отказавшись от врачебной помощи – и отдать честь старшему по званию. Знали бы рядовые, стенающие на коридорных раскладушках, что за человек прошел мимо них, оторвались бы от закромов новостной ленты и выстроились рядками под стенкой. Как на прусских парадах.       Легенда кровавого мира витающих в воздухе пороха и пехотного пота. Идейный вдохновитель и создатель их отряда в составе ССО, лично подбиравший и тестировавший каждого кандидата. Они пересеклись в Ираке, охотясь за вражеским стрелком-оборотнем. Да, меткий выстрел принадлежал Тристану, но кто руководил блестяще продуманной операцией? Кто отличился доблестью, достойной повышения до генерала? Кто удерживал оборону простреливаемой коробки, некогда именуемой зданием, семь месяцев подряд? В олном окружении.       Итан Гловер.       – Хреново выглядишь, – констатировал командующий, предварительно выпроводив сопровождение за дверь. Заложив руки за спину и расправив широкие плечи, он наклонил голову набок и усмехнулся. Без энтузиазма. Темные приподнятые брови собирали глубокие борозды над крупным носом, часто втягивающим дым зажженной сигареты. – Лейтенант. – в полку специального назначения, созданном по его инициативе, установились настолько доверительные отношения, что Гловер считался отцом и покровителем. – Садись.       – Я постою, – излишняя самоотдача. Накачанный лекарствами под завязку, солдат пошатывался в такт одолевавшему головокружению. В ответ раздалось фырканье.       – Человек, который в одиночку вышел на танк с джавелином, отвлекся на девицу в беде? – дуга усов окаймляла крупные губы с приподнятыми уголками. Словно в насмешке над опасностями безумного, безумного фронта. – Весь Интернет пестрит видео. С кинематографическими названиями “партизан-перевертыш”. “Герой-одиночка”. “Инсургент”. – яро жестикулируя. Итан заходился в легком приступе артистизма. Остатки юношеского пыла. Самый молодой боец спецназа. – Мне со Штаба звонили. – с легкостью вернувшись к образу сурового начальника, он затянулся и, полуобернувшись, уперся лбом в сжатый кулак. При этом не расставаясь с зажатой между пальцами сигаретой. – Велели перевести тебя на интенсив. Чтобы повторить попытку.       – Каким образом? – опустившись на твердую постель, Лев стер собравшиеся на висках капельки пота. – Детали операции раскрыты. Дурачок выложил видео минуты на четыре. Удвоил охрану. А в Городе интенсифицировались фильтрационные мероприятия. Наша агентура под угрозой раскрытия.       – Знаешь, сколько раз покушались на Ганди? – выставив перед собой известное количество пальцев, Гловер прокомментировал: – Три. Согласно математическим расчетам, сколько неудачных?       – Ты подготовился. Или Штаб, – упершись здоровым локтем в колено, стрелок придерживал обездвиживающий пластиковый корпус. – Как насчет Кастро? Гитлера?       – Неуместное сравнение. Наш знакомый потянет разве что на заштатного крысеныша Гесса. Хотя тот служил. Это следует уважать. Пошел добровольцем в Первую.       – Быстро ты перескакиваешь с рекордсменов по покушениям на восхищение нацистами.       – Не передергивай. Он тоже были солдатами, – напомнил Итан, испытывающий осознанное почтение к мундиру. – Ты ориентируешься на местности. Кстати, как и она. – сделав особый акцент на последнем слове, говоривший ухмыльнулся. Отповедь не заставила себя ждать:       – Исключено. Я отвлекусь и поставлю под угрозу нас всех. Во второй раз.       – Не обесценивай. Ты у нас любимец публики. Я спас тебя от десятка интервью, – полковник затушил окурок об изголовье и вышвырнул в больничное окно. Впустив пробирающий морозный воздух. – Ну да ладно. Мы не подвергаем гражданских опасности и не вовлекаем в операции. Без надобности. И личной инициативы. – насупившись, Тристан прикусил внутреннюю часть щеки и оголил часть зубов в специфическом оскале. – Твоя проблема в избыточной практичности. Но мы обсудим это позже. – потянувшись к ручке, Итан замер, выдерживая эффектную паузу, и наконец бросая через плечо: – Полагаю, награду от жителей неба ты не примешь?       – Постфактум. Будет зависеть от результатов.       – Чересчур практичный. Добавьте щепотку сумбурности, лейтенант Лайонс, – именном таким образом он удержал осажденный Город на двуречье, почти попавший в окружение. Когда ведомства в панике планировали отступление, а на самом деле – бегство, Гловер, покрывшийся пылью полковник, мало кем вспоминаемый, организовал непробиваемую оборону. И не получил заслуженное признание ни в прессе, ни в обществе, ни за столами генеральных. Долгожданное посещение.       Ее пропустили на задний двор. По частной просьбе проницательного Гловера. Силена, кравшаяся по устоявшейся привычке, добралась до припорошенной мокрым снегом скамейке и пугливо коснулась защищенного каркасом плеча. Так начался их бессловесный ритуал, постепенно меняющийся. Новые смелые жесты добавлялись ежечасно. Неосознанные поглаживания. Взгляды исподлобья. Шепотки, затихающие на вдохе. Никаких объяснений и ненужных обещаний.       Однажды, в их привычное время после физиотерапевтических процедур, она опоздала. Явилась закутанной в подаренный местными медсестрами зеленый шарф, подчеркивающий глубину ореховых глаз, и кинулась ему в объятия. Шея покрылась мурашками от щекочущего горячего дыхания. С примесью холодящих кожу слез, стекших по раскрасневшимся щекам. Она плакала. Неизвестно, по ком больше – им, оккупированному Граду, брату, отцу. Или разлагающемуся миру. В скорби по неназванному символу они прожили два месяца.       Может, просуществовали.       Ее не отсылали в пункты беженцев, подальше от прифронтовой линии, а привлекали к уходу за ранеными. Как ветеринар, Силена могла приносить пользу обществу. Ее мизерные запросы, равным образом и отсутствие пожитков, позволяли персоналу безболезненно жертвовать нелишней койкой и давать еду из привозимой гуманитарной помощи. На половине второго тридцатидневного периода Тристан восстановил подвижность конечности. Постоянная разминка в часы ночных бдений способствовали лечению. Каждый раз открывая злополучное окно с прожженной сигаретой рамой, он вдыхал запахи февральской улицы и насыщенного спиртом лазарета. И закрывал веки, воображая нечто прекрасное из минувшего.       Старую ферму. Насвистывающего деда, начищающего ружье до блеска. И резвящихся детей, копошащихся в сене. В одно из судьбоносных бодрствований за отслеживанием новостей с фронта, до омерзения противоречивых по настроениям, его прервали. Тихо скрипнувшая дверь поддалась и отползла в темный угол, пропуская бесшумно проскользнувшую женщину. Притворившую за собой. Проникший следом аромат чего-то сладко-вишневого, присущий исключительно ей, потихоньку забывающийся, вновь хлестанул по ноздрям.       Забавно. Он ожидал услышать стук в окне и впустить через него. Храбрости девице, ломанувшейся в комендантский час на помощь собаке, хватит на пару бригад. Отряхнувшись от засыпавших длинные черные волосы белоснежных хлопьев, она приложила указательный палец к губам и указала на койку у стены. Больничное крыло караулили бродившие по коридорам дежурные, а во дворе по-прежнему колебались маленькие красноватые огни сигарет. Военные никогда не спят в иллюзорно безмятежные периоды суток.       Повиновавшись беспрекословно, Лев взобрался на кровать с чрезмерной поспешность, все же выдающей нетерпение. Расположившись на спине не без труда – ноющая конечность напоминала о себе – он всматривался в потолок. Сняв потрепанную куртку, Силена неторопливо приблизилась, но к активным действиям не переходила. Лишь провела ладонью по оголенной коже израненного плеча – лишенной обременяющего утяжелителя. Видимо, ее подспудно терзало чувство вины. Или благодарности. Не произнося ни слова, она оседлала дрогнувшие мужские бедра и воспользовалась часто вздымающейся грудью в качестве опоры.       Сломанные и подпиленные ногти очерчивали старые бугристые шрамы на животе. Не позволяя себе растворяться в тактильных ощущениях попусту, женщина потянулась к штанам и приспустила вместе с бельем. Постель, издающая протяжные скрипы, вторила их неловко-неспешным движениям. Приспосабливаниям под нуждым друг друга. Как и прежде. Стиснув зубы, солдат, ценой неимоверных усилий, обхватил ее чуть выше бедер и прошелся по выпирающим ребрам. Плавящиеся тела источали одно сплошное желание. Каждым миллиметром кожи. Силена проворно разделась, оставив только шарф, слегка прикрывающий обнаженную грудь. Золотистый ободок ее раскрытых глаз гармонировал с его безжизненной зеленью. Общий стон вырвался из недр расколовшегося на куски сознания, ослабшего под влиянием лекарств, ранений, тоски, упадка.       Привыкнув к чувству заполненности, она склонилась к сухим бледным губам и прошлась по ним языком. Полушепот смешивался с постанываниями. Едва превышающими допустимые барьеры шума. Мягкие замедленные толчки перерастали в сбивчивые и резкие. Приглушаемые крики прорывались сквозь образовавшийся купол тишины. Они неосторожны – и не стыдятся этого.       Так ли это важно сейчас?       Да и было ли существенно в принципе? Кто осудит их за неконтролируемое притяжение, сломавшее идеальный баланс сил? Они – одиночки, приносящие пользу в своих маленьких неприметных мирках с минимальной вероятностью соприкосновения. Спасенная беглянка не разрешала вмешиваться, все делая самостоятельно. Не выпускала из объятий, не разрывала поцелуя, вжимала покалеченную руку в матрас. Потому что ей нужно хоть что-то контролировать. Иллюзия стабильности. Обломки жизни до полномасштабного вторжения. Если не можешь управлять ракетой, залетевшей в той родной дом, то увечный мужчина под тобой – последний шанс.       Все понимая, Тристан не сопротивлялся, подавляя инстинктивный порыв подхватить ее и подмять под себя. Он по природе ведомый. Как там говорили? Слепое орудие искаженного правосудия, изредка действующее автономно. Сорвавшись на громкий надрывный вопль, Силена запрокинула голову назад и вытянулась в струну. Ее затрясло с близостью финала. Не от накрывшего экстаза, а скорее из-за бездонной дыры в сердце, вырванного против воли в тот самый день, когда первые танки вошли в Город. Упав на него сверху от бессилия, она уткнулась лбом в изгиб шеи и втянула ранее неизведанный запах наслаждения, разбавленный потом. Неважно, наступит для них завтра или нет. Они оба живы.       Пока что.       – Зачем ты тогда меня спас? – вопрос из разряда забытого пережитого. Которым он задавался месяцами.       – Инстинкт, – никчемный горе-спаситель. Наверное, следовало ответить иначе.       – Зато честно, – вот и все. Она просто обвила крепкий торс, прижавшись к здоровому плечу.       Так продолжалось целый месяц, затребованный врачами на реабилитацию. Силена являлась к нему еженощно. Не ради размеренного или животного секса – зависело от настроения и новостей. А ради беспечных разговоров о событиях, предшествующих войне. Об увлечениях. Отношениях. Надеждах. Насколько диверсант отличался немногословностью, настолько он открывался перед ней, распятый на собственных грехах. Они выиграли еще тридцать дней в рулетке бессердечной Вселенной. До первого веяния тепла, отравившего воздух ложными мечтами о скорых победах. В один из таких обманчиво греющих дней ей передали армейский нож и номер телефона неизвестной девушки. Сестры. Дабы им удалось встретиться на похоронах любимого человека и разделить общее горе. Через пару часов его палата, заменившая промерзшие окопы, опустела. Кровать, бывшая свидетельницей их безудержной дикой страсти, оголилась до железного каркаса. Скомканные простыни валялись в углу пугающим саваном. Их временный хозяин бесследно исчез. Без предупреждения и прощания.       Во избежание тяжелейших сцен расставания.       Он привязался. Впервые. Признание свершившегося – начальный этап. Выживание в лесах в одиночку – завершающий. Между ними незаполненная пустота. Ничто. Почувствовав укол под скованной подступившей паникой грудью, Силена устремилась на улицу, под слабые лучи не до конца проснувшегося солнца. Прижимая к себе ножны, она металась по двору, озираясь по сторонам в тщетных попытках отыскать знакомое лицо. Единственное, ставшее родным. По-настоящему желанным. Дарующим уют. Чувство безопасности. Непривычные. Не поддающиеся объяснению.       Растерявшись, она поплотнее укуталась в шарф, отгораживаясь от пронизывающего холода, съёживаясь все сильнее, словно намокшая кошка под проливным дождем. Хотелось заплакать, однако зимне-военная апатия опустошила все закрома на предмет эмоциональной реакции. Чья-то ладонь, обхватившая и сжавшая предплечье, пустила по коже больше точечных бодрящих импульсов, чем безвыходное положение, в котором она очутилась. Как правило, застой подталкивал к активным действиям, а не утягивал на дно беспросветной вялости. Тотального одиночества. Как в том проклятом Городе, с болеющим отцом, в непрогретой квартире, без света и элементарного доступа к необходимым лекарства.       Обернувшись, беженка столкнулась с незнакомцем в болотной форме – нечего удивляться, лазарет кишит прибывающими и отбывающими бойцами – и невольно отступила, не оценив по достоинству навязанный контакт. Проигнорировав явный дискомфорт пойманной женщины, впадшей в отчаяние, солдат предпочитал молчаливо вглядываться в заострившиеся черты напротив. Предельно худая, до пугающего изнеможения затравленная, Силена не посмела потупиться перед подернутыми дымкой, голубовато-стальными глазами. Выбритые волосы по бокам узкого черепа, запавшие рыхлые щеки с блеклой щетиной, и медленно вытекающая из немигающего взора радость, смешавшаяся с окопной грязью и растворившаяся в ее комьях – все вышеперечисленное не добавляло баллов к позитивному восприятию первого встречного. Больше вселяло необъяснимую тревогу. Оказывается, можно стать и таким – бездушным искореженным скелетом, облепленным тяготившим мясом, с набором умений, полезных разве что на войне и забое свиней. Всего-то следует разорвать связующие звенья с базисом людских переживаний. Страхом. Отрадой. Восторженностью от нового дня.       – Мисс Кампо? – он и вправду походил на призрака. Тонкий, будто вырезанный из мрамора гением, истинным творцом, забросившим произведение искусства в мастерской под слоями пыли. Втягивая приплюснутым носом пропитанный тлением духа воздух, он не моргал. Не нарушал свои принципы, возведенные в ранг заповедей, высеченных на скрижали. – Я не ошибся? – ответ он прекрасно знал. Смутившись, ветеринар сглотнула ставший в горле кисловатый ком и кивнула. На плече собеседника, мало подходившего для такой роли, виднелся шеврон с черным повешенным на синем фоне. Дурной символ. Подспудно отталкивающий. – Мы с ним из одного полка. Старший сержант Киллиан. – решил не называть фамилии. Ограничение на личную информацию распространялось на любовниц и супруг побратимов – так заведено в их засекреченном подразделении. – Он попросил присмотреть за Вами, пока наш отряд не выдвинулся. Вы не в тягость, но мне есть, чем заняться.       – В таком случае помогите мне. Колонне техники поставили задачу перейти реку Стикс.       Неприметный белый беспилотник скорректировал артиллерию. Удар поразительно-прицельный. По сердцу скопления, аккурат по нововозведённой понтонной переправе. Позволявшей перебрасывать целые эшелоны. В прошлом. Став жертвой удачного попадания, танк лишился взлетевшей в воздух башни и опрокинулся в воду с остатками разлетевшейся конструкции. Охвативший врагов страх играл на опережение автоматных очередей. Отсеченная группировка рассыпалась по берегу, ринувшись в лесную полосу с криками. Брошенный транспорт увяз в корневых сплетениях. Под разрывающимися над головой снарядами. Детонация грузовиков с боеприпасами аккомпанировала воплям и залпам, сопровождая беглецов ярким салютом с черным задымлением. Настоящая музыкальная композиция с инфернальными мотивами.       Притаившись за стволом, Тристан, защищенный расцветающий листвой с распускающимися почками, дарил оккупантам сквозные ранения. Отыгрываясь за собственные.       Других изловили и перебили из мастерски устроенных засад. Перезарядившись, Лайонс, синхронно с другими членами отряда, прекратил огонь как по команде. Повисла напряженная тишина. Ее глухой заслон прорвал звонкий смех, изрядно подействовавший на нервы. Сняв со здорового плеча парочку гранатометов и ослабив ремешок шлема, стрелок прислонился затылком к дереву и выдохнул. Пульс участился – плохо. Первый боевой выход после лечения. Результат – промах и отдышка. Повторный хохот окончательно вывел из равновесия, порушенного сожительством и расставанием с женщиной. Окольцевавшей мысли. Ставшей неотделимой частью изломанной души. Пришлось удерживаться на подкашивающихся ногах за счет опоры в виде винтовки.       – Сфотографируйте меня, эй! Пошлем полковнику! – молодняк выскочил из укрытия, без разрешения капитана. Новички в отряде часто доставляли неприятности, но нынешний новобранец, заменивший павшего в интенсивных боях товарища, вносил элемент хаоса. О чем думал Гловер, когда переправлял к ним инфантильного молокососа с едва пробивающимися усиками и слипшимися от геля волосами до подбородка? – Давай в такой позе. – поставив ногу на искореженную железку, символизирующую гибель мирных жителей, с которыми твари в основном и воюют, двадцатипятилетний юнец выпятил грудь и поднял вверх РПГ. – За Державу! – затем, подобрав с земли пробитую смятую каску, он весело продемонстрировал ту на камеру. – Последний носитель, очевидно, не дружил с головой, раз явился на нашу землю.       – Думаешь о том же? – подошедший сзади собрат по оружию, возвышающийся над прочими благодаря двухметровому росту, положил широкую мясистую руку на плечо окаменевшего Тристана. Они сблизились за восемь лет совместных операций во вражеском тылу и на передовой. Считались наиболее опытным и эффективным дуэтом. – Фигляр. Но сделай скидку на возраст. И обилие энергии. – взъерошив часть завязанных в хвост прядей, выбившихся из общего серебристо-черного пробора, Сет сложил руки на мощной, убереженной жилетом груди. – Знаешь, кем он был до войны? Сраным мультипликатором. Рисовал долбанных Микки Маусов. А после начала войны переквалифицировался. Как в сказке.       – И называет себя Гидрой? – поинтересовался снайпер, лишенный контакта с побратимами в течение трех месяцев. И чувствовавший некую изолированность.       – А ты бы предпочел Уолта Диснея? – посетовал великан, смахивающий раздражающую челку со лба. – Впрочем, не мне критиковать. Не Рыцарю Смерти.       – Получен приказ. Возвращаемся! – донеся сообщение до команды, Лев отвел их от сильно открытой местности. Угроза ответного обстрела сохранялась. Собрав полезные трофеи, они в организованном порядке отошли. Форсировать реку пока не представлялось возможным, но оборонять уже занятые рубежи удается.       – Ты не с нами, – спустя вечность, пронесшуюся мгновением, Рыцарь защелка пальцами перед ликом отстраненного лейтенанта. – И раньше не отличался многословием. Но теперь – сама мрачность. Так до генерала не дослужишься.       – Ответь: тебе есть, ради чего ехать домой? – вышагивая по покрывшейся инеем траве, вдыхая запах весеннего разнообразия и щурясь от низкого тусклого солнца, опускающегося за волнистые холмы с очаговой травянистостью, Лайонс все еще проделывал специальные упражнения для дыхания. Густо смыкающийся над ними верхушки облаченных в зелень елей создавали имитацию защитного купола.       – Восемь лет ты не задавал этот вопрос, – Майер достал из подсумка пачку сигарет, встряхнув и взяв одну, не предлагая, но и не закуривая. – Почему сейчас?       – А ты разве не слышал последние новости? – нагрузившись рюкзаками, автоматами и патронташами ликвидированных противников, юноша, пластичный, плавно перескакивающий через овраги, решил вмешаться в задушевную беседу старших. – Слишком тонкий намек? Наш дражайшие лейтенант ведь обзавелся предметом воздыхания. Весь полк судачит. – уловив недобрый взгляд полуобернувшегося Рыцаря, говоривший лишь вызывающе хмыкнул. – Я не подслушивал. Просто голоса в голове сегодня особенно громкие. Совсем не стесняются.       – Ненавижу обратную сторону военного сообщества. Постоянные сплетни, – пробормотал Тристан, с навязчивым наваждением водя пальцами по гравировке имени матери. Абсолютным безумием был шаг с нанесением ее на поверхность оружия – в случае гибели хозяина кому-то достанется память об Анне. Частичка ее болезненно сущности.       – Уважение к старшему по званию! – вызверился Сет, нахмурив заросшие кустистые полуседые брови с торчащими волосками. Расчесав ладонью впечатляющую разросшуюся бороду с усами коричневого цвета, заостренными на кончиках, он перешел на полушепот: – Отвлекающий маневр сработал. Ваш выход под ночь. Наверняка цель засядет в убежище записывать видео о том, как никто не паникует. Все под контролем и так далее. А там его уже перехватите вы с Виверной.       – Ошметки здравого смысла закрепились в голове Гловера. Он додумался довериться старой плеяде, а не посылать со мной детей.       – Да, этот щегол мне в сыны годится. Да и тебе тоже, а?       – Я не собираюсь заводить детей.       Через полчаса они добрались до обустроенного блиндажа, сплошь деревянного, со сколоченными в два яруса койками, работающим жужжащим генератором, дарующим свет, и лампочками на стенах. С облегчение выдохнув, наконец ощутив обволакивающие объятия безопасности, бойцы разделись почти донага и развесили форму на специальных штырях возле буржуйки. За спиной откашливалась артиллерия, вступая в единичные поединки с соперником на противоположном берегу, беспощадно подавляя огневые точки. Окунувшись в емкость холодной воды, Тристан наскоро обтерся тряпкой и, отложив винтовку, расположился на мягком матрасе. Ему было тяжелее всех. Месяцы реабилитации размягчили разум и мышцы. А наличие определенной истории в прошлом, или ее неудачных абрисов с размытыми перспективами, отвлекало от полного погружения в миссию.       Цели и задачи предельно понятны: пробраться в оккупированный Город под покровом тьмы, отыскать гауляйтера и устранить. Несложно. На бумаге. В реальности – шансы минимальные. Не все профессионалы управятся. Что уж говорить о выведенном из строя офицере, отдавшем предпочтение гражданской, а не четкому указу. Раздавшиеся легковесные шаги, наполовину заглушенные функционирующими приборами, отдавались на лестнице. Прислушиваясь, стихшие военнослужащие машинально потянулись к ножам и пистолетам. Предосторожность не лишняя. Часовых могут перебить и бесшумно проникнуть внутрь. Не впервые.       – Вольно, смелые львы, – стряхнув с берцев комья земли и сбросив со спины маскировочную сетку, Джексон прищурился от ударившего по отвыкшим зрачкам света и прикрылся рукой. Моложавое, хоть и изможденное лицо, вдоль и поперек исполосованное грязью, значительно преобразилось под воздействием тепла и освещения. – Надо поспать. Ты готов? – последнее относилось к лежавшему в углу Лайонсу, вытянувшему ноющую конечность.       – Не совсем, капитан. У нас по отряду заразная болезнь разгулялась, – Северянин приподнял грязную липкую бровь в недоумении, но в немом призыве уточнить детали: – Я мало знаком с лейтенантом, однако он явно страдает из-за нее. Слышали название? Хуже лептоспироза. – выдержав дразнящую паузу, Гидра облизал рот по контуру и продекламировал: – Любовные отношения. Я понимаю, с таким сложно освоиться. Лекарства пока не изобрели. – послышавшиеся придушенные кулаками смешки не особо порадовали сурового Джекса, поджавшего губы.       – Заткнись, Лестер! – взревел негодующий Рыцарь, отогревающийся чашкой свежего кофе. – От тебя мало толку. Только болтаешь без умолку.       – Лучше бы вы спали. Кто на вахте? – отказавшись от горячительного напитка, капитан раздраженно огляделся. – И не следует насмехаться над братьями по оружию. Всем нужна причина возвращаться с заданий. – развернувшись, он едва не налетел на крупную мужскую фигуру, умело растворившуюся в беспроглядной тьме. – Тебя сменили? – не произнося ни слова, безмолвный страж их покоя кивнул и проник в блиндаж, протискиваясь у перекрытого прохода. – Обстановка?       – Пристреливаемся, – глас из Преисподней. Грудной, немного отрывочный. В подтверждении словам разведчика прогремел мощный взрыв. В сотне метров от них. Ответный зазвучал ровно через десять секунд. – Успешно.       – У нас тут философский обмен мнениями. Ради кого ты воюешь, Виверна? – Джексон не намеревался развивать скучную тему, но в угоду поддержания разговора задал вопрос самому нелюдимому ратнику их дружины. – Мы об одушевленном. Что тебя вдохновляет, помимо твоих замысловатых устройств и пыточных? – зловещий вид подчиненного поработал на репутацию беспрекословного исполнителя самых мерзостных поручений.       – Тебе не захочется знать, – полностью соответствуя личному позывному, Оноре снял монокуляры со шлема и отложил вместе с ним подальше, чтобы промыть уставшие глаза, иссиня-черные, как и душа. – Обременительная информация.       – О чем вообще речь? – возмутился Сет, поделившись кипятком с побратимом. – Четверо детей мне работать не мешают.       Вот и фундаментальное отличие между ними. Тристан лгал себе с самого начала. Когда уверял немых созерцателей своего оглушительного успеха в том, что являлся обыкновенным служащим. Продавец уличного кофе, рыскающий по закоулкам журналист, теннисист-любитель или полицейских средних лет – представители рабочего класса ничем не отличались от него. Ложь. Он фанатично влюблен в кровавое месиво, вытекающее из пробитого пулей черепа. В предсмертные хрипы жертвы с перебитым позвоночником, копошащуюся в высокой траве. В загнанных животных, утративших людские черты, выделяющих ароматы сильного неподдельного ужаса. Они оборачивались, страдая от отдышки, искренне веруя в конец кошмарной погони. Тщетно. Рыцарь Смерти воспринимал их нелегкую армейскую долю как эдакую повседневную рутину, с сопутствующими неудобствами наподобие вывалившихся кишок и отлетающих частей тела.       Увы, Лев считал войну – любых масштабов – неотъемлемой частью себя. За счет них он спасся от самоанализа в период депрессивного развода и промежутки до угнетающего брака – то есть, всегда. Он выживал. Непонятно, зачем. Испытывал Бога. Бросал вызов нормальности. Хотя тирада о пренебрежении предопределенном жизненным путем – сплошная рисовка. С наступлением полномасштабной половина страны сыграла в рулетку с единственной свободной каморой, бросившись в окопы на защиту Родины. Никакой эксклюзивности.       – Расслабьтесь, – непоследовательную цепь мыслей оборвал полунасмешливый тон Гидры, широко улыбнувшегося вскрытым персиковым консервам. – Меня дома тоже может ждать красавица-жена. Не ожидали, да? Или страстная любовница. Жгучая рыжая дикарка.       – О чем задумался? – разместившись на первой ступеньке, Лайонс выдыхал клубившийся пар, заодно рассматривая звездное небо. Желание побыть в одиночестве уважалось, но капитанское звание, как заведено, дарило привилегию нарушать оное. Поэтому Джексон сел рядом, на ярус ниже, и отставил ноги в сторону из-за тесноты. – Какие-то проблемы?       – Скорее всего мальчишка погибнет одним из первых, – сухо констатировал Тристан, проигнорировав дымящуюся чашку непотребного пойла. Хуже растворимого кофе лишь регулярный поход в бордель. – Мы уже это проходили. Гловер действует под давлением Штаба и обстоятельств. Навязал нам юнца без подготовки, без знаний специфики операций и команды. По факту, у нас тут смертник.       – Какая трогательная забота. Оправданная. Но далеко не правдивая, – откинувшись спиной на стену, Северянин прикурил сигарету. Красноватый отблеск осветил сияющее чистотой лицо, измученное и надломленное годичной борьбой за выживание. – Чем прекрасна война? – поймав недоверчивый взор собеседника под полуприкрытыми веками, командир усмехнулся. – Непредсказуемостью. Тебе ли не знать. Высокие чины сидят в штабах и выстраивают алгоритмы, но у нас тут свой макрокосмос. То взрывчатка не сработает, то цель слегка контузит, а не уложит наповал. Никогда не угадаешь.       – Энтропия.       – Далеко же тебя завело твое псевдо-Гарвардское образование, – в отряде почему-то установилась общая точка зрения о высокой образованности и эрудированности снайпера. Как же иначе объяснить аристократический профиль с волевым подбородком и вечным осуждающим прищуром. – От сестры нахватался? – ему виднее. Они с ней состояли в браке больше пяти лет, наверняка приноровившись к досужим домыслам и праздным рассуждениям о замкнутом братце-подчиненном. – Разговаривал с ней вчера. О тебе в частности. Спрашивала, как твои дела и почему не выходишь на связь чаще, чем раз в полгода. – зазвучал грохот, потрясший стены убежища. Комки земли обсыпали волосы, вынуждая отряхнуться. – Наша отработка?       – Чересчур близко, – согласился Оноре, стирая с пухлых губ остатки паштета и вскакивая. – Проверю.       – Снова рвешься в бой? А как же отдых перед отправкой? – тот промолчал, перескакивая через ноги рассевшихся соратников и скрылся за темной завесой. – Расстроен потерей очередной пташки. Иногда дает им имена и впадает в тихую ярость, если собьют. Настоящая самоотдача. – постепенно растворяясь в успокаивающем никотиновом дыме, курсирующим по легким, Джекс наконец расслабленно повел плечами и осел. – Тоскуешь по ней?       – Глупый вопрос. Неуместный, – Лайонс пока не готов откровенничать. Признаваться в очевидном. И посторонним, и себе самому.       – После операции возьми выходной. Заслуженные отпускные, – похлопав шурина по здоровому предплечью, капитан покинул его компанию так же стремительно, как и вклинился в бурный мыслительный поток. – Пару часов на отдых!       – Планируешь спать? – вернувшийся с доразведки Виверна покосился на будущего попутчика на пути в объездное пекло. Как обычно, ограничившись пугающим урчанием, он наклоном головы поманил наружу. На свежий, не затхлый воздух. – Имитация наступления продолжится. Этим и воспользуемся. – в их выдающемся тандеме, как ни странно, положение болтливого проектанта занимал лейтенант. Не могут слаженно действовать два бессловесных механизма, а работать вместе доводилось не раз. Кто бы мог представить, что на тренировочном полигоне именно они сойдутся и продемонстрируют наилучшие результаты. Две половины одинокого целого. Им бы поклясться цветы на могилы носить в случае гибели кого-либо. – Получается, нам с тобой не за что бороться, кроме Державы? – будоражить сознание неразрешимыми загадками вечности – способность, унаследованная от матери.       – А этого мало? – Оноре – если это настоящее имя – не удивился, не разозлился, не испугался. Никак не отреагировал. Только втянул массивным заостренным носом отравленный смертью воздух. На их землю пришли убивать, грабить и насиловать. В надежде на отсутствие сопротивления. Грандиозный просчет стоил оккупантам кадровой армии.       – Значит, отыщешь стимул уцелеть – и подыхать не так паршиво станет? – вот здесь прорвались гены невежественного, поверхностного отца, неподдельно удивлявшегося сбегающим через поломанную изгородь коровам.       – Как сам пожелаешь. Я в стимулах не нуждаюсь, – не отрываясь от созерцания отдаленных всполохов, венчающих предрассветный небосвод, Виверна рефлекторно коснулся вьющегося по щеке увечься с расходящимися до горла припухлостями. Его персональное видение мира в серых тонах родилось не от безучастности к живым и мертвым. Картина бытия существенно искажается после трехмесячного плена, в котором из тебя по ниточкам вытаскивали кровавые внутренности. Враги изгалялись, вырезали ему кожу с лица, рассекали ротовую полость. И в довершение – вырвали часть щеки, вышвырнув затем на мороз. Что отчасти и помогло пережить невыносимую боль. С тех пор он мстит тем, кто давно мертв. Изобретая жуткие, бесчеловечные методы казни. – Наша авиация в небе. Пора. Сколько заповедей нарушено?       Их прикрыли непрекращающимся огнем с воздуха. Перепуганные крысы попрятались по бункерам и подвалам, трясясь от каждого громыхания. Пару часов массированной обработки по техники, местам скопления противника и Городским окраинам. Потом все стихло. Облака дыма рассеялись. Пародия на штурм как элемент запугивания и заманивания на известные адреса. Разумеется, все атаки смело и залихватски отбиты, поводов для паники нет, скоро появятся вдохновляющий видеоролики. А град насмешек посыплется из всех пропагандистских щелей. Предсказуемость помогала им умирать. Вой будет стоят несколько суток. Как и предполагалось, центр пришел в оживление: пожарные, полиция и скорые носились по улицам.       Помнил ли Тристан, как очутился на главной площади, в чужой форме? Или как ворвался в пятиэтажное здание, в нужную квартиру по крыше, перебив охрану? Все в тумане. Предателя они застали на кухне за телефонной перепиской. Жена готовила ему сырники. Домашняя сцена, достойная пера драматурга. Жили никчемно, как черви, и подохли, как собаки. Из дробовика снесли мужчине половину головы, оставив кровавые узоры с кусочками мозга на стене и сковородке со сгоревшей лепешкой. Заверещавшую женщину добили ножом. Скольких невинных сограждан эта мерзкая чета сослала в пыточные подвалы? Сотни за год. В угоду эфемерным амбициям. И алчности.       Сребролюбию.       – Хорошая работа, – похвалил Оноре, весь заляпанный кровью. Он принялся за женское воплощение иуды. Медленно и методично всаживая острие вглубь биомассы, лишенной человечности, извлекал рваные шматки, вычищал шелуху. Наслаждаясь симфонией душераздирающего дисканта. – Пойдем. – покончив с терзаниями, производимыми со знанием дела, палач и дознаватель, ныне покойный, с редкой улыбкой прощался с шедеврами террора.       У выхода из парадной его настигла пробившая шею пуля, повалившая на землю.       Грянувшая череда взрывов, вспыхнувшая интенсивная перестрелка – и мир поплыл перед глазами. Отлетевший в сторону Лайонс ударился спиной о дверцу сложившейся гармошкой машины. Он жадно хватал ртом спертый воздух, часто сплевывая кровавую жижу на асфальт. Что-то пошло не так. Их раскрыли слишком быстро. Стрельба не затихала. Его скоро обнаружат и добьют. Или же возьмут в плен и начнут показательный суд в угоду бесноватой публики. Перспективы безрадостные. Неторопливо приподнимаясь на локтях, стрелок стиснул зубы от прожигавшей нутро боли. Надо выжить. Бороться.       Погибнуть до законной победы Державы? Как бы не так. Подволакивая окаменевшие ноги, пренебрегая желанием свалиться без сознания, уперто отползая от места бойни, он готовился отбиваться из надежного укрытия. Напрягаться не пришлось. Некто, истративший весь автоматный магазин, навис над распростершимся партизаном и подхватил под локоть свободной рукой.       – Идти можешь? – знакомый голос. Тягучий, с толикой насмешки, будто сочащийся медом. – Очнись! – встряхнув оглушенного диверсанта, Гидра не забывал отстреливаться. Их прикрывали с тыла, успешно отвлекая от двух заблудившихся разведчиков. – В фургон. Живее!       – Забери Оноре, – рухнув на металлическую поверхность, пробравшую холодом до костей – или ему так почудилось – Лев расстегнул подбородочный ремешок дрожавшими пальцами, поморщившись. – Мы не можем его там бросить.       – Шутишь? – ударив по кузову кулаком, мальчишка запрыгнул внутрь, накрывая собой раненного. Их бы разнесли в щепки, не приди все в движение. Вдавив акселератор в обшивку, водитель ювелирно уклонялся от столкновений с преследующими и случайными встречными автомобилями. – Ты ранен? – физически? Отнюдь. Душевно? Осколком вырвало половину забившегося недавно сердца. – Ты же кровью истекаешь.       – Не своей, – подпрыгивая на кочках и выбоинах, ударяясь затылком о пол, в результате чего ему под голову подложили скомканную куртку, Тристан не разжимал покоившегося на груди побелевшего от напряжения кулака. Ощущающего кожей мягкую шероховатость сорванных с братского плеча шевронов. – Так с нами бывает. – он успел добраться до трепыхающегося в предсмертных судорогах напарника и сорвать символы их отряда, подарившего второй шанс, после чего опустил веки скончавшегося. – Вы сильно рисковали. Миссия выполнена. Остальное неважно.       – Приказ капитана. Я вызвался добровольцем. Не благодари, – подмигнув, Лестер придерживал Льва за корпус, не давая биться о стенки в такт подпрыгивающему грузовичку. – Крепись. Скоро домчимся до наших позиций и передадим тебя медикам. – провожаемые канонадой, сотрясающей местность, закладывающей уши, они выехали из-под хаотичного обстрела взбешенных интервентов, от немощи повредивших жилые дома. – Подонки разучились веселиться. Сильно же расстроятся, когда узнают о гибели их любимого подпевалы. – двадцатиминутное напряжение переросло в облегчение, стоило мотору заглохнуть, а дверям распахнуться и запустить медиков в повязках с крестами.       – Что конкретно произошло? – буквально выпавший из салона Рыцарь едва устоял на подогнувшихся нога, одеревеневших из-за непрерывных манипуляций педалями. Смахнув взмокшие пряди, он взял предложенную флягу с водой и поддался нестерпимой жажде. Активно заработавший кадык вкупе с шумными заглатываниями представляли необыкновенное зрелище. Великан на водопое. – Неужели рассекретили? Детали операции держались в строжайшей тайне.       – Чистая случайность, – убедившись, что серьезные повреждения и травмы отсутствуют, врачи резво передислоцировались к другим нуждавшимся в помощи. – Консьерж увидел нас по камерам и вызвал наряд. Перепугавшись, идиоты начали палить, затем бросили гранаты. Меткость – не их сильная сторона, но одного выстрела вслепую хватило. – вздохнув, Лайонс наконец взглянул на нашивку, пропитавшуюся кровью хозяина. – Скоро выложат его труп в своих блядских каналах. Будут глумиться.       – Мы не могли его эвакуировать, ты сам знаешь, – сдержанно прокомментировал Сет, опечаленный уменьшением состава команды, а не потерей конкретной личности. Виверну не любили. Уважали как добросовестного профессионала и безжалостного карателя. Подчиняющегося любым указам, кроме переступающих грани невысказанной серой морали. – Капитан связывается с Гловером. Тот уже в курсе. Не думаю, что у Штаба возникнут к тебе вопросы.       А должны. Гибель военнослужащего Державы – трагедия каждого подразделения, взвода и полка. С опущенными штандартами и остекленевшими глазами оканчивается их земной путь. Господь на этот раз пощадил его, наградив легкой дезориентацией и воспоминаниями о вывернутой наизнанку шее, с маленьким незаметным отверстием, пузырящимся кровью. Губы беззвучно шевелились в призыве облегчить боль, пустеющий взгляд блуждал по грязному, затянутому тучами небу. Бездарная смерть. Недостойная солдата с двадцатилетним стажем.       Приютившись на срубленном пеньке, Тристан молча изучал унылый бесцветный пейзаж. Вдали гремели взрывы, трубным гласом провожающие убиенного – таков удел борющихся за свободу. Не навязанную кем-то извне. Не закабаляющую. Не фальшивую. Не ограниченную. А полноценную, расковывающую, подхлёстывающую к действиям. Вихрь мрачных раздумий прервал неуверенно вышагивающий по тропинке Джексон, почесывающий затылок. Двоих побратимов потеряли они менее, чем за год. Третий висел на волоске. Ментально.       Снова.       – Поговорил с полковником, – порываясь встать и отдать честь, больше по привычке, Лев сел обратно по соответствующему жесту. Скрестив руки на груди и пытливо оглядев младшего по званию, Джекс потянулся за пачкой сигарет. – Ничего по существу тот не сказал. Выслушал, отмолчался из уважения к нашей потере, и отдал приказ отыскать понтонную переправу в районе. Чтобы устроить засаду. – весь Гловер раскрывался в новом распоряжении. Практичный. Продуктивный. Непробиваемый. Недаром знаменем всего полка являлся сжатый кольчужный кулак. – Тебя велено отпустить домой. Наш Штаб доволен проделанной работой, выражает благодарность и сожаление, и желает приятного отпуска. Твой бой окончен.       Не противясь и не переча, стрелок пожевал обе щеки попеременно, а потом удалился в блиндаж, где и рухнул на койку. Забывшись беспробудным сном опустошенного праведника, распятого трижды, но упорно возвращающегося к подмосткам трибуны. Остатки сил, продержавшиеся сугубо на душевных метаниях и энтузиазме, истощались. Усталость диктовала болезненное состояние. Ломоту в костях и резь в старых ранах. Завтрашняя ротация исправит положение. Засыпал он долго, терзаемый острой мигренью и артиллерийскими дуэлями в качестве колыбельной. С первыми наметками пробуждения пришло заметное облегчение. С первыми необычайно нежными прикосновениями наступила блажь. Похороненная под пластами памяти эйфория. Разлепив веки, лейтенант перевернулся на другой бок и проморгался, различая знакомый женский профиль.       – Силена?       – Тише, – приставив указательный палец к приоткрывшимся губам, Кампо убрала пряди с покрытого морщинами лба и улыбнулась. По-настоящему ласково. – Я приехала с сержантом Киллианом. Меня взяли в команду как военного врача. В обход командования. – он понимающе кивнул, неспешно поглаживая дрогнувшее запястье. Она боец. Предпочётшая битву нормальной жизни. Откуда в ней энергия всего перемолотого катастрофами человечества? – Я беременна. – в расширившихся зрачках промелькнул налет недоверчивости, сменившийся глубоким анализом услышанного и, спустя минуту, осознанием произошедшего. Задержка с ответом ее ничуть не смутила, как и пристальное сканирование постепенно обрисовывающегося живота под бронежилетом. – Говорят, во время войны шансы повышаются.       – Авиация! В укрытие! – содрогнувшееся подземное логово приняло отголоски высокоточного удара по позициям. Обхватив затрепетавшую женщину за спину и подтащив на матрас, Тристан накрыл ее сверху другим, а сам выбежал наружу, карабкаясь по засыпанным землей ступенькам. – Бери ПЗРК! – Висельник срывался на утробное рычание, заменявшее крик, в редчайших случая. Одним из таких была неожиданная вражеская атака с воздуха.       Вдвоем они разнесли зарвавшегося пилота в металлическую труху, распавшуюся в воздухе огненным шаром. Полученное по связи сообщение о переправе погасило радостные настроения. Облачившись в современный аналог доспехов, Лев не тратил времени зря на прощания вперемешку с обещаниями сбивчивого счастья. Забеги по лесополосе с целью разведать местоположение переправы осложнял накрапывающий дождь с жутко непреодолимым желанием замедлиться и, замешкавшись в лабиринте полинялых моральных ориентирах, закричать. Однако пружинившиеся ноги сами несли к береговой линии, наверняка простреливаемой. В подтверждении запоздалой догадки просвистели пули. Из-за чего бежавшие за ним по пятам товарищи пригнулись, сливаясь с местностью благодаря маскировке сеткой. Не до маневренности. Вот оно, его последнее испытание. Либо погибаешь, либо становишься отцом-героем, приставленным к награде. Смерть взамен жизни. Перерождение существует.       – Что ты вытворяешь?! – проскрежетал Киллиан, на брюхе подбираясь к безумствовавшему в одиночку снайперу. – Мстишь полковнику, заставляя отчитываться о погибших? – игнорируя выпады сержанта, Лайонс не отрывал сосредоточенного взора от колонны техники. Идиоты так и не сменили тактику и продолжали двигаться стройными рядами. За что не единожды платили высокую цену. – Я предлагаю дождаться ее отвода. Не хватает нашего следопыта с его пташками.       – Он бы о тебе не скорбел, – констатировал Тристан, прекрасно помня отношение Виверны к любым проявлениям дружественности и гуманности. Непробиваемая чешуйчатая тварь, обласканная весьма обширным спектром талантов, пригодных для аэроразведчика и садиста. – Вот она! – глупая легенда гласила, что воин, препроводивший брата по оружию на Ту Сторону, вбирал в себя часть его силы. В умениях Оноре выискивать противников никто не сомневался. Ищейка брала след, ориентируясь по предсказуемости оккупантов и особенностям вверенного им участка. – Диктую координаты.       По ним начала работать боевая машина пехоты, засекшая передвижения неизвестной группы людей. Очереди прошили воздушный купол, терзаемый ветрами. Простреленное колено подломилось, рык, сдавленный, вырвался вместе с красноватой слюной. Прокушенная щека кровила, оставляя привкус металла на языке. Оседая, Лев сумел опрокинуться на спину и вжаться в размокающую почву. Взрывы перекрыли стрельбище. Дальнобойная артиллерия поразила понтонный мост. Небосвод расчленили на сектора белые полосы, свидетельствующие о запуске снарядов. Бьющих с поражающей точностью по столпившимся мишеням.       Необучаемые кретины. В глазах помутилось. Еле улавливая дисгармонию воплей горящих заживо, нестройного орудийного грохота и беспорядочного шипения рации, стрелок всматривался в надвигающуюся тьму. Распластанный, обездвиженный, он разобрал звук ползущего по лощинам танка. Гигантская махина изредка застревала в грязевых нагромождениях, но взрыхляла подмерзшие островки, по итогу выруливая из своеобразных низин.       – Не задави наших! – кто-то окликнул водителя, принуждая остановиться. – Живой? – никакого ответа не последовало. Зато кто-то подтащил его за рукава на корпус и разместил на рюкзаках. – Доставим вас в ближайшую больницу, лейтенант. Станете первым пациентом в освобожденном Городе.       – Куда мы едем? – пролепетал Тристан, пребывающий в полуобморочном состоянии, терпящий над собой манипуляции врачей с перевязками и обеззараживаниями плоти.       – Вызволять наших людей, – очнувшись в черте пригорода, диверсант распознал деревянные кресты. Вдоль изъеденной воронками дороги массово хоронили погибших. Гражданских и военных. Забирали тела, швыряли в ямы и закапывали, маркируя стертую личность обыкновенной деревяшкой с вырезанным именем. Или прозаичной надписью “Неизвестный”. С цифрами, обозначающими количество. – И как Вы там?       – Высадите меня здесь. Я подожду своих людей, – оспаривать указы старшего неприемлемо. А жажда первыми водрузить флаг Державы на административные здания возобладала над беспокойством об идейных строптивцах. – Удачи. – воспользовавшись винтовкой как опорой для искалеченной ноги, со сжатыми зубами и налитой свинцом головой, Лайонс доковылял до крайнего указателя с пометками. Одна из них гласила “безымянный военнослужащий Державы”. Со вчерашней датировкой. – Оноре. – скорее всего, его закопали местные, отдав мизерную дань уважения. Оккупанты бы выставили тело на всеобщее обозрение, распяв на главной площади в назидание. За любовь и верность к Родине. – Я вытащу тебя отсюда. И похороню со всеми почестями. – опустившись на землю, снайпер достал из сумки флягу и смочил ноющие виски. Так он просидел больше часа, созерцая проезжающую технику, усеянную ликующими пехотинцами с флагами.       – Ты все-таки выжил, – словно не до конца удостоверившись в увиденном, Джексон спрыгнул вниз с трофейной бронемашины с закрашенной символикой врага и нарисованной поверх короной с тремя зубцами – гербом их страны. – Полковник бы меня вычитал, несмотря на сегодняшние события. Твоя удача. И не только она. – посторонившись, капитан пропустил выбежавшую Силену, ни на секунду не смутившуюся посторонних. Стыдиться искренних эмоциональных проявлений? После пережитого? – Где ты умудрился схлопотать очередную пулю?       – Разве это важно? – опершись на женское плечо, Тристан крепко прижал к себе трясущуюся от слез возлюбленную. Вообразившую потерю того, кто стал родным всего за пару месяцев. Укоренившимся в сознании как спаситель, пожертвовавший всем ради нее. Подаривший надежду. И шанс дать жизнь чему-то светлому. Не омраченному грязью войны. – Я нашел Оноре. Поможешь мне?       Все закончилось. Он пережил страшнейшую трансформацию. Так Бог распорядился. Перерожденный в зоне оккупации, в которой больше года проходили чистки, Лев очистился сам. И поспособствовал деоккупации. Разламыванию кандалов. Возрождению будущее. Погребению болезненного старого.       Томительно тянущиеся дни празднования завершились торжественной церемонией награждения. В отвоеванный Город приехало высшее командование, дабы лично поблагодарить участников долгой, изнурительной операции. Монотонно прогрызающих вражескую оборону ценой больших потерь. Их кровь обагрила сверкающее золото, их останки не нашли покоя, будучи разбросанными по степи или на люках подбитых танков. Их героизм в большинстве не стал достоянием общественности.       Тристану вручили орден героя Державы за выдающуюся службу и пообещали повысить в звании в будущем. Ему аплодировали боевые товарищи и благостно ухмыляющийся Гловер, довольный успехами своих ребят; его чествовала раскрасневшаяся Силена, сидящая в окружении выпущенного на свободу брата и отца в инвалидной коляске. Верховный главнокомандующий пожал ему руку и отпустил с коробкой, обитой внутри красным бархатом, с ценным содержимым.       – Надеюсь, ты перестанешь бросаться под дула с ее обретением, – посоветовал наклонившийся Итан, похлопавший подчиненного по плечу, еще недавно пробитому насквозь. – Не хочется потерять тебя в расцвете полномасштабной.       – Высшая награда героя Державы вручается Оноре Гэннону. Посмертно, – Лайонс сглотнул, почтенно опуская подбородок на грудь. Фамилия звучала инородно для человека, откликавшегося на кличку и производные от нее. – Спасибо вашему мужу за службу. – резко опомнившись, солдат вперил глаза в троих черноволосых мальчиков, грустно выстроившихся за заплаканной вдовой. Невероятно. – Ваш отец сделал все во имя нашей страны. Он достоин этого звания.       – Твою же мать, у него была семья, – шокированный Сет виновато поскреб бороду и потупился, точно сопричастный к гибели соратника. – Я бы не поверил, поделись он чем-то личным.       – Видимо, не считал нужным, – Виверна сражался до последнего. Не за бесплотные идеалы славного грядущего. А за собственных детей, за мирное небо над их невинными головками. За всех детей этой настрадавшейся страны. Тристану предстоит то же самое. Их судьбы тесно переплелись десятилетие назад. В полной мере Оноре заменил ему наставника. Хоть и произнес меньше слов, чем требовалось для подобного статуса.       Его бой окончен. Как и большинства из них. Кто знает, что посулит завтрашний день? Кроме свободы, впитанной с детства.