The blind detective: He and his Darkness

Шерлока разбудили звонком из полиции и спросили, может ли он приехать на место преступления. Рассказ был настолько интересным, что Шерлок выскочил из дома, даже не позавтракав, – просто забыл. Какая еда, когда вокруг происходит такое! Такси нашлось сразу, и он, уже предвкушая умственную работу, отправился на место... ...но доехать ему было не суждено. Новость об этой аварии прогремела на весь Лондон. Как же иначе, когда в центре ее - знаменитый интернет-детектив! Уже на следующий день все знали, что через две улицы от Бейкер-стрит в его такси на огромной скорости врезалась легковая машина. Если бы Холмс сидел с другой стороны, в мире стало бы одним сыщиком меньше, а так он "отделался" кучей травм – и единственный в Лондоне об этом не знал. Кость можно срастить, кровь – перелить, порез – сшить. Даже душевные травмы лечатся. Но тут все было гораздо хуже. Сознание возвращалось урывками. Ему слышались шорохи и голоса. Он смутно чувствовал чью-то теплую руку, которая сжимала его ладонь. Еще была боль в голове и покалывание где-то в бедре. Иногда он чувствовал, что его ворочают, ощупывают, тормошат... Казалось, что его упорно хотят разбудить, но каждый раз он решал поспать еще. В забытьи было хорошо и ничего не помнилось. Ощущения постепенно становились сильнее. Вернулись запахи и вкусы, хотя особым разнообразием они не баловали. Время от времени он различал голоса. А осязание однажды донесло, что кто-то гладит его по щеке. Захотелось отвернуться – что за фамильярность! – но при малейшем движении боль в голове вскипела ключом, и пришлось снова отключиться. Через какое-то время его ум начал выхватывать из речей вокруг отдельные слова, а руки потихоньку стали слушаться. Сколько шума вокруг подняли, когда очередной руке, жмущей его ладонь, он ответил слабым барахтанием пальцев! Он решил больше так не делать, чтобы не шумели, но все равно подавал признаки жизни – дышал (куда же без этого), двигал глазами, иногда вздрагивал. Однажды, выплыв из теплейшего бессмысленного сна, он понял, что голова болит далеко не так, как раньше, и по этому поводу решил осмотреться. Голова немного слушалась, хотя боль напоминала о себе, но вот глаза выдавали странную картину... то есть, наоборот, вообще никакой картины: к его удивлению, вокруг было темно, как в гробу (подумав так, он даже улыбнулся краешком рта). Прекрасно чувствовались одеяло и подушка, волосы чуть кололи шею, спина затекла от долгого лежания, нос чесался. Слегка пахло лекарствами и стерильными бинтами, угадывались чьи-то духи. Во рту было кисловато и сухо. Слышался какой-то гул, далекие шаги, скрежет. Да-да, он так и проверил всю входящую информацию – будто прошелся вдоль экранов степенным медленным шагом, сверяя с памятью, как со списком, каждое новое ощущение. Снова ухмыльнувшись, он еще раз попытался осмотреться, но, сколько ни открывал-закрывал глаза, не видел никакой разницы. До него дошло – наверное, он у себя в комнате на Бейкер-стрит. Занавески задернуты, да и вообще сейчас ночь, вот ничего и не видно. Он снова почувствовал, как веки тяжелеют. Хотелось спать. Значит, надо спать. У него еще много времени... В следующий раз он проснулся днем – это сразу стало понятно по будничному шуму вокруг. Где-то на подсознательном уровне уже утвердилось знание, что при шуме не надо особо шевелиться, иначе пристанут и начнут кричать. Так что он не стал открывать глаза, просто снова проанализировал ощущения и убедился, что все в порядке. И отбыл спать. Нельзя сказать точно, сколько раз он выплывал из дремоты настолько, чтобы уловить все изменения сходу. Он и не старался особо - чувствовал, что окончательно проснется тогда, когда будет нужно. К тому же дела никуда не уйдут... Слово "дела", накрепко связанное с понятием "работа", чем-то царапало память, не давало покоя, когда он вспоминал его. Но от этого легкого беспокойства он так же легко отмахивался. Снова проснувшись среди ночи, он вспомнил слова: "Шерлок Холмс". Подумал, что бы это значило. Ах да, его же так зовут. Открыл Америку. Снова чуточку улыбнувшись этому откровению, он принялся за одно из немногих занятий, которые были возможны в его полусне – игру с самим собой в ассоциации. Вспоминать подобные факты было очень интересно. Еще ему очень нравилось вот так улыбаться на них краешком губ. Он вполне мог улыбаться про себя, но во внешнем проявлении эмоций было что-то настолько же интересное. Наверное, он долго мог бы так бродить между явью и сном, но его грубо прервали. Однажды днем (он уже неплохо различал день и ночь, хотя его глаза по-прежнему не видели разницы) над ним снова стали "колдовать" какие-то люди. Он слышал два знакомых голоса, мужской и женский. Женщину он до этого слышал гораздо чаще, но если бы она хоть иногда не комментировала свои действия, это было бы не так. Разбудило его не назойливое копошение, даже не поглаживание по руке – кто-то говорил его имя. "Шерлок, Шерлок!" Он проснулся и с интересом прислушался – вдруг скажут еще что-нибудь? Но менялись только интонации. Это ему в конце концов надоело, и он слегка дернул головой – это означало попытку отвернуться, хотя он уже убедился, что шея у него деревянная и не слушается. Мужской голос сорвался на крик (это больно ударило по слуху), и вдруг его начали трясти за плечи: "Ты же меня слышишь, Шерлок! Очнись!". Мужчину оторвали от него, отвели куда-то... Тут до него дошло новое имя. "Джон". Оно смутно ассоциировалось с этим голосом. Он проверил эту ассоциацию – вспомнил другие голоса и попытался назвать их этим новым именем. Ничего не получалось, ассоциация не ломалась. Значит, ей можно доверять. Губы дрогнули: - Джон? Он хотел сказать это, но не вышло. Получился какой-то еле слышный сип, который вряд ли вообще кто-то заметил. Зато пришел кашель. Голос по имени Джон тихо (слава богу!) заговорил, гораздо ближе, чем раньше: "Шерлок, ты же меня слышишь... Я знаю, ты слышишь, ты тут. Не уходи, Шерлок...". Он чуть пожмурился, не размыкая век, облизал губы и снова попытался ответить. - Джон. Получилось. Его даже услышали, судя по донесшимся рыданиям. Но лучше бы не слышали! Снова тормошение. Рыдания продолжились над самым ухом. А к тактильным ощущениям прибавилось еще что-то. Чтобы отвлечься, он попытался проследить смутную связь между этим новым ощущением и звуками. Для проверки умственных способностей было неплохо, но вот результаты... Теплое мокрое на коже – это слезы. "Слезы" прекрасно вязались с "рыданиями", зато с "Джоном" – никак. Он мог бы попробовать выстроить логическую связь (любимое занятие же), но впечатлений было уже многовато. Он снова уснул. На этот раз ему что-то приснилось. Какое-то знакомое лицо, с которым сочетались теплые воспоминания. Но он уже привык, что впечатления приходят, когда не спишь. Думать – это интересно, а вот думать во сне – уже перебор. К сожалению, мыслей теперь было гораздо больше, а после следующего (столь же содержательного) разговора уже с двумя людьми мозг словно перестал выключаться. Один из тех людей точно был Джон, а вот другой далеко не такой приятный, зато на его имя ему захотелось улыбнуться целых два раза – первая часть просто была смешная, а вторая точно такая же, как и у него. После этого вывода он задумался, почему у кого-то может быть такое же имя, пусть и не целиком, и думать забыл о приходивших людях. Хорошо было бы вернуться в ту бесцветную теплынь, когда он спал целыми днями и никому ничего от него не было нужно. Но он понимал, что ему не только не дадут это сделать, но и потребуют дальше контактировать с окружающим миром. Что могло быть после контакта, он представлял, но это нельзя было назвать одним словом, и вместо поисков подходящего обозначения он принялся проверять, в порядке ли его тело, словно путешественник свою машину перед дальней дорогой. Кажется, что-то было неладно. Об этом говорили непривычные ощущения в плечах, деревянная шея и колючая боль в ноге. Но чувствовалось, что его не будут заставлять делать что-то серьезное, пока он не в норме. Начала возвращаться память, и от мыслей вовсе не стало отбоя. Он вспоминал многое. Из многообразия памятных ощущений звуки и эмоции были сильнее запахов и вкусов, а всякие названия и зрительные образы и вовсе захлестывали с головой. Имена, лица, адреса, слова, симпатии и антипатии. Лаборатория при больнице (кстати, что за лаборатория? что он там делал?), сама больница, книги. Снилась музыка. Это было приятнее всего, потому что не надо было просыпаться и думать. Он почему-то помнил, что делал музыку и сам. Интересно, как? У него совсем не такой голос. Вскрывались все новые воспоминания, а за ними вспыхивали новые вопросы. Но одного вопроса он себе так и не задал. Казалось бы, если ты попал куда-то и не понимаешь куда, то первая мысль - это "что я здесь делаю?". Но воспоминания и теперешняя реальность были будто на разных уровнях. Так можно вспоминать прочитанную книгу или просмотренный фильм. Появилась новая интересная область знаний – желания. Раньше ему хотелось только спать. Теперь иногда хотелось курить, съесть или выпить что-то определенное, перевернуться на другой бок, увидеть что-то. Порой даже хотелось, чтобы снова пришли люди-которые-много-говорят – Джон и остальные (неназванных было как минимум двое). Думать стало интереснее, а те люди приносили новые поводы для раздумий. К тому же он знал, что к каждому из голосов как-то относился, и вспомнить это тоже было бы неплохо. Джон приходил чаще всех, с ним он даже начал потихоньку по-своему общаться - перебором пальцев, короткими улыбками. Кажется, это всех устраивало. Память связалась с реальностью, и Шерлоку стало совершенно непонятно, почему он целыми днями дрыхнет непонятно где. Скорее всего, с ним что-то не так. Но вот что? Он завел привычку говорить вслух ночью, и, когда убедился, что голос окреп, как-то днем спросил в пустоту: - Что со мной? Он не ожидал, что ему сразу ответят. Но какие-то голоса выделились из общего гула, приблизились, и рядом с ним кто-то сел. - Вам что-нибудь нужно? Он терпеливо повторил: - Что со мной? Вздох. Пауза. - Сейчас я позову врача. Он ответит на ваши вопросы. Шерлок почувствовал легкую досаду. Неужели так сложно сказать? Небольшое ожидание. Говор двери, новые шаги. К нему снова кто-то подошел. - Вас интересует ваше состояние? - Да, да. Что со мной? - Вы попали в автомобильную аварию. Сейчас вы в больнице. У вас много травм, и могут быть осложнения. Я могу рассказать больше, если вы уверены, что готовы услышать об этом. - Пожалуй, потом. Спасибо. Шерлок говорил очень медленно. Голос у него почему-то был глухой, совсем не такой, как раньше. Он тихо хмыкнул. Осложнения? Ему хотелось сохранить здоровый скепсис, но от уколов тревоги отделаться не удавалось. В следующий раз врач появился одновременно с Джоном. Они что-то обсуждали вполголоса. Шерлоку это быстро надоело: - Можете говорить громче. Я хочу знать детали. - Да, конечно. Пауза. Видимо, врач тщательно подбирал слова, чтобы не взволновать его. Ха! Взволновать Шерлока Холмса? - Авария произошла девять недель назад. С тех пор многое зажило, но тяжелые... - Ближе к делу. - Перелом бедра, надрыв шейных мышц и травма мозга, которая может вызвать нарушение зрения. Ему стало смешно. Так не бывает. - Вам это кажется несерьезным? Вы видите так же хорошо, как раньше? - Если вы наконец включите свет, то я отвечу. Эти слова повисли в воздухе, словно завеса черного дыма. Поняв, что сказал, Шерлок широко открыл глаза и неуклюже попытался сесть на кровати, но тут же зашипел от боли. Его бережно уложили обратно, но он, стиснув зубы, продолжал озираться. Долго моргал. Водил рукой перед глазами. Потом сомкнул веки, глубоко вдохнул и выстуженным спокойным тоном поинтересовался: - Вы хотите сказать, что я слеп. - Окна палаты выходят на солнечную сторону. Сейчас три часа дня. Если вы ничего не видите... - Да-да, я понял. Он сглотнул и повторил: - Слепой. Это прозвучало, как приговор. Впрочем, так оно и было. Шерлок был в такой апатии, что даже забыл про свои излюбленные рассуждения. Ни в чем не оставалось ни малейшего смысла. Его продолжали навещать, пытались разговорить, но он редко отвечал. Кто-то взялся присылать ему вкусные леденцы - это был единственный проблеск сочувствия, который заставил его улыбнуться. Все так же, краешком губ. Остальное его злило. Черт бы побрал их утешения. Мир окрасился в черный не только для его глаз. Каждый день, проснувшись, он искренне желал, чтобы это оказалось сном. Но когда перед открытыми глазами непробиваемой стеной вставал знакомый мрак, ему хотелось то самому умереть, то убить кого-нибудь. Он все чаще прогонял посетителей. Давил в себе все чувства, лежал в полудреме и пытался привыкнуть. Ничего не получалось. Зато никто не мог похвастаться, что видел его слезы. Через пару дней Шерлока решили обрадовать утешительным прогнозом: мол, бедренная кость срастается очень удачно, и он сможет двигаться, как раньше. Но, видимо, его ответный оскал получился не очень радостным - медсестра фыркнула и поспешила уйти. Чему тут радоваться, он так и не понял. В нем проснулось какое-то странное желание растравлять свои раны, и он поинтересовался, что у него считалось легкими травмами. Оказалось, что лицо изгрызено осколками стекол, на спине уродливый ожог, горло повреждено дымом (от этого голос стал глухим и тихим), а в где-то в костях рук было несколько трещин. Чудесно. Теперь Шерлок проводил дни, вспоминая свойства известных ему ядов и прикидывая, какой принес бы самую безболезненную смерть. Иногда он ощупывал лицо, пересчитывая шрамы. В таком состоянии его не то что не трогали - на него смотреть было страшно. Губы кривила злая ухмылка, в слепых глазах горел черный огонь, и порой он так скрежетал зубами, что волосы вставали дыбом. Через кого-то Шерлоку передали слова врача, что, мол, на самом деле с травмой головы все могло быть и намного хуже, но такую слепоту вряд ли удастся вылечить. Очень хотелось верить, что ему плевать, но прятать чувства сам от себя он еще не научился. Отличать пресные дни один от другого было очень непросто, и когда Шерлоку пообещали, что его скоро выпишут, это было неожиданно. Можно даже сказать, что это его встряхнуло. Ведь казалось, что он должен провести в больнице еще две-три вечности, а на самом деле с возвращения в сознание прошло аж полтора месяца. То есть битых четыре он валялся на больничной койке. Но теперь Шерлок жил хоть с каким-то стремлением в будущее, хотя вряд ли подобрал бы слова, чтобы объяснить его. С одной стороны, на Бейкер-стрит будет лучше. С другой, слепота лишала его работы, а придумать что-нибудь хуже этого он не смог, даже если бы захотел. Он старался не вспоминать об этом, потому что нервы и так сильно сдали. Когда кости срослись, его заставили "делать физические упражнения", чтобы "восстановить тонус мышц". Ха-ха три раза. Ходить вслепую на неверных ногах по незнакомому помещению... Он чуть ли не молился, чтобы его орлиные полеты никто, кроме медсестры, не видел. Казалось, с каждым днем хлопот вокруг Шерлока было все больше. "Сделайте то, сделайте это. Встаньте. Пройдитесь. Сядьте. Как вы себя чувствуете? Как у вас с ориентацией в пространстве? А зрение... Ох, понятно. Да-да, можете снова лечь". Неужели со всеми травмированными так обращаются? Или это Майкрофт настолько запугал врачей, что с его младшим братом теперь носятся, как со слепым беспомощным щенком? Хотя... Он, конечно, не щенок, но тоже совершенно беспомощный. И слепой. Короткую улыбку уже давно заменил оскал. Но, как ни нравилось Шерлоку клясть свои "прогулки", а заодно и увечье, последними словами, мышцы все равно восстанавливались. "Дайте мне сдохнуть" перелиняло и превратилось в "сами дохните, я еще поживу" - стиснув зубы, он снова и снова вставал с кровати и ходил, держась за стены. Сначала они служили опорой. Потом стали страховкой. А когда он понял, что для ходьбы ему нужно лишь легко касаться стены пальцами... У победы очень приятный вкус. Зато возвращение на Бейкер-стрит, в нормальный человеческий дом, растоптало эту маленькую победу напрочь. Рано он радовался, ох как рано! Ходить, держась за стены, по бетонному прямоугольнику - это одно, а спотыкаться об собственные вещи в немаленькой квартире... Вернулась злость, и Шерлок предпочитал сидеть, а еще лучше - лежать в своей комнате, свернувшись калачиком. Занавески он зачем-то задернул. Тьма в глазах, тьма в душе - зачем ему еще и тьма в самом привычном значении этого слова, особенно если он ее не видит?.. А жизнь шла. Шла и плевать хотела на его депрессию, невидящие глаза и кокон темноты. Шерлок мог бы целыми днями не выходить из комнаты, но его вытаскивали чуть не за шиворот. Одевали, кормили и заставляли ходить по комнатам. Он щерился, рычал и пробовал кусаться (не совсем буквально, но близко к истине), потому что ну не было смысла во всех этих хлопотах, но Джон и миссис Хадсон считали по-другому и с поразительной настойчивостью снова и снова заставляли его вылезти на поверхность, к реальным проблемам. Кстати, за первые две недели после возвращения на Бейкер-стрит Майкрофт приходил, пожалуй, больше, чем за все годы спокойной жизни брата. Шерлок даже порадовался, что не видит его строгого бесстрастного лица, потому что, оказывается, голос сообщал куда больше. Появления Холмса-старшего тоже были продиктованы заботой, даже если за эту заботу младшему и хотелось порой переубивать всех и вся. Молли Хупер тоже заходила пару раз, хоть и не заговаривала с ним. Может, боялась, что в ответ он рявкнет или молча отвернется. А может, понимала, что ему нечего ей сказать. Шерлок вообще не привык принимать чьи-то заботы, а уж знать, как о тебе печется вроде бы совершенно чужой человек - это было выше его сил. Но слышать в квартире Молли было хотя бы логично, ведь они давно знакомы, она вроде даже влюблена в него. А вот появление кое-кого другого было шоком, и то мягко сказано. Если Шерлоку приходило настроение выбраться из комнаты, то он подолгу мог стоять у окна, невидящим взором изучая стекло. Ему так нравилось, к тому же солнце приятно грело. Обычно его не отвлекали - видимо, на свету он казался не таким апатичным. Но очередным невидимым солнечным утром ему на плечо легла легкая рука. Он повернулся. Конечно, он не видел, кто к нему пришел, и по ритму дыхания не мог узнать кого-то, но... эти духи были, пожалуй, единственными в мире. Он чуть не упал прямо там, где стоял. Потом обнял ее. Не так, как мог бы раньше, а как-то по-детски, пожалуй. Если объятием можно благодарить, он так и сделал. - Ирен, почему ты здесь? Тихая улыбка: - Ты знаешь ответ. В ответ - тяжелый вздох: - Теперь нет. - Глупый... Ты ведь так хорошо разбираешься в людях. Она почувствовала, что он улыбается. - Я давно тебя не видел. Ты осталась... такой же, какой я тебя запомнил? - Да. Она тронула шрам на его щеке. Он слегка отстранился и снова вздохнул. Слова не требовались. - Ты все равно красивый. Потом они долго сидели на диване, так же перекидываясь ничего не значащими словами. Он впитывал ее спокойствие и уверенность, и потихоньку ему становилось лучше. Но не это подтолкнуло его ожить. Неделя с Ирен вполне могла замкнуть его в меланхолии - конечно, это лучше безвылазной депрессии, но все-таки не торт. Не встреча пробудила в нем желание жить. Прощание. Однажды, сидя в гостиной, Шерлок услышал сигнал входящей SMS, но решил не искать телефон - он не помнил, куда его положил, а в поисках вполне мог свалить половину мебели. Лучше уж дождаться, пока вернется Джон. Ждать не пришлось долго. Кстати, походки разных людей различаются не хуже, чем голоса. - Можно тебя на минуту? - Да, конечно. Что такое? - Мне пришло сообщение, но телефон где-то в спальне. Можешь дать его мне? - Дать? У Шерлока был на компьютере экранный диктор. В телефоне ничего подобного не было. - И прочитать тоже. Джон хмыкнул, но телефон принес. - Ага, нашел. Это от Молли... То ли время остановилось, то ли в сообщении было что-то настолько интересное, что Джон замер с открытым ртом. В первый вариант верилось не очень. - Джон? - А? - Что там такого грандиозного? Майкрофт пишет, что небо собралось рухнуть? Или, - он сглотнул, - или это из больницы? - Это из больницы, но не по поводу... тебя. Молли пишет, что Джеймс Мориарти в Бартсе, - пауза. Видимо, это был не конец невероятностей. - Он умирает от рака. Шерлок открыл глаза и посмотрел почти на Джона. То есть не посмотрел, конечно... Серые глаза оставались живыми, осмысленными и выразительными. Интуиция и хороший слух неплохо помогали определять настроение собеседника, но казалось, что слепой взор видит тебя всего и насквозь, даже лучше, чем раньше. Приходилось все время напоминать себе, что Шерлок ориентируется только по голосу. Сейчас на его лице читалось недоумение. - Повтори. - Мориарти умирает от рака. Это не его заявление, это диагноз. Шерлок замолк. Новость действительно была потрясающей. Потом он произнес: - Поехали в Бартс? - Что ты там забыл?! - Думаю, нам с ним есть о чем поговорить. Им действительно было о чем поговорить, и это вправило Шерлоку мозги лучше любых утешительных речей, хотя трудно объяснить почему. Он снова взял в руки скрипку ("я, черт возьми, сыграю на его могиле!") и заставил Джона выучить все нотные закорючки, чтобы тот диктовал ему. В обмен на это он каждый день торжественно клялся наконец выучить слепой шрифт и иногда даже принимался за это. Со скрипкой в доме стало не так мрачно, но Шерлок все равно чувствовал, что ему нужно уходить в себя. Он не мог насквозь пропитаться светом. Может, это просто доказывает, насколько верна фраза "от большого безумия откупаешься малым"... Темнота окружала Шерлока везде, но уже не стремилась забрать в себя. Это чувствовалось так, будто у него в душе поселился кто-то еще. Ближе всех близких, роднее всех родных, его Тьма льнула к самому сердцу, став постоянным спутником. До знакомства с Джоном он считал, что неспособен ни с кем ужиться. До встречи с Ирен думал, что не умеет любить. До столкновения с Тьмой - почти не углублялся в себя. Размышления такого сорта не мешали ему жить и возвращать отобранное. Всего через полгода, еще толком не научившись ходить без опор, Шерлок заявился в Скотланд-Ярд и потребовал, чтобы его если не вызывали расследовать, то хотя бы держали в курсе всех интересных дел (представьте реакцию Андерсона и ему подобных!). Он учил Джона замечать важные детали. Джону, конечно, делать больше было нечего, но это так радовало Шерлока, что он уделял этому почти весь досуг. Смешнее всего в этом то, что Шерлок с серьезной миной выдавал Джону точно те аргументы, которыми раньше Джон выманивал его из темной спальни: "жизнь не кончена" превращалось в "они у нас еще попляшут", а "Бетховен оглох, но все равно писал музыку" - в "мне же не мозги отшибло!". И все-таки иногда, лежа на диване и глядя в потолок, Шерлок чувствовал, как Тьма приходит, неслышно ступая, и кошкой сворачивается в ногах. В такие моменты слепые серые глаза смотрели до странного пронзительно, но какие нездешние дали были им открыты, знали только двое на свете. Он и его Тьма.