Чернее ночи

У меня в доме царил полный порядок, потому что я уценил аккуратность во всём: в планах, в мыслях, в обстановке. У меня хорошо получалось организовывать работу как собственную, так и коллектива, поэтому в роли старосты я так преуспевал. Вымыть руки, разложить покупки, загрузить стиральную машину, разогреть ужин из кулинарии, достать летнюю рубашку от школьной формы… Все эти незатейливые действия я совершал на автомате, постоянно думая об Амаи. Я намеренно не стал проверять сообщение от Инфо-чан, потому что понимал: для изучения дела моего нынешнего противника мне нужно быть абсолютно свободным от прочих обязанностей и полностью сфокусированным на конкретной проблеме. Сначала нужно было подкрепить силы ужином, сделать уборку, развесить постиранное бельё, собраться на завтра, переговорить с родителями, чьи каникулы в Штатах грозили затянуться, а уже потом — приниматься за подробное и тщательное изучение материалов дела Амаи. Так я и поступил: как только основной список дел был завершен, я устроился за письменным столом и открыл сообщение от Инфо. Моя союзница разместила все материалы по делу в средней школе Каяцуши в отдельный сжатый архив, который загрузила на внешний файлообменник и защитила паролем: довольно разумная мера, на мой взгляд. Скачав все необходимые материалы, я принялся внимательно изучать их. И та самая трагедия на проверку оказалась весьма банальным случаем. Бу*линг. Иностранное слово, пришедшее в наш лексикон не так давно и ставшее буквально самым страшным для любой школы. Само явление, кстати, было куда старше слова и корнями своими уходило далеко-далеко в историю. Иногда в отдельно взятом коллективе, особенно состоящем из незрелых и не в меру эмоциональных людей (то есть детей и подростков), появляется так называемая «группировка силы» — несколько учеников сбиваются в стаю вокруг одного вожака, и это положение придаёт им ощущение собственной значимости. А ещё в коллективе встречаются и те, кому повезло меньше. Например, дети из неполных или бедных семей, те, чья внешность, этническая принадлежность или манера говорить выделяют их из общего коллектива в негативном смысле. Эти несчастные, как правило, и становились жертвами бу*линга. Иногда это были довольно сдержанные шалости вроде обидных прозвищ, записок, выкриков вслед, но порой обидчики переходили черту и позволяли себе кое-что похуже, например, рукоприкладство, преследование, вовлечение в издевательства членов семьи жертвы. В средней школе Каяцуши училась девочка, которую звали Мицумура Чисако. Она происходила из не особо зажиточной семьи, а ещё заикалась, и этого оказалось достаточно для некоторых учеников её класса, чтобы начать унижать её. Бедняжка Мицумура не могла защититься, потому что её родители работали в фирме родителей одного из негодяев, которые обижали её. Учителя игнорировали проблему, просто советуя девочке постараться и приложить все силы, чтобы поладить с одноклассниками. Мицумура пробовала бороться, но никто в классе не был готов перейти на её сторону, так как агрессоры происходили из богатых и влиятельных местных семей, и ссориться с ними отнюдь не входило в планы прочих учеников. Мицумура пробовала искать защиты, но везде она словно бы натыкалась на глухую стену: учителя отказали ей в инициации производства о школьных издевательствах, потому что такое дело могло привлечь нежелательное внимание к самому учебному заведению, а персоналу Каяцуши это было совершенно не нужно. Мицумура пробовала не обращать внимания, но с каждым днём атаки на неё становились всё злее, агрессивнее, интенсивнее. Мицумура пробовала терпеть, но… Но всё-таки не выдержала. В один прекрасный день она спрыгнула с крыши своей школы, перед смертью оставив записку, в которой она проклинала всех учеников своего класса, в особенности — своих обидчиков. Амаи учился с ней и даже занимал парту недалеко от неё, но, к моему огромному сожалению, он не участвовал в издевательствах. Джун оказался одним из тех, кто старался игнорировать сложившуюся ситуацию и делать вид, что ничего не происходит; отворачиваться, когда на Мицумура нападали. Судя по его показаниям, он жалел девочку и порой даже оказывал ей мелкие услуги, но только тогда, когда обидчики не видели, чтобы и ему не попало. И её самоубийство произвело на него огромное гнетущее впечатление: судя по протоколу опроса, он расплакался, и ему понадобилось время, чтобы прийти в себя. Из-за серьёзной психологической травмы Амаи освободили от участия в дальнейшем следствии и направили на лечение у психотерапевта. Положив телефон на стол, я откинулся на спинку стула и потёр подбородок двумя пальцами. Значит, причиной возвращения семьи Амаи сюда стала психологическая травма Джуна: он был настолько потрясён самоубийством одноклассницы, что не мог продолжать находиться в Сегава. Я усмехнулся: какой слабак. Если эта девочка была ему так важна, он мог бы придумать, как защитить её от обидчиков, ведь существует сотня способов без непосредственного вовлечения в них. Но нет, он предпочёл праздновать труса, а потом зашёлся слезами по безвременно ушедшей однокласснице. Судя по книге Гилберта Арчера, существует три самых сильных рычага в человеческой психологии: страх, вина и стыд. И если поразмыслить, то в данной ситуации, скорее, сильнее всего проявляли себя два последних. Амаи Джун чувствовал себя виноватым в том, что случилось с Мицумура: он даже заявил об это при опросе. Не напрямую, но всё же он сказал: «Если бы я вмешался хотя бы раз…». Но он не вмешался, и Мицумура покончила с собой. И теперь ему стыдно за то, что он проявил себя именно так. Я наморщил лоб. Если душевная травма Амаи была так велика, что его семья даже вернулась сюда из другого более крупного города, значит, рана могла ещё не затянуться. И если воздействовать на него в этом направлении… Гилберт Арчер не зря назвал страх, вину и стыд именно «рычагами»: на них нужно было надавить, чтобы добиться нужного эффекта. И я собирался поступить именно так. Но повторять прошлые ошибки я не собирался: мне нужен был подробный и продуманный план со взвешенными рисками и чёткой программой. И потому, вытащив из школьной сумки блокнот и ручку, я начал писать.

***

Кулинарный клуб находился на первом этаже школы и источал необыкновенные ароматы: уже с утра тут что-то пекли. Амаи Джун и его лучший друг и по совместительству товарищ по кружку Сукояка Кенко стояли у рабочего стола и лепили что-то из теста, весело переговариваясь. — Если добавить немного сливок, — вымолвил Кенко, ловко заворачивая начинку в тесто, — только совсем чуть-чуть… Я думаю, будет потрясающе. Но я всё же настаиваю, чтобы было поменьше соли: так будет здоровее. А ещё на фестиваль можно сделать веге-сэндвичи; как ты на это смотришь? Сукояка Кенко, несмотря на имя, больше подходившее девочке, являлся юношей: среднего роста, приземистым и довольно полным. Он ратовал за здоровое питание, являлся убеждённым вегетарианцем, но — нужно отдать ему должное — никогда не пытался агрессивно агитировать других людей подражать его образу жизни и никогда не критиковал мясоедов. Он был довольно добрым и приятным в общении, а также достаточно трудолюбивым и неконфликтным. Помимо президента своего клуба, он близко дружил с главой садоводческого кружка Уэкия и порой приходил к ней за свежими овощами и зеленью для стола, каждый раз обязательно задерживаясь, чтобы поболтать. Я пару раз помогал ему относить ящики с урожаем в помещение клуба, поэтому был в курсе: Кенко не отличался молчаливостью и щедро делился со мной информацией. Я же спокойно его слушал и вставлял междометия в редкие паузы, и, кажется, он был весьма удовлетворён беседой со мной. Во всяком случае, уже в помещении кулинарного клуба он принял у меня ящик и с широкой улыбкой сказал: «Ты очень любезен, Аято-кун! Приходи в любое время: мы с удовольствием накормим тебя». И сейчас, стоя на пороге кулинарного клуба, я вспомнил об этом моменте. Постучав костяшками пальцев о косяк раскрытой двери, я спросил: «Можно войти?», и оба участника клуба тотчас же посмотрели в мою сторону. — О, Аято-кун! — широкий рот Кенко растянулся в радостной улыбке. — Как хорошо, что ты пришёл! — Действительно, — Амаи улыбнулся и помахал мне рукой, измазанной в муке. — Заходи же, не стой на пороге. Я послушно прошёл в помещение и, поклонившись, как того требовали правила приличия, остановился неподалёку. В воздухе витали приятные запахи, а на рабочем столе перед каждым из них лежал коврик с нарисованными на нём концентрическими кругами; он назывался «ковриком для раскатки теста». У моей мамы тоже был такой. Между ними стояли миски с различными начинками; кое-какие из них я узнал: тёртый сыр с чесноком, пюре из батата, лук. Некоторые же оставались для меня секретом, особенно что-то зелёное, стоявшее рядом с Сукояка. По консистенции это напоминало суфле и смотрелось довольно аппетитно. Интерьер кулинарного клуба отличался, на мой взгляд, излишней жизнерадостностью: обилие розового и персикового цветов, тканевые занавесочки, перехваченные ленточками, милые магнитики на холодильнике лососевого цвета, разноцветные мисочки, рядком стоявшие на рабочем столе… Но участников этого кружка, похоже, всё устраивало: если вдуматься, я никогда не видел ни одного из них в плохом настроении ни разу за три месяца своего обучения здесь. Тут умели готовить самые разнообразные блюда, и на данный момент, судя по ажиотажу, они планировали, что именно будут подавать на спортивный фестиваль в начале июня. — Мы делаем мини-пирожки, — добродушно разъяснил мне Кенко, тщательно размещая начинку на кружочке теста. — Решили поэкспериментировать, так сказать. Первая партия будет готова через час, и мне бы хотелось, чтобы ты снял пробу. Как ты думаешь, Джун? — Полностью согласен, — Амаи кивнул и присел на корточки перед духовкой, задвигая туда противень с аккуратно слепленными пирожками. — Мне будет приятно, если Аято попробует наши блюда. Ты ведь редко жалуешь нас своим присутствием, господин лучший ученик школы, а при твоей нагрузке хорошее и плотное питание — это обязательное условие для того, чтобы организм нормально функционировал. — Полностью согласен, — я улыбнулся и поднял кверху обе руки, словно сдаваясь. — С удовольствием попробую ваши прекрасные творения, Амаи-семпай, Сукояка-семпай. — Ну, ну, — Амаи, закрыв дверцу духовки, распрямился и покачал головой. — К чему церемонии? Называй меня по имени. И, думаю, Кенко тоже не будет против этого. Так ведь, Кенко? — Верно, — Сукояка принялся лепить следующий пирожок. — Мы же все тут друзья. — Благодарю, — я подошёл на шаг ближе и сплёл пальцы, пытаясь всеми силами показать, что смущён. — Но, честно говоря, я пришёл не за этим… Амаи поднял брови и склонил голову набок, вытирая руки полотенцем. — Мы внимательно слушаем тебя, Аято, — любезно произнёс он. Я вздохнул и потёр рукой затылок: так обычно делали, когда стеснялись о чём-то попросить. Нужно выдержать паузу, потом негромко и несмело начать говорить… — Дело в том, что мои родители уехали в продолжительную командировку, — начал я, потупившись. — Сначала я питался лапшой быстрого приготовления, но это начало давать эффект на мой желудок. Тогда я перешёл на блюда из кулинарии, но это, в свою очередь, начало давать эффект на мой кошелёк. Скажите, пожалуйста, не могу ли я попросить… — Ни слова больше! — Амаи, повесив полотенце на ручку духовки, подошёл вплотную ко мне и положил руки мне на плечи. — Аято, ты пришёл в правильное место! Сейчас я вышлю тебе несколько простых рецептов… Он отвёл в сторону свой передник и вытащил из переднего кармана брюк смартфон. — Тут нет ничего сложного, — произнёс он, сосредоточенно глядя на экран. — К каждому рецепту прилагается подробный список продуктов, которые тебе понадобится. Все блюда очень разнообразные и сбалансированные. — А я ещё потом добавлю и от себя, — Сукояка, не отрываясь от своих пирожков, подмигнул мне. — Вегетарианские блюда тоже очень хороши и питательны, а также вкусны. Только мой телефон остался в классе; я пришлю тебе попозже. Я улыбнулся и поклонился, постаравшись постоять головой вниз чуть подольше: мне нужно было покраснеть якобы от смущения, чтобы не выйти за рамки образа. — Даже не знаю, как вас благодарить, — пролепетал я, прижав руку к груди. — Мне очень приятно. — Это нам приятно, — добродушно отозвался Амаи, всё ещё возившийся со смартфоном. — Так… Отправил. Приятного аппетита, Аято! А теперь присядь-ка вот здесь и подожди немного: думаю, первая партия будет готова даже быстрее, чем мы ожидали. Я взял невысокий табурет, стоявший у рабочего стола, и присел на него. Сукояка и Амаи работали споро и уверенно; в каждом их движении был отчётливо виден опыт. Что ж, тот факт, что Амаи хорош в своём деле, никак не влиял на мой план. — На прошлые выходные я ездил в Сегава, — начал я спокойным, ровным тоном. — И можете себе представить, я встретился там с Роншаку Мусуме! — Мир действительно тесен, — подмигнул мне Кенко. — Вот именно, — кивнул я. — Она разговаривала с каким-то человеком, и я подошёл ближе, чтобы поздороваться. Как оказалось, у неё много друзей там. Так вот, мы хотели пойти в какую-нибудь кофейню, чтобы посидеть втроём и поговорить, и, пока мы выбирали, зашёл разговор об «Амаи Харано». Как оказалось, знакомый Роншаку-семпай тебя знает, Джун: он тоже учился в средней школе Каяцуши и… Амаи внезапно замер и выронил лопаточку, которую до этого взял с рабочего стола. Он медленно повернулся ко мне и прошептал: — Я… Простите… И метнулся к выходу. Я проводил его глазами, постаравшись придать лицу достаточно удивлённое выражение, а потом перевёл взгляд на Сукояка, который казался таким же изумлённым, как и я. — Что-то не так? — спросил я, вставая с табурета. — Может, мне стоит пойти за ним? — Нет, не нужно, — Кенко нахмурился и ещё раз посмотрел на дверь. — Видимо, он вспомнил про что-то нехорошее или почувствовал себя плохо… В любом случае, твоей вины тут нет. Я поговорю с ним и во всём разберусь, хорошо? Я закусил губу и посмотрел в сторону, старательно демонстрируя стыд и неуверенность. — Даже не бери в голову, — Кенко отряхнул руки подошёл к раковине. — Иди к себе в классную комнату и ни о чём не переживай. Я поклонился, выйдя из помещения клуба, направился по коридору к своей аудитории. Правда, на полпути я «передумал» и, ускорив шаг, направился к лестнице. Интересующие меня люди находились на крыше и, судя по сообщению, присланному мне Инфо-чан, они уже были там, что являлось огромной удачей, потому что они далеко не ранние пташки. Буквально взлетев на шесть пролётов вверх, я вышел на крышу и осмотрелся. На одной из лавочек сидела Роншаку Мусуме — красивая и уверенная в себе девочка, собравшая вокруг себя стайку таких же, как и она, подруг. Правда, сейчас, в это раннее время, рядом с ней сидела только одна из них — моя одноклассница, Дадаяма Хана. Они о чём-то болтали и время от времени негромко хихикали. Больше на крыше, насколько я мог судить, никого не было. Отлично. Я прижал смартфон к уху, будто разговаривая, и направился к девочкам. Сев на лавку, я громко спросил: — Ты уверен? Болтовня девочек сразу стихла. Я был на сто процентов уверен, что они внимательно прислушались к тому, что я говорил, ведь их компания отличалась охотой до сплетен. — Не могу себе представить, — продолжил я. — Амаи Джун? Он учится сейчас в нашей старшей школе и… Я бы никогда не сказал, что он из тех, кто мог бы довести человека до самоубийства… Да, я с тобой согласен: мы никогда не знаем… Говоришь, дело замяли?.. Но Мицумура Чисако точно покончила с собой из-за него?.. Да, это такой ужас… Я встал и, не прерывая «разговора», направился к выходу с крыши. Достаточно хорошо изучив этих девочек, я понимал: скоро полшколы будет знать об этом небольшом инциденте, а ещё они наверняка не поскупятся дополнить рассказ разными красочными деталями, так что эта сплетня не будет иметь ничего общего с реальностью. Выходя с крыши, я чуть было не столкнулся с Джонсом: он, видимо, хотел сделать несколько снимков с высоты. Вежливо отступив и пропустив меня, он бросил: — Удачной охоты, тигр! Я удивлённо обернулся и собирался было переспросить его, что именно он имел в виду, но было уже поздно: американец на своих длинных ногах уже успел выйти на крышу. Решив не следовать за ним и списав эту странную фразу на типичную эксцентричность иностранца, я продолжил свой путь. Спускаясь вниз по лестнице, я написал Инфо-чан сообщение с небольшой просьбой, на которую она сразу же ответила коротким: «Уже исполняется». Мне захотелось удостовериться в этом, ведь теперешнее предприятие, на которое мы решились, являлось делом весьма деликатным, и на каждом этапе я был обязан контролировать его, чтобы все прошло словно по нотам. Во внутреннем дворике собралась довольно обширная компания. Люди кучковались группками, и приглушенный гул голосов наполнял весенний воздух. Все радовались прекрасной майской погоде и обсуждали приближавшийся спортивный фестиваль. Кизана Хидеаки, стоя у одного из деревьев, довольно громко обсуждал со своим соклубником Куросава Шозо возможность постановки, то и дело обмахиваясь руками, хотя с утра ещё было довольно свежо. Мой одноклассник Дубиду Суккуби лавировал между учениками и пытался сфотографировать кусты и ветви деревьев. Но моя цель была чуть дальше. Обогнув несколько группок, я поневоле замер и залюбовался открывшейся передо мной картиной. Таэко сидела на бортике фонтана и, сложив руки на коленях, беседовала со своей подругой Гитой. Её волосы были забраны в низкий хвост, и эта незатейливая причёска делала её ещё прекраснее. Даже комариный укус у неё на руке, и тот являлся вершиной совершенства, несмотря на то что она расчесала его, и корка на получившейся ранке только образовалась. Я встряхнул головой, опомнившись: не нужно стоять, словно истукан: так я привлекал к себе много излишнего внимания. Для того, чтобы услышать их разговор, мне нужно подобраться ближе, но только не демонстративно: в теории меня не должны интересовать сплетни. Пройдя мимо Таэко и поклонившись, я устроился чуть поодаль, рядом с Сома Рику, который строчил что-то в блокноте. Насколько я помнил, он писал стихи; видимо, сейчас он занимался как раз этим, вдохновляясь окружающей природой. — Так ты говоришь, что Амаи Джун… — начала Гита, накручивая прядь волос на палец. — Он очень славный, — в голосе Таэко зазвучала улыбка. — Такой добрый, заботливый… Помог мне справиться, когда… Сама понимаешь, после происшествия с Накама… Я не знала, что и думать, а он успокоил меня. — Что ж, — ответила ей Гита. — Правду говорят, что каждый человек — вовсе не то, кем кажется. — Что ты имеешь в виду? — удивлённо спросила Таэко. — Ты же не про Джуна?.. — Именно про него, — в голосе Гиты была уверенность. — Я слышала, что в средней школе его одноклассница покончила с собой из-за него. Пауза в их разговоре длилась несколько секунд, а потом Таэко протянула: — Я не думаю… — Это правда. Этот голос, так хорошо знакомый мне, заставил меня вздрогнуть и повернуть голову. К беседовавшим присоединилась сама Инфо-чан; видимо, она посчитала, что стоило самостоятельно приложить руку к такому деликатному делу. Мичико чуть подстригла волосы, которые начали отрастать, и теперь она немного смахивала на офисную сотрудницу. Очки в тонкой оправе довершали деловой образ. Выделял её лишь медный блеск волос, да и тот был виден лишь на солнце. Она стояла напротив Таэко и Гиты скромно, но вместе с тем уверенно и с достоинством. — Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, — Мичико склонила голову. — Я вовсе не подслушивала, просто так случилось, что до моего слуха донеслось имя Амаи Джуна. Она изящно присела рядом с Таэко и чуть повернула корпус к ней. Гилберт Арчер писал, что такая поза располагала к доверию и внушала собеседнику подсознательную убеждённость в искренности говорившего. — Я тоже сначала не поверила в это, — начала Мичико, склонив голову набок. — Но… Таэко, хорошая знакомая моей тёти приходила к нам позавчера. Мы заказали сладостей из «Амаи Харано», и наша гостья, только прочитав название, спросила нас, не в курсе ли мы о трагедии в школе Каяцуши. Мы ответили отрицательно, но я упомянула, что Амаи Джун учится со мной в одном классе. И тогда знакомая моей тёти рассказал мне эту печальную историю. Как оказалось, её сын учился в школе Каяцуши в то время; он был на год младше Амаи. Девочка по фамилии Мицумура, не выдержав плохого обращения одноклассников, покончила с собой. Виновники так и не понесли наказания, поскольку учились в средней школе и ответственности не подлежали, но их неофициально заставили уйти из учебного заведения — вроде как по собственному желанию. — Амаи пришёл в среднюю школу Кайсэн посреди учебного года, — подхватила Гита. — Я это хорошо помню, потому что его определили в мой класс. Он тогда был совсем не такой, как сейчас, а наоборот: молчаливый, угрюмый, необщительный… — Видимо, он посчитал, что маска добродушия сослужит ему куда лучше, чем его истинное лицо, — пожала плечами Инфо. — Но, честно говоря, мне он всегда казался неискренним. Таэко прижала ладонь к шее. — Подождите, — она растерянно опустила голову. — Но этого просто не может быть… Я не могу поверить в то, что Джун способен кого-то обидеть или… — Как хорошо ты знаешь Амаи Джуна, Таэко? — вкрадчиво спросила Мичико. — Я тоже так считала, пока не послушала, что рассказывала знакомая моей тёти. А она, смею тебя заверить, не склонна к преувеличениям, а также узнала эту информацию из первых рук. Я встал с бортика фонтана и медленно направился к одной из дверей. Мне больше незачем было здесь находиться: Инфо прекрасно справлялась с нашей миссией, успешно посеяв зерно сомнения в сердце Таэко. И пусть пока до полной дискредитации в её глазах Амаи было ещё далеко, я не сомневался в том, что он сам поспособствует их разрыву. Судя по тому, как он страдал после самоубийства Мицумура, он подвержен депрессиям и тревожностям. Испытав подобное раз, очень легко свалиться в эту бездну повторно, а Джун производил впечатление человека крайне слабого. Специально воспользовавшись одним из дальних входов, я медленно и вальяжно шёл к классной комнате. Ученики стояли вдоль стен парами и тройками, и большинство из них обсуждало Амаи Джуна, как и следовало ожидать. — Так и знал, что он негодяй, — ворчал Хигаку Шин, вице-президент клуба оккультистов и мистиков. — Вечно лезет к людям с этой своей улыбочкой… — В средней школе он ни с кем не общался, — вторил ему Ямазаки Цурузо из театрального. — Ты просто не представляешь себе, насколько он был мрачным и закрытым человеком! И ещё он старательно избегал ответов на вопрос, почему он перевёлся в середине учебного года. Проходя мимо и кланяясь, я подавил усмешку. Амаи был мрачным и необщительным из-за психологической травмы, которую перенёс вследствие самоуб*йства Мицумура, но эмпатии он уже не дождётся: сплетня о том, что именно он стал причиной гибели Мицумура, именно он являлся одним из обидчиков, теперь свободно гуляет по школе, распространяясь, как лесной пожар в жаркий июльский день. И переубедить учеников Академи теперь уже почти невозможно. Войдя в аудиторию, я первым делом направился к Ацу: он уже сидел на своём месте и приветственно помахал мне рукой. — Ты знаешь об Амаи? — спросил он, нервным жестом поправляя очки. — Я только что слышал, как наши одноклассницы обсуждали это! Можешь себе представить: в средней школе он был одним из тех, кто издевался над девочкой, а она потом покончила с собой! Я прикрыл рот рукой, словно пребывая в шоке. На самом деле, я прикрывал улыбку: всё шло просто идеально. — Я и подумать не мог, — Ацу наклонился ко мне. — Никогда бы в жизни… Он осёкся, потому что к нам в класс вошёл Сукояка Кенко. Он двигался довольно быстро и ловко, чего было сложно ожидать от человека его комплекции. Прижимая к объёмистому, мягкому животу лоток для пищевых продуктов, он подошёл к моей парте. Вопреки обыкновению, у него на лице не было улыбки; напротив, казалось, он чем-то обеспокоен: между бровей залегла складка, губы плотно сжаты. — Аято, я отложил тебе пирожков, — сказал он. — Как и обещал. — Благодарю, — я встал и поклонился. — Насчет Джуна-семпая… — Всё в порядке, — Сукояка махнул рукой. — Просто у него не очень хорошие воспоминания о средней школе, вот и всё. Твоей вины тут никакой нет, так что не бери в голову. Он повернулся и направился было к двери, но, сделав два шага, вдруг резко обернулся. — Говоришь, ты встретил в Сегава Роншаку Мусуме? — спросил он, серьёзно глядя мне в глаза. — Да, — я склонил голову. — Она и её знакомый, как оказалось, давно не виделись, вот и разговорились. — Понятно, — Сукояка кивнул и направился к двери. Проводив его глазами, Даку с любопытством уставился на меня. — Роншаку Мусуме? — спросил он. — О чём речь? — У Мусуме оказался приятель в Сегава, — объяснил я. — Он знал Амаи со школьных времён. Видимо, он рассказал Мусуме ту историю, а она, как водится, разнесла по всей школе. — Так ты всё знаешь! — Даку подался вперёд; его глаза заблестели, как будто он увидел драгоценный средневековый фолиант про демонов. — Они обсуждали это при тебе? — Не совсем, — я помотал головой. — Я просто мельком видел там Мусуме и её знакомого и поздоровался, проходя мимо. До меня донеслась фамилия «Амаи», поэтому я и заговорил об этом сегодня в кулинарном клубе. Если подумать, я даже не уверен, была ли там на самом деле Мусуме или кто-то очень на неё похожий. Даку опустил голову. — Так это правда? — прошептал он. — Просто поверить не… — Прошу не сомневаться, это правда! — Сома Рику, наш одноклассник, прибившийся к театральному клубу, подошёл к нашим партам и взмахнул рукой, явно подражая Кизана Хидеаки. — Я только что услышал от Харуки, а она, как вы знаете, общается с Саки Мию, которая, в свою очередь, посещает кулинарный клуб. Кто-то в нашей школе знал участников той трагедии лично, но всё выплыло именно теперь… Спортивный фестиваль приближается, и, дорогие мои шевалье, я ни за что не стану вкушать блюда, приготовленные руками этого ужасного Амаи. Выдав эту высокопарную тираду, Рику хотел было торжественно направиться к своей парте, но ему пришлось пропустить Бенши Такамине, и его уход получился не столь драматичным, как он сам ожидал. Я осмотрелся. Все, абсолютно все, разбившись на группки, обсуждали Амаи: он был настоящим героем дня. Яку Зайши и Унаги Денкашиза обсуждали, состояла ли жертва в романтических отношениях с Амаи, причем совершенно не стесняясь в выражениях. — Как думаешь, он спал с той девчонкой? — спросил Яку, поправляя очки с умным видом. — В средней школе? — Унаги нахмурился и помотал головой. — Крайне сомневаюсь. — А я думаю, что спал, — Яку кивнул с таким видом, как будто Камасутра вышла именно из-под его пера. — А она была приличная, хорошая, не хотела, чтобы слухи о ней просочились в общество. А он, наверное, рассказал друзьям, и из-за этого она… Аканиши Сейо в съехавшей на затылок бандане в цвет британского флага теребил слегка растерянную Райбару Фумецу, пересказывая ей свою версию произошедшего. — Они хотели сделать это вместе, you know? — тараторил он, взмахивая руками, как посредственный дирижёр. — Они договорились подняться на крышу и кинуться оттуда вниз, держась за руки, но он в последний момент вырвал свою ладонь из её, so она полетела вниз и… My God! Я ведь состою в его клубе! Фумецу! I can’t believe, что я столько раз пробовал его блюда! Я верил ему как самому себе, а он оказался таким ужасным человеком! Хагивара Сакура из садоводческого клуба и Дзюку Рен из кружка боевых искусств тоже беседовали, но очень тихо, поэтому я не мог расслышать ни слова. Однако, судя по всему, они тоже обсуждали Амаи и его прошлое. Даку продолжал стенать о том, каким же ужасным человеком оказался Амаи, как он верил в него, как он не ожидал подобного, а я кивал, скрывая торжество за маской обеспокоенности. Вся школа гудела, как растревоженный улей; каждый считал своим долгом поучаствовать в сплетнях о Джуне. Если даже первоклассники, которые проучились в одном коллективе не так много времени, сплотились, чтобы перемолоть эти неблаговидные слухи, что уж говорить о ребятах постарше, знавших друг друга куда дольше? Эти наверняка погрузятся в обсуждение с ещё большим энтузиазмом. Кроме того, слухи об Амаи, распространяясь по Академи, обрастали самыми невероятными подробностями. Каждый считал своим долгом прибавить что-нибудь от себя, и в итоге бедняга Джун представал в образе чуть ли не самого дьявола. А к чему это могло привести… Ни к чему хорошему для Амаи. Что мне и нужно было.