Пэнлай не существует

Все находятся в просторной гостиной. Пылает камин, с плиткой вокруг него и вазами с искусственными цветами по бокам, чуть поодаль — большой круглый стол, накрытый на пятерых. В левой стороне от стола — угловой диван, плоский, деревянный, больше похожий на тахту, сделанный на заказ, обитый красной тканью. Весь интерьер колеблется от теплых красных до холодных коричневых тонов. Только стена за камином из белого грубого камня и сама плитка перед ним серая. — Садитесь, дети, чего стоите? Или не рады видеть своего отца? — Хэлянь Пэй добродушно улыбается своими морщинистыми губами, у глаз собираются складки, но это не кажется чем-то неприятным. Просто старый человек, который выглядит чуть лучше многих в его почтенном, семидесятилетнем возрасте. Хэлянь Чжао садится слева от отца, Ци-эргэ справа, Цзышу рядом с Ци-эргэ, а Хэлянь слева от Чжао-гэ. — Привет, пап! — беззаботность в словах старшего сына, с удовольствием садящегося на стул. — Ну что ты такое говоришь, па? Как тебе можно не радоваться? — укоризненно говорит Ци-эргэ. — А-Шу приветствует своего дядю. — Здравствуй, отец, — коротко кивнув, Хэлянь И садится последним под пристальным взглядом самого старшего в комнате, ощущая разгорающееся напряжение. Удостоверившись, что все проходит как надо, Хэлянь Пэй, наконец, садится и сам, спиной к камину. На столе много еды, заказанной в ресторане специально к приезду детей и разложенной по блюдам соцработницей, которой наверняка доплатили за это, ибо подобное не входит в обычный перечень обязанностей. Хэлянь Пэй имеет хороший достаток, но совершенно одинок, невзирая на сидящих за столом детей, выросших из-под родительской опеки. А жены у него не было уже давно: как скончалась госпожа Хэлянь, он больше ни разу и не вступал в отношения с кем-либо. — Как дела в компании, Чжао-эр? Как семья? Обычный светский разговор. Чжао-гэ рассказывает о лёгком недомогании супруги, из-за чего та не смогла прийти на очередную семейную встречу, о том, что заменил гендиректора их семейной компании, потом Ци-эргэ разглагольствует о своем недовольстве последним. — Серьезно, пап, он был хорош в том, что делает! Зачем надо было брать на эту должность новичка? Я понимаю, что Чжао-гэ — ядовито выделил имя старшего брата тот, — хочет помочь своему другу с работой, но зачем вплетать в это семейный бизнес? Друзья друзьями, а семья на первом месте! Хэлянь Пэй отмахивается и интересуется, что происходит у среднего сына в личных делах, на что тот смущается, а сам отец семейства хохочет: — Даже если это не девушка, я пойму… Просто обзаведитесь ребенком, не важно, как вы его получите. Я хочу, чтобы фамилия Хэлянь продолжала жить и после меня, и после вас. А ты, Шу-эр? Что скажешь? — Цзышу считает, что сначала следует высказаться И-гэ, дядя Пэй. Не сочтите, пожалуйста, за грубость. — Шу-эр, ты снова витиевато говоришь и льёшь бальзам на душу своим почтением к старшим, — вновь смеётся тот и смачивает рот вином, остальные члены семейства Хэлянь следуют его примеру. Хэлянь И выпивает бокал залпом, из-за чего славливает упрекающий взгляд Чжао-дагэ. А отец намеренно игнорирует своего родного младшего сына. — Я жду, Шу-эр. — Все нормально, дядя, — отзывается тот и аккуратно ставит бокал на место. Хэлянь И может поклясться на костях предков, что тот только сделал вид, что выпил. Не с его проблемами злоупотреблять алкоголем, и тот это прекрасно знает. — Почему ты отказался работать в семейном бизнесе? Мы тебя можем поставить на любую должность, какую хочешь. — Мне И-гэ помог с работой. Там очень комфортные созданы условия, специально под меня. И там я не боюсь холода. Все вздрагивают. Боязнь холода у Цзышу была панической. Потому даже Хэлянь Пэй отступает. — Мой И-эр… Чем порадуешь? Хэлянь И выкладывает все, что знает. О том, как прошел договор с поставщиками продукции, о том, как удалось заключить пять достойных контрактов за месяц. Но отец ко всему относится как к должному. Вряд ли он ждет каких-то успехов, но вот они есть и, кажется, нисколько не трогают его душу. Как если бы самый младший родной сын был пустым местом. — А что насчёт женитьбы? Хэлянь И смотрит на Цзышу и резкий ответ застывает в горле. Когда брат нуждается в постоянном присмотре и молчит об этом перед остальными близкими, а Хэлянь И его прикрывает как может… Любая девушка сбежит, когда поймет, что всегда будет на третьем месте в важных для него вещах и делах, ведь первые два занимали А-Шу и работа. Если порой он не ночевал в собственном доме, потому что переживал о брате, а тот тащил его к себе, чтобы обнять вместо плюшевого медведя, то какая женщина будет это терпеть? В принципе по этой причине бывшая невеста его и бросила, потому что времени на нее практически не выделялось. Разрыв с Су Цинлуань он переживал и все ещё переживает достаточно тяжело, не в силах поверить, что уже практически родной человек, который был рядом лет пять, оставил его. Лишь об этом, о разрыве, знали братья. Но не отец. Потому только о том, что разошелся с Су Цинлуань, он и говорит ему при всех, не вдаваясь в подробности и причины произошедшего. О них же не говорил и старшим, и, тем более, Цзышу. Не хватало, чтоб того мучила ещё вина за его несостоявшийся брак. — Непутёвый сын, даже с женщиной сладить не можешь, — презрительно бормочет Хэлянь Пэй. Чжао-гэ давится лапшой, Ци-эргэ ошеломленно зависает с палочками в руках, а Цзышу с отчаянным вопросом смотрит на «непутевого сына» своего дяди Пэя. Хэлянь И отрицательно мотает головой, когда тот уже собирается встать на его защиту. Это привычно. Быть не первом месте, не на втором и не третьем, и не быть достойным в глазах Хэлянь Пэя занимать даже четвертое, единственное оставшееся. Существуй в голове отца список избранных людей, тот бы его туда не добавил. Они не ссорились, не было у них конфликта отцов и детей. Просто в какой-то момент, совершенно непонятный для Хэлянь И, отец стал обращаться с ним как с пустым местом. Лишним человеком. Или вообще не человеком. Ему даже места в семейной компании никто не предлагал, а потому Хэлянь И налаживал свой, отдельный от семьи проект, и весьма успешный, куда и позвал Цзышу, а тот согласился. — Пап, зачем ты так с И-ди? — не удерживается Чжао-гэ. Хэлянь Пэй не удостаивает вниманием этот вопрос. — Ещё немного жареных баклажанов, Ци-эр? Все ещё не отойдя от шока, тот заторможенно кивает. Это первый вечер, когда Хэлянь Пэй так открыто демонстрирует свое отторжение и непринятие младшему сыну при всех. Раньше это бывало лишь один на один, и то не всегда, только пару лет назад подобное началось. Хэлянь И ведь помнит, как отец учил его кататься на лыжах, как он вместе с братьями испугался за мелкого А-Шу, потерявшегося на склонах снежных гор, как они все вместе справляли китайский Новый год и ели лапшу долголетия, как клали монетку в новогодние пельмени, лепя их на кухне перед праздником, извозив в муке все что только можно, и она досталась А-Шу, а все радовались. Как Хэлянь Пэй помогал с уроками и водил в музей императорского дворцового комплекса, и все они вместе смотрели на великолепные сады камней, на причудливые статуи единорогов во дворе дворца, на резные стулья и стол внутри, на коллекцию императорских нарядов и шапок. — Как думаешь, И-эр, мне бы пошло? — лукаво спросил Хэлянь Пэй, кивнув на головной убор с двенадцатью бусинами спереди и сзади, с золотистыми по цвету шелковыми лентами по бокам, которые должны завязываться под горлом. Все дети тогда засмеялись, один лишь А-Шу коротко улыбнулся и сказал с невиданным почтением, будто вбитым в него годами службы при какой-то династии: — Несомненно… Ваше Величество. Их тогда чуть не выгнали из музея, слишком уж громким был смех отца и Хэлянь И. Чжао-гэ и Ци-эргэ позволили себе тихие смешки напоследок, а отец на них шикал, но сам не сдерживал плутовской улыбки. Когда все переменилось? Честно говоря и вспомнить трудно. — Дети, я отлучусь ненадолго на кухню… — Хэлянь Пэй выходит из-за стола и идет, огибая стулья справа, где более широкий проход, в сторону коридора, откуда сразу вела дорога в нужную сторону. — Дядя Пэй, я с тобой! Воды возьму, — Цзышу уже встаёт, как Хэлянь И говорит тихо, едва отец скрывается за проходом: — А-Шу, если что, не развивай с ним эту тему, — намекает он на недавнюю сцену. — Я хочу узнать причину. И узнаю, дагэ, — упрямо отзывается тот и идет вслед за своим дядей. Хэлянь И опускает голову на сложенные на столе руки. — Диди, не знаю, что между вами происходит, но, если хочешь, я могу попробовать поговорить с папой, — Чжао-гэ берет его за руку в жесте поддержки, он на удивление тактичен. Возможно совместная жизнь с женой его чему-то научила. Обычно тот всегда был задирой, но сейчас от него веяло добротой, какую Хэлянь И не чувствовал от него даже в детстве. — Ты можешь на нас положиться, брат. Знай это. Что бы не случилось, мы всегда будем твоей семьей, И-ди, — твердо заявляет ему Ци-эргэ. Хэлянь И ранее не чувствовал такой сильной поддержки от них двоих, но наверно лишь сейчас ощущает себя действительно членом семьи Хэлянь, а не просто приложением к отцу и Цзышу. Он никогда не ссорился сильно с братьями, но они вместе, без наказа родителя, и не проводили время, потому что старшие буквально жили в своем, одном на двоих, мирке. А младшие, А-Шу и сам Хэлянь И — в другом, таком же. Возможно так сложилось из-за возраста. Но теперь Хэлянь И хочется верить, что все изменится. — Дядя Пэй, остановись! Хватит! Пожалуйста! — Чертов мерзкий прихвостень! — что-то на кухне звонко громыхает. Слышится звук бьющегося стекла и чего-то ещё. Услышав это, он и братья, не сговариваясь, рвутся на кухню, не заботясь ни о посуде, что звякает при резком подъёме, ни о стульях, один из которых валится на пол. Ворвавшись на кухню нет времени ужасаться, только лишь действовать. Ведь дядя Пэй душит брата Шу около кухонного шкафа, прижимая того спиной к нему. Осколки посуды лежат на столешнице позади Чжоу Цзышу — дорогой фарфор с верхних полок не пережил столь резкого обращения, как и пара бокалов. — Папа, перестань! — беспомощно кричит Чжао-гэ. Хэлянь И же вместе с Ци-эргэ отталкивают старшего, чтобы разнять отца и Шу-ди. — Ты поплатишься… Голодные призраки забирают свое, Чжоу Цзышу! — хохочет отец, пытаясь вырваться из хватки Хэлянь И. Цзышу загнанно дышит, держась за болящее горло, его глаза слезятся от непонимания, боли. Ци-эргэ обнимает его, закрывая на всякий пожарный собой. Он же и кричит. — Чжао-гэ, вызывай скорую… И полицию. Немедленно, Чжао-гэ, хватит стоять столбом! Чжао-гэ, черт бы его побрал, падает вдруг в обморок. Хэлянь Пэй же продолжает вырываться, тянясь руками в сторону Цзышу: — Гори в Диюе, отродье! Хэлянь И уже сложно сдерживать отца, который и выше, и массивнее фигурой. В семидесятилетнем теле оказалось на удивление много силы. Ещё чуть-чуть и тот вырвется. Он, зажмурившись, бьёт его кулаком в лицо. И тот обмякает в его руках. Не отойдя от шока от собственных действий, которые были единственным, пришедшим на ум, решением, Хэлянь И жёстким, но не терпящим возражений тоном, произносит, медленно повернувшись в сторону второго брата и самого младшего: — Цзышу, присядь куда-нибудь подальше от осколков, отдохни. Но сначала сделай глубокий вдох, потом медленно выдохни. Давай, — тот делает как ему велено и бредёт на сидение, все ещё находясь в некотором оцепенении. Хэлянь Ци ему помогает усесться, поддерживая со спины. — Ци-эргэ, позвони в полицию и скорую. Я попробую привести в чувство Чжао-гэ, где-то на кухне была аптечка с нашатырем. Отца оставим пока...так. Это — самый отвратительный совместный вечер на памяти всего семейства Хэлянь.

***

— Цзышу. Двадцать девять. Цзянси. Шестидесятый день, — синяки на его горле ещё видны. Лёгкая кофта их не скрывала. И сам Чжоу Цзышу их не хотел прятать. — Меня пытался убить дядя Пэй. На это больно смотреть: выражения полного непонимания и беспомощности на лице, душевного страдания, физического, отчего Цзышу поморщился и дотронулся пальцами синяков. — Не понимаю, что произошло. Не понимаю кто я. Он меня назвал «прихвостнем» и «отродьем». Дядю Пэя положили в психбольницу. Он точно опасен для общества. Но… почему я? — он прикрыл глаза рукой, как если бы прятал слезы. А потом рассмеялся. Вначале тихо, а потом громко. Но быстро замолк. Посмотрел в сторону экрана ноутбука, который был не включен. Улыбнулся. И… почему-то сделал какой-то древний поклон, от которого Хэлянь И лично отучал его когда-то в детстве. — Здравствуйте. Теперь я вижу вас не только в зеркалах. — Не известно, что ему там ответили, потому что в дневнике Хэлянь И все ещё не мог ничего высмотреть — замок не поддавался ему. Можно было бы сломать его, конечно. Но он такой громоздкий, а Хэлянь И боится повредить страницы, если начнет сбивать его подручными средствами. Цзышу выглядел как тень самого себя. Он явно плохо ел, нормально не спал, снова, но… Кажется, смирился. С тем, что с ним происходит, хоть и не осознавал сути происходящего. Чувствуется даже на видео, как он попеременно вздрагивал, но пытался сдержать себя от того, чтобы не закрыть злосчастный ноутбук. Пытался быть сильным. И все же… — Я не люблю, когда за мной подглядывают. Мне приятнее общаться как-то… в другом формате, лицом к лицу. Не могли бы вы перестать появляться в каждом отражающем предмете? Спустя пару мгновений его А-Шу глубоко набрал воздух в лёгкие ртом и повернулся к темному экрану. — Фух. Ушел.

***

Мрачный зал. Каменный постамент. Вэнь Кэсин сидел и медитировал. Кажется, его ничто не волновало. Кажется, он — статуя самому себе. На нем есть немного инея. Особенно много его на волосах. Их хотелось коснуться. Цзышу даже попробовал, но ничего не почувствовал: рука прошла сквозь реалистичный мираж. Возможно, в этот раз «воспоминание» не он, а сам господин Вэнь? Раздался сильный грохот со стороны входа. Что-то взорвалось. Были слышны какие-то голоса. Стены ледяной и каменной гробницы-зала сотрясались. Снежинки активнее попадали с потолка. От входа начинала идти сильная трещина по камню. — Это здесь, заходите! Быстрее! Ввалилось три человека. Цзышу пытался понять, кто они такие. А потом узнал их. Длинные плащи, по мечу на поясе и медная трубка в руке…. Какая странная вещь, на самом деле. Трубка расширялась наружу; часть, которой люди целились, напоминала немного форму чаши… А сама конструкция выглядела как топорная ваза, которую не поставишь на стол с цветами. Они держали эти «трубки» так, как держат пистолеты, только очень древние. Кажется, это хуочонги. Вэнь Кэсин открыл глаза и начал медленно подниматься на ноги с помоста. — Тут человек, ребята! Все, как в древних писаниях! Они предполагали, что кто-то будет находиться здесь? Судя по их одеждам, манере разговора, прошло достаточно времени с тех пор, как Вэнь Кэсин попал в пещеру. Предположение Цзышу о прошествии множества веков подтвердилось. Только он не ожидал, что эти люди встретятся все вместе и будут живыми в одно время. Он думал, что что-то поразило их в разные временные промежутки! — Что вам нужно? — такого тона Чжоу Цзышу ещё не слышал от этого…человека ли? — Как что? Бессмертие, конечно! Мы облазили множество мест, где, как говорится в писаниях, скрывается тот, кто достиг его! — Какой сейчас год? — Седьмой от правления империи Юань. Судя по лицу Кэсина, ему это ничего не сказало. Цзышу же припомнил, что это примерно вторая половина тринадцатого века по современному исчислению. — Нам нужен секрет бессмертия, великий мудрец! Наш император болен… Цзышу не слышал о болезни первого правителя империи Юань, но, возможно, он плохо слушал уроки истории в школе. На них очень сладко засыпалось, из-за чего учитель заставлял его потом перед классом проговаривать все события… Какого-то периода правления какой-то династии. После он не смог назвать ни одно примечательное событие, ведь тогда просто бездумно все вызубрил. А как рассказал — забыл. Хэлянь И долго над ним потешался, но, стоит отдать ему должное, прикрывал перед своим отцом и братьями до последнего. До родительского собрания. — Сначала пусть потеряет родную душу, попытается ее воскресить, проведет годы в исследованиях, смирится, потом взбунтуется против самого Небесного Императора, против Будды и князей Диюя, сойдёт с ума, отдаст душу голодным призракам и сущности цзянши. Тогда ваш император будет жить, — не то серьезно, не то насмехаясь сказал Вэнь Кэсин, ничуть не опечалившись чужой проблемой. Он потянулся куда-то за пазуху, как если бы там было что-то, чем можно обмахнуться, но уронил руку обратно, ничего не найдя. — Свяжите его! Вообще Цзышу видел ранее, как тот пользовался так называемой внутренней силой. Почему он не использовал ее сейчас? Почему позволял… Ладно, тот не совсем бездействовал, пытался отбиться, но их много, а он… вроде бессмертный, а вроде просто человек, один против троих. Тех, кто хорошо подготовлен, тех, у кого есть оружие. — Проверь остальные помещения, мы справимся! — двое держали тело, третий ушел на осмотр. Почему-то было вполне достаточно света в этом месте сейчас, чтобы все разглядеть. Взглянув наверх, Цзышу увидел, что над ними было что-то вроде каменной арки-купола, оставшейся от разрушенной когда-то конструкции этого «потолка», с которого все так же падал снег. Но когда он сам побывал здесь ничего подобного не было, тогда неровные камни и льдины выступали сверху вниз, свешиваясь, а пространство сверху не было столь большим. Вернувшись, вояка принес с собой железный стул и цепи. Наверно они со складов, до которых Цзышу так и не дошел, когда бывал тут наяву. — Лучше приковать. Судя по писаниям правителя династии Хэлянь… Мало ли, что он может. «Династия Хэлянь»? Это вообще какой-то третий век… надо было лучше учить историю!» — Цзышу закусил губу, пытаясь справиться с душевной тревогой. Мужчина из его кошмаров сейчас беспомощен. Совсем не пугал. Его скорее было невыносимо жаль, а Цзышу не мог даже дотронуться до него. — Ты справишься, Лао Вэнь. Ты обязательно справишься, — не выдержав стояния поодаль, Чжоу Цзышу придвинулся к стулу, к которому приковали Вэнь Кэсина. — Слушай, старший, а там есть что-нибудь ценное? — Лишь бумажки и какой-то труп в гробу. Походу этот бессмертный его и угробил. Да, ваше мудрейшество? Кэсин начал рваться из цепей, за что получил удар в лицо. Прекрасное лицо, которое Цзышу так нежно успел уже полюбить. Которого и боялся, и которому неосознанно радовался, когда видел. Стражники отошли, чтобы переговорить. — Бешеный он какой-то. Совсем не походит на умнейшего бессмертного века. Его даже называли «Хозяином Долины». — Я слышал, что правил он Долиной Призраков. Но наши экспедиции ничего не нашли. — Десять веков прошло! Конечно ничего не сохранилось! Чудо, что мы вообще нашли эту гору Пэнлай! Десять веков бессмертный был заточен в недрах горы. Десять веков одиночества Пэнлай. А сам Цзышу из двадцать первого. Как он мог видеть эти события? — А-Сюй… мой А-Сюй… — бездумный шепот на грани слышимости после сотрясшего все тело кашля. — Я здесь, — невольно Цзышу ответил на эту мольбу. Глаза Вэнь Кэсина приоткрылись, но посмотрели сквозь господина Чжоу, не заметив сострадающего ему, когда тот жаждал, чтобы его видели ясно как никогда ранее. — Что он там бормочет? — Что-то про «пух», совсем ополоумел, — засмеялся второй из служащих чьему-то величеству. — Видел на гробу надпись такая была, «А-Сюй». Там даже ритуальные проводники поставлены. Может, если мы пригрозим разворошить тело, то он нам все расскажет? Вэнь Кэсин вновь дернулся в цепях и на него тут же обратили внимание. — Что, господин бессмертный, хотите, чтобы мы побеспокоили вашего А-Сюя? Он хорошо сохранился, для мертвеца…. Цзышу не захотел описывать то, что произошло потом. То, что он дальше узрел, иначе как пытками не назовешь. Незваные гости издевались над закованным в цепи, требуя им рассказать нормальный рецепт бессмертия, дать магический отвар какой-нибудь или траву, явно веруя в какие-то культы и секты, но не даосизм или буддизм. Цзышу закрыл глаза в этом сне, желая проснуться, однако неведомые силы держали его тут, заставляя слышать крики и…дрожащее пение. Кэсин что-то пел. Песенку. Нет, мелодию. Которую лучше играть на флейте. Этот же мотив и напевал Вэнь Янь в палате для душевнобольных, скованный смирительной рубашкой, рвущийся яростно и отчаянно из нее, как Вэнь Кэсин сейчас из цепей. Вэнь Янь не просто подражал ему. Он и был им. И воспринимал тогда лечение как пытку, пытаясь отгородиться от тревоги и мечущихся мыслей хотя бы этим. Стало ясным, почему Чжао Цзин был таким убитым горем. Он понял это раньше господина Чжоу. — Он что, поет? — Псих какой-то! Цзышу возненавидел свой слух. И обрадовался его наличию, когда песня прекратилась, послышались отходящие подальше шаги и тихое звяканье цепей. Только тогда он позволил себе взглянуть на скованного человека. Покореженного, избитого, со сломанными, но все ещё прекрасными пальцами. Стражники зашептались. — Даже это не проняло. Надо просто вырубить его, приволочь к правителю, может хоть тогда он разговорится. — Я никуда отсюда не уйду, — раздалось тихо и хрипло. — Ни живой, ни мертвый. Начало происходить что-то странное. Что-то невероятное. Тело Вэнь Кэсина светилось изнутри. — Что происходит?! — Прекрати это! Они все достали свои хуочонги. — Тебе сейчас не поможет даже бессмертие, если я выстрелю! Один из них попытался воспользоваться оружием по назначению. Но все вокруг загрохотало. Каменный постамент пошел трещинами. Вторженцы, от того, как тряхнуло гору, попадали на пол. Оружие выпало у одного из них. Потянувшийся за хуочонгом мужчина захрипел, а за ним и остальные. Цзышу заметил как на телах, на одеждах, появлялись маленькие золотистые точки, расползавшиеся от сияния. — Прекрати это! — вой, полный боли и ужаса. Вэнь Кэсин улыбался, когда его лицо тоже пожирала эта неведомая сила и сквозь многовековое ханьфу проходили точки света, разъедавшие наряд подобно кислоте. Крики агонии незваных гостей для Цзышу как лишний шум. Он смотрел лишь на это лицо, которое, когда вторженцы быстро затихли, не открыло глаз. А невиданная сила — возможно та самая, духовная — продолжала терзать его плоть. — Лао Вэнь… — А-Сюй, прости, я не смогу уберечь теперь твое тело от тлена. Вся ци уходила на это. Может, мне все же повезет, и я перерожусь с тобой в одном времени. Прости, А-Сюй, — из глаз текли капли непрерывным потоком, тело качнулось вперед и повисло, опустив голову вниз, поддерживаемое лишь цепями. Искаженная золотистая энергия, высвободившаяся из тела, продолжила пожирать своего умершего хозяина. Она оставила ему лишь половину лица, но так и не смогла разорвать оковы. Цзышу проснулся с комом в горле, задыхаясь от увиденного. Свет ясного солнечного дня пробивался сквозь окна. Он проспал работу. И с трудом понимал, как на нее пойдет в таком состоянии. — Лао Вэнь, — Цзышу коснулся отражения в воде чашки, оставленной на ночь на тумбе, — ты наверняка мог уйти оттуда, но столько времени потратил, чтобы вернуть его. По искривлённым губам отразившегося в воде призрака он прочитал: «Моя луна ушла и не вернулась. Как я мог вернуться в обычный мир без нее?». — Вот так все и было, — некрасивые дорожки слёз стекали по лицу Цзышу, который сидел на полу перед кроватью, зябко кутаясь в одеяло, смотря в одну точку, практически не моргая. — Одинадцать. Десять и он, один. Великий Будда… за что такое суровое наказание? Хэлянь И открывает наконец дневник. В качестве кода к замку с семизначным ключом-паролем он вводит число 0000011. Потому что услышал из рассказа о сне главное. Десять веков одиночества. Десять веков жестокости. И один человек, противостоявший этому. Чжоу Цзышу сидел на полу и гладил кончиками пальцев воду в чашке. Человек, что раньше только скалился, пытался коснуться его по ту сторону. В подведенных красным глазах сожаление, что это не получалось. Вэнь Кэсин сидел на каком-то камне. Когда Цзышу спросил, где тот находится, пугающий человек чуть повернулся: можно было различить цепи. Как те, что Цзышу видел во сне. — Знаешь, в моём мире есть мальчишка, Вэнь Янь. Он видел то же, что и я. То же, что и ты. И пел тот же мотив. Призрак в отражении улыбнулся ему лишь кончиками губ, кивнул и растворился. Цепи исчезли сами собой.