***
Джетт не стал собирать сумки, тем более не стал искать Генри. Безумно сильно хотелось увидеть его, но он не мог позволить себе этой вольности, как бы ни хотел. Джетт кое-как остановил кровь, утер рот и подбородок и молча покинул дворец едва ли не бегом. Он знал, что пожалеет об этом решении, но сил терпеть уже не оставалось. Он не понимал Эдварда. Он любил Эдварда. Но любовь эта была основана на страхе, слепом уважении и восхищении. И ему хотелось быть с ним, но как здесь можно было быть уверенными, когда ночью, в темноте, Эдвард так нежен и ласков с ним, а утром, едва стоило им остаться наедине, принц сокрушал на нем всю свою ненависть? Что Джетт делал не так? Джетт шел, пока ноги не стали гудеть, и не заметил, как оказался в лесу, обнимающем с одной стороны Столицу. Хорошо было бы потеряться здесь, среди одинаковых, точно близнецов, сосен, и никогда больше не найти выхода обратно. «Не хочу больше жить как люди, — мелькнуло вдруг у Джетта в голове. — Слишком сложно». — Одно твое желание, — раздался у него за спиной голос: сильный, хриплый. Джетт резко обернулся. Перед ним стояла женщина: высокая, черные волосы крупными локонами опускались по плечам и груди, подбородок уверенно вздернут. Джетт невольно вспомнил времена, когда и он сох по знающим себе цену девчонкам. Может, попробовать вернуть это все? Хотя, с девочками бывает не проще. — Ты настолько отчаялся, — протянула волшебница, покачав головой. Джетт узнал в ней Джоанну. — Я смогу помочь тебе избавиться от этой тяжелой ноши. Она дружелюбно протянула руки, и Джетт, осторожно приблизившись, угодил в ее сильные объятия. Он был ниже волшебницы, поэтому неуклюже уткнулся носом в ее ключицу. — Скоро ты отпустишь все проблемы, поверь мне, — приговаривала Джоанна, гладя Джетта по рыжим волосам. И Джетт вдруг почувствовал, как все вокруг стало уменьшаться. Разум перевернулся и почти угас, мысли потекли медленно, лениво и размеренно, а зрение неожиданно испортилось. Стало невероятно легко, все обиды и злобы ушли, а вместе с ними — те нежные чувства, яркие и будоражащие душу воспоминания и что-то еще, такое важное, человеческое. Джетт удивленно повел носом и почувствовал множество разных запахов леса: смолы, яблок и… дичи. Медленно опустил голову — волшебницы как и не бывало. Медленная досада разлилась в его груди. Так и бывает: избавляешься от одних проблем — приобретаешь другие. И не знаешь, что делать с ними.***
Генри лениво вложил стрелу в лук и повел плечом, когда Эдвард взял его за руку. Он позволил ему поцеловать себя, но непонятная тяжесть в груди так и не прошла. Словно бы от этого жеста стало только хуже. — Ты все еще грустишь, — печально протянул брат, и Генри смог выдавить из себя скупую улыбку. Они вышли на охоту, кстати, по инициативе Эдварда, уже два дня назад, и это, признаться, было довольно приятное времяпровождение. С тех, пор, как Джетт покинул дворец, Генри только на охоте смог хотя бы на время освободится от мрачных мыслей. Но охота не стала панацеей. Генри слабо верилось в версию брата о том, что Джетт решил уйти по собственной воле. Он грустно посмотрел на любимого: его очень огорчали отношения Эдварда и Джетта. Он не до конца был уверен, какие именно чувства они испытывают друг к другу, что творится в их головах и какие слова вылетают из их уст, когда они остаются наедине, но ему хотелось бы верить, что все хорошо. Генри одинаково сильно любил и Эдварда, и Джетта, и ему бы не хотелось однажды предстать перед, несомненно, тяжелым выбором. — Вон он, впереди, — Генри приподнял лук вперёд, указывая направление. Вчера они набрели на неуклюжий след медведя. Генри сразу сообразил, что животное, должно быть, одиноко и потеряно. Возможно, он забрел сюда случайно или был уже ранен, и пристрелить его было бы проще пареной репы. Они быстро нагнали его, и теперь буквально наступали животному на пятки, а оно словно бы и не видело их, преследуя неясную цель. Генри спокойно занял удобную позицию, подобравшись на довольно опасное расстояние — чтобы попасть наверняка, и чтобы режущая сила стрелы была выше, — но не особо боялся. Животное выглядело абсолютно безобидным и каким-то растерянным. Он натянул тетиву, но вдруг замер камнем. Медведь повернул к нему голову, и Генри увидел его глаза: пронзительно зеленые, живые, тревожные и очень родные. Он так и не смог выстрелить. Медведь заревел, отвернулся и неожиданно поднялся на задние лапы, нависая грозной тенью над Эдвардом. Генри тут же бросил лук прочь и кинулся к брату, еще не зная, что предпринимать. Но Эдвард быстро нашелся, смело вскинул руку с клинком и прошелся им по груди медведя. Животное отчаянно взвыло и, неуклюже пятясь и махая лапами, повалилось на спину. — Ты чего наделал?! — вскрикнул Генри, и Эдвард пораженно застыл. — Что не так?.. Но Генри уже не слушал его. Он припал к груди животного и сквозь толстую шкуру и окровавленный мех услышал стук сердца: встревоженный, быстрый, совсем человеческий. Медведь не сопротивлялся, он лежал и скулил, точно щенок, не зная, как себе помочь. Генри обхватил руками его голову и заглянул зверю в глаза. Они просили о помощи. — Да чего ты с ним возишься? — раздраженно бросил Эдвард, занеся над животным клинок. — Отойди, сейчас я расплавлюсь с ним. Генри поднял на брата разочарованный взгляд, и в ответ увидел острую решительность. — Нет, — остановил его Генри. — Мы не будем убивать его. — Почему?.. Словно бы в ответ на вопрос принца медведь запыхтел и медленно, неохотно, обратился в задыхающегося и несчастного Джетта. Он лежал и равно дышал, его грудь и ребра были прополосовалы раной, а на Эдварда он вовсе не смотрел. Генри молча склонился над Джеттом, глотая слезы, и уткнулся ему в шею. — Что же ты наделал? — шмыгнув носом, спросил он у брата. Джетт приподнял левую руку и погладил Генри по голове, успокаивая. — Исцели его! Немедленно! Эдвард стоял: бледный и неподвижный — не в силах завершить начатое. Наконец, он нахмурился и медленно опустил нож. — Нет, — твердо ответил он, впрочем, тут же отвернувшись. У Генри внутри все оборвалось. Он рывком сел на колени и сорвал с себя рубашку, разрывая ее на лоскуты. — Ты ужасен, — бросил Генри, аккуратно перевязывая рану Джетта. Тот крепко стиснул зубы и не произнес ни слова. — Убирайся отсюда. Сами справимся. Но Эдвард не ушел. Он стоял над ними, словно громом поражённый. Генри решил не обращать на него внимания. Теперь он предпочел вообще не думать о том, что у него когда-то был брат и любимый человек. Кровь все никак не останавливалась. — Оставь меня здесь, — улыбнулся Джетт: нежно и по-детски наивно, как он улыбался всегда. — Ступай… Генри даже и не подумал уходить. Если Джетт умрет, что вряд ли, ведь рана не глубокая, то и Генри останется и умрет вместе с ним: от жажды, от голода, от холода, от зубов волка или от собственной беспомощности — не важно, от чего. Неожиданно Эдвард опустился на колени и с силой приложил руку к груди Джетта — под лоскуты ткани, прямо на вспоротую кожу. И рана покорно сошлась под его рукой, ничего не оставив после себя, даже маленького, едва заметного рубца. Генри готов был поклясться, что видел в глазах Эдварда застывшие и так и не сорвавшиеся вниз слезы. Джетт даже дернулся от неожиданности, а потом, осознав, что вновь может спокойно дышать, с наслаждением набрал полную грудь воздуха. — Ого, — выдохнул он и медленно приподнялся на локтях, словно бы испытывая исцеленное тело, а потом сел, опираясь на руки, и робко, будто бы прося разрешения, прижался к губам Эдварда своими. И принц не оттолкнул его. Он с невероятным трепетом обхватил его голову руками и прижался к нему ближе, словно они жить друг без друга не могли. Генри с облегчением улыбнулся. Эдвард всегда был капризным во всем: в вопросах управления дворцом, в выборе еды, в любви. И эти капризы порой приходилось терпеть, но зато на чувства свои он не поскупился. Эдвард был страстным любовником, и его с лихвой хватало на двоих. И потом, на него всегда можно было положиться. Приятно иметь того, кому можно доверять, и с кем можно разделить постель в холодную ночь, не беспокоясь о том, что уснешь слишком быстро. Возможно, теперь у них наконец-то появился шанс раз и навсегда исправить те некрасивые швы в их отношениях. Генри не мог знать наперед. Он со счастливой улыбкой улегся на мох, одной рукой обнимая Джетта, чувствуя его спокойное дыхание, а пальцы второй сплетая с пальцами Эдварда. Быть может, так и лучше. Интересней жить. И любить.