Roses are red, violets are blue.

Кажется, время щас близится к часу ночи. Многие работники давно покинули своё место и ушли домой. . Кроме него: Сэмми Лоуренс, композитор, до сих пор сидел за своим столом в офисе, схватившись за голову. Он писал всё это время песню для спецвыпуска на 14 февраля. Этот мультик. . . Он скоро доконает его полностью. Совсем немного и он головой тронется. Нервы сдавали постепенно. И он смотрит на лист. Пустой, как и его жизнь, лист. Ничего там нету, как кроме пресловутого "Roses are red Violets are blue And I love you" Это не связывается. Слишком банально, понимание? Он может и лучше. Он ДОЛЖЕН лучше. Он бы так и сидел, схватившись за голову, если бы не чужая рука на его плече. Кто-то тоже остался тут? Кроме него, возможно, остаётся и Генри Штайн - один из главных аниматоров-художников и раскадровщиков этого мультика. Босс. И Лоуренс поворачивается, смотря на знакомое уставшее лицо коллеги. Его волосы опять были зализаны назад и пару прядей торчали спереди, падая на лоб. И опять он не завязывал свой галстук! -- Снова сидишь допоздна, Лоуренс? От кого угодно это прозвучало бы с укором. Но не от него. Штайн всегда звучал спокойно, расслабленно и тихо. Будто в этом голосе сконцентрировалось все спокойствие мира, будто он говорил всем спокойствием мира. И это чудесно. Всегда не хватало такого человека с собой, особенно когда ты на пределе и нервы натянуты, как чертова струнка гитары, грозясь лопнуть. -- И ты тоже, Штайн? Генри был единственным, к кому он обращался по фамилии. Он заслужил его доверие, его уважение, его. -- Как видишь. -- У меня. . Опять не выходит написать песню. Она выходит слишком меланхоличной для песни про любовь! - Лоуренс всегда делился своими переживаниями со Штайном. Он всегда казался ему тем, кто поймёт его с полуслова. - Кажется, я. . -- Выгорел? - И Лоуренс был прав. Генри всегда понимал его, ибо на него Джозеф взваливает такое же количество работы над мультиком, давая такое же время для окончания работы. Сроки, сроки, с р о к и . Они всегда горят у них двоих. . Лоуренс кивнул, сжав ручку в своей тонкой руке. Он нервничал, когда что-то не выходило. Или грыз! Глупая привычка. . И Штайн аккуратно взял его ручку из рук, положив на стол: -- Может, тебе стоит посмотреть на раскадровку? Поймёшь, о чем будет картина и песня сама напишется, а музыка сама сочиняется в голове. Мне помогает, но только наоборот. . Может, и тебе поможет? У аниматора-художника всегда были хорошие идеи. “Одна лучше другой„ - как говорил Лоуренс. И это не сарказм, а истинное восхищение человеком. Поистине его кумир. -- Да. Да, отличная идея. И Лоуренс встал, хрустя своими костями и суставами. И стоило выпрямить свою сутулую спину, так он хрустнул пуще прежнего, будто сейчас сломается пополам. *** Лоуренс уже сидел за столом аниматора, смотря на кадры. Тут, на первом кадре, Алиса качается на качелях, довольная и задорная. На втором ангелочек спрыгивает с качелей, приземляясь на свои туфельки с каблучками. На третьей - она поет песню, подходя постепенно к мультяшному чертенку. На последнем они уже держатся за руки и целуются. Конец. Классическая история любви про двух полов: мужчину и женщину. Такую классическую, что тошнит. Но это не вдохновляло музыканта, лишь вгоняло в ступор. “Песня сама не пишется, а музыка сама не сочиняется„ - только горечь в горле, что разливалось по глотке и ниже. Хотелось сплюнуть. Но он глянул на лицо аниматора. Сердце забилось быстрее, нарываясь выпрыгнуть из глотки и убежать, отрастив заранее ручки-ножки. Щеки краснеют и нагреваются от поступившей крови. Вот и то, о чем говорил Штайн - песня сама пишется у него в голове, а музыка сама сочиняется, соединяясь со словами песни. -- Ну что, тебе помогло? Штайн смотрел на Лоуренса расслабленно, ожидая ответа. И этот спокойный голос вывел Сэмми из транса. -- Да. Д-да, помогло! Спасибо тебе. - И он пожал ему руку, вставая и улыбаясь счастливо. - Я пойду. Надо докончить эту работу. . Лоуренс стоял в проёме, держась своими тонкими и острыми пальцами за деревянный проём. -- Не против, если выйдем вместе, Штайн? Подождёшь? А Штайн уже собирался уходить: вот и пальто напялил, постепенно надевая свой излюбленный вязаный берет. -- А? Конечно, Лоуренс. Я подожду тебя, у выхода. И Сэмми кивнул Штайну на прощание, уходя в свой офис обратно. Что это было? Так и должно быть? Точно должно быть? В смысле, он слишком сильно нервничал рядом с ним и сразу же нашёл вдохновение. Прямо муза его. Но он мужчина, это неправильно. Совсем-совсем неправильно. Но, эй, какое до этого дело? Он дописал песню, он сочинил мелодию к песне. Все прекрасно. И он собирается, идя попутно к Штайну, к выходу. Напяливая своё пальто и обвязывая шею шарфом, он невольно и случайно берет его под локоть, идя спокойно по улице, вниз куда-то.