Ложь

— Тц! — Чун Юнь чуть распахнул глаза и поморщился, вздымая крылья носа, дабы уловить некий вкусный запах шелковицы и морской глади, но что его поразило — запаха не было. Юноша продолжал морщить переносицу, но безрезультатно.       «Син Цю?..» — голубовласый аккуратно опустил свои пальцы на разбитое колено, из которого сочилась красная жидкость, обводя по контуру рану, из-за чего его друг тут же жалобно заскулил, дёргаясь и демонстрируя то, что ему неприятно. Повисла сухая тишина, но не вокруг — внутри. «Он говорил, что пахнет шелковицей… и морем, — длинные крепкие пальцы легли по бокам от раны и обдали нежную кожу холодком, стараясь успокоить назойливую боль. — Он ничем не пахнет».       Чун Юнь не любил проявлять свою животную сущность, не любил демонстрировать, что он является альфой, особенно если вопрос касался его друга — изящной омеги с синеватыми волосами — Син Цю. Они были, казалось, самыми близкими друг для друга существами, но сейчас наследник «Фэйюнь» жалобно хныкал и забирал свою покалеченную часть тела, страшась чего-то, а юный экзорцист пытался обрести понимание ситуации. К слову, так же тщетно, как и почуять, судя по всему, несуществующий запах. — Юнь Юнь! — не выдержав напряга, Син Цю взвизгнул, пытаясь закричать, но из-за хныканья и скулежа провалился с треском, издав хрипотцу. — Мне больно! — Я хочу помочь, — Чун Юнь ведёт пальцы вниз по ноге омеги, а после опускает ладонь на щиколотку. — Холод поможет убрать боль.       И в чём-то Юнь был прав: всю жизнь он предпочитал холод, дабы никому не нанести вреда тем, что таится внутри него. Да и сам он был довольно холодным, как казалось всем, ну, а ведь как иначе он таскал бы с собой мороженое во избежании «перегрева»? Верно. Самостоятельно имитируя морозильную камеру.       Но раненный Син Цю не хотел ничего слышать, ведь боль пронзала его тело с ног до головы — юнец ёрзал и ютился, пытаясь спрятаться от всего и вся, даже от своего спасителя, но думать о том, что было бы, если бы Чун не решился проследить за ним, не хотелось от слова совсем — всё ведь уже свершилось, правда?       Редко когда можно было увидеть такие эмоции на лице «Книжного червя», ведь тот был достаточно сдержан и… нет, не хладнокровен. Просто сдержан! Но при всём этом он так любил эмоции, которые, как можно было заметить, если Вы хоть иногда встречали силуэт наследника где-то на просторах города или за ним, он пытался проживать посредством книг. Вот только негативные эмоции его никто не научил принимать, что и навлекло на юношу проблемы сейчас.       «Юнь Юнь! Мне больно!» — эхом отдавалось в голове альфы, заставляя пересилить себя и пойти навстречу чужому благополучию. Голубовласый приподнялся с колен и поддался в сторону друга, плавно подхватывая того под ноги и спину, поднимая с земли. Син Цю не сопротивлялся — не было смысла. Да и не хотелось. Пусть боль и не отходила, но здравый смысл воцарился моментально, как только под рубашку попал поток ветерка.       Фехтовальщик потянулся рукой за свою спину, дабы поправить одежду. Замечая это, Чун замер и бросил свой взгляд на торчащий из-под дранных сюртука и рубашки раненный бок. Не пахло. Ничем не пахло, что звёздным серебром водило по сердцу Юня. Не пахло ни от тела, ни от одежды, ни от волос, ни от… крови. Обычно подавители могут развеять запах снаружи, но чтобы внутри… Чтобы внутри ничем не пахло! Да как оно так? — Что произошло? — уже в движении Чун Юнь проявил смелость уточнить. — На тебя кто-то напал?       Изящное тело расслабленно обмякло в чужих руках, растекаясь в них сгустком слизи. Владелец этого тела хмыкнул и чуть улыбнулся, показывая, что всё не так плачевно, что он сейчас сделает вдох и всё расскажет! — Я оказался небдительным и дал противнику повалить меня на землю. Ха-ха! Но я всё равно отразил его атаки и… — Син чуть изменился в лице. — И не заметил, что в итоге похитителей сокровищ было больше, чем один.       Альфа был готов остановиться, уже расширив глаза и поджав губы, но фехтовальщик обнял чужую шею и опустил голову на крепкое плечо, чем тут же охладил чужой пыл. Как раз кстати. — Юнь Юнь, всё хорошо. Я учёл свои ошибки и более их постараюсь не повторять, — Син Цю провёл ладонью по затылку друга. — Спасибо, что оказался рядом.       Чун кивнул, перебрал пальцами, убеждаясь в том, что крепко и надёжно держит друга, и прибавил шаг. Книжник был слишком тактильным, слишком манящим к себе всем своим видом — Юню иногда так хотелось просто взять это тело и присвоить его себе, крича всем, абсолютно всем, что это его омега. Омега ли?       Дойдя до здания торговой организации «Фэйюнь», экзорцист пропустил формальности мимо ушей и предоставил заботу о раненном лекарям, решив наблюдать со стороны. Уйти и не получить ответы на вопросы — всё равно что сдаться перед лицом смертельной опасности. — Я буду в порядке, — Син Цю отмахнулся от тянущейся к его лбу ладони альфы и чуть улыбнулся, делая вид, что всё в порядке, что никому ничего не угрожает, хотя понимал, что это не так.       Юнь кивнул снова, как делает это обычно, дабы показать, что он слушал и услышал, но ответить не в силах, ведь не знает, что. Или просто не хочет озвучивать свои мысли. Чаще всего — первое. Этот юноша всегда хочет озвучивать только правильные ответы, как если бы у него был ум и начитанность Син Цю. Но нельзя сказать, что альфа был глупцом, просто не был гением. — Син Цю, — Чун опустился на колени возле кровати и окинул друга взглядом: худое, но такое изящное тело, грудная клетка видимо вздымается при каждом вздохе, тонкие ножки «перекликаются» друг с другом, потираясь в попытках сохранить тепло, а длинные пальцы рук цепляются за ткань, поправляя постельные элементы. Как же хотелось его согреть. В один момент книжник устремляет свой взгляд в холодные, почти белёсые, глаза говорящего. — М? — От тебя не пахнет, — выпаливает Чун Юнь и отводит взгляд, прячась где-то в своей ледяной Тайге, что живёт под его рёбрами. — Ты говорил мне, что от тебя пахнет шелковицей и морем, но даже твоя кровь… — Юнь чуть смолкает и указывает пальцем на перебинтованные конечности. — Даже твоя кровь не пахнет.       Син Цю пытается быстро придумать красочный ответ, найти подковырку в речи друга, но вдруг губы предательски дрожат — признать свой страх слишком сложно, тем более чтобы рассказать обо всех вытекающих из него проблемах. Остаётся лишь одно, и это одно не понравится в итоге никому. — Во-первых, я принимаю подавители, ты же знаешь. Да, кровь должна обладать запахом всё равно, но, во-вторых, с чего ты взял, что меня ещё никто не пометил? — фехтовальщик накидывает на свои ноги белоснежное одеяло и мечется взглядом по комнате. — Чун Юнь, — это обращение проезжается по сердцу альфы ножом, — иди домой. Мы увидимся, как только мне станет чуть-чуть лучше.       И Чун уходит. Пусть перед этим и поправляет одеяло, и осматривает тело друга вновь, пусть, пусть, пусть! Его прогнали, а значит, так надо.       Безусловно, Син Цю солгал, но откуда об этом знать Юню? Юнь просто верит в каждое слово этого водного паренька, видя во всём истину. И если вдруг книжник скажет экзорцисту, что демонов не существует и никогда не существовало, Чун тут же признает себя идиотом и дураком, что неправильно трактовал слова других.       Син Цю осознавал свою слабость перед лицом физиологии — омега, что только-только входит в адекватный цикл. Течка сбивается и постоянно приходит то раньше, то слишком раньше, то… То порой вообще удаётся про неё забыть. Почему же он не источал свой замечательный омежий запах шелковицы и моря? Потому что принимал подавители. Почему изнутри тоже отсутствовал запах? Потому что подавители были слишком сильными из категории запретных.       О таком явлении Син Цю вычитал в книгах, которые ему достались явно из нелегальных источников. Свою сущность можно полностью подавить, если препарат будет глушить не просто ощущения, а сам процесс. Но вот беда, как цикл устаканится, если ему не дают хотя бы начать проходить адекватно? Этот омега даже не пахнет, его нельзя распознать по особому запаху, к нему не тянет физиологически.       Но Юня всегда тянуло во всех планах. Тянуло сквозь загадочность и едкость.       «Вот оно что…» — только у дверей своей экзорцисткой хижины юноша смог подытожить произошедшее у себя в голове. Наверно, можно было и догадаться, как ему казалось сейчас, но не давали покоя мысли о том, когда, где и с кем Син Цю стал помеченным. «С кем?» — особо выделялась эта мысль парня.       Чун Юнь невероятно тлел от мыслей о своём хрупком книжнике, который оказался не его. Это горячило кровь, горячило сердце, заставляло выпускать всё больше и больше агрессивных феромонов. Это усложняло задачу, которая звучала как «контролировать себя». — Подонок… — шипел себе под нос альфа, комкая одной рукой простынь, а другой оглаживая свою разгорячённую плоть. — Син Цю, ты подонок… — и так снова и снова, с каждым движением руки, толчком бёдер.       В воздухе витала ненависть и терпкий запах Тайги. Той самой Тайги, которая жила внутри этого альфы. Он пах соснами и морозом, обладал невероятной обворожительностью и умел профессионально использовать феромоны, но чаще всего ему приходилось лишь заключать своё естество под стражу.       Делая более ритмичные движения рукой и бёдрами, на пике наслаждения Чун протянул в очередной раз имя друга, вытягивая гласные буквы, но в этот раз не уточняя, что тот — подонок. И как можно удовлетворяться мыслями о той омеге, что помечена другим? Другим.       Казалось бы, у Чун Юня не было иного выбора, ведь в его жизни в принципе не было никого, кто мог бы вызвать такие эмоции, такой накат чего-то прекрасного. Редко, очень редко он использовал свои какие-либо навыки рядом с Син Цю, лишь иногда отгонял своим видом других альф, ещё реже — использовал свой элемент в попытках помочь другу. Юнь делал так лишь потому, что ему нравилось видеть, как книжник увлечён своим превосходством, как он ярко демонстрирует свою начитанность и стойкость, которая обычно была несвойственна омегам.       Прошла неделя и стоны о том, что Син Цю является подонком, перекочевали в сладкое «Син Цю… Мой хороший…», что ещё раз доказывает невероятную скорость остывания альфы, что обладал крио-элементом. Вот только так же остудить свои чувства к «помеченному» не получалось.       Потом прошла ещё неделя, но Син Цю так и не появился. Он так и не порадовал Юня своим присутствием, но альфу это больше тревожило, нежели обижало. И это подтолкнуло его вновь оказаться в городской гуще, в толпе людей, что так сильно куда-то торопились. Юноша стоял у очередного торгового прилавка и без интереса поглощал своё мороженое, дабы не испортить встречу своим нервозом. Когда от холодной сладости ничего не осталось, то Чун решил пройтись в столь знакомом направлении…       У входа в помещение торговой гильдии «Фэйюнь», прямо на пороге, восседал Син Цю, чуть разведя ноги, дабы перенести вес на них, и что-то невидимо вырисовывая пальцами на земле. Было ясно одно — что-то тут не так. Ведь юноша выглядел невероятно помято, будто бы по нему пробежался табун хиличурлов, втаптывая в землю. — Юнь Юнь? — когда книжник исследовал взглядом окружение, то сразу же зацепился за белёсое пятнышко в таком бурлящем жизнью городе. — Что ты тут делаешь? — Гуляю, — альфа потупил взгляд вниз и замер. Теперь он чувствует то, что было обещано когда-то давно. Но как? — Син Цю, нам нужно поговорить. — Я так не думаю… — юноша сдвинул колени и приподнялся, отдёргивая рубашку вниз. Было непривычно созерцать его без позолоченного сюртука. Чун сделал шаг навстречу. — Не подходи, пожалуйста. Тебе нужно уйти.       Но экзорцист сокращает расстояние до вытянутой руки, заглядывая в невероятные золотые очи омеги, слегка облизываясь то ли оттого, что губы обветрились, то ли оттого, что в горле пересохло от боли. — Я что-то сделал не так? Я знаю, что я заносчивый, но, Син, если я опять ошибся… — когда крылья носа альфы машинально задрожали, он неожиданно округлил глаза и помялся на месте. — Я понял. Я сейчас же уйду.       Юня охватило понимание, как только до его обоняния донёсся сладкий запах, разбавленный морской солью. Он осознал чужую уязвимость в мгновение и покорно начал разворачиваться, дабы не принести никому никаких проблем. Но не давала ему покоя та мысль, что меченный омега страдает во время течки. — Син… — на мгновение экзорцист замер. — Если я смогу чем-нибудь помочь, дай мне знать.       В ответ последовала тишина, но как только Чун Юнь пришёл домой, удалось выдохнуть и ощутить счастье. Счастье оттого, что его любимый омега цел и невредим. Только вот почему-то он страдает из-за своей физиологии. Где же тот самый истинный, который должен нести ответственность за сладко пахнущую омежью шкуру?       Юнь не стал долго думать над этим и искать ответы. Его раззадорил запах. И снова покругу — альфа падает в свою кровать, цепляется одной рукой за одеяло, а другой удовлетворяет себя, периодически обжигаясь о свой холод. Губы в немом танце шепчут сквозь стоны родное имя, а перед глазами витает пелена. В мыслях проносятся изящные ножки, еле-еле закрытые короткими шортами, длинные пальцы, что так аккуратно листают страницы книг… И Чун Юнь хочет, чтобы эти пальцы ласкали его, а ноги оказались в его крепких ладонях.       И неспокойно, но ещё больше — неприятно. У Син Цю течка, Син Цю — омега, у Син Цю есть свой альфа… Но Син Цю пахнет лишь омегой! А Юнь Юнь не может сделать столь логичный вывод, что он оказался обманутым. Юнь Юнь в силах лишь ненавидеть того, кто пометил книжника и не может успокоить его желания.       На следующий вечер Чун Юнь снова оказался возле здания торговой гильдии, разглядывая сидящего на пороге фехтовальщика издалека. «Если я не подойду, он меня и не прогонит», — подытожил у себя в голове экзорцист, проводя языком по краю мороженого, после чего откусывая одну треть. У другого бы уже зубы свело, а Юню нравится это ощущение, из-за чего он повторяет вновь и вновь… Но сегодня холод лишь подтрунивает эмоциям, что невероятно странно.       Даже на расстоянии от Син Цю так сладко пахнет, что хочется сорваться с места и… Нет, Чун даже думать об этом не будет. Но как только ветер меняет направление и гонит запах в сторону толпы, в которой Юнь Юнь как раз и затерялся, ноты морской соли врезаются в нос явно не только беловласому, но и окружающим альфам тоже. — Почему же ты не понимаешь, — Чун Юнь сократил расстояние и взял Син Цю за запястье, из-за чего вырвал друга из раздумий, заставляя задрожать, — ты сидишь тут, как самоубийца.       Экзорцист заводит омегу в помещение гильдии, в прихожей которой по вечерам было пусто. Син Цю поздно осознаёт происходящее, лишь поднимая вопросительный взгляд на альфу, делая шаг в сторону. Чун сильнее сжимает руку друга и тихо, еле-еле слышно, будто одними губами, произносит: — От тебя пахнет.       Книжник делает ещё несколько шагов назад, пытаясь забрать руку из плена, но тщетно. Страх окутывает животное сердце, а низ живота сводит невероятно сильно, будто бы пронзая насквозь хрупкое тело древковым оружием. И Син Цю понимает, что его повело от запаха Тайги, от вырвавшихся феромонов альфы. — Чун Юнь, сию же секунду… — но договорить омеге не дают. Экзорцист наклоняется к лицу напротив слишком резко, что пугает владельца золотых глаз. После альфа лишь слегка отводит взгляд на шею, ища метку. — Почему ты мне солгал? — Юнь опускает пальцы свободной руки на хрупкую шею и практически мурчит, показывая другу, что ложь всплыла, но никто ни на кого не злится — лишь чувствует желание помочь.       Но омега лишь прикрывает глаза и растекается, припадая к Таёжному альфе, втягивая запах в области грудной клетки. Разум затуманило… Слишком сильно затуманило. От обоих тел начинает веять жаром, из-за чего Юню приходится напрячься сильнее, дабы сдерживать себя, а Син Цю лишь начинает ластиться, мельком осознавая, как пожалеет о своих действиях.       Омега хнычет, жмётся к чужим одеяниям, выгибается, буквально пытаясь вызвать у альфы неимоверное возбуждение, но так, чтобы остались силы уединиться в своей комнате. Чун Юнь, в свою очередь, ласков и аккуратен, но всё прежне невероятно внешне хладнокровен. — Юнь Юнь… Либо уйди, либо помоги мне… — Син Цю кладёт подбородок прям на ложбинку меж ключиц альфы, вытягивается и выдыхает в чужую шею. — Юнь Юнь!.. Ты же знаешь, где моя комната? — в конце мальчишка проводит носом вдоль шеи напротив.       И Чун понимает, что стоит держать себя в руках, но больше не может, ведь его просит такой родной омега… Кровь закипает, запах уже невидимым смогом стоит в помещении. Экзорцист подхватывает книжника на руках и стремительно несёт того в ту самую комнату, о которой говорилось выше. Не проходит и минуты, как два тела падают на кровать, успевая лишь скинуть обувь у её ножек.       Крепкие руки Чуна, что так отчаянно таскают двуручное оружие, по бокам от вкусно пахнущего тела, а сам Син Цю напряжён и одновременно сведён с ума своими ощущениями. — Я же говорил тебе, что нам лучше не видеться, — книжник запускает одну руку в белёсые волосы, сжимая те до лёгкой боли, и протяжно скулит то ли от вожделения, то ли от страха. — Юнь, я… — Я знаю, Син Цю.       И Чун Юнь правда знает, что его друг является тем самым заядлым девственником, который если и удовлетворял себя сам, то это уже достижение. — Я не наврежу тебе, — и что правда, то правда. Альфа аккуратно расстёгивает пуговицы рубашки с пышным рукавом, стягивая её с изящного тельца, и тут же утыкается носом в место меж шеей и плечом, после чего ведёт влажную дорожку аж до ушка, что полыхает красным. — Юнь… Юнь! — Син Цю жмурится, хнычет, выгибается, будто бы сражается со своими внутренними чувствами, но ровно до тех пор, пока, как оказалось, тёплая ладонь не опускается на низ живота, пытаясь приласкать разгорячённое тело. — Юнь, не молчи, пожалуйста… — Всё хорошо, Син Цю, — альфа берёт губами мягкую мочку ушка, чуть тянет, посасывает, а после отпускает и опускается вниз — к грудной клетке. — Тебе нужно немного потерпеть, мой хороший. Я обещаю: я помогу тебе.       Любой позавидовал бы такому самообладанию, кое есть лишь у Чун Юня. Он ласков, но местами грубо прихватывает за бок, бедро или ягодицы. Именно в тот момент, когда альфа касается разгорячённых половинок, омега издаёт болезненный стон, что выходит вместе с запахом той самой сладкой шелковицы и морской соли.       В золотых глазах можно считать мольбы о продолжении: «Пожалуйста, пожалуйста, Юнь!» И Юнь это почти слышит, когда сталкивается взглядом с книжником в попытках узнать, стоит ли продолжать. Стоит. Однозначно стоит.       Чун сильными руками приподнимает бёдра друга, стягивая с того противные на данный момент короткие шорты с нижним бельём, и тут же спускается вниз — к источнику запаха. — Закинь ноги мне на плечи, — почти густым баритоном просит альфа, на что омега послушно откликается, закидывая хрупкие ножки на крепкие плечи, слегка притягивая верхнего к своему телу ближе.       Чун Юнь обводит колечко мышц кончиками пальцев, проверяя реакцию нижнего, который невероятно дрожит, будто бы вот-вот изольётся от одних лишь прикосновений. А Син Цю не может даже попросить прикоснуться, продолжить, втрахать его в белоснежные простыни, замучать до смерти и экстаза.       Но и в планы Юня не входило передразнивание друг друга. Потому юноша опустился до упора и мгновенно протолкнуся в сочащееся сладкой жидкостью нутро языком. «О, Архонты… Как же мокро… Сладко…» — Син Цю почти взвыл от новых ощущений, а отголоски сознания понимали, чего альфа инстинктивно добивается: Чун хочет, чтобы омега потёк ещё больше, ещё обильнее. Так будет не больно, так будет правильно, так будет приятно им обоим.       Язык двигается и извивается достаточно ритмично, весьма размеренно, но изредка меняет темп, дабы его хозяин понял, как лучше, как правильнее, как приятнее будет для его пассии. — Юнь… Мгх! Юнь… — Син Цю поддавался навстречу бёдрами, что-то невнятно бормотал и тяжело дышал. В один момент показалось, что ему срочно нужна вода, но если бы Чун предложил ему отойти попить, то маленькое сердечко книжника тут же бы разорвалось в клочья от отсутствия разрядки.       Когда сладкая жидкость стекла так сильно, что въелась в постельное бельё, беловласый опустил одну ногу со своего плеча, очерчивая её изгибы, и выдохнул. Для него время замедлилось: он разглядывал каждый сантиметр полюбившегося тельца, чуть сжимал пальцами, слегка щипая, и издавал томное горловое рычание. — Мой Син Цю, — Юнь подставил ко входу один палец и слегка надавил, а из-за обилия смазки удалось войти сразу на всю длину, что заставило омегу выгнуться до хруста в спине и издать звонкий стон. — Ты молодец, мой Син Цю…       Сладкий, тягучий и такой томный голос… ласкал слух омеги, заставляя сходить с ума и просить всем своим видом больше. Ему хотелось взвыть, лишь бы его касались. Лишь бы его касались на удивление тёплые ладони Юня, что сейчас направил всё своё естество на удовлетворение омеги, в которого он был так безвозвратно влюблён.       Через время в узкое нутро вошли уже три пальца, хозяин которых двигал ими на манеру «ножниц», чтобы растянуть и подготовить. В воздухе смешались два почти противоположных друг другу запаха, но нельзя было не заметить, как сильно Син Цю боится, ведь на каждый новый палец, на каждый толчок он реагировал скулежом и порой пытался отодвинуться, будто бы всё ещё цеплялся за остатки чего-то человеческого в своей голове.       И в одно мгновение — пусто. Книжник вытягивается, выгибает спину и окидывает взглядом оголяющего себя альфу. И если Син Цю был изящным, аккуратным, таким невероятным, но по-своему, то Чун Юнь был весьма необычным для взора этого омеги, который никогда не смел заглядываться на кого-либо. У Юня выделялись кубики пресса, грудь была на вид упругой, а руки рельефными. — А-ха… Вау… — Син Цю вытянул руку и провёл от пупка до низа живота экзорциста, от чего Юнь вздрогнул. — Можно? — омега чуть оттянул край белых штанов, цепляясь за ремень и невзначай обводя пальцами крио Глаз Бога.       Юнь кивает, помогая омеге оголять его нижнюю часть тела, после чего скидывает всю одежду на пол. Син Цю оглядывает чужой стоявший половой орган, проводя по нему хрупкими пальцами, но тут же пытается отстраниться, замешкавшись и побоявшись своей неопытности. Но его останавливает крепкая рука. — Всё хорошо, Син Цю. Я научу тебя, — альфа держит ладонь кончиками пальцев, усаживает омегу удобнее и целует того в макушку, после чего отпускает и даёт возможность сделать первое движение самостоятельно.       Син Цю покорно укладывает руку на член и, еле касаясь того, делает движение вверх, а потом вниз, что вызывает горловое рычание и тихий стон у верхнего. Чун Юнь накрывает ладонь омеги своей и помогает набрать нужный темп, свободной рукой перебирая тёмные волосы. — Молодец, Син Цю, вот так… — томный голос вновь ласкает слух, врезаясь в сознание, пытаясь упасть в память книжника именно таким…       Спустя небольшое количество времени, омега наклоняется и проводит по головке языком, опаляя нежную кожу своим дыханием. Чун выгибается, машинально отдёргивая ладонь, и рефлекторно, слишком по-животному, поддаётся навстречу полости рта. Нижнего это заводит. — Син Цю, тебе не обязательно… — Говори что-нибудь другое, Юнь.       Фехтовальщик с рвением и интересом пускает член альфы в полость рта, закатывая глаза. «Видел бы ты своё милое личико… Но ты будешь смущён, если я скажу тебе об этом, мой хороший», — Чун Юнь сжимает тёмные волосы пальцами, выгибается, двигается навстречу почему-то ловкому языку, закрывает глаза и томно, баритонисто шепчет имя нижнего, утопая в истоме. Но как только приходит ощущение подходящей разрядки, Юнь открывает глаза, хочет отпрянуть, но Син Цю заводит руки за его спину, напрягает их, прижимается и берёт член во всю длину, чувствуя пульсацию горлом.       И вот то самое — Юнь изливается, при этом заливаясь краской и дрожа, сгибаясь над головой омеги. Книжник, в свою очередь, ждёт, когда альфа закончит, а после отстраняется, откашливаясь и вытирая лицо ладошками. Когда Чуню удаётся разглядеть лицо партнёра, то он невзначай замечает скопившуюся в уголках глаз влагу.       И вновь он идёт на поводу у своих чувств — обнимает омегу, прижимает к себе, оглаживает, помогает вытирать лицо и не смеет продолжать их соитие ровно до тех пор, пока не убедится в состоянии нижнего. — Мой хороший Син Цю, — губы ложатся лёгким поцелуем на изгиб ключиц, а до слуха доносится молящий скулёж. — Юнь Юнь, почему ты не продолжаешь? Тебе не понравилось? — Син Цю хнычет, хватается ладошками за плечи и руки альфы. — Глупый, ты такой глупый иногда, — Юнь укладывает их на правый бок, оказываясь сзади, и обводит пальцами сочащийся смазкой вход, чуть проникая в него и сразу же выходя, будто бы дразнясь. Но на деле ему просто хотелось до конца убедиться в том, что его хороший мальчик готов. Син Цю закатывал глаза с каждым проникновением, пыхтел себе под нос и жался спиной к другому телу. — Пожалуйста, пожалуйста, Юнь Юнь…       Чун почувствовал напор омеги, когда тот двинулся бёдрами, стараясь насадиться на пальцы, что отчасти у него и получилось, но как только это произошло, рука сменилась на половой орган. Экзорцист приставил ко входу головку и предупреждающе чмокнул партнёра в место меж лопатками. — Я остановлюсь, если ты попросишь, — и вновь этот голос…       Син Цю кивает и вмиг растекается сгустком слизи, как только чувствует заполненность. Чун аккуратно входит, в один момент замирая, как только орган оказывается в нутре полностью. Омега начинает ныть, но лишь от желания, лишь от сумасшедшего желания быть уничтоженным здесь и сейчас. — Юнь, Юнь, Юнь… Я… — каждое слово выделялось хныканьем и сдавленным стоном. Альфа не до конца понимает, что имеет ввиду его нижний, но Син продолжает: — Пожалуйста, я больше не выдержу. Двигайся.       И Чун Юнь делает толчок, давая себе сорваться. Ему хочется повести этот танец, не давая больше омеге и шанса на контроль ситуации. Вот то самое животное, которое он так умело скрывал. Син Цю у него не первый, но если эту страсть никто не остановит, то последний.       Книжник кричит, взвизгивает, стонет, периодически задыхается, ловя себя на мысли, что ему нравится это ощущение, из-за чего он тянется рукой к ладони верхнего и скулит. — Ты что-то хочешь, мой хороший? — Чун сбавляет темп, наблюдая за кивками омеги. — Попроси меня — я сделаю всё, о чём ты хорошо меня попросишь.       Низкий голос… Этот низкий бархатный голос… Разве у Син Цю повернётся язык, чтобы сказать, как сильно он хочет раствориться в этих ощущениях, будто в кружке чая ложка сахара. — Пообещай не смеяться… — омега одну руку перемещает меж его ягодицами и бёдрами альфы, слегка замедляя процесс одним лишь жестом. — Можешь придушить меня?       Чун Юнь лишь томно рычит, начиная наваливаться на пассию, меняя позу. Хочется держать всё в своих руках. Но как он может позволить себе навредить своему омеге? Он — никак. Потому экзорцист просто ставит нижнего на четвереньки, прижимается к спине торсом и опускает руку на шею, убедившись, что омега сделал вдох, сжимает ту и начинает двигаться активнее.       В комнате слышны лишь пошлые шлепки и хрипотца. Син Цю убедился в том, насколько у этого альфы сильные руки. И насколько этот альфа чуткий. Как только воздуха не остаётся почти совсем, паника охватывает омегу, но Чун Юнь синхронно с её приходом прогоняет её, расслабляя хватку и оглаживая шею. — Этого хотел мой Син Цю?       И омега кивает, хныкая и стирая с лица одной рукой слёзы. Внутри тепло, внутри так тепло. Хочется закричать: «Пожалуйста, повяжи меня!» И Син Цю себя не сдерживает, он знает, что хранит у себя противозачаточные, всегда нося те в кармане шорт, чтобы избежать своего самого большого страха — забеременеть от озверевшего альфы.       Чун Юнь блуждающую руку опускает на член нижнего и аккуратно стимулирует тот, оглаживая головку большим пальцем. Син не выдерживает всего этого и просто падает, потеряв силы в конечностях, но его ловят и притягивают к себе. — Подожди, мой хороший, мы ещё не закончили. Я помогу тебе, — альфа рычит на ушко, прикусывая то. — Только не выходи… — хрипит мальчишка, делая редкие движения бёдрами. — Но… — Противозачаточное в шортах. Пожалуйста, Юнь Юнь, я не выдержу… — Син Цю смотрит в никуда через пелену слёз, стонет, ёрзает, но не теряет надежды на то, что его всё же услышали.       И его услышали. Чун Юнь набирает темп, практически насаживая хрупкое тело на себя, и в итоге изливается, входя до упора и заполняя омегу собой, своим семенем, дрожа и закатывая глаза.       Когда внутри начинает набухать узел, у Син Цю округляются глаза. Он знал, что так будет, но не догадывался, что при этом он испытает. Его будто бы разрывает на части, но это тягучее удовольствие охватывает тело, терзая его и умоляя получить наконец разрядку. И в итоге разрядка приходит. Син Цю изливается на простыни и дрожит. — Юнь… Юнь… Что происходит… — он знает ответ на этот вопрос, но не в тот момент, когда его разум настолько затуманен.       Чун Юнь рычит на ушко, гладит омегу по плечам и выдыхает тому в шею, аккуратно укладываясь с тем на кровать, прикрывая одеялом. Периодически семя продолжает извергаться, дабы заполнить омегу полностью, что, кажется, вообще не рассчитано на нутро Син Цю. — Потерпи, мой хороший. Так должно быть, тебе сейчас станет легче.       Жар воцарился в комнате окончательно. — Укуси меня… — Что? — Чун слегка дёргается, но контролирует себя. Ему хочется мороженого, ему очень хочется мороженого. — Оставь на мне метку, — Син Цю чуть выворачивается, размыкая тонким пальцем губы альфы и проводя им по клыкам. — Ты в состоянии аффекта, мой хороший… — у Чуня всё сжимается внутри, кряхтит, грызёт его. Он только что повязал любимого омегу, который ещё и вожделеет его метку — вожделеет связать их судьбы между собой раз и навсегда. Но Чун уверен в том, что это всё феромоны, это не какие-то заоблачные чувства… — Хорошо, Юнь Юнь, я попрошу позже.       Син Цю жмётся, выгибается, местами дрожит, но не позволяет себе перечить. Осознанность постепенно вселяется в его разум. Лицо заливается краской, а тяжесть в животе рассасывается — Юнь оказался прав, ведь физически стало легче.       Узел спадает, сцепка окончена. Чун Юнь выходит и замечает, как из омеги вытекает его семя, чуть жмурится и привстаёт, тянется к шортам, что лежат на полу, и протягивает книжнику противозачаточные.       Син Цю без слов выпивает их, натягивает на себя одеяло, обделяя альфу, и будто бы прячется. Чун всё понимает, прекрасно всё понимает. Но в этот раз он совсем не знает, верить этому человеку или нет. — Юнь Юнь, — из раздумий вырывает тихий шёпот из-под одеяла. Альфа кладёт свою руку куда-то на тело омеги, но касается лишь ткани спального элемента. — Прости меня…       И Син Цю снова скулит, снова жалуется всем своим естеством, снова хнычет и… снова пускает горькие слёзы. Он чувствует себя недостойным, он чувствует себя виноватым, а Чун всё понимает — понимает, почему, всё так, только книжник думает, что его чувства может понять лишь разорванное на части тело омеги. — Как долго ты боялся меня? — выпаливает Чун Юнь и настороженно забирается под одеяло к пассии. — И зачем каждый раз приходил ко мне сквозь свой страх? Ты как одержимый. — Одержимый, Юнь Юнь… Одержимый! Всю свою жизнь я сторонился тех, кто сильнее меня, всю, Юнь, всю! — Син Цю поворачивается к альфе, чуть ёжится и утыкается тому носом в шею. Экзорцист вытягивается, пытаясь приласкать и утешить друга. — Ты был единственным, кто никогда не показывал мне мою ничтожность, омежью ничтожность. И когда я испугался, что из-за моих неясных периодов течки ты мне что-то сделаешь, я начал принимать подавители сильнее, чем те, которые доступны всем… Поэтому кровь не пахла, помнишь?       Чун кивает так, чтобы фехтовальщик это почувствовал, прижимая тело того к себе ближе. Гладит по спине, обозначая, что всё хорошо. Потом чуть поправляет свои волосы, разрешая омеге дальше исследовать его запах — вдоль шеи, под ушком, за ним… потом затылок, плечи, небольшая область лопаток. И Син Цю успокаивается. Таёжный запах ласкает. — Я боялся, что ты не сдержишься. А когда на меня напали похитители сокровищ, и ты спас меня, я понял, что препараты больше не справляются, а лишь давят меня. Меня, как… меня, а не как омегу, понимаешь, Юнь? — в ответ снова кивок. — И солгал я тебе в страхе, что ты тоже окажешься таким же, как другие. Я видел, что альфы могут сотворить с подобными мне. И читал тоже… Но, Юнь, почему ты не поступил так, как другие?       Чун Юнь слегка поддаётся к уху Син Цю и томно шепчет: — Мои чувства к тебе были всегда сильнее, чем животная часть меня. — Ты никогда не хотел меня? — самодовольно хмыкнул Син Цю. — Хотел. И с одной стороны, я даже получал тебя. Если ты понимаешь, о чём я.       И омега всё понимала, абсолютно всё — от животного желания своего друга до его нежных чувств. Что-то разливалось по телу тягучей истомой, окутывало с ног до головы, всасывая в водоворот невероятных ощущений. «Что же ты молчал?» — хочется прокричать, завыть, упасть на колени где-нибудь на мелкой гальке и заскулить. «Я тоже молчал», — а это уже сдерживающий фактор, особенно если опираться на факт того, что книжник избегал друга, выказывая некое недоверие.       А сейчас он хочет лишь одного — стать действительно помеченным, ощутить клыки альфы под своей омежьей шкурой, позволить слиться в танце диких чувств себе и своей пассии. Но возможно ли это сейчас? Ответ неоднозначен, но пока что это «нет».       И омега жмётся, жмётся всё сильнее, принюхивается, исследует пальцами такое успокаивающее и такое родное тело, подцепляя воздух ногтями от стеснения. И внутри Чун Юня что-то просыпается снова, что-то собственническое. Его тело сейчас пылает от любви и страсти, хотя, как уже упоминалось, он был некой имитацией переносной морозильной камеры в другое время.       Экзорцист притягивает к себе ближе омегу, чуть сжимая изящные бока, и уже сам принюхивается в области тонкой шеи. Син Цю поскуливает, ловит очередной прилив возбуждения и ощущает на сей раз приятную тяжесть внизу живота. Весь его вид кричит: «Пометь меня, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» — Пожалуйста… — писком вылетают мысли наружу. И Чун Юнь понимает, о чём они, о чём эти нескромные мысли.       Сейчас альфа кивает, сжимает шею омеги с тыльной её стороны, притягивает к себе с таким напором, что кажется, будто бы он мог поднять так Син Цю целиком, а потом опаляет кожу дыханием, морщит нос и снова вдыхает. Действительно, его омега пахнет. — Ты не передумаешь? — шепчет Чун Юнь прям в краснеющее ушко, невольно касаясь того губами. — Пожалуйста… — поставлена точка невозврата. И экзорцист чуть рычит, наваливается на любимое тело слегка, а потом небрежно кусает, позволяя себе разойтись, разгорячиться. — Юнь! — книжник взвизгивает, хнычет, упирается ручками в широкую грудную клетку друга и жмурится. — Больно… — хрипит. — Очень больно…       Чун Юнь немного сбавляет напор, но не отпускает участок меж шеей и плечом — вгоняет клыки дальше. В комнате будто бы уже пеленой висит смог из феромонов, ради честности — феромонов альфы, что перебивают такой нежный омежий запах. Казалось, светловолосый юноша слишком долго ждал этот момент.       Свободная рука Чун Юня проводит по боку Син Цю, горловое рычание доносится до чувствительно слуха, а нервная система перестаёт посылать болезненные импульсы в мозг — книжник начинает наслаждаться. Но как любой поцелуй, так и подобный укус должны возыметь свой конец. Юнь отстраняется, ловит капли крови языком, ощущая привкус железа во рту, а потом ведёт носом от края скулы по линии подбородка вверх — к губам — и целует пересохшую кожу, периодически давая омеге восстановить дыхание, прерываясь на нежности.

      «Мой Син Цю, только мой Син Цю.»       «Мой хороший мальчик, ты такой молодец.» «Всё в порядке, всё хорошо.» «Ты мой… Мой Син Цю.»

      И не получается не повторять одно и то же, бубнёжка превращается в замкнутый круг. Чун Юню важно, чтобы Син Цю точно знал, кому он теперь принадлежит.