Аманаты

Всю дорогу до первого большого привала — первой ночевки в гостинице — Рокэ, чтобы избежать ненужных ассоциаций, вез Ричарда с собой в седле — чтобы те же места, которые мальчик проезжал снова, и то же время дня, и похожая погода, и знакомое ощущение поездки в карете, сложившись воедино, не вызвали бы у него тревожных воспоминаний. Злополучный городок, рядом с которым устроили засаду бандиты, и ту самую поляну они миновали на полной скорости, не останавливаясь, и Рокэ отвлекал Ричарда разговорами и указывал ему на примечательные мелочи по пути. В городке это были чужие повозки, попадавшиеся навстречу, наряды и лица гулявших по улицам дам, а также дома, заборы и сады, в которых Рокэ находил что-то занимательное, смешное или достойное иронии. К счастью, сирень отцвела, и ее вид и аромат уже ни о чем не могли напомнить. В лесу же это было все что угодно, что заставило бы мальчика смотреть в другую сторону — то, как криво застегнут у Хосе пояс для пистолетов, как между кустов промелькнул хвост лисицы, как напоминает спящего великана упавший ствол сухого дерева и какая густая темнота клубится в глубоком овраге. Уловки Рокэ, на первый взгляд, сработали: Ричард был весел и ни словом не обмолвился о прошлых неприятностях. Но вечером, в гостинице, перед сном, уже уложенный в кровать и накрытый одеялом (Рокэ приказал поселить их с Ричардом в одной комнате, потому что не собирался оставлять его на ночь одного — или даже с кем-то из охраны), мальчик спросил: — Эр Рокэ, а что такое эль-траидор? Рокэ, признаться откровенно, ждал, что, утомленный долгой дорогой, Ричард сразу заснет, и можно будет приставить к нему кого-нибудь на пару часов, а самому еще посидеть внизу, в общем зале постоялого двора, за бокалом вина. Но ребенок, наоборот, возбужденный путешествием, никак не желал угомониться. — El traidor? — переспросил Рокэ. — Это по-кэналлийски, значит «предатель». Где ты такое слышал? Кто-то дома говорил? — Слышал во сне, там сначала пели, а потом читали стихи, — объяснил Ричард и задумался, что-то вспоминая. — Рамиро Алва — el traidor? — Не смей так говорить о собств… — строго начал Рокэ и осекся. — О моем предке, Дикон! Что бы там ни думали себе Люди Чести — легко, конечно, объявить человека предателем, не разобравшись! Ричард моргнул, чуть отстранился, вжавшись затылком в подушку, и недоуменно посмотрел на него. — Но у нас в семье все его так называют… Просто так говорят… — Ну вот впредь не будут называть! — отрезал Рокэ: он сам не ожидал, что так рассердится. — Конечно, не будут, потому что… — голос Ричарда дрогнул. — П-потому что никого уже нет! — То-то же, и не надо, — машинально ответил Рокэ, в своем раздражении не сразу уловив перемену, а когда спохватился, то Ричард уже отвернулся, замотался в одеяло с головой и пробормотал из этого кокона: — Эр Рокэ, я буду спать. Рокэ не стал спорить и вышел. Как и собирался, он провел — без особой, правда, радости — пару часов в полупустом зале на первом этаже трактира, а вернувшись, еще от двери услышал приглушенные всхлипы. Ричард, накрыв голову подушкой, зарывшись лицом в матрас, рыдал так горько, что Рокэ испугался: мальчик на его памяти плакал только однажды, от боли и страха, и больше ни разу. — Дикон, что с тобой? — осторожно спросил он, приподнимая подушку. — Тебя кто-то обидел? Приснилось что-то страшное? Дикон, посмотри на меня. Что случилось? Ричард замотал головой, глубже закапываясь в одеяло, и что-то невразумительно промычал. Добиться от него связности Рокэ сумел, только когда сел рядом, обхватил за плечи и повернул. — М-м-ма… мама, — пробормотал мальчик сквозь рыдания. — И п-п-папа. Они н-ни-никогда больше не б-будут… не будут, в нашей семье, не будут, н-ни-никого уже нет! Что же, когда-то горе должно было наконец найти себе выход в слезах. Рокэ одной рукой приобнял мальчика, усаживая его и подтягивая ближе к себе, а другую положил ему на макушку. — У тебя есть семья, Дикон, — сказал он. — Твои сестры, Айри, Ди и Эди, ты скоро их увидишь, они ведь есть. Есть твой дядюшка и тетя. Есть, наконец, я, и у меня, кстати, есть племянник, мальчик твоего возраста, вы подружитесь, я уверен. Это большая семья, Дикон. Она твоя. Постепенно Ричард начал успокаиваться — помогли не то слова Рокэ, которые он, может быть, наконец-то научился находить, не то его объятия, которыми он утешал ребенка и раньше. Рокэ умыл его и дал выпить воды — хозяйка постоялого двора оставила на ночь кувшин и два приличных, чистых, хоть и оловянных, стакана, — а потом опять уложил. Мальчик потер кулаком и без того красные глаза, шмыгнул носом и тихо сказал: — Эр Рокэ, простите, что я так говорил о вашем предке. И что я плакал. Я знаю, что дворянину не подобает. Я больше не буду. Мальчик явно кого-то цитировал. Рокэ, воспитанный на юге, выросший на морисских поэмах, где мужские слезы и вообще бурные проявления страстей (обнявшись, возрыдали друг у друга на груди) считались в порядке вещей наравне с женскими, почувствовал неприязнь к тому ханже, который внушил ребенку ложные представления о приличиях. Возможно, это был пресловутый дядюшка — тем больше поводов поскорее прислать в Надор собственного управляющего. — Нет ничего такого в том, чтобы оплакать смерть родных, Дикон. Для любого человека, дворянина или не дворянина, нормально плакать, если у него случилось горе. — Я плакал в самом начале, когда м-м-ма… когда м-м-мама… — Ричард сделал рваный вдох. — П-потом не плакал. — Можешь поплакать еще немного сейчас, при мне, — предложил Рокэ. — Но потом все-таки поспишь, хорошо? И я не сержусь из-за Рамиро, Дикон. Все хорошо. Ричард кивнул и лег на бок, свернувшись и крепко обхватив руку Рокэ. Сначала он действительно плакал, теперь беззвучно, — а Рокэ, едва касаясь, гладил его по волосам — но с каждой минутой его дыхание становилось все ровнее, и наконец он заснул. Рокэ вытащил руку и подложил тряпичного зайца — королевский подарок, — который успел зарекомендовать себя как отменный охранник и исправно сторожил сон Ричарда во время его болезни, а сейчас ехал с ними в седельной сумке, потому что не взять его с собой было невозможно. Ричард вздохнул, обнял зайца, но не проснулся, и Рокэ, поднявшись, перебрался на свою кровать и тоже лег. ~ ~ ~ Остаток пути прошел без приключений. Ричард, выплакав той ночью все слезы, накопившиеся за полгода, больше не принимался рыдать и вообще был спокоен, только иногда, вечерами, делался задумчив и рассеян и застывал, глядя на огонь в очаге, и в такие моменты Рокэ его не тревожил. Чем ближе они подбирались к югу, тем реже становились эти приступы тоски. Все радушнее их принимали и в гостиницах: Рокэ, привыкший переносить тяготы походно-полковой жизни, не делал из их ночевок придворных церемоний, но, как только они въехали в Кэналлоа, по всем придорожным трактирам со скоростью лесного пожара распространилась весть, что едет соберано. Хозяева гостиниц, кажется, глядя, как обращается Рокэ с Ричардом, сошлись на том, что ребенок — его внебрачный сын, так что подданные, верные своему соберано, стремились во всем угодить мальчику, и Ричарду было некогда грустить. Последние десятки хорн до Алвасете дорога шла по берегу моря. Ричард, уставший от полуденной жары, забрался в карету, где крыша и стены, давая тень, спасали от солнечных лучей, и, отогнув занавеску, приник к окну. Рокэ ехал с ним, рассказывая о каждой бухте, каждом камне, каждом дереве, которые попадались навстречу — все они были ему знакомы с самого детства, и он чувствовал себя так, как будто после долгой разлуки встречал старых друзей: как будто много лет спустя ему снова удалось взглянуть на них глазами ребенка. Дорога, петляя между скалистых уступов, вела их к замку, за каждым поворотом открывались новые виды, и Рокэ замечал все больше примет того, что уже скоро окажется дома. Вдруг Ричард, уставившись на что-то в окно, вздрогнул, протянул руку и воскликнул: — Эр Рокэ, смотрите, там Айри! Это же Айри! Рокэ проследил за его рукой: изгиб берега образовывал здесь небольшой залив, узкую бухточку, скрытую с обеих сторон выступами камня. Вглядевшись в заросли тростника арундо, загораживавшие бухту с дороги, Рокэ увидел детскую фигурку — девочку в светлом платье, которая неподвижно, склонив голову, стояла у самой кромки воды — волны, должно быть, лизали ее туфельки, но девочка не обращала на них внимания. — Это Айри! — повторил Ричард. — Остановите! Как только карета остановилась, он выскочил на дорогу и, пробравшись сквозь тростник, бросился к девочке. — Айри! Девочка вздрогнула, стремительно обернулась и с радостным воплем «Ди-и-ик!» повисла у него на шее — и Рокэ, хмыкнув про себя, отметил, что правила приличия, запрещающие надорцам плакать, разрешают им хотя бы обниматься при встрече. Когда он сам выбрался из кареты и подошел к детям — пришлось помедлить, чтобы дать им немного побыть наедине, — Ричард уже держал сестру за руку, а она ему возмущенно выговаривала, в такт своим словам пиная носком туфли песок: — И говорили, что вы приедете еще вчера, а вы не приехали, а мы ждали целый день, а вы все не ехали и не ехали! И ночью мне приснилась мама, и утром вас все не было, и я подумала, вдруг вы тоже… что с вами тоже… в общем, я пошла вас встречать! И вас опять не было, я думала, может, вы приплывете на лодке! Представляешь, тут столько лодок! И кораблей! Ой, здравствуйте, эр Рокэ! Удивительно, как она мгновенно подцепила у брата это обращение. — На лодке было бы неудобно, — заметил Рокэ. — И где же все остальные, ответьте-ка мне, герцогиня Айрис? — Они там, — Айрис неопределенно махнула рукой в сторону замка. — Мы были на море и нашли инжир, Дик, ты знаешь, что такое инжир, ты пробовал? — Не отвлекайтесь, — сказал Рокэ чуть строже: судя по всему, девчонка сбежала из-под носа у нянек и охраны, и можно было представить, какой переполох сейчас творился в замке. — Вы были на море, и? — И мы с Дейзи собирали инжир и ели, а потом она понесла его к Нэн, знаете, вот так в юбке, — Айрис собрала подол в кулачок и показала. — А мне стало скучно, и я увидела такую щелку в камне, и там была тропинка, и я подумала, что вы как раз с той стороны приедете, и пошла вам навстречу по берегу! — Значит, эта юная барышня убежала от взрослых и одна лазала среди скал? Отважный поступок, нечего сказать! Но что же, Дикон, проводи сестру в карету, поедешь с ней, не отправлять же вас, герцогиня, назад той же дорогой. Айрис гордо закивала, как будто он ее не отругал, а похвалил. Рокэ вздохнул: надорской няньки, очевидно, не хватало, чтобы справиться с воспитанием девочки — кормилица младших, кэналлийские служанки и охранники не в счет. Он уже подумывал о том, что Ричарду нужно будет нанимать нового ментора, и предполагал распорядиться, чтобы тот месяца через четыре занялся обучением и Айрис, но, видимо, придется обзавестись кем-то еще вроде дуэньи. Он поморщился: ему всегда казалось, что дуэньи становятся нужны, только когда девицы начинают выходить в свет, — чтобы блюсти репутацию, служить примером благочестия, отваживать ретивых кавалеров — и какие там обороты еще используют, когда речь заходит о «девушке из приличной семьи». Рокэ вообще-то рассчитывал, что у него есть до этого еще лет десять. Задумавшись, он не сразу заметил, что Айрис дергает его за руку: — Эр Рокэ! Эр Рокэ! — Да? — Эр Рокэ, а можно я тоже буду «ты», как Дик? И я Айри! — Можно, Айри, — сказал Рокэ. — Садись, поедем: я верхом, а вы с Диком в карете. Оказавшись вдвоем в карете, дети сначала принялись наперебой пересказывать друг другу впечатления, накопившиеся за месяцы разлуки — точнее, говорила в основном Айрис: до Рокэ долетали лишь редкие восклицания Ричарда; потом Ричард, кажется, попытался научить сестру игре в камешки, к которой в последнее время пристрастился, — не на камнях, а на ракушках, набранных на берегу, — но у них что-то не заладилось, и ракушки были выброшены в окно. И наконец, когда впереди уже показались белые стены алвасетского замка, дети успокоились и притихли. Из всех домочадцев, высыпавших во двор встречать Рокэ с его отрядом, он не досчитался примерно четвертой части слуг и охраны: очевидно, они были заняты поисками Айрис. Замковый управляющий, отчитываясь о положении дел, старательно заставляя себя не отводить глаза, доложил, что юные дориты в порядке. — Где же они? — спросил Рокэ. — О, — управляющий быстро кинул взгляд на море и едва заметно повел плечами. — Они устали за день, соберано, поэтому не вышли вас встречать — они ведь еще совсем маленькие. Прикажете позвать? — Позови, — сказал Рокэ. — Хотя нет. Зачем же будить, если дети уже спят. Завтра заново познакомимся. Управляющий не сдержал облегченного вздоха. — Одна так точно уже спит, — продолжил Рокэ и направился к карете: дети не выходили, и он не велел их тревожить сразу, посчитав, что они заснули. Он открыл дверцу и заглянул внутрь: Айрис действительно спала, подтянув ноги на сиденье и устроив голову у Ричарда на коленях; сверху на ней, у нее на боку, лежал неизменный тряпичный заяц, и Ричард придерживал рукой обоих. Встретившись с Рокэ взглядом, он приложил палец к губам: воссоединившись с сестрой, мальчик тут же принял на себя роль старшего — серьезного и ответственного — брата. Рокэ молча кивнул и поднял девочку на руки. ~ ~ ~ — Дуэнью? — переспросил Эчеверрия. — Вы уверены, соберано? Может быть, вы имеете в виду гувернантку? Алвасетские домочадцы — включая Эчеверрию — знали Рокэ с детства и пока так и не научились видеть в нем соберано, а не «младшего соберанито»; некоторые, как ему казалось, до сих пор смотрели на него, как на неразумное чуть-чуть блаженное дитя и про себя — он был уверен — то и дело поминали «старого соберано». Рокэ поручил поиски ментора и дуэньи Эчеверрии только потому, что в Алвасете среди его подчиненных и слуг не было такого удобного исполнителя, как Хуан: замок был гораздо больше особняка, и задачи домоправителя делили между собой несколько человек: управляющий, камердинер, два секретаря и экономка; Эчеверрия же от его имени вел дела провинции и теперь, когда Рокэ приехал, как будто временно оказался свободен. — Может быть, гувернантку, — согласился Рокэ, аккуратно отнимая у Дейдри письмо из Агирнэ: за те три недели, что прошло с его приезда, девочка приноровилась пробираться в кабинет, залезать ему на колени и играть с документами. — Делайте, как считаете нужным. Требований к ментору и дуэнье — то есть гувернантке — у него было немного: оба должны были говорить на талиг, и лучше на талиг как на родном, чтобы дети не забывали язык; жить где-то в Кэналлоа, чтобы не выписывать их издалека и не терять времени; и уметь учить детей. У него только сейчас дошли руки до того, чтобы озаботиться этим, и дети все это время прекрасно занимали себя сами. Уже через два дня Эчеверрия представил ему обоих кандидатов; фамилии ни одного, ни другой Рокэ не запомнил. Ментор предпочитал, чтобы взрослые обращались к нему «мэтр», а дети — «господин учитель». Он — наверное, к счастью — ничем не походил на господина Сюрнуара: это был приземистый мужчина средних лет, уже начинающий лысеть. Уроженец южной Придды, он много лет жил в Кэналлоа — и поэтому считал себя наполовину кэналлийцем и подданным соберано, хотя речь его оставалась не по-кэналлийски заумной, — и воспитал немало поколений юных дворян. Он предупредил, что обычно обучает детей до одиннадцати-двенадцати лет, прививает им, так сказать, азы и начала всевозможных премудростей, а затем рекомендует нанимать специалистов в конкретных областях. Гувернантка же, женщина настолько сурового вида, что перед ней мерк даже образ покойной герцогини Мирабеллы, представилась как «эреа Иоанна». Произнести пять гласных подряд было не так-то просто, но Рокэ, конечно, справился с первого раза. Эта высокая, сухопарая и прямая, как доска, дама с несколько лошадиным лицом была родом из Надора, в юности вышла замуж за кэналлийского коммерсанта, несколько лет назад овдовела и теперь приумножала наследство супруга, обучая юных мещанских дочерей музыке, хорошим манерам, языкам и рукоделию. Никого более подходящего Эчеверрии найти не удалось: все остальные, кого он подобрал, оказались типичными кэналлийскими матронами, готовыми к роли дуэний и не умевшими связать и двух слов на талиг. Он сам был как будто не уверен в своем выборе, хотя гувернантка предоставила идеальные рекомендации. — Сами же знаете, что болтают о надорских гувернантках, соберано, — хмуро говорил он, сложив руки на груди. — Не знаю, — сказал Рокэ. — Ну так что же? — Что это охотницы за титулами — извините, соберано. Устраиваются туда, где отец семейства — богатый вдовец, дворянин… хм, в вашем случае, холостяк, окручивают его и женят на себе. Так что… Рокэ засмеялся: — Эта дама не в моем вкусе! Успокойся, я точно не соберусь на ней жениться! Эчеверрия не осмелился с таким спорить, и вопрос был решен. ~ ~ ~ Рокэ хотел распорядиться, чтобы занятия начались, пока он еще в Кэналлоа — пусть мало кто из детей любит учиться летом, впрочем, откровенно говоря, кому в их возрасте вообще придет в голову сидеть за книгами, когда вокруг столько интересного? Но тут пришло письмо от маршала Савиньяка, в котором тот приказывал — не как старший друг младшему, а как маршал генералу — поднимать свою армию и срочно выдвигаться к каданской границе, и Рокэ пришлось спешно уехать, оставив детей, которые только начали привыкать к нему.