по-пытка-∎∎∎∎

Надежда покинула этот мир. Без вариантов, хотя… Разве что покинула не весь мир, а единственного, избранного, человека, что, по сути, в контексте повествования то же самое. Легко угадать кого: Ким Докча мистер Исключительный, в худшем смысле этого слова. Такой – один на миллион согласно статистике по стране. Или один на миллиард, если верить статистике по планете. «Один на асанкхею», – выводит горделивая сводка по всему сущему, внешние боги, в частности Будда, пришли бы в иступленный восторг, одобрительно похлопали бы по его плечам своими щупальцами. Докча давно не улыбается находить себя на путях в подземке и задаваться бессмысленным вопросом о сути пресловутой надежды. Слава оной явно преувеличена. Иногда он восклицает, типа, «сука» и «блять», но чаще молчит. Молча глотает горькие слезы. «Восемьсот седьмой вагон не опять, а снова», – констатация факта от бессознательного вырывается на передний план и кровоточит. «Я больше не хочу его видеть… только не его…» – кровь отравленных мыслей всегда темна и сладка. Она прорывает ткань реальности струением из надорванного сосуда, бежит к земле под воздействием силы тяжести, окропляет по порядку: синеватые губы, бледную кожу и ужасно неудобный костюм (у стажеров всегда проблемы с деньгами, и долги для них словно шелка, облачающие с головы до пят бренную плоть). Дешевый пиджак, рубашка под стать, фантомные боли от разлуки с Нерушимой верой, невинная Ю Сана-сси под боком и, сколько можно, это же не Subway Surfers… Найти себя в мире до запуска платного обслуживания – критическая перегрузка. Ким Докча отловленная критическая ошибка: “An external error has occurred”. Он преодолевает это с девизом: «Докча и носокровь – лучшие друзьяшки на веки вечные». Мысль кислит, и он морщится, прежде чем дать упасть тяжелым векам; его сомкнутые ресницы – само воплощение лезвия гильотины, насмерть отрезающего от суровой реальности. Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate. Надпись над вратами ада по версии Данте Алигьери, старомодная популярная присказка к месту и нет. Пальцами Докча давит на крылья носа, запрокидывает голову, не замечая молчаливой тени ужаса на миловидном личике малышки Сана – было бы что замечать: воистину каждый раз, о боже, одно и то же… «Ад – это другие люди, не так ли Джонхек?» Едва выждав минуты до остановки кровопотери, он резко и быстро выуживает из внутреннего кармана мобильник – снимает блокировку экрана, свайпом вверх сворачивает безынтересные «Три способа выжить в разрушенном мире», колдует тонкими пальцами над экраном, вызывая синие всполохи, и открывает вожделенный Блокнот. Его личный межвременной (межпространственный) дневник. С таким трудом выведанный не баг системы, а фича. На самом деле существует куда больше способов выжить в разрушенном мире. Хотя… выжить? Смотря что иметь в виду под «выживанием». Проживать день сурка, год сурка, десятилетия сурка – сойдет за пресловутые способы? Он ярится: если глаза и впрямь отражение души, то внутри телесной оболочки Ким Докча-сси скрывается по меньшей мере геенна огненная. Он не может упорядочить мысли: над ним довлеют эмоции, его время почти на исходе. Он должен, обязан, в срочном порядке предать огласке опыт, записать выводы и обозначить полученные истории хотя бы в двух словах, пока память еще свежа, пока кипит обида в сердце. Обрывки, слетающие с кончиков пальцев, напоминают оригинал. Абстрактный возвращенец (регрессор) умирает снова и снова в попытках спасти мир… Спасти мир? Что за вздор?! Детский лепет! Мало увлекательная сказка даже для маленьких деток. Никто никогда не пытается спасти что-либо помимо собственной шкуры – каждое отдельно взятое тело состоит на девяносто девять и девять процентов из эгоизма. Его язык лепечет сам по себе, пытаясь выставить все стократ лучше, чем есть на деле. Докча мечтал увидеть конец любимой истории: расплачивается ли он сейчас за свои слова – неоднозначно. Его сознание возвращается в самое начало, и не похоже, чтобы это были альтернативные ветки реальности, или большую часть времени не похоже. Докча начинает в вагоне метро и в нем же заканчивает первый, второй, … , сто второй разы и так далее, из чего можно сделать логичный вывод: главный герой из него не удался. Основная ирония петли в том, что каждый раз вне зависимости от обстоятельств, выжив, Джонхек изъявляет желание о личной встрече со своим благодетелем ли, другом ли, возлюбленным ли, злейшим врагом ли, и тем самым спускает курок, пуская сюжет по кругу. Сон собаки: Джонхек идет по дороге, не нанесенной на карту, преодолевает невыносимо сложные препятствия из невиданных доселе миров и в итоге получает черную метку, смертельный приговор приводится в исполнение практически сразу. Кто из них видит сон собаки? Ким Докча? Ю Джонхек? Отдельного внимания удостаивается не относящийся к основному сюжету очерк, в заголовке – «Пространные размышления о насекомых». Содержание файла приведено ниже: «Во-первых, сюрприз: те, кого мы понимаем под насекомыми, прибыли на землю задолго до появления людей – очередная высокоразвитая инопланетная раса. Во-вторых, Звездный десант оказался пророческим медийным проектом, а насекомые ныне людьми почуют наравне с прочими обделенными в своих мирах монстрами. В-третьих, принц насекомых мудак. В-четвертых, принц насекомых полный МУДАК. В-пятых, ОТБИТОЕ МУДАТСКОЕ МУДАЧЬЕ. В-шестых, насекомые разжились навыком, позволяющим мимикрировать под человека, что делает охоту на «слабую» антропоморфную расу в разы проще, в разы комфортнее. В-седьмых, на зараженных территориях глубоко запрятан сценарий «Принцесса насекомых», см. пункт принц насекомых мудак и даже не думай туда соваться. В-восьмых, при встрече с ульем весь его состав будет пытаться прикончить тебя, ну это и так понятно и общеизвестно. В-девятых…Сука, блять, Джонхек!» На самом деле, это не тот крик души, который он хотел бы помнить. На самом деле, этот крик души должен быть увековечен хотя бы из-за очередной тупости господина Ю. В свой предпоследний раунд круговорота боли и страданий Докча удалось укусить себя за хвост, мир от этого, к сожалению, не схлопнулся, а значит, внешний бог Уроборос не только пиздолиз, но и пиздобол. Помимо этого в свой предпоследний раз через кровь, пот и слезы он вовсю предавался кухонной философии. Зашел так далеко в своих высоких измышлениях, что мысленно прошествовал вплоть до заветной светлой жизненной полосы – той, в которой: издохли все катастрофы, опять; повергнуты все смертельные враги по типу Асмодея или всех насекомообразных; пройдены все сценарии, прям как в первый раз; у них с Суен семья и дети, о, что-то новенькое; о смертнике Джонхеке никто никогда не слышал вовсе. Ким Докча думает с легкой истомой на грани сознания, что это взаправду похоже на идеальный мир. Правда плюет в лицо ядом, впрочем, что еще ожидать от находящейся на подсосе у надежды сучки. Это сравнимо с «один шаг вперед – два назад». Наивный мечтатель в его лице – долгожитель; мечтать о будущем ему приятно, было, но только первое-второе столетие. В самом начале будущее было относительно далеким и размытым, затем стало просто, ну, возможным, как одна из вероятностей, затем разговоры о нем приобрели смысл: если доживет, не сойдя с ума. «Если доживу», – отшучивается. «Если доживу», – насмехается. «Если доживу», – вступает в торг. «Если доживу», – сжимает челюсти. «Если доживу», – «Не доживу». Не доживёт, Докча понимает это ясно. Пытаясь хоть как-то облегчить свое существование, он устанавливает два правила и старается их придерживаться. Первое правило гласит, что история должна быть рассказана. Легко и просто. Однако второе правило наносит сокрушительный удар поддых: Ю Джонхек должен выжить. Другими словами, Докча любой ценой должен обеспечить этому солнечнику выживание в заключительной вехе. Отчего-то Докча уверен, что и на его историю найдутся как книга, так и читатель, может, сопереживающий, а, может, язвительно приговаривающий: «А начни-ка ты, Докча-сси, с… вагона метро», – с мерзкой ухмылкой на лице. Книга внутри книги внутри книги внутри книги. «Мир после падения», и в ней филлерные пять тысяч глав, или что-то вроде того.