***
«Вы когда-нибудь испытывали боль, от которой хочется выть? От которой хочется вырвать себе волосы, сердце, заломать руки так, чтобы услышать хруст? Я тоже. Но по сравнению с тем, что я испытал в тот день — это ничто. В тот день мне хотелось просто закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Слёз не было, была просто пустота. Выжигающая все и вся. Все мои эмоции оборвались вместе с нашими разъединенными руками. Не буду писать, что в тот день оборвалась и моя жизнь и осталась лишь оболочка. Не скажу, что я миллионы раз просил всевышнего забрать меня следом. Не озвучу то количество раз, когда я задавал себе вопрос «почему не я?» — это все лирика, которая уже никому не поможет. Скажу вам лишь одну клишированную фразу: «Ее сердце остановилось, а мое — разбилось». Мама, Папа, когда прочтете это… не злитесь на меня. Я слабак, я сдался, я не смог. Я пытался найти в себе силы целый гребаный месяц, ровно с того момента, как меня выписали из больницы. Я старался не задыхаться, когда последний раз потрогал ее за руку и кинул первую горсть земли в могилу. Я пытался найти в себе силы убрать хотя бы ее вещи. Но я не смог… Теперь в моем внутреннем кармане два фото. Мама, прости, я не справился. Каждый день я садился в кресло, с ее халатом в руках, который сохранил аромат ее духов. Я держал его, как хрустальную вазу, боясь того дня, когда он перестанет пахнуть ею, и смотрел на входную дверь. Убеждая себя, что это все сон, я в коме, и сейчас она откроет дверь и грациозно войдет в дом, цокая шпильками по ламинату. Папа, я не смог даже приехать на экспертизу, я боялся посмотреть на эту, мать его, машину, дорогую и такую бесполезную. Я заплатил за все дополнительные опции безопасности и даже это не смогло уберечь ее. Точнее… я не смог. Никто не смог: спасатели, что вырезали, смятую до середины салона, дверь; медики, что проводили сердечно-легочную реанимацию 3 раза. Даже, блять, Бог не смог: я ходил в церковь каждое сраное воскресенье. Лиам сказал, что второго водителя так и не нашли: тачка была в угоне, а распознать лицо по камерам было невозможно. Упырь летел под 150 на огромном внедорожнике, сигнал светофора, что горел ему, думаю, угадаете сами. Шансов было мало. Я просто струсил. В почти 30 лет, я испугался посмотреть на результат своей безответственности, которая стоила мне всего, что у меня есть. Я исписал все мольберты, что были дома, я рисовал ее каждый день. Я хотел, чтобы она была рядом хотя бы так. У меня не осталось стимула жить дальше… Спасибо. Простите. Берт.»***
Шаг. Еще шаг. Берт поднимает глаза вверх, встречаясь лицом к лицу со своим последним пристанищем. Докурив сигарету, он бросает ее в урну не потушив. Рывок ручки на себя, и дверь открывается. Двадцать шагов. Кнопка лифта. Двери отворились с торжественным сигналом. Взмах руки. Кнопка двадцать пятого этажа загорается синей подсветкой. Электронное табло над дверями начало свой отсчет.Один.
Нежно, подушечками пальцев Берт огладил щеку Селены.Два.
Приблизился, проникая языком в ее рот, попутно развязывая второй рукой пояс халатаТри.
Мягкий поцелуй в шею. Стон. Укус. Снова поцелуй. Левая рука невесомо очерчивала ореолы сосков.Четыре.
Ее тяжелое дыхание у уха мужчины выбивало нафиг все мозги. Уже несдержанно, художник оставлял багровые отметины на шее и ключицах, лаская соски большими пальцами, периодически приподнимая и сжимая грудь в ладонях.Пять.
Погружая средний палец в ее влажное лоно Берт сам едва не застонал. Его желание выдавало лишь частые и резкие вдохи.Шесть.
Она, опускаясь на колени, оставляла дорожку из поцелуев на его теле.Семь.
Мужчина был готов кончить, едва она облизнула член. Громкий выдох сорвался с его уст, когда Селена начала часто двигаться ртом по стволу, помогая себе рукой.Восемь.
Девушка закатывала глаза, будучи пришпиленной к стене. Правая рука мужчины держала ее за горло, а левая сжимала ягодицу, пока Берт с остервенением вколачивался в ее тело.Девять.
— Ты до сих пор пьешь таблетки? Пауза. — Да.Десять.
— Нет, любимый, ничего серьезного, просто плановая проверка здоровья. У меня все хорошо.Одиннадцать.
Девять дней после похорон. Мужчина держал в руках пачку таблеток. Не распакованную.Двенадцать.
Эвакуатор потянул машину тросом. Пакеты на заднем коврике упали. Из маленькой подарочной коробки, залитой порошковым огнетушителем, выпала соска-пустышка.Тринадцать.
— А если я умру, ты будешь плакать? — Не говори глупостей.Четырнадцать.
Берт не сдержал слез, что ручьем полились из его глаз. «Какой же я дурак. Чем я был занят?! Рисовал картины, чтобы купить ей новые серьги?». «Кому они теперь нужны…» — отозвалось подсознание. Берт скатился по стене и уткнулся лицом в колени. «Она любила тебя просто так. Безвозмездно. Жила тобой.», — подсознание продолжало грызть мужчину. Его отчаянный вой, не крик, а скорее громкий скулеж боли можно было услышать, кажется, даже в соседней парадной.Двадцать пять.
Лифт открыл двери все с тем же торжественным звуком. Из него никто не вышел. «Вставай тряпка! Не бойся хотя бы сейчас» — клюнул внутренний голос. Закрывающиеся двери остановил сжатый до побелевших костяшек кулак. Десять шагов. Хлопнула балконная дверь. Конверт без получателя летит на заснеженный бетон. Рывок. Толчок. Полет. Свобода… Или отчаяние? Удар и боль. Далее только белый свет, ослепляющий глаза. Берт на автомате протянул ладони вперед. Нащупал ручку. Дверь со скрипом отворилась. — Я дождалась тебя…