Кто бы мог подумать?

День в Каттегате стоял солнечный — то, что любил Этельстан. Солнечный свет напоминал ему о его Боге — о таком родном для души в этих далёких краях. В солнечные дни даже просто смотреть на воду, небо и фьорды было чем-то вроде Божьего благословения. Жизнь здесь кипит — земледельцы работают, воительницы тренируются, подрастают будущие воины. И Рагнар в этот день занят своими обязанностями — кого-то судит или решает какие-то вопросы по делам населения. Для Этельстана было порой тяжко находится здесь — люди здесь не испытывали особой любви к христианам. Да и занятий для него было весьма мало: в хорошие времена доводилось помогать Рагнару в его делах или веселиться на языческих праздниках, но в обычные дни приходилось лишь молиться, помогать Аслауг с воспитанием детей и гулять вдоль побережья. И, если говорить совсем уж откровенно, Этельстан в Каттегате лишь по одной причине — Рагнар. Так уж сложилось, что между ними возникла определенная связь, что-то, что нельзя узреть воочию, что можно лишь чувствовать. Этельстан ещё не совсем понимал что это за чувство, но оно определенно было, и это главное! Ему казалось, что они просто плывут по течению — Этельстан остаётся собой, а Рагнар всегда пытается измениться. И во всем этом они пришли к чему-то большему, чем отношения "раб-хозяин" и даже больше, чем просто дружеские отношения. Они люди разной веры, но близки по духу так, как никто больше. И, возможно, им предстоит ещё разобраться в этой связи. Но сейчас Этельстан думает лишь о своем Боге. Он смотрит на яркие лучи солнца, волшебно подсвечивающие скалы, и думается так легко и просто. Ветер развевает темные кудри, а пальцы ног изредка накрывает ледяная вода фьордов. — Почему ты один? Аслауг тебя утомляет? — за спиной раздается насмешливый голос. Этельстан успевает подумать о том, что конунг наконец пребывает в хорошем настроении. Слышится возня и теплое тело садится рядом. — Нет. Я пришел подумать. — О чем думаешь, Этельстан? — О Господе. И о тебе. — Этельстан знал, что за этим последуют расспросы и даже успел пожалеть о своих словах, но сказанного не воротишь, а Рагнар уже блаженно улыбается. — И что ты думаешь обо мне? — самолюбование отчётливо слышно в его голосе, но это не то, что обычно бывает у Флоки. Это больше походит на какую-то гордость за себя, за то, что о нем и вправду думает кто-то очень близкий. — Ты невероятный, ты знаешь? Я чувствую себя рядом с тобой иначе. Так же, как когда разговариваю с Господом. Только ты рядом. И это делает меня счастливым. Следы самолюбования исчезли с лица конунга — теперь лишь печальная полуулыбка и немой вопрос в глазах. — Я уже говорил, что люблю тебя, мой друг? И ты делаешь меня счастливым. Ты единственный, у кого это получается. Этельстан горько усмехается и натянуто улыбается Рагнару. Он тяжело вздыхает, встаёт с насиженного места, а затем лениво бросает камушек во фьорд. Проходит какое-то время, прежде чем Рагнар вновь говорит. — Почему ты молчишь? — Я не знаю что ответить. Мне кажется, иногда молчание может сказать больше, чем самые красивые слова. Рагнар тихо усмехается и встаёт с песка, оглядывая монаха. — Для меня красиво всё, что ты говоришь. — он вновь усмехается, — ты не поверишь, я никогда не говорил ничего подобного прежде. Ни одной своей женщине. Только тебе. Этельстан смеётся, прикрывая лицо ладонью, но его сердце ёкает, будто бы намекая на что-то несбыточное. — Ты хочешь сказать, что воспринимаешь меня как женщину? — ни капли обиды в голосе, лишь веселье и толика милой сердцу печали. Конунга тоже пробивает на смех, но не от сказанного, а просто от счастья находиться рядом с этим человеком. И когда это он стал таким романтиком? — Я не об этом, Этельстан. Я о том, что ты очень особенный для меня. Несомненно, в прошлом ты воин, ты мужчина. Но ты прекрасен и я был бы проклят Богами, если бы не сказал этого, — он широко улыбается, подходя ближе к христианину, — не обижайся, хорошо? — он наигранно хмурится, а затем быстро целует монаха в лоб и отстраняется. — Я не могу на тебя обижаться, Рагнар Лодброк. Неужели тебе не пора? — Ты прав. Но я очень не хочу покидать тебя, даже ненадолго. — конунг прищурился, смотря на фьорд. — Мы встретимся дома совсем скоро. У меня тоже есть дела. — незаметно даже для самого себя, он любуется Рагнаром. Он всматривается в каждый шрам, в каждую родинку, в ресницы и неаккуратную бороду. Рассматривает каждый узор тату на бритой голове, каждую морщинку, изгиб губ и блестящие голубые глаза.

***

После заката Каттегат становится ещё волшебнее. Огни, звуки музыки и смеха из домов, а в дни народных гуляний даже старики идут в пляс. Сегодня есть повод для радости — Лагерта приехала из Хедебю. Народ радуется и ликует — Лагерту любят все. В большом доме конунга Рагнара неустанное веселье, все пьют, поют и танцуют. Этельстан любит наблюдать за гуляниями. Любит видеть улыбку Рагнара. В такие дни он чувствует себя живее всех живых, забываются все проблемы. — Хочешь выпить со мной? — за спиной ожидаемо появляется Лодброк с двумя бокалами вина. На его лице шальная улыбка. Этельстан любит такого Рагнара. Он любит его любым, но такой Рагнар делает его счастливым. — Конечно. Почему ты не с семьёй? Они наверняка хотят веселиться с тобой. — Ты тоже моя семья, Этельстан. Сегодня я хочу провести время только с тобой. В сердце монаха вновь что-то ёкает и безбожно краснеют щеки. Сегодня или никогда? Сегодня он попросит Северных Богов о помощи, потому что они ему позволят. Его Бог не позволит, но Боги Рагнара приемлют всё то, что не приемлет Господь. Этельстан смущённо улыбается Рагнару и ловит его взгляд. Такой, каким он когда-то смотрел на Лагерту и на Аслауг. Взгляд покорителя, взгляд, говорящий о любви. — Как тебе празднество? Ты рад был увидеть Лагерту? — Я люблю ваши пиршества, мне нравится наблюдать за этим. Я рад, что в этот раз поводом стала Лагерта, мы все ее любим. — разговор, очевидно, не клеится из-за смущения и неловкости. Этельстану даже стало вдруг непонятно откуда взялась неловкость в их отношениях. Они всегда говорили на равных, всегда все основывалось на безоговорочном доверии и честности. Что изменилось? — А я рад, что ты рад. — Рагнар смеётся и Этельстану вдруг тоже хочется смеяться. Никакой причины этому нет, лишь крепкое вино, родная по духу музыка, жар костров и сводящее с ума тепло, исходящее от конунга. — Тебе не кажется, что в наших отношениях что-то изменилось? — когда, если не сейчас, обсудить такую животрепещущую тему? — Не знаю. Я замечаю порой, но не могу понять что. Иногда мне хочется касаться тебя без причины, Этельстан. Хочется гладить твои волосы, обнимать крепче и чаще, быть...ближе? Да, ближе. Меня сводят с ума некоторые мои желания, и я не понимаю что с этим делать. — конунг в мгновение стал серьезнее и наконец позволил себе всмотреться в глубокие голубые глаза монаха. Этельстан чувствует, что горит. Что ещё чуть-чуть и случится пожар. Щеки обжигает кровь, прилившая к ним, а глаза непроизвольно опускаются вниз, стремясь избежать контакта с причиной своего смущения. — О чем ты, Рагнар? Лодброк молчит, обстановка вокруг становится слегка напряжённой и Этельстану вдруг хочется исчезнуть на несколько мгновений. Кажется, будто время замедлилось и звуки вокруг пропали, есть только Этельстан — потерявшийся в самом себе монах, и Рагнар. Рагнар, который не знает как выразить свои чувства и не испугать. Слов по-прежнему не находится, а Рагнар решается на то, что так долго томилось в сердце. Сильная рука конунга обхватывает тонкое запястье жреца, уводя за собой, куда-то далеко сквозь толпу веселящегося народа. Этельстан видит перед собой лишь широкую спину и северный орнамент тату на бритом затылке, а через мгновение чувствует пробирающий до самых костей холодный воздух. Шум прекращается, слышна лишь тишина ночи и треск костра неподалеку. — Здесь никто не сможет помешать. — конунг выдыхает, а затем кивает головой на открытую дверцу амбара. — Заходи. В амбаре теплее, чем на улице, а горящие факелы хорошо освещают лица. — Есть вещь, которой я не научился за всю свою жизнь. Я не умею говорить о том, что чувствую. Я не умею разбираться в своих чувствах. Я лишь хотел сказать, что... — Рагнар на мгновение прерывается, а затем мягко касается загрубевшей ладонью нежной щеки Этельстана. Смотрит в голубые глаза напротив так, будто это единственное счастье в его жизни. Так, будто он и есть вся его жизнь. А затем едва ощутимо накрывает его губы своими. Это не о животной страсти, не о всепоглощающем желании. Это о невероятной нежности, о безусловном доверии, о сладкой печали. Этельстан чуть уловимо улыбается и сам касается губ Рагнара. Уверенно и со страхом одновременно. Со страхом, что грех слишком велик. Со страхом, что гореть ему в геенне огненной до скончания веков. Но с уверенностью, что северные Боги благосклонны к нему, что Рагнар — защита, опора и счастье. В один момент Этельстану кажется, что этот поцелуй будто бы самый первый в его жизни. Он несравним с тем, что было в Уппсале или с Джудит из Уэссекса. Это совсем другое. Что-то неправильно правильное, родное, светлое. Рагнар отвечает на поцелуй со всей нежностью, что копилась у него по отношению к Этельстану все эти годы. Зарывается грубыми пальцами в кудри шелковые, прижимает ближе — к самому сердцу. — Это ты хотел сказать? — Этельстан улыбается широко, искренне. Будто бы лучик солнца. — Да. Да, Этельстан. Я люблю тебя так, как не любил никого в своей жизни. Люблю с самой первой встречи. — конунг прижимается лбом ко лбу напротив и смотрит в сверкающие родные глаза. — Это так неправильно, так греховно, Рагнар, но я не могу противиться своему естеству. Я не могу отрицать свои чувства. Я чувствую то же, что и ты. Любовь, Рагнар. — он отпускает. Отпускает своих страхи, сомнения. В его улыбке отныне нет печали, нет тоски. Есть лишь всеобъемлющая любовь. — Я мечтал об этом каждую ночь. Мне не нужны ни земли, ни богатства, ни слава, если у меня есть ты. Веришь? — Лодброк снова целует его, будто бы подкрепляя этим свои слова. И Этельстан верит. Безоговорочно верит, ведь это Рагнар. Ведь только он никогда не обманет. Ведь ему незачем в нем сомневаться.

***

— Знаешь, я бы никогда не подумал, что всё так обернется. — конунг кинул камушек в воду, усмехнулся и перевел взгляд на Этельстана. — О чем ты? — жрец повторяет за конунгом, бросая камушек во фьорд, а затем кладет голову на сильное плечо рядом. — О нас. Из всех богатств, тогда, перед ярлом, я выбрал тебя. Я не знал, что в тот день обрёл великую любовь. — Рагнар целует монаха в волосы, вдыхая запах родного тела. Этельстан тихо смеётся. — В тот день мне казалось, что мой мир рухнул, но все обернулось совсем иначе. Кто бы мог подумать? Я благодарен Господу за то, что он даровал мне тебя. Солнце медленно заходило за горизонт, вода светилась совершенно волшебно. И дни в Каттегате порой бывают чудесными. Кто бы мог подумать?