all the ways about here belong to me

Они возвращаются в апартаменты. Тайлер готовит для нее quattro-эспрессо — считать по-итальянски он, кстати, научился только до пяти, когда Уэнсдей о чем-то шепчется с Вещью. — Мой партнер требует, чтобы ты покинул квартиру и не мешался «под ногами», — Уэнсдей пальцами показывает кавычки в воздухе на последних словах, — пока идет разработка плана. Он-де не может сосредоточиться. — Но я думал, что буду участвовать, — Тайлер отдает ей чашку. — Один из вариантов это подразумевал, но в связи с тем обстоятельством, что Лаво теперь знает тебя в лицо, это перестало быть возможным. — Она ходит в сопровождении вооруженной охраны, а дом ее и вовсе должен быть крепостью… — Тайлер, мы справимся. Не в первый раз, — обрывает его Уэнсдей. Он прикусывает язык, чтобы не съязвить или не ляпнуть глупость, о которой будет жалеть. Его терзают сомнения и беспокойство, но он знает, что спорить бесполезно. В конце-концов, опыта этим двоим и правда не занимать. Он уходит. На каждом углу стоит по промоутеру экскурсионных услуг, и Тайлер присоединяется к одной из набранных групп, чтобы отправиться в пешее путешествие по переулкам Французского квартала. Истории, которые рассказывает гид — выдержанная смесь из фактов и легенд, но Тайлер почти ничего не запоминает. Ему нравится смотреть на дома, на людей, ловить запахи из кофеен и лотков с уличной едой, но мыслями он все время возвращается к фразе «Ее имя не соотвествует ее волосам. Сэнди». Уэнсдей, когда он рассказал о случившемся, сказала: — Сильный практик может видеть мертвых, это правда. Моя бабуля постоянно болтала с умершими родственниками. Поговорить с Сэнди — идея неплохая. Но идти за этим к Лаво — ужасная. Давай вернемся к этому вопросу чуть позже. Преследующая тебя бессмертная душа никуда не денется. В конце гид заводит их в магазинчик «Дом вуду» на Бурбон-стрит. Это тускло освещенное помещение, от пола до потолка заполненное талисманами, высушенными куриными лапами, маслами, травами, благовониями, кристаллами, фарфоровыми статуэтками, изображающими лоа, а также футболками и пепельницами с надписью «Я люблю НО», сигарами, магнитами на холодильник, переводными татуировками, дешевой бижутерией и бейсболками с эмблемой «Нью-Орлеан Пеликанс». В общем всем, что можно продать непритязательному туристу. Тайлер рассматривает дешевую репродукцию самого известного портрета Мари Лаво, когда к нему подходит один из продавцов, высокий чернокожий парень с улыбкой на сто ватт. — Ищете что-то для себя или для друзей? — Нет, просто задумался о семейном сходстве. Я сегодня встретил ее наследницу, мадам Мари Лаво номер три. Улыбка продавца гаснет, и он, понизив голос, говорит: — Мой тебе совет, нормис, держись подальше от этой бабы. Особенно, если она пообещала тебе бесплатную помощь, — сказав это, продавец направляется к пожилой супружеской паре, что перебирает коробки с сигарами. — Стой, — Тайлер идет следом. — И много людей думают так, как ты? — Нет. Но большинство людей — идиоты, не видящие дальше своего носа. — Можешь рассказать мне об этом? — выпаливает Тайлер. Продавец меряет его оценивающим взглядом и говорит: — Купи что-нибудь баксов на десять. Тайлер берет бейсболку и амулет гри-гри. Его новый знакомый делает знак напарнице, что стоит за кассой, и манит Тайлера за собой на улицу. Там он подходит к окошку с фаст-фудом и спрашивает: — Пробовал по-бой? У меня перерыв, а на сытый желудок лучше думается. Начиная сомневаться в затее, Тайлер все-таки покупает две булочки для хот-догов с жареными креветками посередине. Они едят тут же, прислонившись к теплой кирпичной стене. Покончив с едой, продавец протягивает ему ладонь. — Я Киллиан. — Тайлер. И, кстати, не нормис. — Да ну? Совсем не похож на наше племя, — Киллиан вытряхивает сигарету из пачки и по-пижонски прикуривает от огонька, что сам по себе возникает на кончике его указательного пальца. — Круто, — оценивает представление Тайлер. — Так что не так с мадам Лаво? — Она появилась в городе несколько лет назад. Приехала из какой-то глухой деревни. В то время ее звали Каролина, Мари она стала позже, чтобы присвоить себе желанный титул Третья. Говорят, она и правда из рода Лаво, вот только звезд с неба никогда не хватала. Жила Каролина в девятом округе, самом бедном, самом пострадавшим во время Катрины, и так и не отстроенным. Жила с мужем-алкоголиком, зарабатывала, проводя церемонии, но чаще — проституцией. А потом вдруг вместе с супругом пропала. Соседи решили, что они вернулись туда, откуда приехали. Хотя практически все, что было в доме, осталось на своих местах, — Киллиан затягивается. — А дальше история в духе Роберта Джонсона… — Кого?.. — Основателя клуба 27. Про Хендрикса-то хоть слышал? Ладно, извини. Роберт Джонсон — один из величайших блюзменов в истории. Легенда гласит, что, чтобы научиться играть на гитаре, как профи и даже лучше, он продал душу дьяволу. Чуешь, куда я веду? Спустя три месяца Лаво появляется в городе снова. Уже под именем Мари III и без опостылевшего мужа, но с клиентской базой, состоящей сплошь из жен высокопоставленных чинуш и коммерсантов со всего штата. — То есть, — осторожно начинает Тайлер, — по твоему мнению, она заключила сделку с… — Лоа из семьи Петро, — подсказывает Киллиан. — Лоа, духи, посредники между человеком и Великим Богом, делятся на семейства. Рада — наиболее благодушные, хотя и своенравные духи. Петро — мрачные и жестокие, с готовностью откликаются на губительную магию, требуя для себя самых кровавых жертвоприношений. У нее пропал муж, помнишь? Тайлер кивает, но в душе чувствует разочарование. У какого человека, добившегося успеха, нет завистников, сочиняющих гнусные слухи?.. — Если ты вступаешь на темную дорогу, с нее уже не сойти. Все успехи клиентов этой женщины окроплены человеческой кровью. Год назад она едва не попалась на этом, — Киллиан продолжает говорить, не замечая смены настроения собеседника. — В полицию обратились представители гостиницы Хаятт. Двое постояльцев пропали, оставив вещи в номере. Копы залезли в ноутбук — аккаунт был синхронизирован с учеткой на телефоне, и увидели хронологию перемещений. Последним зафиксированным местом оказался дом Лаво на Энн-стрит. — Ого, — а вот это уже интереснее. — И что было дальше? — Она дала показания. Туристы были, она провела ритуал, они расстались, довольные друг другом, и все. Доказательств не было. Суд отказал полиции в выдаче ордера на обыск в ее доме. Оба парня до сих пор считаются пропавшими без вести. Наверняка их останки пошли на корм аллигаторам в одном из болот. Киллиан тушит догоревшую до фильтра сигарету о край урны. — Мне пора. Если хочешь еще похожих историй, заглядывай на мой ютуб-канал. Киллиан504. Они прощаются, и Тайлер медленно идет в сторону дома. Квартира стоит пустой. Решив продолжить сбор информации, он садится за «офисный уголок», обрудованный в гостиной: ноутбук и аппарат три в одном «сканер-ксерокс-принтер». Ссылок море, и Тайлер серфит от одной к другой, не замечая хода времени. Он начинает со статей о Мари III, переходит к ее предшественницам. Читает о пантеоне вуду. О Папе Легба и Эрзули. О ритуалах. О том, чем наполняют настоящие, а не сувенирные мешочки гри-гри. Мозг кипит от переизбытка информации. Слыша, как открывается входная дверь, он отрывается от монитора и спешит навстречу. — Куда вы пропали… О, — в нос бьет запах гари, идущий от Уэнсдей. Пальцы Вещи в саже, под ногтями — черно. Он спрыгивает с ее плеча и устремляется в ближайшую ванную. — Я поднялась по пожарной лестнице, чтобы у консьержа не возникло вопросов. Кажется, с одеждой придется попрощаться. — Она с сожалением осматривает свои черные джинсы и футболку. — Но мы добились успеха. — Сожгли к чертям дом Лаво? — Пострадало только одно крыло. И ни одного человека. Зато, — Уэнсдей тянет за цепочку, висящую у нее на шее, и вытаскивает из-за пазухи рубиновую подвеску. — Вещь теперь будет часа три отмокать в раковине. Да и мне нужно принять душ. Тайлер не успевает запретить себе представлять это. Распущенные волосы, мыльная пена, бегущая вниз… Должно быть все его мысли отражаются у него на лице, потому что Уэнсдей недобро прищуривается. Он отводит взгляд и прочищает горло. — Я сложу одежду в мусорный мешок. Сделай одолжение, вынеси его куда-нибудь подальше отсюда. — Да. Хорошо. Заодно принесу нам какой-нибудь еды. Проходит час с лишним, прежде чем они все вместе собираются на балконе. Внизу празднует жизнь никогда не спящий квартал. Тайлер сервирует стол, зажигает свечи. В ответ на вздернутую бровь Уэнсдей, поясняет: — Мы уже три дня бежим, едем, вляпываемся из истории в историю. Хотя бы один вечер можно провести вот так. За ужином в кругу друзей, под джаз, что доносится с улицы. Уэнсдей молча садится в отведенное ей кресло. Поверх блузки у нее висит, кроваво переливаясь в пламени свечей, «Сердце ангела». Вещь забирается на стул, где на сидение подложена подушка. Тайлер кладет рядом с ним тюбик с кремом для рук. — С экстрактом болотных трав. Говорят, хороший. Пальцы Вещи нервно пробегаются по бахроме подушки, но потом подтягивают тюбик к себе, чтобы прочесть состав. — Тайлер, от сладости, которую ты источаешь, у меня вот-вот разболятся зубы, — комментирует это Уэнсдей. После трех перемен блюд восхитительно острой креольской кухни — на ее лице не дернулся ни единый мускул, даже когда она съела кусочек кайенского перца — Уэнсдей несколько добреет. Она рассказывает об ограблении, но замолкает, когда слышит с улицы песню о том, как грешник поцеловал ангела. — У меня весь вечер странное чувство, — Уэнсдей сняла подвеску и теперь вертит ее в руках. — Будто эта вещь нашептывает мне «не твое, не твое, не твое». И временами «сердце» пульсирует. Как живое. Она произносит все это привычным, бесцветным тоном, но Тайлеру кажется, что ей по-настоящему неуютно в компании украшения. — Я уже не уверена, что хочу везти его домой. — Тогда давай вернем его хозяйке, — говорит он. — Я имею ввиду, настоящей хозяйке. Первой Мари Лаво. Уэнсдей склоняет голову на бок, точно прислушиваясь к чему-то. Потом кивает. — Я еще ни разу не вскрывала могилу для того, чтобы что-нибудь туда положить. Мне нравится эта идея. Могила Мари Лаво — это тоже туристический аттракцион, который посещают толпы путешественников в соответствии с расписанием работы кладбища. Уэнсдей предлагает посетить ее в самый мертвый, предрассветный час. В этот момент снизу начинает играть La vie en rose — самая нежная, самая трепетная из мелодий Армстронга. Музыка наполняет пространство между Тайлером и Уэнсдей. Он скользит взглядом по ее лицу, стараясь запомнить все: как лежит ее челка на «белом, как лепесток магнолии, лбу» — цитата в голове возникает из ниоткуда, и он даже не пытается найти в уме имя автора; изгиб длинных ресниц; изучающий взгляд исподлобья. — Ты чересчур пристально меня рассматриваешь, — Уэнсдей протягивает «Сердце ангела» Вещи и знаком просит унести его. — Почему? — Потому что хочу сохранить этот момент в памяти, — пожимает плечами Тайлер. — Скоро ты вернешься в Невермор, продолжишь учебу. Я останусь здесь или уеду дальше на юг. И все станет лишь воспоминанием. Самым лучшим воспоминанием в моей жизни. Этот город, напоенный весной, музыка. Твои глаза, мерцающие словно два черных оникса… — Это звучит так… романтично. Меня вывернет, если ты сейчас же не прекратишь. — Ладно, — миролюбиво соглашается Тайлер. — Ужин был слишком хорош, чтобы с ним расставаться, — он поднимается с кресла и подходит к перилам балкона. Уличный музыкант внизу начинает первый куплет: «Hold me close and hold me fast The magic spell you cast This is la vie en rose…» Уэнсдей становится рядом, и они дослушивают песню, едва не касаясь локтями. — Это было грубо, — роняет Тайлер, когда внизу раздаются аплодисменты. — Знаю. Извини, — отвечает она. — Пора ложиться, если мы хотим встать до рассвета, — Тайлер с сожалением отворачивается от созерцания улицы. — Или мы можем просто отправиться гулять на всю ночь, — вдруг говорит Уэнсдей. — Не смотри на меня так. Сам же декларировал, что весенние каникулы — время для глупых развлечений. — Ого. Может, мы и линди-хоп станцуем в одном из этих джаз-баров? Она проверяет, шутит он или говорит серьезно, и отвечает в тон: — Не все сразу, Тайлер.