The Same As It Ever Was

Отто принципиально не доверяет мальчикам-подросткам. Они невоспитанные, дерзкие и вороватые, у них на уме только шалости и беспорядки, и он прекрасно это понимает, поскольку когда-то сам был таким же. Конечно, это было много десятилетий назад, о чем свидетельствуют его редеющие седые волосы и подбородки, которые подрагивают, когда он кашляет, а еще артрит, который скручивает его пальцы, когда он пересчитывает мелочь в кассе. Но по его собственным словам, благодаря своим похождениям, он вступил во взрослую жизнь уравновешенным человеком. И он вырастил троих сыновей, переживших свои ужасные подростковые годы и ставших прекрасными, способными мужчинами, и из-за своего прилавка он наблюдал, как растет еще много мальчишек, идущих по пути проказ и добропорядочности, и поэтому Отто считает, что он лучше других знает, как отличить хорошее от безнадежного. И этот хмурый мальчишка так же безнадежен, как и все. Он заходит в магазин Отто примерно раз в две недели, обычно со стайкой других волчат, шумных молодых парней, одетых в кожаные брюки и куртки, которые делают их похожими на ходячие нефтяные пятна — а то количество жира, которым они мажут свои волосы, только дополняет образ. Они роются в его товаре и отпускают грубые шуточки, от которых покупательницы Отто становятся ярко-розовыми, и пытаются вызвать достаточный беспорядок, чтобы сунуть в карман шоколадку или пачку жвачки, когда им кажется, что Отто отвлекся, хотя им это редко удается. Хмурый мальчишка, высокий и стройный, которого покойная жена Отто назвала бы классически красивым, самый шумный и грубый из всех и явно их лидер, все его друзья, похоже, у него на побегушках. Если он не строит из себя клоуна, то делает то, что у него получается лучше всего: хмурится, с подозрением косится на мир, как будто тот пытается застать его врасплох из-за угла неприятным хуком справа. Хотя Отто не любит всех мальчиков-подростков, он презирает таких, как этот хмурый мальчишка. Он достаточно повидал таких в армии, чтобы понимать, что они никогда не бывают честны. Есть в них что-то надломленное, чтобы их можно было спасти. Будний день, после обеда, как раз в это время местные школы заканчивают занятия — обычно самый загруженный час в газетном киоске, — когда их банда забредает внутрь. Отто одним глазом следит за четвероклассником, покупающим плитку шоколада, а другим — за старшими парнями, которые бродят вокруг, выглядя нелепо, засунув руки в карманы и вздернув носы, как чертовы гончие. Они несколько раз обходят магазин, прикасаясь практически ко всем вещам, которые видят, прежде чем очередь за кассой Отто наконец стихает, и они приближаются — хмурый мальчик, как всегда, возглавляет стаю. — Пачку сигарет, пожалуйста, — говорит парень гнусавым голосом и притворно небрежно бросает новенькое удостоверение личности на прилавок Отто, при этом гордо выпячивая грудь. Однако это первый раз, когда он просит сигареты у прилавка Отто, и Отто видит, как нервно подергивается его вторая рука в кармане куртки, вероятно, разрывая спичечный коробок в клочья между пальцами. Отто смотрит на удостоверение свысока, но не говорит ни слова, когда достает небольшую картонную упаковку со стены позади себя и принимает оплату от парня. Сам он не слишком жалует сигареты — на войне выкурил их слишком много, в основном итальянские ментоловые, от которых других солдат тошнило, а теперь и его тошнит от запаха, — но клиент есть клиент, и деньги этого парня ничуть не хуже, чем любого другого, даже если сам он не так хорош. Облегчение в глазах мальчика очевидно, хотя оно быстро сменяется самодовольным удовлетворением, и теперь очередь Отто хмуриться. — Благодарю, дедуля, — ухмыляется мальчишка, и они с приятелями выходят на улицу, толкая друг друга и смеясь, а Отто фыркает и принимается приводить в порядок свои полки. Несмотря на трудности, которые он перенес в своей жизни, или, возможно, из-за них, Отто — человек глубокой веры. Он принадлежит к местному приходу, и хотя его волонтерская деятельность в церкви, к сожалению, сошла на нет после смерти жены, Отто винит в этом Терезу, которая всегда организовывала их участие в клубах, обедах и тому подобном; Отто просто начищал ботинки и носил для нее блюдо с запеканкой, прежде чем встать с другими мужьями и завести светскую беседу о футболе. Будучи вдовцом, ему было слишком легко уединиться в своем собственном тихом, уединенном мирке, со своим магазином и маленькой квартиркой над ним, едой на одного, книгами и старой, но необъяснимо живучей кошкой Гарбо. Но все же он никогда не пропускал воскресную службу, и именно так он узнал черноволосого мальчика с глазами лани, который поет в церковном хоре, хотя Отто так и не слышал его имени. Мальчик, несомненно, хороший, воспитанный, следит за своими манерами, всегда моет за ушами и никогда не крадет в газетных киосках. Отто знает, что он потерял мать, помнит объявление о похоронах в сводке, и знает, что отец мальчика — слишком молодой, чтобы быть вдовцом — примерно того же возраста, что и старший сын Отто, и долгие часы работает в сфере хлопкового производства. И поэтому этот мальчик обычно приходит в магазин Отто с небольшим списком забытых продуктов или туалетных принадлежностей, или за газетой для своего отца. У него всегда без сдачи и улыбка наготове, и он никогда не задерживается дольше, чем нужно. Обычно он бывает один, но иногда приходит с уменьшенной, более светловолосой версией себя, с тем же веснушчатым носом и большими глазами на круглом лице, который дергает старшего мальчика за рукав, чтобы заставить его спросить Отто, не поступил ли новый комикс или что-то в этом роде, и который всегда получает половину любой сладости, которую они вдвоем выберут после долгих тщательных раздумий над красочной витриной. В иной раз мальчик приходит с тощим парнем с вдовьим мысом, и они едва удостаивают Отто взглядом, болтая без умолку, расплачиваются за кока-колу и уходят — хотя они никогда не забывают своего «Спасибо, сэр». Мальчик очень напоминает Отто его внучку Дарлин, которая, как ему кажется, должна быть примерно того же возраста. Они потеряли отца Дарлин — среднего сына Отто — во время Второй мировой, и в то время как Тереза и мать Дарлин едва не впали в шок от потери, Дарлин сделала противоположное — страшно противоположное, по мнению Отто, проглотила слезы и повзрослела слишком рано. Она замечательная девочка, которая каждый месяц пишет Отто письма своим красивым почерком и печет лучший рождественский пирог на многие мили вокруг, но Отто хотел бы, чтобы у нее было больше детства. Детям не стоит слишком быстро взрослеть. Он видит то же выражение в глазах этого мальчика: как будто он намного старше своих лет и столь же мудр. Но там есть еще кое-что, что, по мнению Отто, Дарлин повезло упустить — своего рода голод. Как будто эти глаза такие большие, потому что хотят все видеть, все знать. Иногда они бросают взгляд на Отто, когда мальчик делает свои покупки и уходит, и Отто чувствует, что его осмотрели до мозга костей и признали недостойным внимания. Отто не любит долго об этом думать. Прошло много времени с тех пор, как он видел этот взгляд в собственном отражении. И вот однажды они приходят вместе. Сначала Отто не понимает, что они вместе. Ему и в голову подобного не могло прийти, в конце концов, зачем вежливому мальчику с глазами лани в аккуратно выглаженной форме и хмурому парню в кожаной одежде иметь какие-то дела друг с другом? На мгновение Отто думает, что это просто странное пересечение двух из многих миров, которые он наблюдает, что-то, о чем можно поразмыслить за чашкой чая с Гарбо позже вечером… но затем грубый Тедди-бой что-то говорит мальчику из хора, и мальчик из хора кивает и говорит что-то в ответ, уводя их глубже в магазин, и Отто пристально смотрит. Как только он понимает, что они на самом деле находятся в его магазине вместе, у Отто сразу же возникают подозрения. Здесь какой-то подвох? Неужели хмурый парень запугал вежливого, чтобы тот купил ему что-то на свои деньги на обед? Нужно ли Отто вмешиваться? Он держит биту под прилавком на случай воров или буйных пьяниц, но он старый, хрупкий человек, далекий от армейских времен, и он не уверен, что сможет сильно навредить, если понадобится. Он зорко наблюдает, как они проходят мимо его прилавка к закускам. Они не обращают на него никакого внимания. Мальчик с глазами лани сегодня выглядит по-другому, замечает Отто, присматриваясь к ним повнимательнее. Он по-прежнему в школьной форме, но его волосы цвета воронова крыла зачесаны в локон в виде утиного хвоста, подражая стилю Тедди-боя, который Отто должен признать — неохотно — у мальчика из хора неплохо получается. Он немного похож на того парня Элвиса, который иногда появляется в журналах. Отто хмурится еще сильнее. Ему не хотелось бы видеть, как старший парень… развращает его или что-то в этом роде. Отто думал, что вежливый мальчик будет умнее и не попадет в компанию типа Тедди. Кроме того, у мальчика с глазами лани за спиной перекинута гитара. Он сохраняет беспечный вид, но Отто видит, как побелели костяшки его пальцев там, где они сжимают ремешок инструмента, и продолжает бросать странные, нервные взгляды на Тедди-боя, когда тот не смотрит. Но еще более странно то, что Тедди-бой делает то же самое: когда мальчик из хора наклоняется, чтобы просмотреть ряд упаковок чипсов, Отто ясно видит, как глаза старшего мальчика следят за его движениями, ястребиные, прищуренные, как всегда. На его лбу легкая морщинка, как будто он чем-то недоволен или сбит с толку. Она не разглаживается, когда младший мальчик кладет чипсы на место и поднимается на ноги, но это не… это не недовольство, Отто так не думает. Мальчик выглядит более… восхищенным, он наклоняется чуть ближе, как будто хочет лучше расслышать, что хочет сказать другой, с глазами лани. После небольшого тихого разговора они возвращаются к двери с пустыми руками, все еще не замечая пристального взгляда Отто. Когда они снова проходят мимо, он может уловить обрывок низкого, мелодичного голоса мальчика из хора. — Если хочешь, вместо этого можем остановиться по пути, чтобы перекусить картошкой, — предлагает мальчик из хора, явно колеблясь, но слегка улыбаясь, когда старший мальчик хмыкает в знак согласия. — Если сможешь потом держать струны своими жирными пальцами, — отвечает Тедди-бой, и когда младший мальчик улыбается, он — к шоку Отто — искренне отвечает тем же. Такого выражения Отто никогда раньше не видел на лице Тедди-боя; он выглядит совсем по-другому без насмешки или своего фирменного хмурого взгляда. Он выглядит… как-то мягче. Сбитый с толку, Отто смотрит, как они уходят. Сегодня вечером ему будет что рассказать кошке Гарбо. В следующий раз он видит их несколько недель спустя, когда они прячутся от дождя в его магазине. Это настоящий дождь, которого уже давно не было, но в конце лета моросящий дождь начинает свое ежегодное преображение в ледяной ливень, с крупными каплями, которые отскакивают от асфальта и пропитывают ваши брюки выше резиновых сапог, и из-за которых почти невозможно ничего разглядеть на полкилометра дальше по дороге. Отто всегда подумывает закрыться, когда идет дождь, терпеть не может, когда с зонтиков капает на полы и пачкает газеты, но, конечно же, газетный киоск так не поступит. За исключением одного часа по воскресеньям и на следующий день после Рождества, дверь Отто всегда открыта, надежна, как часовой механизм, и — простите за богохульство — верна, как церковь. Тем не менее, благочестие это или нет, в такие дни у него не так много клиентов. Может быть, молодая мать, спешащая домой с работы, заглянувшая за молоком, или священник из часовни за углом, который не хочет, чтобы кто-нибудь видел, как он покупает сигареты. Иногда, когда он в одном из тех настроений, которые Тереза назвала «романтическими», как правило, когда он снова слишком много читает Уилфреда Оуэнса, Отто любит поразмышлять о том, что газетный киоск сродни исповедальне. Он хранит ваши секреты. Именно в этот день Отто начинает интересоваться секретами этих мальчиков, просто потому что они есть. Ни у одного из них нет зонта, когда они, спотыкаясь, входят внутрь; Отто полагает, что в наше время носить с собой зонтики должно быть не «круто», поскольку такая буря никак не могла застать кого-либо врасплох, когда весь день небо было темным, как классная доска. Но теперь, когда мальчик с глазами лани сменил свою школьную форму на кожаный костюм, как у Тедди-боя, ни того, ни другого, похоже, не особо заботит, чтобы выглядеть «круто» в данный момент, поскольку они оба хихикают, как школьники. Капли дождя виснут на их утиных хвостах — «Квифф, дедушка, теперь это называют квифф», напоминает ему голос Дарлин в его голове — и стекают струйками по плечам их кожаных курток, падая на полы Отто, когда они пытаются и не могут остановить свое хихиканье. Оно отступает, как волна, и кажется, они вот-вот успокоятся, но всего один обмен взглядами снова их заводит. Отто любопытно, что же, черт возьми, было такого смешного, но понимает, что никогда этого не узнает. Умы подростков так часто непостижимы. В конце концов они замолкают, если не считать случайно вырвавшегося смешка, который эхом отдается в пустом магазине, и несколько минут они бродят по проходам в тишине, возможно, прикидывая, смогут ли переждать дождь. Как и в их первое появление вместе, мальчик из хора бездумно идет вперед, в то время как второй следует за ним по пятам, только теперь он ближе, чем раньше — держится всего в шаге, чуть не сбивает другого с ног и дышит ему в затылок. Но мальчик из хора не отталкивает его; он только улыбается, оглядываясь назад, и в его взгляде безошибочно угадывается нежность. Что-то похожее на понимание начинает зарождаться в груди Отто. Поглядывая одним глазом на мальчиков, он притворяется, что занят своей кассой, создавая иллюзию уединения в магазине. Единственный звук — это мерный стук дождя по тротуару снаружи, прерываемый редкими проезжающими автомобилями. Отто стоит за этим прилавком с тех пор, как вернулся с Первой мировой, а до этого был разносчиком в этом самом газетном киоске. Он давно научился замечать ловкие пальцы, которые тянутся туда, где им не место и берут вещи, которые им не принадлежат. Именно поэтому, когда мальчики направляются — хлюпающими шагами в унисон — к ящику со льдом вдоль задней стены, Отто мельком замечает этот незаметный жест. Плечи мальчиков сталкиваются, вызывая новый взрыв смеха, но по бокам, где их руки зажаты между ними, их мизинцы соприкасаются и сцепляются. Они держатся едва ли мгновение, прежде чем разойтись, а затем ни один из парней не смотрит на другого, пока они выбирают свои напитки из ящика со льдом и неторопливо возвращаются к стойке Отто, чтобы расплатиться. Отто был солдатом в пугающем, незнакомом месте: он знает, как выглядит близость между мужчинами, эта скрытая привязанность, одновременно тайная и вызывающая в мире, который смотрит на это с неодобрением. Отто, однако, не осуждает: хотя он и не любит грязных воров, он никогда не обвинит мужчину — или мальчика — в том, что он ищет эти украденные нежные моменты. Хотя, пожалуй, это не настолько опасно или запрещено, господь свидетель, Отто отдал бы абсолютно все, только за один такой момент снова со своей ушедшей Терезой. Раздается звон стекла, когда они ставят свои бутылки, и Отто объявляет стоимость. Мальчик с глазами лани начинает рыться в карманах, но старший мальчик отмахивается от него. — Я заплачу, — говорит он ему, и, может, Отто и теряет зрение с пугающей скоростью, но даже он может видеть светло-красную пыль румянца на остром носу старшего парня. Его отражение — сопровождаемое легкой довольной улыбкой — расцветает на лице другого мальчика. — Пачку сигарет еще, — просит Тедди-бой у Отто, но другой подталкивает его локтем, и Тедди закатывает глаза, но добавляет: — Пожалуйста. Отто хмыкает. Возможно, неохотно думает он, он ошибся. Может быть, мальчик из хора окажет хорошее влияние на этого хмурого Тедди, вместо того, чтобы испортиться самому. Он получает тихое «спасибо», отдавая парню сдачу, а затем они засовывают свои бутылки в куртки и направляются к выходу — только далеко не уходят. Они задерживаются под сухим укрытием навеса магазина, пока старший вытряхивает две сигареты, зажав одну между губами и передавая другую своему другу, прежде чем вытащить из кармана куртки потрепанный коробок спичек. Он зажигает спичку и сначала прикуривает свою сигарету, а затем держит пламя в ладони, чтобы мальчик с глазами лани наклонился к нему. Его глаза не отрываются от лица другого мальчика, и Отто кажется, что он вмешивается, из-за неприкрытых эмоций, которые он там видит. Столб дыма доносится обратно к Отто, сопровождаемый влажным запахом дождя, прежде чем мальчики, ссутулившись, бросаются обратно под дождь. Ему кажется, что он снова слышит их смех, пока до него не доносится раскат грома и не смывает звук. В следующий раз, когда он видит их — и в последний, хотя тогда он об этом еще не знает, — он почти не узнает их. Отто знает — или, по крайней мере, знает в лицо — довольно много людей в этих краях, поскольку живет по соседству уже много лет; но иногда, учитывая то, как много людей приходит и уходит по мере того, как город разрастается и расширяется за пределы его магазина, может показаться, что он — единственное постоянное место на Пенни-лейн, а остальной мир просто движется вокруг него, без него. Вот почему отсутствие двух мальчиков даже не было замечено в течение первых двух месяцев, пока, в конце концов, не появилась группа парней в кожаных куртках, и Отто с потрясением осознал, что давно не видел эту странную парочку. А потом сезоны сменяются друг за другом, и эти два мальчика исчезают из памяти Отто, как и другие подростки, которые прошли через это, выросли и ушли, а Отто остался. Вероятно, прошло года два или около того с тех пор, как он в последний раз видел этот дуэт, и он никак не ожидал увидеть их снова, когда однажды холодным утром две фигуры вошли в дверь его магазина. Когда они входят, Отто отрывается от страницы с веселыми картинками, и его бровь приподнимается к линии залысин. Он, конечно, знает, кто эти двое — это те музыканты, на которых Дарлин любит ходить, когда они играют в «Пещере», и он слышал их запись по радио, — но ему требуется больше времени, чем можно списать на старость, чтобы сообразить, что это те два мальчика, за которыми он обычно наблюдал. Их волосы более ровные и длинные, и они одеты в элегантные черные брюки, длинные пальто и галстуки, ни пятнышка кожи не видно, если не считать кепки газетчика, которую один надвинул на челку. У того, что с глазами лани, все еще большие голодные глаза, а тот, что в кепке, все еще щурится, но уже не хмурится — только слабая улыбка, когда он идет рядом со своим другом. Но, по правде говоря, не их лица, а то, как они двигаются вокруг друг друга, всколыхнуло память Отто. Это та же близость, что и раньше, с того дождливого дня, их плечи соприкасаются, а головы склоняются друг к другу, когда они говорят, только теперь нет и следа нерешительности в том, как парень с глазами лани хватает другого за локоть и тянет его к стойке с открытками. Едва ли дыхание может поместиться между ними. Они, кажется, немного торопятся, не суетятся, как когда-то, просматривая открытки, указывая на места и фотографии и время от времени смеясь, обмениваясь шутками, почти не произнося ни слова. Тот, что щурится, по-прежнему наблюдает за своим другом больше, чем за окружающим миром, и они двигаются так, словно являются продолжением друг друга, с легкостью предсказывая мысли и действия другого. Через несколько минут, держа в руках выбранный товар, они, наконец, подходят к его прилавку. Они кивают в знак приветствия, и Отто видит узнавание в их глазах, но никто из них троих не признает их общую историю. Ему интересно, проявляют ли они вежливость, предпочитая не упоминать тот факт, что он по-прежнему здесь, прямо там, где они его оставили, в то время как они переживали увлекательные приключения, с их песнями по радио и их именами в сияющих огнях. Он не возражает, несмотря ни на что; с каких это пор он вообще стал разговорчивым? На этот раз тот, что с глазами лани, просит сигареты — «Джордж вчера стащил у меня последнюю сигарету», — говорит он своему другу, который гнусаво хихикает: «Мелкий воришка», — и монеты теперь извлекаются из удобного бумажника. Парень говорит ему оставить сдачу себе, на что Отто отказывается, потому что ему не нужна благотворительность, спасибо. Это вызывает у него симпатичный румянец и молчаливый кивок. С последним «спасибо», произнесенным синхронно, они уходят. В головокружительном отголоске того дождливого дня Отто наблюдает, как они снова останавливаются под навесом, и старший парень щелчком открывает зажигалку, чтобы другой прикурил их сигареты. Их пальцы соприкасаются больше, чем это необходимо, когда он передает одну сигарету, и задерживаются еще на один удар сердца, и ни один из них не вздрагивает. Если Отто не ошибается, он видит, как тот, что в кепке, подмигивает, а тот, что с глазами лани, широко улыбается. Отто, никем не замеченный и одинокий в своем магазине, тоже улыбается — совсем чуть-чуть. А потом они уходят. Отто сидит и смотрит на вход, еще долго после того, как они ушли. В эти дни его кости болят раньше по утрам и дольше по ночам, и становится все труднее обращаться с мелкими монетами, когда отсчитываешь сдачу, а кошка Гарбо спит все дольше и дольше; он подозревает, что, возможно, не сможет управлять этим местом долго — возможно, еще один сезон, прежде чем придет время для давно назревавшего выхода на пенсию. Он подумывает попросить Дарлин заменить его, но не обидится, если она откажется. Сейчас там, снаружи, большой мир. Он считает, что тот заслуживает того, чтобы его увидели, по крайней мере, те, кто намного моложе его. Возможно, позже он навестит могилу Терезы, решает он. Принесет ей свежих цветов. Расскажет ей о тех мальчиках, которые приходили много лет назад, и которые вернулись, другие, но все те же. (Он действительно видит их еще раз, несколько месяцев спустя, по телевизору в доме своей невестки, в то время как Дарлин подпевает рядом с ним на диване, тепло потрескивает в камине и защищает их окна от инея. Он хлопает, когда они кланяются, хотя знает, что они его не слышат.)