Блики тьмы

Тьма — это не готическая эфемерная величина и не абстрактная степень зла. Она не отражает уровень мирового хаоса и не зависит от вероисповедания. Её нет смысла воспевать или ненавидеть, она не принимает даров и жертвоприношений; не имеет души, сострадания, ей чужды эмоции. Но стоит лишь однажды показать ей лазейку в чертоги разума, и ты поймёшь, — ощутишь на кончике языка, — каково это. Быть в её власти.

***

ОН сидел на холодном полу, сложенном ровной мозаикой белого кафеля, поджав под себя босые ступни и совершенно не ощущая сквозящий по ногам холод. Скорее его одолевал жар. Пламя едва сдерживаемой трансформации и неутолимая жажда. Ещё недавно жажда крови. Но теперь иная. И если ей поддаться, то его мир, — уже лежащий в руинах, — превратится в пепел. Его развеет ночным пронзающим ветром и смоет бурлящим потоком утренний ливень. И это станет точкой невозврата. — Я научился любить рассвет. — ОН наконец смог заглянуть ЕЙ в глаза. Спустя долгие часы гнетущей, цепляющей острыми крючками остатки разума, тишины. — Каждый новый рассвет означает, что тьма ненадолго отступила и есть немного времени перевести дыхание. Я не ищу оправданий, их нет. — ОН отчаянно пытался найти в ЕЁ глазах… понимание… сочувствие… эмпатию?.. Это смешно, просто смешно. После всего, что он сделал, после того количества кровавых расправ, что он устроил; ожидать что либо, кроме прожигающей нутро чёрной бездны её глаз… Заслужил. Полный ненависти, боли, ярости и неприкрытой угрозы взгляд. ОНА непременно убьёт его. Не сразу. Быстрая смерть чудовища не смоет кровь с его лап, не воскресит из могил жертв безумной жатвы, не насытит её агонию, не напитает её тьму. Даже если она нанесёт ему сотни ранений, а затем заставит гореть в адском пламени — это не принесёт удовлетворения, не исцелит её разбитое на миллионы ледяных осколков сердце. Сердце. Оно уже практически не бьётся. Жизнь в НЕЙ поддерживается лишь силой растекающейся по венам бурлящими потоками чёрной, раскалённой, словно лава, обжигающей нутро ненависти. Лишь ЕЁ ему не удалось сломить, запугать, заставить чувствовать ужас предсмертной агонии. Но. Всегда есть пресловутое «но». Как в плохом романе, с засильем клише на страницах: тёмная сторона всегда идёт рука об руку со светлой. Казалось быть тьма уже обволокла каждую клеточку тела, каждый нейрон мозга мягким, густым, горьковато-сладким на вкус, таким чарующим, мрачным туманом. Тихий, на грани восприятия, шёпот, пульсирующий в висках, аккуратно тянет тебя переступить черту. Преодолеть ту грань, за которой ты перестанешь чувствовать. Ощущать горечь поражения и раздирающую злость из-за своей слабости. Потому что всего лишь человек. И человек в НЕЙ ненавидит монстра. Лишь монстра в НЁМ. А на задворках сознания уже пробивается свет. Тьма ненавидит свет. И боится. Боится обнажения всего того, что было скрыто маревом чёрных потоков мглы; слепящие золотисто-белые лучи обнажают тот пресловутый путь, с которого ты уже почти сбился, заливая светом всё пространство вокруг, заставляя чудовищ в спешке искать убежище. Да, тьма кишит чудовищами на пути. И она не позволит тебе их увидеть, пока не станет слишком поздно. ОНА стояла на распутье. С одной стороны абсолютная чёрная мгла, стелющаяся густым туманом, подползающая к её ногам, призывающая окунуться в бездну с головой. Не думая, не ведая, что ждёт на пути, доверяя лишь слепому потоку ненависти и жгучей ярости. С другой — свет, жёстко обнажающий все препятствия и ловушки, срывающий маски и обрушивающий на тебя нелёгкую ношу — правду. Правду, способную переломить хрупкую девичью спину пополам, потому как такая ноша не каждому по силам. Правда может свести с ума, покалечить, уничтожить физически, если ты не готов ее принять. Если твой разум затянут оковами лжи, пропитан инфантильными фантазиями и вывернут наизнанку. У правды горький вкус и непритязательный вид. Вот только она и есть тот антидот, действие которого позволяет промыть мозговую оболочку, очистить кровь, перезапустить сбитое с ритма сердце. И понять наконец: стать монстром не так уж и сложно, гораздо сложнее обуздать его и почти невозможно уничтожить… в себе. ОНА зябко повела полуобнажёнными плечами, затянутыми лишь в лоскуты разорванного свитера, и попыталась размять сведённые за спиной руки. В тишине полупустой комнаты, отражаясь гулким звоном от кафеля стен, раздался скрежет металла наручников, жёстко сковывающих запястья. Больно. И… романтично. Его рука невольно дёрнулась. Бессознательное движение защитника, желание помочь, прикрыть, освободить. Увы. — Прости, но это мера предосторожности. Ты понимаешь… Она понимала. И пошла бы дальше. Он знает. Вот только в чём смысл? Напротив сидит существо, скрытая ипостась которого разодрала и уничтожила с добрый десяток человек. А в наручниках сейчас ОНА. Что-то определённо не складывалось в этой мозаике. И ей совершенно необходимо отыскать в этом хаосе нужные частички паззла. Сложить всё в единую картину и взглянуть на неё со стороны. Ибо тыкание носом в ограниченный кусок едва различимых линий и загогулин, чаще всего приводит к неверным умозаключениям, непониманию сути в целом. Словно ты подошёл к огромной картине вплотную, видишь перед собой лишь синие размытые мазки, не осознавая, что перед тобой «Девятый вал». Так чего боится монстр напротив? ОНА в упор, не мигая, смотрела на него. Считывала малейшие изменения мимики: подрагивающий мускул на левой стороне лица, чуть хмурящиеся брови, виноватый взгляд, едва заметное искривление губ. ОН боится. Не её, себя. Боится причинить ей вред. Внезапное озарение придало сил. Значит человек в нём не так уж и лгал, значит она нужна ему. С монстром разберётся потом, человек сейчас на первом плане. Вот он — главный мазок на картине, завершённый штрих, меняющей смысл всего полотна.