***
Мои решения только ещё сильнее запутывали эту концовку. Сперва двери пропали — а потом их стало слишком много, и Рассказчик открыл их все. Он тоже не понимал, что происходит, нить повествования выскальзывала из его рук. Я шёл по бесконечно петлявшим коридорам, слушая его недоумевающие речи. Мы оба не знали, куда нас заведёт следующий поворот. Потом мы попытались хоть как-то упорядочить наш путь, но у Линии Приключений, кажется, тоже не было и малейшего понятия, куда нас вести. А ещё она, похоже, насмехалась над нами, вычерчивая кренделя на полу. Рассказчик не сдавался, напевал воодушевляющую мелодию — и я ощущал внутренний подъём. Мне хотелось, гордо подняв голову, вышагивать вперёд, словно я возглавляю парад, в моей душе поселилась надежда, что, несмотря на бессмысленность пути, в конце нас будет ждать долгожданная награда. Что, даже если не будет, этот путь сам по себе — вознаграждение. Я вспомнил, как решил перетрогать все дверные ручки в офисе. Рассказчик тогда поворчал, но затем проявил удивительный энтузиазм. И мы оба, как умалишённые, опьянённые какой-то детской радостью, бегали от одной двери к другой, запрыгивали на стол, хлопали крышкой принтера и снова мчались к дверям… И я будто бы слышал его загнанное, срывающееся на хрип дыхание уже не в своей голове, а возле уха, и вместе с ним торжествующе ломился в очередной запертый кабинет, потому что тогда он, раззадоренный моим глупым упорством, срывал голос в припадке истерического восторга, от которого меня подбрасывало и казалось, словно ноги мои не касаются пола. Сейчас было куда меньше эйфории, но не меньше азарта. И когда всё кончилось, я ошарашенно осел на пол. Воистину, запутанная концовка. Мы окончательно в ней запутались. Линия Приключений обманула нас, а буквы, высвечивающиеся на экране, предсказывали неутешительное будущее, где нас ждало ещё больше бессмыслицы. — То есть… вот как, — Рассказчик тоже был сбит с толку. — Нет, нет, это просто смешно. Я здесь рассказываю историю. Я не могу застрять в чьём-то чужом сценарии… Просто смешно. Оперевшись на руки, я откинулся назад и прикрыл глаза. И вдруг ощутил кончиками пальцев чьё-то прикосновение. Вздрогнул, повернул голову — рядом никого не было. Правильно. Ведь я всегда один. — Ох, прости, Стэнли, не хотел напугать, — проговорил Рассказчик. — Просто… я в замешательстве. Не бери в голову. Так это был он? В голове мелькнула смелая догадка. Я отвернулся и для надёжности снова закрыл глаза. Чуть продвинул руку влево по полу — и снова наткнулся на что-то тёплое. На чужую ладонь. Медленно накрыл её своей. — Пытаешься утешить меня, Стэнли? — хмыкнул Рассказчик. — Как мило. Но это никак не улучшит наше положение. Я, не глядя, сочувственно погладил кожу тыльной стороны его ладони, такую же мягкую и бархатистую, как и его голос. Что с того, что не поможет? Пока Рассказчик беспокоился о своей истории, меня продолжал волновать лишь он один. Оказывается, я мог не только слышать, но и ощутить его, пока он держался вне поля моего зрения. Может, он всегда на деле следовал за мной шаг в шаг, оставаясь невидимым и лишь разговорами выдавая своё присутствие. Подталкивал сделать правильный выбор, а я шёл по тому пути, где он мог бы отбросить свою обычную монотонность, чтобы наконец заговорить со мной по-настоящему. Теперь я ещё больше укрепился в этом желании.***
— Как может человек любить комнату так отчаянно, так дико и безумно? Завалившись на диван, я сложил руки за голову и чуть заметно ухмыльнулся. Да, пожалуй, я любил комнату отдыха. Но не за то, какая она сама по себе расчудесная, а потому, что каждый раз, возвращаясь сюда, я мог выслушать новую реплику Рассказчика и буквально физически ощутить, как тонкая иголочка ревности прорывалась сквозь его обычную невозмутимость. Он замолчал, и я всё же продолжил путь. Покуда он не говорил, комната теряла всё своё очарование. — Послушай меня внимательно, это очень важно, — через некоторое время сказал Рассказчик, разделяя фразы терпеливыми паузами. Так он пытался скрыть своё возмущение, потому что я вот уже несколько раз проигнорировал все его наставления. — Стэнли зашёл в красную дверь. Я пожал плечами и зашёл в синюю. Реальность моргнула — и передо мной снова были две двери. — Ты не понял. Ещё раз. Стэнли зашёл в красную дверь. Обещаю, тебя там будет ждать нечто удивительное. Вот теперь ему удалось заинтересовать меня. Это было действительно удивительно. Над моей головой открылось окно в бесконечность космоса, и мерцающие огни медленно кружились у ног. А Рассказчик, глядя на очередное своё творение, томно вздыхал и звал меня восхититься вместе с ним. Я признал, что в кои-то веки он сделал нечто поистине шедевральное. А потом я увидел дверь. И пошёл к ней, потому что Рассказчик замолчал, и эта прекраснейшая из комнат тоже стала пресной и скучной. Когда я начал подниматься по лестнице, он заговорил. И от его слов у меня мурашки побежали по коже. Он боялся. Он растерянно окликал меня и просил вернуться. Его паника нарастала с каждым моим шагом — и с каждым его словом нарастал жар у меня в груди. И я поднимался на ступень выше, заставляя его беспомощно умолять меня не доходить до вершины. Останавливался, даже спускался на пару пролётов, чтобы он выдохнул с облегчением — но это была лишь передышка перед новой волной отчаяния, потому что я всего лишь дразнил его. Дойдя до последней платформы, я глянул вниз. Далековато. Наверно, переломаю все кости. Но мне уже случалось умирать. Не так уж это и страшно. — Стэнли, нет, пожалуйста, не делай этого! Я вдруг почувствовал, словно бы меня обхватили сзади руками — невидимыми, но вполне ощутимыми. К моей спине прижались, болезненно дрожа, и прошептали на ухо: — Пожалуйста, ради нашего счастья… не делай этого… Он почти плакал. На кончике языка я ощущал горечь его слёз — тогда мне казалось, что я в жизни ничего слаще не пробовал. Я сделаю это — ради своего счастья. Прости, если тебе будет больно смотреть, как я лечу вниз головой. Как ни странно, я не умер сразу. Судьба даровала мне ещё несколько попыток — и каждая из них медленно уничтожала и меня, и Рассказчика. Он больше не пытался удержать меня. Только всхлипывал, бессильно наблюдая. Это была моя маленькая месть за нашу первую встречу. За то, как он обошёлся со мной, стоило один раз его не послушаться. И месть эта была убийственно-восхитительной.***
— Стэнли? Стэнли, тебе нужно сделать выбор. Я моргнул, пытаясь понять, что произошло. Всё было как обычно: Рассказчик говорил, я вытворял разное ему назло, чтобы послушать, как он отчитывает меня — и вдруг всё переменилось, вверх ногами встало. Я оказался где-то сверху. Где-то «над ситуацией». И это было неправильно. Там, где сейчас находился я, должен был быть Рассказчик. Но его голос приглушённо доносился откуда-то снизу. Откуда-то из комнаты, где стоял и тупо глядел меж двух дверей Стэнли. А я — уже не понятно, Стэнли ли — на коленях стоял на полу-потолке, пытаясь достучаться до Рассказчика, увещевавшего замершее тело сдвинуться с места. — Мы никуда не продвинемся, если ты не сделаешь выбор, Стэнли. Я хотел кричать. Я хотел до крови содрать кожу рук, пытаясь сквозь невидимый барьер пробиться туда, где Рассказчик ходил вокруг безжизненной болванки со стеклянными глазами. Я хотел, чтобы он перестал называть эту куклу моим именем. Я хотел, чтобы он снова говорил со мной. Мы с ним через столько прошли. Он доводил меня до сумасшествия, а потом я просыпался как от кошмарного сна, чувствуя остатки сладостного тремора во всё ещё напряжённом теле. Я срывался с края платформы под его отчаянные крики, звучавшие для меня музыкой сфер. Я самозабвенно отдавался в его руки, нажимая на кнопку «Вкл», и раз за разом умирал счастливым, потому что он тратил своё драгоценное время, чтобы «наказать» меня. Он вгонял меня в депрессию, показывая, как ничтожна моя жизнь — но и это было хоть какой-то эмоцией, и после, оказываясь в родном кабинете, я вздыхал с приятным облегчением, вновь отправляясь в путь вместе с Рассказчиком. Я никогда не боялся, что он будет ругать меня, унижать или вовсе убьёт. Но сейчас я был в ужасе. Сейчас я ощущал, что перестаю существовать. Потому что он больше не обращал на меня внимания. Он говорил не со мной. — Что ж, наверно, надо дать тебе время, — сказал он участливо, обращаясь к недвижимому муляжу. — Обдумай свой выбор хорошо перед тем, как сделать всё правильно. По моей щеке стекла холодная слеза. Нечего думать — я и так знал, что хочу выбрать. Всё, что угодно, кроме вот этого. Всё, что угодно, кроме концовки без меня.***
С прошлого раза я ощущал пустоту в сердце. Собрать его, разбитое на сотни осколков, впившихся в мою плоть, было непросто. Хотелось запереться в кладовке и побыть наедине с мётлами. Однако я знал, что тогда Рассказчик опять оставит меня. А от одной этой мысли я до сих пор непроизвольно вздрагивал. Поэтому я, пропуская его слова мимо ушей, поплёлся в правую дверь. Доехал до противоположного края большого склада. Взял телефонную трубку. Открыв дверь, равнодушно отодвинул в сторону «жену». Прокликал пару кнопок. Свет стал приглушённым, и я, обойдя появившиеся коробки и стулья, рухнул на кровать. — Стэнли, я очень тебя прошу — в этот раз докажи, что ты сам можешь принимать решения! Не нажимай на кнопку! Я не нажимал. Просто лежал на боку, ссутулившись и притянув ноги к животу. Тишина опять начала давить на меня, хотелось закрыть уши — но так спасаться от неё было глупо. Хотя, пожалуй, ничего умного я всё равно сделать не смог бы. Перевернувшись на спину, я закрыл глаза и окончательно провалился в кромешную темноту. Мой трюк сработал — тут же я ощутил, что матрас рядом чуть прогнулся под чьим-то весом. — Ты молодец, Стэнли, — сказал Рассказчик покровительственно. — Я уж боялся, что ты и вправду ничего из себя не представляешь и только и можешь, что выполнять чужие команды. На мою голову опустилась его рука, вороша и перебирая волосы. — Ты какой-то тихий сегодня, — заметил он. — Обычно ты так радуешься, когда идёшь наперекор моей истории, а сейчас… Зрелище довольно жалкое. Что-нибудь стряслось? Я не знал, помнил ли он всё, что происходило множество перезапусков назад. С одной стороны, хотелось верить, что помнил. Тогда в наших «отношениях» был бы смысл и они не существовали бы лишь в моей голове. С другой стороны… я не гордился тем, что творил в некоторых прохождениях. И уж точно не хотел вспоминать то, что произошло в предыдущем. Его пальцы спустились с макушки на щёку. — А, вот оно что… — кажется, он ещё и умел читать мои мысли. Этому я даже не удивился. В каком-то смысле, он и был моими мыслями. — Бедному Стэнли разбили сердце. Я даже удивлён, что это произошло так поздно. Учитывая, сколько раз я взрывал тебя… И сейчас бедный Стэнли одиноко лежит в холодной кровати, потому что даже его никудышая жёнушка не желает исполнять супружеский долг ради такого никчёмного человека. Я отвернулся. Опять оскорблял. Но это было в сотни раз лучше, чем молчание. Вдруг я ощутил тёплое дыхание совсем близко к своему лицу. Мгновение — и чужие губы мягко прикоснулись к моим. — Вот. Слышишь. Я тут. Никуда ты от меня не денешься, — не меняя насмешливого тона, произнёс он. — И если ты продолжишь здесь валяться, история никуда не двинется. А мне очень нужно, чтобы она продолжалась. Без неё какой я Рассказчик? Я дёрнул плечом. Впервые признался себе: теперь я правда боялся сделать неправильный выбор и опять остаться в одиночестве. Рассказчик усмехнулся. Рука гладила нежно и ласково, но куда больше меня завораживал его глубокий, ставший почти интимно-искренним голос: — Мы всегда сможем начать с начала, если что-то выйдет из-под контроля, ты же знаешь. Мне вот тоже, между прочим, было до чёртиков страшно, что ты больше никогда с места не сдвинешься — это же буквально смертельный приговор моей истории. И мне заодно. Так что, считай, мы оба друг друга отлично напугали. И лучший способ загладить свою вину — действовать, Стэнли. Я фыркнул. «Загладить вину». Будто он сам безгрешен. Тогда мне ничего не оставалось, кроме как начать в кои-то веки действовать. Приподнявшись, я наощупь поймал его в объятия. Он снова потянулся, чтобы поцеловать меня, но я прикрыл его губы ладонью. «Нет. Оставь действия мне. Лучше займи свой рот тем, что умеешь делать только ты. Говори». — А ты куда смышлёнее, чем кажешься, Стэнли… Хм, хорошо, тогда я буду говорить, — благосклонно выдохнул он, когда я слепо ткнулся губами ему в щёку и мокро прошёлся языком по скуле, спускаясь к шее и руками уже забираясь под одежду. — Стэнли, похоже, и вправду надоела его пластиковая жена, так что он, дрожа от предвкушения, как дикий зверь набросился на Рассказчика. Однако мне ещё до́роги остатки моей рубашки, которую Стэнли так бессовестно драл, так что я попросил бы его всё-таки… ха-ах… быть посдержанее… Хотя, пожалуй, нет, теперь уже можешь не сдерживаться, всё равно на мне больше ничего не осталось… А, ты хочешь возразить? Именно поэтому тянешься к пряжке ремня… господи… Он шумно выдохнул и подался навстречу моим рукам, затем, переведя дух, вновь заговорил: — Стэнли покрывал мои руки, грудь и живот поцелуями так настойчиво и планомерно, словно отчитывался перед самым требовательным судьёй — и в чём-то он был прав, потому что я действительно… ах-х… судья довольно… привередливый. Его руки уже давно… жили… ах-ха… своей жизнью… и боже, что же они делали, мать твою, Стэнли… Да-да, я всё ещё говорю, только не останавливайся… Я совершенно не отдавал себе отчёта в том, что творил. Я существовал лишь через его голос, а его голос — комментировал всё, что я делал. И перемежал фразы вздохами, от которых у меня захватывало дух сильнее, чем от стремительного падения с края платформы. — Что всегда… отличало Стэнли… Так это удивительное сочетание бесцеремонности с бессловесным послушанием… И он… ох, да, Стэнли, бери глубже… Он был просто отвратительно бесцеремонен… Особенно когда дело доходило до обращения языком — удивительно для парня, который им… обычно… ммм-хм… не умеет пользоваться… Да, только чуть медленнее… Вот так, боже, восхитительно… И… Нет, Стэнли, я не готов к такому… Аргх! Ты вообще никогда не слушаешь меня!.. Пожалуйста, аккуратнее, Стэнли… Знаешь, лучше давай я сам… Чёрт, да, я помню, я говорю… Но ты опять всё сделаешь по-своему и… о-о-ох, господи, Стэнли, да, так гораздо лучше! Кажется, я понимаю, почему твоя жена не любит тебя, но знаешь, Стэнли, вот таким я готов любить тебя, честно… а-а-ах, да, ещё, пожалуйста… Последние слова пророкотали где-то в глубине его горла, обдав меня пылкостью, граничащей с одержимостью, а после них остались только стоны — тягучие, сдавливающие меня в тисках страсти и по всему телу гуляющие волнами возбуждения. Я остановился, только когда он окончательно замолк. Пускай он ни разу до меня не дотронулся, по телу моему растекалось блаженство, и я обмяк, словно наркоман, вогнавший в самое сердце утроенную дозу. В каком-то смысле, его слова и были для меня самым губительным, самым желанным наркотиком. — Ты же понимаешь, что это ничего не меняет, — проговорил Рассказчик, наконец отдышавшись. — Что мы опять пойдём всё теми же путями. Ты опять будешь страдать. Не надоело, Стэнли? Уткнувшись в его плечо, я покачал головой. Никогда не надоест. И я не страдал. Я был счастлив, даже если Рассказчик срывался на крик и клял меня на чём свет стоит, обвиняя во всех грехах. Мне хватало того, что он был со мной, говорил со мной — неважно, читал ли нотации, попрекал, хвалил или просто рассуждал вслух. — И что вполне в моих силах всё это повторить, если мне будет угодно? — снова понизив голос, проговорил он, оставляя на моём виске прощальный поцелуй. Как ему будет угодно. Здесь, в квартире, наполовину слившейся с офисом. В само́м офисе, на вертящихся стульях и напротив запертых дверей. В тесноте кладовки. На диване в комнате отдыха — или на огромном столе в кабинете босса. Хоть между кнопками «Вкл» и «Выкл» в центре управления мыслями. Пусть берёт меня где хочет и заставляет делать всё, что ему угодно. Я молил лишь об одном: «Продолжай говорить». Продолжай говорить — иначе я перестану существовать.