through the pain

Бежал он уже очень долго, косой дождь чуть ли не сбивал с ног, заливая свои тяжёлые капли в глаза.Пелена тумана стояла плотной стеной, перекрывая ему всю видимость. Дыхание сбивалось, хрипы, вырывающиеся из его груди, казались сильнее грома, грохочущего где-то вокруг, иногда отдаляющегося, а иногда звучащего рядом с лицом.Ноги заплетались всё бильше, но он, спотыкаясь, продолжал бежать дальше.Камни из-под скользящих ботинок маленькими, острыми иглами летели с дороги в траву. Хотя это и был жилой район его относили к трущёбам, живущие здесь были беднее самых бедных.Не было тут ни элитных ресторанов, ни огромных зданий, с архитектурой древних времён. Люди жили, хватась друг за друга и погибая пачками, здесь происходили самые страшные убийства, которые нельзя оправдать никакими нормами марали, люди сходили с ума и творили беспредел. А где-то в дали сверкала яркими огнями Йокогама, оттуда же лилась громкая музыка вместе с разноголосым гамом людей всех возрастов и наций. Йокогама, такая прекрасная и светлая, совсем не привлекала его сейчас.Отвращение, которое появлялось от мысли о счастливых людях, разливалось в груди тянущей болью, проникая куда-то в сердце оно стреляло яростью и чистой тоской. В том краю, к которому он не принадлежал сейчас, были хорошие отношения, успешные карьеры и просто человеческое отношение. Там был Дазай Осаму. Чувства к этому человеку у Чуи появлялись постепенно.Не было никакой любви с первого взгляда, лишь первобытная ненависть.А потом как-то прижилось, доверие и преданность пересилили детскую вражду.Веря каждому слову напарника, он не заметил, как полюбил этого человека. Но никто никогда не говорил, что любовь это счастье. Вся преданность, взаимопомощь на поле боя, тренировки по ночам в маленьком спортивном зале и долгие полёты в самолёте над бушующей жизнью Йокогамой, никогда не приносили Чуе должного счастья. Ему, конечно, нравилось проводить свою жизнь в движении.Он обожал свою работу и то, чем он существует, но никакого удовольствия ему не дарил вечно насмешливый и будто с высока взгляд напарника.Чуя понимал, что шутки, смешки и наигранные драки, порой заканчивающиеся сломанными руками и подбитыми глазами, не могут перерасти во что-то большее.Чуя понимал это и принимал, смиряясь и продолжая жить, как жил. И сейчас под проливным дождём с ободранными коленями и красными цветами в лёгких он определённо не ожидал снисхождения и открывшийся истина.Он лишь хотел прекратить свои страдания и наконец закончить эту круговерть непонятных чувств. Нога неудачно соскользнула с большого камня, и Чуя полетел на землю, обдирая руки о гравий на дороге.Маленькие ранки почти не чувствовались, а порванные мозоли на руках лишь довершали картину трагедии в его глазах. Кашель сдавил горло, подталкивая вязкую слюну и привкус крови к горящим губам.Рот непроизвольно открылся и из него вместе с кровавыми каплями полетели на дорогу красные лепестки. Задыхаясь на камнях и выплёвывая цветы, Чуя начинал задумываться о совершенно не нужных ему в этот моменте истинах и заповедях. «Болезнь дарованная богом»-писали энциклопедии, как будто насмехаясь над читателями.Очень иронично, если болеющий и есть бог. Цветы, встающие в глотке при любой неосторожной мысли, просто разрывали его на части даже сильнее чем порча. Страдая в момент своего безумия, Чуя даже не осознавал, что ему больно, он не понимал, что происходит, но сейчас полное осознание и долгое томительное ожидание просто убивало его изнутри. Парень попытался привстать, но вскоре оставил все попытки двинуться, полностью повалившись на камень, он откинулся назад, ощущая спиной всю остроту ситуации. Небо, развернувшиеся над ним, не было светлым, оно сверкало всеми оттенками отчаяния.Оно становилось всё темнее и темнее, будет отдалясь от него.Дождевые тучи, наполненные грустью и тяжестью пережитого, меняли свои очертания, заставляя Чую вспомнить прошлое. Когда-то чисто синее небо без единой тучки, для него поменялось, превращаясь в чистую боль.Становясь всё меньше и улетая всё дальше, тучи будто исчезали в небесном просторе. Глаза Чуи закрылись, улавливая последние тёмные картинки.Рот наполнился привкусом железа, струйка крови потекла по подбородку, видимо, завершая точку невозврата. И наконец, мольбы Чуи были услышаны-сознание ушло, оставляя после себя мягкую темноту, наполненную неприятными воспоминаниями. Сколько Чуя себе помнил, его жизнь оставляла желать лучшего, но всегда было то, чем он мог гордиться.Отменное здоровье. Даже после порчи он восстанавливался за какие-то два дня.Разорванные сосуды и перемолотые органы вставали на те же меса, где были раньше. Никакая простуда не могла ухватится за него, а все эпидемии проходили мимо.Наверное, за это стоило благодарить Арахабаки-одним из плюсом бога была регенерация, которая всегда спасла Чую. И всё равно, его настигло то, с чем он не смог справится ни сам, ни с помощью живущего в нём бога. Болезнь под названием ханахаки пришла незаметно, но вполне ожидаемо. Через некоторое время после операции «Мимик» и ухода Дазая из мафии он начал кашлять цветами. С таким долго не живут, Чуя умер раньше бы, зная, что никогда не получит ответного признания и даже не пытаясь открыть душу, но Арахабаки держал в нём ту частичку жизни, которой хватало для существования. Впахивая на работе и сидя на одном кофе он прожил так четыре года.Даже скорее просуществовал. Значительно помогло то, что порчу он больше не мог использовать, и силы не уходили на дополнительную регенерацию.Он спокойно существовал, наедаясь обезболивающем и работая не покладая рук.Валясь с ног от усталости, он достиг места радом с Мори, его трудоспособность значительно повысилась и он стал самым ценным сотрудником портовой мафии. Чуя гордился этим, гордился собой. А потом череда событий просто убила в нём жажду бороться. Встретившись на одной из операций с Дазаем и смотря на его счастливое лицо, Чуя понимал, что ничего в принципе не изменились. Тогда, использовав порчу он потерял всякую надежду продолжать жить, а оставивший его на поле сражения Дазай только усугубил ситуацию, даже не подозревая об этом. Что-то в Чуе поломалось, жажда жить, которая исчезала с каждым днём, пропала совсем, заменяясь пустотой и ожиданием неизбежного конца. После ещё несколько встреч, наполненных несмешными шутками и натянутыми подколами. Чуя никак не выдавал себя, на каждое оскорбление отвечая ударом, а внутри всё трепетало от боли и злости на самого себя.Даже «дьявольский вундеркинд» не заметил ничего странного или показал, что не заметил. Чую это уже не волновало, и, если бы Дазай мог ответить взаимностью, гордость и достоинство потрового пса не позволило бы ему признаться в чувствах.Понимание, что его влюблённость вредит только ему и никак не трогает остальных, выбивало из колеи. А теперь, лежа без сознания на земле, он не мог чувствовать почти ничего. Лишь мысли, проносящиеся картинками, мешали уйти куда подальше.Мысли, что мафии придётся сложнее без него, что Кое-сан видно будет грустно без него, а Акутагава совсем расклеился. Жизнь Чуи никогда не представляла собой никого хорошего. В попытках достичь совершенства и показать себя в лучшем свете, он совсем загнал себя. Мори-сан всегда заботился о Дазае, Сестрица Кое о младшей ученице Кёке, Акутагава о Дазае, а Дазай о Одасаке, не замечая ничего вокруг себя. Но вот лучший друг Дазая погиб, и цепь сломалась, но Чуя как был на втором месте, так и остался.Жизнь его не изменилась, только в комитет приняли и работы прибавилось. Двойной чёрный распался и в тоже время распалась надежда Чуи, всё застопорилось и он перестал знать ради чего существует. Достижение рабочих целей или жалкие попытки перетянуть на себе кусок одеяла никак не могли стать его жизненной целью. Всё остановилось. Даже сейчас в обмороке на холодеющем воздухе, цели не нашлось. Чуя медленно умирал, теряя себя. Он не знал, когда очнулся.Не знал он и как очутился в больнице, кто его сюда приволок и как давно он тут валяется. Рядом с кроватью, кто-то всхлипывал, а Чуя, обвешанный трубками и пищащими датчиками даже не мог повернуть головы на звуки.Усталость и боль так и не пропали. Он не знал, сколько раз просыпался, каждый раз находясь в полудрёме и слыша пригрущннные звуки головов и слёз. В конечном итоге очнувшись окончательно он увидел перед собой лишь кнопку вызова персонала и больше никого. Звук кнопки, видимо, слышали не только медсёстры, но и стоящие за дверью.В палате сразу после нажатия появлялась Кое.Ещё кто-то, стоящий за дверью, приостановил спещащий медперсонал, после дверь захлопнулась. В этот момент Кое уже сидела на стуле подле кровати.С вечно прямой спиной и в элегантных одеждах, но с чуть растрёпанными волосами, она выглядела совсем не вписывающейся в тусклую комнату больницы. Он мягко улыбнулась Чуе, а тому вспомнились вечера в комнате наставницы за чашкой чай. Он попытался поздоровался, но рука Кое его остановила. -Побереги себя, — выдохнула она, а потом положила свою руку на его, обвитую мелкими проводками-Ты должен был кому-то сказать или хотя бы обратится в больницу. Она опять хрипло выдохнула, рука её мелко задрожала. -Но, думаю, сейчас не время об этом говорить.Ты должен сообщить мне, кто этот человек, иначе.-Она запнулась, кажется первый раз за всё их знакомство.Чуя думал, что Коё всё же привязалась к нему, и ему бы очень хотелось извинится перед ней за свою глупую влюблённость, за раннюю смерть. Чуя мягко качнул головой на её слова.Говрить, что это Дазай-выше его сил.Гордость просто не позволяет. Кое сделала попытку ещё раз, но была перервана сжатием ладони, которую она держала. Её глаза в свете тусклой лампы поблёскивали, и Чуя мог бы подумать, что это слёзы, если бы не знал наставницу. Совершенно обессилив, он закрыл глаза, тело расслабилась и он заснул. Кое же быстро вынула платок и промокнула глаза, наполненные светлыми слезинками. После грустно посмотрела на Чую и наконец покинула помещение, так ничего от него и не добившись. В коридоре сгрудившись в маленькую кучку стояли люди из отряда Накахары, Мори уже покинул больничные коридоры, отправившись подписывать новые контракты. Акутагава задержался на задании и поэтому до сих пор не знал, что наставник очнулся. Кое вышла из палаты и кинула группе людей, шёпотом прося их пойти по домам.Все они вот уже полночи сидели тут в ожидании. Люди собравшиеся здесь, очень любили и уважали члена исполнительного комитета. Чуя для них является неоспоримым авторитетом, которому они хотели подчиняться.На заданиях он придумал самые действенные тактики, с помощью которых они побежали и выходили без потерь. Волнение всех начальников передалось отряду, поэтому они все, сгрудившись здесь, ожидали пробуждения капитана. Весь отряд с облегчением выдохнул, когда бледная Кое вышла из палаты, хотя было заметно едва уловимую дрожь в руках и поджатые тонкие губы, её уверенная осанка и твёрдая походка заражали их надеждой в лучшее и спокойствием. Старшая наставница отправила их по домам, поселив в них новую частичку тепла и веры, которую они потеряли пока ждали тут. Чуя очнулся снова только на следующий день.Вокруг стояло много сладкого, которое он не очень любил, и букетов, что было очень иронично в его ситуации.Видимо, ни Кое, ни Мори не сообщили никому о его болезни, а это, по мнению Чую, было хорошо. Особенно привлекало внимание вино, которого было много настолько, что можно было бы устроить банкет на сотню человек и всем бы хватило.Вино было хорошим, дорогим и, видно, отлично выдержанным. Взгляд Чуи приковала одна из бутылок и ему пришлось взять её в руки, чтобы унять любопытство. «Шото Петрус» — гласила надпись на этикетке.1982 года. Кажется, Чуя знал от кого можно было получить столь интересный подарок. Со своей гениальной памятью Дазай определённо помнил, какое вино Чуя открыл на его уход из мафии.Что именно хотел сказать этим бывший напарник, Чуя не знал и знать не хотел. Ему казалось, что это должно быть что-то отвратительное и неприятное, определённо не то, что хотелось бы слышать человеку на грани смерти. Поэтому, покрутив бутылку в руках он отставил её в сторону, снова вернувшись в постель. Делать было нечего и он полез в телефон, там тоже не было ничего запоминающего, лишь сообщения от босса, с оповоповещением о его отпуске, и множество сообщений с пожеланиями здоровья.Чуя не стал отвечать на каждое, лишь чиркнул пару строчек важным для себя людям. Откладывая телефон, он уже проваливался в сон.Боль не чувствовалась, а разум медленно переставал быть затуманенным роем мыслей. Проснувшись в следующий раз, первым что он увидел было донельзя довольное лицо Дазая, восседаышего на краю его постели. Ещё не осознав его присутствие Чуя отвернул голову и посмотрел в окно. Небо чуть очистивалось от грозовых туч, по нему плыли серые облака. Они были наполнены непролитыми слезами и застывшим дождём. Они были полны ожидания какой-то большой трагедии. Следом пришло осознание нахождения здесь Дазая.Тот, так и не сводя взгляда с осунувшегоя лица Накахары, восседал на кровати. Первым инстинктом Чуи было пнуть наглеца под рёбра, но после, секунду поразмыслив, он решил ограничиться средним пальцем. Дазай ухмыльнулся и, даже не пытаясь скрыть улыбку, произнес: — Мой дорогой напарник всегда всех опережает, правда? Как всегда стремится стать первым везде. Чиби, а ты в курсе, что на Йокогаму приходится лишь полпроцента заражённых ханахаки и это раз в десять лет.А тебе вон смотри как повезло! Сил у Чуи хватило лишь на короткое и хриплое: -Пошёл ты, — от которого Дазаево эго совершенно не страдало. Тот распалялся только сильнее, улыбаясь своей улыбкой, которая больше походила на акулий оскал, вселяя ужас и некий трепет. -Ну что же ты, шляпка, может поведёшь мне, кто дама твоего сердца? Лёкие Чуи медленно начинали колоть, цветы подбирались к глотке, вновь царапая гортань и рот. Наказара чувствовал, как по дыхательным путям ползёт целый бутон, который перекрывает собой весь путь кислороду. Его лёгкие и сердце были оплетенеы истрыми стеблями, которые всё сжимались на жизненно важных органах. Пытаясь выбраться из пут, сердце бешено трепыхалось, стуча всё сильнее.Этот стук воем колоколов отдавался прямо в ушах, перекрывая все остальные звуки. Сам Чуя давился кровью и бутоном, а нахождения радом смеющегося Дазая совсем не помогало. Схватившись за горло обеими руками, Чуя медленно задыхался, пытаясь выплюнуть свою же кровь, но та стояла в горле прочно, и Наказара с хрипами и стоящими в глазах слезами просто не мог ставится с этим. Дазай, выглядевший немного удивлённо, но никаких попыток помочь не предпринимал, но когда стало понятно, что Чуя сейчас задохнётся, он вновь включился. -Если это такой уж секрет, ты можешь не делиться им со мной. Чуя сделал последнее усилие и наконец первые капли крови, а за ними и поток листьев появился на белые простыни. Ещё не раскрывшийся бутон ярким мерзким пятном вскоре тоже возник в окровавленном месеве. Кровь не переставала литься изо рта, её было во много раз больше, чем в прошлые разы. Она всё хлистала прямым потоком, а Чуя всё бледенел, задыхаясь и чуть ли не теряя сознание. Перед его глазами всё плыло, а лицо Дазая казалось бледнее, чем обычно. Если бы Чуя не был знаком с ним давно, то подумал бы, что в его глаза испуг и странное отрешение. Поразмышлять над этим Чуе не удалось, Дазай чуть толкнул его, валя на подушки. Теперь в его глаза была ярость, что было знакомо чуе ещё с 15 лет. -Ты так и собрался сдохнуть? В голосе бывшего напаника ясно сковзила злость, однако лицо выражало некоторое отчаянье, что совершенно не читалось с яростью, слетающей с губ. Голос Чуи сбивался, а мысли путались не позволяя правильно осознать ситуацию. -Тебе то какое дело, скумбрия, -он выдавливает это сквозь силу, уходя в хриплый шопот, и Дазаю приходится наклонится, чтоб расслышать его. Сознание начинает опять ускользать от своего владельца.На задворках мыслей явно читается, что очень иронично богу умирать от цветов. Он вновь отключается и теряет связь с реальностью, где на периферии сознания слыша возглас Дазая, а после тихий шопот. Чуя думает, что ему кажется. Уже в который раз очнувшись от назойливого шопота он понимает, что в его палате Дазая нет, остался лишь смутно знакомый шлейф духов бывшего напарника, который быстро рассеивается под напором других запахов. Оказывается, что шёпот царит здесь недавно, а в отключке он уже несколько дней. Дазая здесь не было, а Чуя пришёл в сознание только пару дней назад. Кое, сидящая на постели с мокрыми глазами, рассказала, что на крик Дазая сбежался медперсонал и обнаружил Чуя с почти пропавшим пульсом.Его еле вытащили и побоялись трогать снова.То, что он очнулся-большое чудо. Мори-сан, сидящий в углу на кресле, твёрдым голосом отмеряет ему день максимум, если он не получит признание возлюбленного, а Чуя лишь весело хмыкает. Кажется, все его стадии принятия давно прошли и осталось лишь радость от того, что всё наконец закончится. Через некоторое время в палату вваливается Дазай и, не обращая внимания на босса портовой мафии и остальных глав, шевствует к Чуе, намертваясь высказать ему за несвоевременную смерть. Он чуть ли не подлетает к лежащему, сидящие в палате в это время поднимаются с места, собираясь выйти в коридор. Им не очень хочется мешать разговору двух бывших напрагиков. Мори осознает, что два бывшиз напарника горадзло ближе, чем могут показаться на первый взгляд.Конечно, Мори был первым, кто увидел в них великий потенциал и соединил их в двойной чёрный. Он знал, что рано или поздно кто-то из них покажет свои чувства и, когда Накахара заявится в его кабинет несколько лет назад, в потом выплюнул несколько красных лепестков, он почти не удивился. Сейчас же, он понимал, что его сотрудник достиг самой высокой точки терпения и дальше уже некуда.Да, Мори мог бы сообщить Дазаю о Чуиной влюблённости в него, но не стал, ожидая этой самой точки. Ещё один план построенный боссом портовой мафии пришёл в действие. Дазай мог вернуться в мафию под угрозой жизни бывшего напарника, которая возникла из-за него, к которой Мори-сан не имел никакого отношения. Выходя из кабинета, он думает о своём следующем шаге.Он знает, что Дазай, если не влюблён, то симпатизирует Чуе. Также он уверен, что сообщит Дазаю о причине болезни, когда тот появился из палаты. Дазай узнает о ней на грани смерти бывшего напаника и не сможет состоять в стороне. Тогда это и станет причиной его возвращения в мафию и Чуя не умрёт. Дверь захлопнулась, Накахара немного привстал, а Дазай наконец начал говорить. — Почему бы тебе просто не перестать привлекать лишнее внимание и признаться этому человеку. Чуя выдавил хриплый смешок. В горле сильно першило, но лепестков пока не было. Боль всё продолжала нарастать и Накахара ясно понимал, что это почти конец. — Я знаю, что он не примет то, что я чувствую, — Чуя отвечал совсем без иронии, сейчас ему не хотелось ссорится или злится. Ему было нужно погрузиться в себя и, может, признать свои чувства. Дазай раздражённо выдохнул и впился взглядом в лицо Чуи, тому же становилось только хуже от присутствия бывшего напарника рядом и понимания, что весь спектр чувств, который он испытывает, никогда не будут взаимными. В глотке стояла кровь, а датчики начинали пищать всё сильнее. Сердце будто замедлялось под взглядом карих глаз. Взгляды Чуя и Дазая будто скрестились в смертельном поединке, из которого живым выйдет только один. Чуя свесился с кровати как раз ко времени. Кровь вновь потекла из горла, заставляя забыть все ощущения кроме адской боли во всём теле. Лёгкие будто рвались, а сердце билось всё медленнее и медленнее, хотя, казалось бы, в такой ситуации оно должно колотится быстрее всех. Датчики протестующие запищали, по коридору торопливо побежали доктора, но дверь открылась раньше.В палате появились взволнованные Мори и Кое. Чуя этого уже не видел, он полулежал на руках паникующего Дазая, который что-то торопливо борматал. Кажется, это были просьбы, больше напоминающие мольбы, о том, чтобы чуя открыл глаза. Датчики сначало выли громкики сиренами, но теперь успокоились, всё уменьшая свою громкость они почти сбились на тихое пиканье. Линия жизни на аппарате стала чуть дрожащей, прямой полосой. Вбежавшие в палату постарались оттащить Дазая от Накахары, но потерпели поражения в этом. Кое медленно дрожала, пытаясь заглянуть в лицо своего ученика. Эти дни были сложными для всех, но для неё особенно.Женщина, которая никогда не проявляла эмоции на публике, последние несколько дней погрузилась в тоску и лила слёзы, сидя в коридоре. Она понимала, что ничего уже не может сделать, не может помочь. Она страдала от своего бессилия. Мори же вошёл в палату совершенно спокойно и, наблюдая за почти ровной полосой он не выдавал никаких эмоций. Он рывком притянул к себе мечущегося Дазая и отвесил ему короткий подзатыльник. Реакцию ему не пришлось долго ждать и Дазай, как подросток в переходном возрасте, чуть ли не дал ему по лицу. Мори строго глянув ему в лицо, оттащил в сторону коридора. Они остановились рядом с проходом и Мори начал говрить. — Тебе стоит задуматься, Дазай, над тем, чтобы вернуться в мафию и вновь занять пост исполнителя. Дазай вновь потянулся к кровати Чуи, но был остановлен рукой на своём плече. — Вы знаете мой ответ, Мори-сан. Мори только мягко улыбнулся, очень по комичному распахивая глаза. -Если ты согласишься вернуться, я расскажу тебе секрет Чуи, -он чуть задумался, но заметив гневный взгляд ученика продолжил-Про даму его сердца. Дазай резко вывернулся из-под его руки, собираясь послать его куда подальше, но после задумался. В его голове проносились сотни разных мыслей, но в конечном итоге он пришёл к выводу, что Мори может это знать, поэтому он выдал короткое и отрывистое: -Кто? Мори, стараясь сдержать смех, вытянул палец и впечатал его в грудь Дазая. — Чуя очень чувствительный мальчик, он просто поверил, что ты не сможешь принять его светлые чувства. Но Дазай уже не слушал его, он рванулся к постели, расталкивая персонал. В это же мгновение полосы на аппарате стала ровной, и датчики сорвались на протяжный писк. Дазай рванул Чую на себя, прижимая к своей груди. Быстрый шёпот, смешивался с рыданиями Кое на заднем плане и вздохами врачей. Мори слышно не было совсем. Три главных слова, десять букв. То, что должно было прозвучать из уст Дазая. Эти слова прозвучали шёпотом, как что-то безумно сокровенное, доступное лишь избранному. Словно колокол, звонивший в полдень и оповещающий всех о важнейшем событии, эти слова разрослись в гром, поразивший всех болью, отдающейся в сердце. Болью, которая показывала силу опастошающей утраты. Казалось, что уже поздно что-то предпринимать, но сначала послышался тихий хрип, а потом череда полузадушенных вздохов. Несколько мгновений никто не мог поверить в случившиеся, а Дазай и вовсе боялся посмотреть в лицо Чуи. Боялся не увидеть в нём живого огонька. Но Чуя был жив.Он дышал, а глаза его бегали по всем присутствующим. Он тяжело вынул руки из железной хватки Дазая и упёрся ими в грудь обнимающего. -Повтори. Чуя не мог поверить в это. Если то, что он услышал было правдой, то можно было бы предать гордость и признаться раньше.Но если ему всё привиделось, то смерть его будет неизбежна. Дазай же вместо ответа подался вперёд и просто врезался своими губами в губы Чуи. Поцелуй был неуклюжим и первым делом они оба чувствовали лишь боль от столкновения зубами, но потом на её смену пришла радость, смешанная с первобытной страстью. Нежность, которой Чуя никогда не мог представить со стороны Дазая, просто обволакивала его мягким облаоки. Руки бывшего напарника начали скользить по его телу, пытаясь ощутить всё. Пытаюсь понять, что Чуя всё ещё здесь и Дазай не потерял его навсегда. Возможно, они зашли бы и дальше, но сзади раздалось смущение покашливание и Чуя быстро отодвинулся от напарника попутно вытирая рот рукавом больничной одежды. Кое мягко улыбалась, смотря на них, доктора краснели, кажется, не ожидая такой энергии со стороны умирающего, а Мори ухмылялся, всем своим видом показывая, что он достиг своего.Он вышел из палаты первым, по пути подмигнув Дазаю, который в ответ скорчил гримасу. Видимо, у Дазая больше не оставалось выбора, и был подписан долгосрочный контракт на служение портовой мафии. За Мори покинули палату и остальные, только Кое чуть задержалась, чтобы обернуться и ещё раз взглянуть на сидящих рядом напарников, которыми им придётся снова стать, когда Чуя выпишется из больницы. Сразу после многозначительного взгляда помещение покинула и она. Дазай снова перевёл взгляд на Чую, но так и не успел ничего сказать. Чуя наклонился вперёд, утыкаясь лбом в его ключицу и долго выдыхая. Теперь ему казалось, что всё ещё может наладится. Он чувствовал, как боль уходит, а цветы испаряются, заменяясь на приятное чувство теплого счастья, распространяющегося по всему телу. Чуя думал, что скоро всё будет хорошо.