Immortal he...
— Ким Докчжа, — слова срываются с губ хриплой тяжестью, оседают в воздухе, где витают обрывки историй, как нечто незначительное, утерянное в них же; остаются такими же, каким регрессор ощущал себя с недавних пор — непонятые буквы непрочтённых слов. Для него всё это останется сном, для Чжунхёка — обрывком бремени, что на плечи валится новой тонной проблем; со свистом, коим воздух режет лезвие меча, из головы вылетают все мысли; когда он почти беззаботно спит, щекой вжимаясь к плечу, кажется, что последней битвы не было, ему кажется, что сейчас он снова даст пронзить себя лишь потому, что меч держал он. Пусть сейчас это и глупостью казалось немыслимой; груз предательства ломил ему позвонки, по одному дробил, подобно молоту. — Я не был готов к тому, что ты предашь меня. Этого не повторится снова, — звон короткой цепочки финальным аккордом становится в их коротком диалоге, по сути им не являющимся; по итогу, Ю вновь остаётся один. «Я не был готов называть его своим компаньоном. Я хотел убить его.» — но он всё равно назвал; воспоминания становятся комом в горле, пеленой, что кроет глаза, куда бы не метнулся взгляд; он был подобен блуждающему в метели, пусть и точно знал свою цель, обзор всё равно скрывается за белёсыми пятнами, подложкой под обрывки дурных мыслей. Почему тогда он так легко оттолкнул этого “персонажа”? Потому что это красиво было бы, особенно во взгляде существ в трансляции? Конечно, он всегда был падок до денег; под натиском челюстей, сжатых до боли, казалось, крошились части чужого образа; он всё ещё ощущает ту самую злость — злость от е г о первой смерти, злость от его первого воскрешения. «У меня не было времени оплакать тебя.» — это входило в привычку ведь, быть капитаном надёжным, ведущим за собой команду, словно за руки каждого; в какой момент его регрессия словно прекратила быть его собственной? Все они следовали за этим придурком, столь простым в своих действиях, словно ребёнку уподобившись; Ю ощущал себя чужим в этой компании, пока все они не нашли общий ключ к победе во времена пятой катастрофы; но победа данная оседала горечью на языке, буквами острыми на кончиках ногтей, впивающихся в ладонь; тогда им казалось, что эта горечь была самой неподдельно неприятной для их жизней, незначительных в рамках подобного мира. Не всем мыслям, увы, суждено оказаться правдивыми. У Ю Чжунхёка никогда не было времени долго думать, не было времени и слёзы ронять по ушедшим; ему не нравилось правило большей выгоды, не нравилось и когда этот ничего не знающий идиот в лицо им бросался, напоминая, за что он сам сражаться решал каждую из попыток; но глаза всё равно болели почти предательски, когда на рукоять стекала горячая кровь. Он ощущает себя глупцом сейчас, да просто придурком, честным если быть, который всерьёз ринулся спасать его, стоило ощутить чувством шестым, никогда не подводившим до этого, что тот в опасности; он же всегда знал всё наперёд, чёртов “пророк”, это ли не самый простой способ управлять им, марионетке подобно? Чем отличается такой пророк от кукловода, ещё в кинотеатре им завладевшего; не проще ли было оставить всё, как есть, да забрать монстра подконтрольного под своё крыло? «Я был готов пренебречь своими принципами. Пренебречь тобой.» — сейчас всё кажется шутке подобным; трёхлетнее его отсутствие сводило с ума команду, но не позволяло сойти с ума самому регрессору; он бы соврал, сказав, что ни сколь не тяжело это было — вперёд идти, продолжая тянуть за собой по полю минному их туманность; он и правда похож был на бойца, что путь прокладывает, остальным позволяя ступать по своим следам, пусть та женщина и всегда выбирала по-дурному по веткам прыгать, в глубине души вызывая долю уважения — выбирать свой собственный путь мог не каждый, в нынешних реалиях тем более, но по итогу и она оказалась таким же бездушным пророком. А эта женщина вообще оплакивала его? Подобные вопросы утекают каплями речной воды, по волосам стекающими; ему кажется, что даже монстры вокруг подойти не стремятся к жертве такой удобной, меч оставившей в земле у вещей; проделки той невыносимо шумной мелочи или же его намерение убить сочилось сквозь поры, в воздухе оседая туманом густым? Почему тогда он всё равно всегда подходил ближе, стирая подошвой черту, за которую не было позволено заходить другим, даже жене бывшей? Он ощущал себя странно, когда, отчаянием ведомый, был готов отдать компаньону верному судьбу, которой подвергся в прошлой жизни; это было недопустимо, до злости на себя же неправильно, но, казалось, коль ощутит ещё раз на своих руках остывающую кровь этого человека, стоит ему снова прижать к себе исчезающий труп, он просто... «Я устал.» — короткая мысль, не позволительная Чжунхёку; он ведь великий, король королей, герой, тащивший на своей спине полуостров, тот, кто гордо шёл дальше, случись что — даже не моргал, лишь действовал; но он устал, позволяя себе это в моменты редкие, тогда, когда оставался один; тогда, когда оставался один на один со спящим некогда кальмаром, не решаясь поднять взгляд к лицу, ведь подрагивающие от его снов ресницы, да грудь вздымающаяся напоминали, что он ещё жив, что вернулся со странствий в порядке полном; это раздражало, и Ю по-детски пинает ножку больничной койки. Он устал быть один; устал терять того, кого не отыскал бы больше в мире, где даже его собственный спонсор молчаливо наблюдал, пока все эти глупцы, выстраивающие доверие со своими покровителями, вызывали лишь бурю эмоций негативных, которым никогда не стоило бы дать верх над собой; которые вылились позже в ударе клинков, словно тогда впервые главный герой давал себе волю, словно он и правда хотел его убить. «Я никогда не был готов терять тебя.» — он победил; Ким Докчжа, псевдопророк и тот, кто жертвовал всем, лишь бы персонажи оставались живы (лишь бы он сам оставался жив), лежал сейчас на земле, подобно позе покорности, не в силах защититься от удара меча; его взгляд понимания, что он больше не сможет прочесть мысли чужие, осел в голове воспоминанием приятным, напоминанием, что Ю являлся человеком; обычным воплощением, а не подвластным книге персонажем, по чьей-то воле прыгающим из жизни в жизнь; он всего лишь не хотел ощущать, что всё это зря было, на потеху лишь тем, кто от созвездий отличался лишь сущностью маленькой и историй отсутствием. — Так ты возвращаешься в “Компанию Ким Докчжа”? — его плечи почти невидимо для глаз распрямляются, пока эта женщина вглядывается в хмурое выражения лица главного героя; она не та, с кем бы ему хотелось обсуждать это; удовлетворение от победы не отступало, даже когда пульсация от удара переходила от лба к затылку; ему не важно, кто вытянул руку, за этот удар позже ответит исключительно Ким Докчжа. Чувства читателя? Ха... Ему не нужно было понимать, чтобы знать их.… returns to me.