Быть или не быть, жить или не жить...

Часть двадцать девятая. Люди в белых халатах. Продолжение. - Эй, ты, недостреленный, давай -ка на укол! В. Высоцкий. «Тот, который не стрелял. Из песни. Вместо эпиграфа. - Прийти пока не могу, - отписался СМСкой муж. Лежим в засаде и отслеживаем все контакты Робин Гудши. Благотворительность встреть. Сообщение сотри. Женщина пожимала плечами. Она не понимала, кто же такая Робин Гудша. И почему ради нее нужно лежать в засаде всем оперативным коллективом, всей опергруппой Управления РУБОП (Республиканского Управления по Борьбе с Организованной Преступностью). Так много всеми вечерами собирались на совещания умных мужчин. Они так хотели «срубить палку». За раскрытие преступления оперативным работникам Управления ставили палочку, как в первом классе или в колхозе за отработанный день, за трудодни. Им всегда выдавали премию за успешно раскрытое преступление. Но в холл на первом этаже больницы женщина все - таки спустилась. Ребенок все - равно пока спал. И было такое ощущение, что новорожденный грудной ребенок готов спать сутками. Но это впечатление обманывало. Как только наступал вечер, ребенок начинал и продолжал капризничать: кряхтеть, стонать и заливаться мяукающим плачем, который пробирал до печенок, потому что было непонятно, чего же хочет этот мелкий комочек, не то будущий спиногрыз, не то уже готовый и законченный оглоед! Женщина спустилась и стала ждать появления, а после и проявления благотворительности от Сети Сотовой Связи «Мегафон». В холле привычно пахло то больницей, то детьми, а то и теми отголосками канализации, запахами неярких, но сточных вод, которыми страдают все первые этажи многоэтажных зданий города. Особенно, если предназначены для общественных мест. Но около входной двери насыщенные запахи рассеивались. Двери хлопали и приносили внутрь здания немного морозного, холодного и свежего воздуха. После обеда в больницу заходило все больше и больше людей. Ввозили в просторную прихожую коляски, приносили детей. Женщина ожидала. А рядом с ней, около гардероба стояла, принимала коляски и развешивала пальто невысокая женщина неопределенных лет, моложавой и неприметной наружности. И, как само и случается, от ожидания, безделья и общих неучтенных перерывов в работе гардеробщицы, возник и создался задушевный женский разговор. - Наш Бог, он же и Отец всего живого, Иегова, - взволнованно говорила собеседница и разворачивала тонкие, но разноцветные журнальчики. Протягивала их для женщины с таким видом, точно отрывала бесценную вещь от самого сердца. Женщина посмотрела непонимающе. Потом вспомнила! Потом в журнальчики вцепилась, их обеими руками загребла! И здесь, в прихожей детской больницы, догнала ее важная оперативная работа! Та самая, о которой давно, несколько месяцев назад муж предупреждал. Он говорил, что сектанты должны быть под наблюдением «Конторы». Государево Око, говорил муж уважительно. Первая и секретная служба, что возникла вместе с появлением России, как Империи или Царства - Государев сыск! Следить за людьми женщина никогда не умела. Вот не ее это была важная работа в жизни - слежка за людьми. И азарта она не могла испытать от пои́мки, от разрешенной государством охоты на людей. На некоторых людей государство охотиться разрешало. Оно дозволяло и подавало команду: - Фас! - Тогда и летели к чертям Декларации Прав Человека, Конвенции и Конституции… Но нужно быть особым, не человеком, а сыскарём, чтобы всю свою жизнь связать с поиском людей, как объектов охоты, людей ненадлежащего качества. У Митрича дрожали руки не только тогда, когда он прилаживал женщине на грудь потайной микрофон для записи, чуть касаясь осторожными пальцами набрякшей и чувствительной в первые месяцы беременности груди, но и тогда, когда она провалила с блеском и с треском задание, И возвращалась несолоно хлебавши после оперативного выезда. «Дело» не состоялось. Но Митрича все равно трясло. Как истый, как натуральный гончий пес, он легко вставал на след предполагаемого преступника. А потом долго не мог отдышаться и сойти со следа. Он нервно сопел, он только что не взлаивал, оттого что пропал верный след. И так напоминал женщине молодого и азартного отцовского крапчатого пса - гончака А́льфа! А Митрич все успокоиться не мог. Муж предлагал, а Митрич перебирал предложенные варианты. Он даже был готов запросить на завтра выезд с машиной у начальства. Он был готов съездить для достоверности в соседний город. И оттуда, завтра, с утра пораньше, новый виток слежки за судебными исполнителями начинать! Рекламные проспекты, что получила в руки женщина, были однообразными. Они приглашали всех и каждого поверить в единственного и Верховного Бога Иегову. И через эту веру гарантированно попасть в рай. И непонятно было женщине, что увлекало в секту иеговистов собеседницу, почти совсем еще молодую женщину, что привлекало в этой вере ее. А плюшки от своего увлечения уже получила нешуточные. Была по образованию медсестрой. Работала в этой же больнице с детьми и по профессии. Сейчас улыбалась грустно и говорила; - Я так люблю детей! Как только Администрация Детской Городской больницы узнала, что их примерная медсестра состоит в секте, так и начинались гонения. И никого не смущало из руководителей больницы, что всей этой истории насчитывалось намного больше трех тысяч лет. Что был Иегова Богом евреев - иудеев. И только потом, спустя долгое время родилась сначала история Иисуса Христа. И только лишь потом была создана религия, которая тоже не сразу стала религией мировой. Уже нельзя было за давностью лет провести оперативную разработку и собрать точную информацию. Уже истлели всеми костями в своих могилах все очевидцы и свидетели. Но общая история о том, что родился у девушки Марии от святого духа божественный и человеческий ребенок. Настоящим отцом которого был Бог - Отец. А плотник Иосиф только лишь взял беременную Марию за себя замуж. Вполне возможно и потому, чтобы, как блудни́цу ее не побили, то есть, насмерть не забили камнями. И вся эта история, хоть и признавалась Православной Церковью, как триединство для обычного человека непонятное: Бога - отца, Бога - сына и Бога Святаго Духа, все равно, эта невнятная история вдруг пришла в реальную жизнь и сейчас лишила молодую еще женщину ее любимой профессии - детской медсестры. Теперь стояла она санитаркой и гардеробщицей при входе и выходе в больницу, стояла рядом с колясками и вешалками с зимними детскими одёжками, улыбалась грустно и рассказывала, как много ей за свою веру пришлось перетерпеть. Сначала вызывали в Приемную Главного Врача и вели беседы. Настаивали, чтобы разуверилась в Иегове, как в Верховном Божестве всего Божественного Пантеона. И возвратилась к вере в Православие и Православную церковь. Здесь уже женщина слушала и сама пожимала плечами. И понимала, что нельзя же так прямо и нелепо, как будто бы трактором переезжали, совершать наезд на тонкую и нежную веру. И давить убеждения в человеческой душе! Сама она не верила ни в Бога, ни в черта! Нельзя же, окончивши ВУЗ по специальности «Экономика», не пытаться анализировать истоки веры в бога. И найти их небольшими смыслами, в усталости людей, оттого, что на них всегда да́вят. Вера в Иегову, быть может взаправду, а может, и только на словах, освобождала верующих в Иегову от необходимости враждовать друг с другом. Православная церковь давно уже выродилась. И, если приходила женщина в деревенскую церковь, просторную, старую, недавно восстановленную, то попадала под перекрестные взгляды всех местных старух - богомолок так, точно прошивалась насквозь невидимыми, но болезненными очередями из пистолетов «Стечкина». А этот шепоток: - За чужой свечечкой не настоишься! - И нужно было, услышавши этот злостный шепот, бежать и покупать в церковной лавке втридорога тоненькие восковые свечки. Потому что без покупки, оказывается, неприлично даже подходить к иконе. Чем богомольнее и приближеннее к местной православной церкви была старушонка, тем ядовитее и громче шипела она. И с радостью вспоминалось детство, когда церковь использовали под скла́ды. Она разрушалась помаленьку. Но выстроенная в позапрошлом веке, со стенами на извести, замешенной на яичном желтке, стояла, устремляясь в небо своими гордыми пятью куполами. До тех пор, пока в церкви не стали хранить пустые коробки, как ненужную картонную тару птицефабрики. Тогда и случился пожар. Замки и ворота сорвали с церкви пожарные. Но здание успело выгореть дотла.И долго потом стояла старая церковь, понемногу разрушаясь, не то трупом, не то памятником самой себе. И только тогда церковь стала принадлежать местным детишкам. По узкому винтовому коридору, они лазили на звонницу. И поднимались по старинной лестнице, сначала извиваясь в узких ходах, затем заворачиваясь вправо, вправо, вправо. И вверх, вверх, вверх! И вдруг винтовая лестница заканчивалась. И открывался простор. С высоты раскрывались панорамой окрестности всего села. До тех пор, пока отец, не узнал об этих походах на крышу церкви и не запретил туда лазать, потому что боялся, что старое здание ослабело после пожара сильно и может рухнуть. Тогда и унесет жизни всех ребятишек - первопроходцев и путешественников вместе с собой. Но старая церковь выжила. Она дожила до ремонта. Старинные фрески внутри не восстановили, а переписали. И стала церковь нарядной, но чужой! Она принадлежала теперь тем бабушкам - богомолкам, которые постоянно крутились около священника и церкви. И устанавливали собственные, недружелюбные правила. И понимала женщина, что нынче было сложно уверовать в Православную Церковь, потому что Православие было в почёте у государства и постоянно расширяло свои владения. И понимала она свою собеседницу. Она и сама бы не смогла по приказу на перемену веры согласиться. - Тогда мне предложили уволиться, - рассказывала хрупкая гардеробщица в белом халате, - или перейти в санитарки. Сказали, что мы не можем тебе больше детишек доверять. А вдруг ты что - нибудь плохое для них сделаешь. А у меня муж болеет. Зарабатывать не может. Семья у меня. Я согласилась и перешла работать в гардероб. Теперь я в зарплате сильно потеряла. Но веру свою не бросила. У нас на собраниях молитвенных, так хорошо! Никто никогда ни с кем не ругается. И все друг друга любят. Собеседница в белом халате подозрительно шмыгнула носом так, точно собиралась и не могла позволить себе расплакаться. - Зря они так, - продолжала гардеробщица и одергивала свой белый халатик так, точно старалась успокоиться. – Я никому вреда никогда не сделала. А маленьких детишек я всегда и всех, так сильно люблю! - Зря они с ней так, - понимала и женщина тоже. Россия всегда была светским государством. И церковь, любая церковь, в любой Конституции, оставалась образованием навсегда отделенным от государства и государственных дел. А свобода совести, религии и личной веры в бога оставалась, по той же самой Конституции, личным делом каждого гражданина и жителя большого и многонационального государства. Еще только велись разговоры и обсуждения в Госдуме, что признают секту Иеговистов не церковью, а сектой. Еще только будут обсуждать вредоносность всех тезисов, постулатов и прочих недобрых сектантских дел. Еще только лишь через некоторое время, возможно, состоится запрет Иеговистов в России. А женщина - санитарка уже подвергалась гонениям за свою свободу веры и совести. Уже была разжалована административным решением в санитарки, уже получила запрет на профессию медсестры. И гардеробщицей работала и тоже боялась, что уволят ее и из санитарок тоже. Только лишь за ее веру. Без любого другого объяснения причин. - А моя бабушка, - вспоминала женщина, попала в ту еще волну воспитания всех людей государством, когда не верить ни в какого бога, считалось и было очень хорошим делом! И бабушка, обычная сельская учительница, получала на совещании задание отвести детишек и показать им церковь, объясняя, какая же религия - отрава для народа. И бабушка рассказывала, что переехала в это село недавно. И видела, что ее платье длиннее, чем длина юбок, чем носили учительницы в этом селе! Бабушка возвращалась домой и быстренько отреза́ла половину подола у своего длинного платья! Потом подшивала подол. И шла, и вела детишек к церкви, на ученическую лекцию о вреде веры в Бога. И только пройдясь по улице, вдруг видела, что превратила свое платье в мини. И стало оно короче, чем все наряды всех женщин в селе! Лекцию молодая бабушка для учеников провела. Задание педсовета выполнила. А платье сняла и навсегда положила в сундук. И больше никогда его ненадевала! - Ох, муж! - Перебирала женщина журналы с требованиями немедленно поверить в Иегову. И понимала женщина, что муж выбирает самые сложные пути для своего собственного и общесемейного выживания! - Еще бы предложил мне точный аналитический портрет объекта слежки по итогам слежки создать! Тут телефон зазвонил, а разговор сам собой оборвался. В окно было видно, как подъехала зелененькая легковая машинка, так затейливо логотипами фирмы изукрашенная, что было ясно, что приехали благотворители, появился «Мегафон»! И были все положенные слова рассказаны. Благотворители хотели выглядеть достойными и благотворительными! И женщина послушно кивала головой и соглашалась. А после всех речей и обещаний получила не очень большой сверток из двух детских одеяльцев: шерстяного и байкового. А также пакет с неуточненными детскими распашонками и пеленками из рук службы благотворительности «Мегафона» перекочевал на пеленальный столик в холле детской больницы. Стояла томительная пауза, как всегда бывает после акта благотворительности. И женщина понимала, что надо раскланиваться и смываться с вещичками, пока щедрые дарители не передумали. Пока не сказала она слово глупое. Пока вещи назад гневные благотворители не отобрали. Но швы в животе болели и тянули. Кружилась голова. Наступала слабость и сбои́ло сердце. И не под силу было женщине теперь одной охапкой все шобоньё загрести, унести, спасти… И только внутренний литератор внутри женской души предугадывал события. Он знал, ещё не раз одеяльца пригодятся! Уже и ребенок подрастет! Уже бегать начнет! А «Мегафон», как насчитывал лишние латежи, так и будет их насчитывать. И будет в долги загонять по любой надуманной причине, любые деньги отбирать, любой клиентский и поступивший авансовый платеж. Тогда - то и пригодятся дарёные детские одеялишки. Возьмет их женщина в охапку и всем пакетом в центральный офис «Мегафона» поволочет. А там раскинет, как цыганка, на столах, где клиенты не успели со скандалом устроиться, и скажет: - Вы зачем мне долги ни за что насчитываете? У меня лишних денег нет! Хотите, забирайте назад свои подаренные на рождение ребенка одеялишки! Берите, берите, не стесняйтесь! Только не забудьте списать с долгов две сотни рублей и снова подключайте услуги сотовой связи! Операторы салона переглянулись. Потом большими глазами на женщину и её одеялки посмотрели и помчались выяснять. Спустилась главный менеджер и сказала, что нужно убрать одеялишки. «Мегафон» назад свою благотворительность не забирает. Но долги, неверно насчитанные все - таки списали. И счет разблокировали. А вот против трех с лишнтм тысяч рублей мегафоновского долга, одеялки не помогли. Совсем непонятно было, каким образом, образовал «Мегафон» такой долг. И списывать его не хотел. Прямо, хоть симкарту выкидывай! Но ведь найдут же, отыщут по адресу и будут взыскивать долг с процентами и через суд. Женщина тогда долго бегала вокруг «Мегафона». И видела разные картины. Приходили солидные люди с долгом не то за СМС, не то за ММС, не то за ММДэмс. Пришел высокий и плотный мужчина и согласился с требованиями операторов «Мегафона» оплатить долги больше шести тысяч рублей, за то что он перепутал в скачивании какой - то формат, расцененный «Мегафоном» по сто рублей за единицу этого формата. Так, что три тысячи рублей были суммой вполне уместною. Просто их не было в семье лишними. И даже волшебные одеяла из благотворительности не помогли. А вот письмо на имя Губернатора Области помогло! И через месяц напряженного ожидания и прочих ужасов, пришел ответ из Администрации области, что сумма долга перерасчитана. Она включена в общий пакет, заранее абонентом оплаченный. А еще через месяц и «Мегафон» свой отказ от претензий по взысканию долга подтвердил. Но в будущее мог заглядывать только он один, внутренний литератор, что всегда теперь сидел внутри женщины. И никогда не торопился делиться наблюдениями и выводами со своей хозяйкой - женщиной. Живет собственной жизнью и пускай себе живет! И до всех наблюдений и выводов тоже пускай доходит всегда сама! И если хочет в одной истории связать несовместимое: женскую историю и слежку за людьми, то пусть старается и пробует...