***
Тепло. Приятный ветерок ударяет в волосы. Ваня вымученно выдыхает. Улыбается. До чужого дома осталось совсем немного. Рядом все так же слышится приятный голос. И русый старается идти как-то медленнее, чтобы хоть как-то потянуть время. Тот смотрит то под ноги, то на рядом идущую Дашу, что так мило улыбается. — Мы можем завтра вместе пойти в школу. — предлаегает Бессмертных. Всë же поворачивается к девушке, не отвлекаясь, и ждёт у той реакцию. Желательно, положительную. — Можем. — Куданова улыбается нежно, да прядь за ухо заправляет снова. Кажется, та за весь путь поправила волосы раз пятьдесят, или даже сто. А может и намного больше. Девушку по-прежнему радость переполняет от того, что план её сработал, и Ваня сейчас идёт домой не с Пешковым каким-то, а с ней. Проводит своё время не с ним, а с ней. Смотрит на неё вот так не на него, а на неё. Это не может не радовать. И вот, как-бы сильно Бессмертных не тянул время, как-бы он не хотел поболтать с такой милой, понимающей Дашей чуть дольше, те всë же доходят до подъезда светловолосой. Куданова останавливается, переминаясь с ноги на ногу, словно ждя чего-то. Старший проделывает то же действие. Становится напротив. А девушка вновь улыбается нежно, будто самый настоящий ангел, и к парню в объятия тянется. Ваня, конечно, не против. Чувствует приятное тепло чужого тела, обнимает ту аккуратно, будто Куданова статуэтка, которую ни в коем случае разбить нельзя. Гладит светловолосую по спине, слегка касаясь длинных волос. Но, младшая всë же от парня отстраняется. Вздыхает, хочет развернуться и уйти, как Бессмертных резко её руки касается. – Даш, стой. – девушка останавливается, на друга оборачивясь. Вопросительным взглядом того окидывает. Нет, она, конечно, не против ещё постоять, но расходится уже пора. Дела сами себя не сделают, ведь так? Ваня мнётся, решение своё ещё раз обдумывая, дабы не налажать перед светловолосой, и, всë же, шаг на встречу к младшей делает. К лицу аккуратному тянется... Девушка лишь глазками хлопает озадаченно. На русого смотрит, не совершая никаких ответных действий. У обоих мурашки по коже бегут. Бессмертных нежно лёгкий поцелуй возле розоватых губ оставляет. Совсем-совсем близко. Поцелуй мягким выходит, словно облачко. Куданова по-прежнему глазками хлопает, но в улыбке нежной расплывается, слегка румянцем покрываясь. Точно также как и Ваня. Даша, блять, клянётся, что если бы она знала, что всë будет так легко и просто, то та бы провернула эту ссору намного раньше. Всë вышло намного легче, чем ожидалось. И внутри гордость за саму себя возникает. Чувство собственного превосходства словно так и произносит: Ты молодец, Даша.***
Тихо. Одиноко. Слышится только звон ключей. Бессмертных заходит в одинокую квартиру. Та освещена уличным светом, что сочится из окон. Уютно. Дополняет это всë пение птичек, что не дают места тишине. Парень кладёт ключи на тумбочку, снимает обувь, оставляя её на коврике, чтобы, не дай бог, не замарать пол, который мама наверняка мыла вечером после работы, пока Ваня спокойно спал. Русый собирается пройти в комнату, но... Спотыкается резко о какой-то блядский пакет. Матерится тихо под нос, хмурясь. Смотрит на пол. На глаза попадаются вещи Семенюка, которые тот одолжил для Серёжи. Этот пакет видеть противно до ужаса, но и девать его некуда. Придётся оставить на время у себя, а завтра можно попросить одноклассника, чтобы вещи свои забрал, потому что заниматься перевозкой чужих вещей старший явно не собирается. И, какое было удивление, когда при входе в свою комнату, парень замечает полупустую пачку сигарет. На полу. По коже бегут мурашки. С губ срывается вздох. Пешков, наверное, выронил. Но подростка это не волнует совсем, поэтому тот пачку поднимает, сжимая её в руке, от чего та сминается, а сигареты внутри ломаются. Ваня в сторону мусорки направляется. Сигаретам не место в этой квартире. Тем более, сигаретам Серёжи. Русый выкидывает пачку без какого либо сожаления. Бессмертных проходит в свою комнату, оставляя рюкзак возле двери. Расстегивает верхнюю пуговичку рубашки, и проходит к кровати, оглядывая пустое пространство. В комнате пусто, как, в принципе, и во всём доме. Но это как-то странно, непривычно... Одиноко. Без Пешкова. Ведь теперь нет раздражающего Серёжи, что мешал готовиться к экзаменам. Серёжи, что постоянно надоедал и создавал проблемы.. Нет родного Серёжи, что сглаживал тревожную атмосферу, и помогал не оставаться со своей тревожностью один на один. Серёжи, с которым было весело. В голове появляются сомнения, а на глазах солёная влага, и единственный вопрос: Правильно ли Ваня поступил? Думать сейчас об этом не хочется жутко, и старший глаза трëт, чтобы ни одна слезинка не смела прокатиться по щеке. Бессмертных не может плакать, не имеет права. Тот старается быстрее расстегнуть пуговицы глупой рубашки, дабы наконец переодеться и не думать о ерунде, а после и нормально сесть, подготовиться к урокам, как это было раньше. Не время распускать нюни, Ваня.***
Утро. На улице уже совсем понемногу теплеет, но, все же, прохладно. Поэтому Сережа, пытаясь хоть как-то сохранять улыбку на лице, шурует в Вовином лонгсливе, который тот, наверное, спёр у Антона, потому что хоть как-то по-другому объяснить то, что ткань на Пешкове буквально висит — нельзя. И несмотря на то, что рядом слышатся просьбы светловолосого идти хотя-бы капельку быстрее, младший все равно совсем не ускоряется, только угукая, мол: "да, сейчас". И кудрявый прекрасно понимает то, что до урока осталось не больше пяти минут, просто он, правда, не может идти не так медленно. На данный момент в голове слишком сильно и неприятно бьёт напоминание о том, что: вот он, Ваня, совсем рядом! Буквально вот-вот с ним придётся увидеться и, наверняка, поймать его полный разочарования взгляд. Снова. От одной мысли об этом внутри все сжимается, а руки сами собой так и начинают нервно крутить в руках зажигалку. А Вова сейчас, кажется, в сотый раз напоминает о давным–давно придуманном плане: — Не парься ты, сейчас заходишь весь такой на похуй, разговариваешь с нами, потом садишься с ним со звонком и игноришь. Пусть этот пидорас понимает, кого он потерял. — Вова говорит уверенно, воодушевляюще, а Пешков даже кивнуть в ответ на это не может. Страшно. Просто до боли страшно, что ему придётся находиться рядом с человеком, который видит в нем одно сплошное зло. Будь бы Сережина воля, он бы так и остался сгнивать в Вовиной гостиной до самого конца учебного года, но нет: "Серега, ты не понимаешь. Нам ЕГЭ пиздец скоро сдавать, а сейчас как раз билеты разбираем на уроках. Ты просто с этой парашей не справишься, а потом выйдешь из школы со справочкой дурацкой. Оно тебе надо?" Нет. Не надо. И от этого приходится с безумно сильным волнением плестись на эту дурацкую алгебру, зная, что придётся сдерживать все свое желание посмотреть на Ваню. Хотя, может это даже к лучшему. Не получится увидеть в чужих глазах то, что кудрявый — это один сплошной комок позора. Парень заворачивает в шумный класс, чувствуя, что адреналин в крови быстро начинает закипать. Сердце быстро, безумно сильно, колотится в груди. На лице, как заевшая, играет натянутая улыбка. От волнения уже не получается разобрать слова лучшего друга. А глаза лишь нервно бегают по классу в поиске одного. В поиске Вани. — Блять... — хватает лишь секундного взгляда на свое место чтобы рассмотреть крайне неприятную картину. Место занято. На нем сидит блядская Даша, что даже не заметила Пешкова, все продолжая что-то весело рассказывать Бессмертных. Глаза, полные безразличия, лишь уходят к Вове, не желая больше наблюдать настолько давящую душу картину. Сережа, честно, не успевает даже увидеть заметил ли его сам русый. Да и не должен. Ему же все равно, да... и в горле неприятно возникает ком, пока в груди так сильно давит тоска, из-за чего хочется прямо сейчас просто взять под руку Вову и уйти. Убежать. Куда угодно, но только не сюда. Только не с Ваней. Да так же сильно хочется на него взглянуть, увидеть, что старшему вовсе не противен Пешков. Но нельзя. И сейчас, сквозь пелену собственных мыслей, не слышно даже Семенюка, что что-то все болтает и болтает. Кудрявый даже если захочет, то не сможет услышать. Слишком волнительно. И тот лишь мысленно извиняется перед другом проговаривая лишь короткое "я сейчас", да направляясь к чужой парте. Тот медленными шагами, со все таким же наигранно-спокойным лицом, шагает в сторону места, где должна была сидеть Куданова. Но не сидит. Прилипла, шлюха, к Ване как банный лист. За первый партой второго ряда виднеется Наташа, что повторяет домашнее задание, внимательно вчитываясь в содержимое конспекта. — Наташ, прости, можно с тобой сесть? Просто моё место занято уже... — парень проговаривает это тихо немного, хотя глаза так и пестрят спокойствием, пока тот поправляет чокер на собственной шее. Тоже Вовин. С шипами такой, чёрный. Сам Семенюк сказал, что это остатки его "тупой эмо-фазы" и такую парашу он носить не будет. А Сережа... с радостью будет. Да кудрявый лишь осекается, заставляя себя руки с чокера убрать. Не нужно показывать то, что он волнуется. Точно не сейчас. Пусть Ваня знает, что Пешкову точно-точно все равно. И глаза все с такой надеждой на Бердникову смотрят, будто она — это его единственное спасение. Хотя, наверное, так и есть. Потому что кроме неё единственное свободное место с Колей, а к нему садиться уж точно не хотелось. Бердникова, отрываясь от занимательных конспектов, смотрит на Серёжу вопросительным взглядом, а затем отворачивается на задние парты, находя там новую парочку класса — Ванечку и Дашу. Та хмурится. Почему это Даша не вернула Сереже его законное место? Как-то несправедливо! — Так, пойдём разбираться. Наташа, как активистка школы и самая справедливая девушка в этом мире, берёт Пешкова за руку, направляясь к парте Бессмертных. Пешков вдруг прикосновение чувствует. Крепкое, сжимающее так, что вырваться — отдельное испытание. Парень растерянно брови поднимает. Смотрит на Наташу.. девушка уже тащит его в сторону той самой сладкой парочки. Решительно, даже не думая отставать. Парень потерянно по сторонам оглядывается. Сердце в груди напряжённо начинает отбивать все более быстрый темп. Боже, боже... это не входило в его планы! Нужно было просто держать равнодушное лицо из стороны, а сейчас.. Господи, а что сейчас? Его тащат прямо в лапы Вани! В его цепкие, любимые лапы, которые не позволят спрятать свои эмоции. И парень старается взглядом Вову найти, чтобы тот заметил, что творится. Спас его, как ту самую принцессу из самых заезженных сказок. Но его тут же отвлекает Наташа. Дойдя, та возмущённо стукнула свободной ладонью по столу, тем самым привлекая внимание Ивана.***
Утро. До звонка осталось всего-то около пяти минут. Ваня с Дашей сидят вместе уже долго. И так, наверное, лучше даже. Теперь на уроках его не отвлекают, позволяя хорошенько отучиться, а на переменах уводят гулять по школьным коридорам. И вот те снова что-то бурно обсуждают, смущенно смеясь, как те самые шестиклассницы в туалетах, обсуждающие мальчиков. Ему было совсем-совсем не до прихода Пешкова, возмущённой Наташи. Сейчас его привлекала Даша. И только она. И пусть весь мир подождёт. Она подходила под типаж Бессмертных, шутила остроумно и тонко, а смех звонкостью и нежностью пробивал до мурашек. От неё пахло приятным фруктовым ароматом, а на губах был вишневый кармекс, что так сочеталось в девушке, прибавляя ещё большую симпатию для Ивана. Но тут его мысли отвлекла Наташа. — Я не поняла, что тут такое? Почему Серёжа должен подходить ко мне с просьбой дать ему место? Вы че тут расселись? Это его место! — громкий голос раздаётся. Наташа сейчас, кажется, покроется цветом помидора, ведь щеки с каждым словом набирают всё больше и больше румянца, особенно когда она с последней фразой посмотрела на Куданову, что строила свои подкрашенные глазки Ванечке. Ваня же смотрит на Наташу вопросительно, замечая у неё за спиной не менее красного, но уже от смущения кудрявого парня. Сережа? Это он? Брови удивленно вверх летят. Парень словно и не ожидал тут его увидеть. Как будто за это время Пешков перестал быть частью их класса, частью Ваниной жизни. Бессмертных практически и не вспоминал его все это время. Все воспоминания, связанные с младшим, просто стёрлись, а на их место пришли новые. Связанные с Дашей. Но сейчас, видя его снова здесь, рядом с этой партой, русый вновь все вспоминает... Смотрит на него долго, вопросительно, непонимающе, а тот, в свою очередь, пытается смотреть куда угодно, лишь бы не в глаза Ванечки, сильно стыдясь за все это. Бессмертных свой острый, раздирающий взгляд вниз на руки кидает, замечая сцепленные ладони Наташи и Серёжи, явно не довольствуясь этим. Белые ноготки Наташи и ее длинные пальцы хорошо лежат в руке Пешкова, что даже противно. Странно. Его это вообще волновать не должно. Его и не волнует. Просто... просто все еще неприятно от чужого предательства, да. Наташа тут ни при чем. Громкий голос Бердниковой ударяет по перепонкам кудрявого. Заставляет чуть зажмуриться, сжать женскую руку сильнее. В голове чуть отдаёт страхом, нарастающей виной. Парень смущённо смотрит в пол, бегая по нему глазками. Кусает губы. Слышит этот полный раздражения голос и стыд все больше разрастается в груди. Заставляя сжаться, секундно прикрыть глаза и подумать: Господи, какой же я долбаеб... В голове начинают жужжать мысли, словно противные, жирные мухи. Не хочется об этом думать, но ощущения того, что он приносит Ване очередные проблемы, не позволяет этого сделать. Сначала эти дурацкие перепалки с Кудановой и популярностью, теперь место за партой... и Пешков ещё не вспоминает те многочисленные проблемы, которые он приносил Ване ежедневно. А чего только стоит то, что он жил у него. Порезы, пьянство... отвратительно. Отвратительно понимать, что ты действительно виноват. Снова. Как всегда. — Наташа! — с удивлением, чуть оскорбленно произносит Куданова. — ты что? Его же не было непонятно сколько. мне классная сюда сесть разрешила, вот я и сижу. — хмурясь, та пытается что-то объяснить. Голос ее звучит максимально невинно, с нотками обиды. — А вот если Пешкову так не терпится снова занять свое место, то он может просто подойти и поговорить с нами, разве не так? — та хмурясь, оглядывает кудрявого с отвращением. Намеренно выделяет его фамилию, словно это какое-то оскорбление, а Серёжа и слова из себя выдавить не может. В груди у него сердце колит будто от стыда и вины. Он слушает Дашу с неприязнью, хочет ей выдать какую-то колкость, но просто не может. Не может потому что прекрасно понимает: она права. Подросток правда мог просто подойти к ним и поговорить, но... он и на это не осмелился бы. Просто потому что сейчас даже чувствовать Ванин взгляд на себе до ужаса тоскливо. Сердце кровью обливается от понимания того, что смотрит он скорее всего со злостью и отвращением. А что тут уже говорить о речи, когда все эти эмоции будут слышны в словах? Так что это бесполезно... и единственное чего сейчас так хочется, так это того, чтобы это все просто поскорее закончилось. Бердникова та ещё защитница и вместо того, чтоб закончить весь этот конфликт, она продолжила многотонно спорить с Кудановой насчёт места рядом с Ваней. Та утверждала, что ее посадила классная, пока Наташа отрицала ее слова и требовала посадить туда Пешкова. Ваня же, слушая одним ухом конфликт, все также продолжал смотреть на Серёжу, подперев лицо ладонью. Он не прекращая смотрел на его румяные щеки, а в голове крутилось: "где он всё это время был?" Пусть Бессмертных после той самой ситуации и слухов не хочется даже думать о Пешкове, мысли из его головы никуда не деваются. К сожалению. Девушки со своим тесным конфликтом не заметили прошумевшего звонка. Хоть он и был звонкий и громкий, даже одноклассники их не остановили, лишь продолжая следить за всем этим цирком. Остановила их только вошедшая в класс женщина за 50–их учитель по математике, Ольга Борисовна. — Что тут происходит?! — Вдруг раздался громкий голос преподавательницы. Она подошла к Наташе со спины, от чего та испуганно вздрогнула, расцепив руки с Пешковым. — Ольга Борисовна! Даша заняла место Серёжи и не хочет вставать. А Сережке больше некуда деться. — Наташа, все ещё стоя на своей позиции, складывает руки на груди, возмущённо подвернув губу. — Куданова, встала и села с Лебедевым. А Серёжа садись к Бессмертных. Слышится недовольный голос учительницы. Та дает указания, говоря, чтобы Серёжа все-таки сел к Бессмертных и от этого.. страшно. Пешков буквально чувствует, как вдохи становятся все более короткими и рваными, а взгляд бегающим, нервным. Наверное, он должен радоваться. И Сережа действительно обрадовался бы, но только если бы не было той ужасной ситуации. Тем более, все снова идёт не по плану. Просто выходит наперекосяк, заставляя блондина нервничать все больше и больше. Что же ему делать? Как себя вести? Так не хочется облажаться, стать ещё более отвратительным в глазах Бессмертных, но это, кажется, просто-напросто неизбежно. Даша взглянула на строгую учительницу, перед которой она уже точно не сильна. Ее взгляд был возмущён и жалостен. Она чмокнула своими пухлыми губками Ваню в щечку, оставив за собой розоватый след, от чего тот покраснел в несколько раз сильнее прежнего. А затем она встала, взяв свою миниатюрную сумочку, в которую едва ли помещалось и несколько учебников, разве что мини-косметичка, и ушла, возмущённо ворча под нос, зато красивой походкой к свободному месту рядом с Колей. Перед глазами мелькает Куданова, что проходит на свое новое место после поцелуя с Ваней. Недовольная, такая красивая. А в подростке закипает это чувство горячей ревности. Ощущения, что на её месте мог бы быть он, если бы не его многочисленные проебы... Шмыгая покрасневшим от стыда носом, парень вешает рюкзак на крючок, быстро садясь на свое законное место. Секундно тот случайно соприкасается своей ногой с Ваниной. Но сразу, как ошпаренный, одергивает её, чувствуя, как ощущение вины за свою неуклюжесть снова поглощает тело, а особенно голову. Бессмертных явно неприятно. Прикосновение ног для Бессмертных показалось неожиданным, из-за чего он вздрогнул. Ногу парень отодвинул тут же, заметив нервозность соседа по парте. Не хватало Ване снова Сережины приставания весь урок терпеть. Хотя это приставанием сложно назвать... но все таки! От Пешкова всякое ожидать можно. — Ну вот, другое дело! А то не хватало отвлеков на уроке со своими поцелуйчиками, голубки. — Учительница усмехнулась, возвращаясь к теме урока. Весь класс залился смехом... и только Вова не смеялся. Он-то понимает, как Сереже не приятна эта тема, и сочувствующие поглядывает на отвернувшегося друга. Ваня же краснеет ещё сильнее, но открывает ватными руками свою тетрадь, записывая там сегодняшнее число. Учительница что-то говорит про подготовку к ЕГЭ, решения у доски, но парень как всегда не слушает. Пропускает все её слова мимо ушей, ведь голова забита только одним. Этим русым, на которого взгляд мельком кинуть страшно. Да что там взгляд, даже сидеть здесь, понимая, что Ване мерзко, это просто самое ужасающее чувство, что младшему удавалось когда-либо ощущать. Взгляд Вани был устремлён и погружён в урок и объяснения учительницы, а не, как обычно бывало с Пешковым, в хуи в тетрадях и в шутки глупые, больше походящие на флирт. Бессмертных записывал каждую циферку, каждую буковку, отмечая, что это довольно-таки сложная тема и он ее попробует прорешать и дома, ибо учеба не учеба, а ЕГЭ сдавать это действительно проблема. Бессмертных замечает, как учительница притихает, беря со стола классный журнал, а затем, открывая его, проводит по фамилиям пальцем, а у Вани в голове одно «только не я». Он хоть и тему разобрал на уроке, но она слишком сложная даже для него, от чего он уверен, что не справится. — Пешков, к доске! — вдруг слышится сквозь тонну мыслей. Сережа удивленно поднимает брови. Его? К доске? Он же все уроки ничего не делал! Как ему отвечать? Да ещё и у доски, при всем классе... — Я? — расстерянно произносит парень, словно надеясь, что этого позора можно как-то избежать. — Ты, ты. Ты как ЕГЭ без подготовки сдавать собираешься, Пешков? Давай, выходи. Кудрявый нервно сглатывает, все так же потерянно поднимаясь со своего места. Ноги ощущаются какими-то ватными, думать становится сложно. Он не хочет позориться. Не хочет показаться перед Ваней тупым. А он ведь точно будет смотреть, слушать... как же страшно. Почему сегодня все идёт не так как нужно? И быстрыми шагами тот еле как пробивается к доске, беря в руки мел, да оборачиваясь с надеждой на Вову. Словно у одноклассника получиться спасти его. Снова Учительница хриплым, строгим голосом, диктует пример. Серёжа, пытаясь унять дрожь во всем теле, быстро мажет мелом по доске. Вспоминает, как пишутся все эти корни, синусы, косинусы, сильно боясь ошибиться. Пешков словно чувствует, как по нему ползут оценивающие взгляды. И среди этих взглядов точно есть Ванин... Взгляд, который так и ждет, пока кудрявый где-то букву не до конца доведёт, где-то цифру не идеально напишет. И это обязательно произойдёт. По-другому и быть не может. Сзади слышится тихий шёпот, смешки. Сразу возникает мысль — с него смеются. Парень нервно кусает губы. Щеки наливаются румянцем от стыда. — Выше пиши: игрик равно... — и продолжает произносит что-то неразборчиво. Сережа следует указанию, поднимает руку, стараясь успеть за чужим голосом. Чувствуется лёгкое скольжение по руке, но парень не обращает на это внимание. Кофта, наверное. Но чужой, учительский голос, словно тише становится. Парень хмурится. — Можете повторить, пожалуйста? — Серёжа оборачивается к учительнице, на автомате держа руку все также высоко. Женщина поднимает на парня взгляд строгий, но буквально тут же меняется в лице. Смотрит удивленно, непонимающе. Голоса в классе мгновенно затихают. Но всего на пару секунд. Сразу после раздаётся шёпот. Нет, скорее гул. Одноклассники шепчутся между собой, не отрывая своего взгляда от кудрявого. Парень растерянно оглядывается по сторонам. По телу бегут мурашки. Подросток чувствует что-то неладное. Почему они ведут себя... так? Что происходит? Дрожь в теле усиливается. Голоса также становятся громче. Окружают, давят. Как будто загоняют в угол, и что самое страшное... Пешков, словно слепой котенок, не видит, что случилось. Не понимает, что же ему делать. Куда бежать? Что говорить? Что же он сделал не так?.. Из-за чего атмосфера в классе так резко изменилась? Стала нервной, напряжённой... Тот рассматривает каждое лицо. Оборачивается на доску. Может, написал что-то не то? Смотрит на себя. Может, замарался? И на глаза попадается рука. Боже... Глаза в ужасе раскрываются. Ноги подкашиваются, словно ватные. А взгляд снова и снова бегает по руке, словно не веря в реальность происходящего. И кудрявый только вновь читает это криво вырезанное "Ваня"... Какой ужас. Позор. Что подумают люди? Что они уже подумали? Что подумал Ваня? Дышать становится сложнее. Вдохи становятся рваными. Но как так? Как он умудрился не заметить, что руках кофты скатился? Глупые оверсайз лонгсливы. Глупая математика. Глупый-глупый Серёжа. — А я же говорила что он психованный какой-то. Я знала, что он режется, знала! Ещё и из-за Вани... не нашего-то? — доносится чуть более громкий, знакомый голос. Голос Даши. Кудановой... В парень в ступоре. Шоке. Состоянии аффекта. Просто не в состоянии думать, воспринимать эту ситуацию, как что-то реальное, просто пялится в пол, поправляя рукав, что так бысстыдно предал его. Стыд поглощает тело. Не хочется верить, что все это взаправду. Пусть это все будет просто сном. Страшным, ужасающим сном. Не может быть это правдой. Тут ведь Вова, Ваня... он же обещал им. Обещал не резаться. — Конечно из-за нашего! Ты видела, как они поссорились тогда? — доносится ещё один голос в ответ. У парня даже не получается разобрать чей он. Голова слишком гудит от стресса, стыда, чувства вины. Ведь он правда виноват. Виноват в первую очередь перед своими друзьями. Голоса становятся все громче и громче. От них дурно. Плохо. Просто хуево. И страшно... как его теперь будут воспринимать? Что с ним будет? Его отправят в психушку, да? В глазах ощутимо скапливаются слезы. Нет-нет-нет, только не сейчас! Но слезы не слушаются. Тут же скатываются по щекам, оставляя горячие дорожки. Позор. Позорище. С ним теперь точно не станут общаться. Никто. Даже Вова. Разве ему нужен такой друг? Нет. Сережа не может здесь оставаться. Не может позориться. Не может слышать эти осуждающие голоса. Не может... просто не может. Не выдерживает больше. Хлюпая носом, тот подрывается с места. Практически выбегает из класса, вытирая мокрые дорожки с щёк. — Пешков, стоять! — в спину кричит учительница. Но парень не слышит. Идёт туда, куда глаза глядят. Только чтобы никто не видел этот ходячий позор. Так явно будет лучше. Лучше, если он совсем изолируется от общества. Исчезнет. Умрёт. Пешков снова всхлипывает, замедляя шаг. Дышать сложно. Думать тоже. Но злые мысли продолжают грызть голову, словно так и говоря: Кому ты такой нужен, Сережа?