Пепел губ

Что-то зачаровывающее есть в крови, стекающей из раны. Словно свободу она находит, вдыхая желанный кислород, пока человек грубо стирает её, стремясь закрыть эту боль бинтом. Но кровь бурлит, вырываясь всеми возможными путями, стремясь сказать: «Если ты не дашь мне свободы, я сама её найду» А люди слепо других винят. А ведь те, что с ума сошли, самые разумные. Они освобождают из заточения плоти алую кровь, пробуя её на вкус. Они наслаждаются её оттенками вкуса, стекающими по языку в глотку. А есть те, кто кровь с наслаждением теряют. Освобождают они не только её, но и себя. Словно грехи сбрасывают с цепями. Их ноша становится легче, пока всё тело покрыто краской заката.  Она из тех. Каждый день приходит в этот проклятый дом, зная, что в стенах его кроме криков и ужасающего смеха давно ничего не было. Только тяжёлые шаги каблуков по скрипящему полу, пропитанному её кровью. А Гермиона всё приходит. Она перешагивает через порог, тут же чувствуя едкий запах плесени и крови. Они заполняют лёгкие привычным ядом, убивающим её с каждым днём. Карие глаза потухли до серых, оставшись дымом. Некогда алые губы первыми потеряли всю кровь, став бледными и покрытыми тонкой паутиной трещин. Она сама по себе идёт словно дрожащий лист на ветру. Гермиона приходит к Беллатрикс, к тёмным кудрям, пропитанным запахом паутины и её духами. Такими нежными и тонкими, как и прикосновения в холодные ночи в заточении.  Гермиона позволяет этим кудрям царапать кожу, пока в уме лишь головокружительная мягкость светлых локонов, спадающих на плечи. Они шёлку подобны и мягки столь же. Падают песком меж пальцев, пока девушка перебирает их тонкими и дрожащими пальцами, вдыхая запах цветочного шампуня. Грейнджер позволяет этим обсидиановым глазам сверкать ножами в темноте зала, пока взгляд затуманен ласковым морем глаз, нежно и несколько прохладно смотрящих на неё. В них глубина всех океанов, переплетающаяся с нежными касаниями волн, что стелятся к ногам. Гермиона позволяет Беллатрикс разрезать её кожу, выпуская кровь, которую Она аккуратно губами стирала, ласково целуя свежие раны на бледном теле. Эти алые губы, что шепчут в холодные ночи успокаивающие слова низким шепотом. Эти губы, что касались её тела, словно Гермиона — сокровище мира всего. Губы, что сплетались с её холодными и бескровными в часы тьмы. Так нежно и аккуратно, словно её девочка из фарфора и нежных цветов.  Гермиона чувствует холод пола под собой. Плесень и лёд сгнивших половиц, пока в голове лишь её тёплые, такие нежные и согревающие объятия, что кажутся целым миром в их тёмном подвале на окраине жестокой войны. Эти руки, ласково и крепко прижимающие Гермиону к себе, пока они молчат, преследуемые лишь гулом ветра и слезами на щеках.  Грейнджер молчит, пока Беллатрикс разрывает её кожу кинжалом, оставляя незаживающие шрамы. И горячие, такие жгучие слёзы оставляют трясущиеся дорожки на пепельном лице Беллатрикс. И она скорбит. О павшей сестре. О смерти той единственной, кто был с ней до конца. Она со всей яростью в покрытых углём глазах врывает кинжал в кожу Гермионы, пытаясь разорвать ту, ради кого пожертвовала собой её сестра.  Беллатрикс не должна была о них узнать. Никогда. Не должна была она в шоке обмереть, увидев сестру, что сливается в поцелуе с пленницей Лорда. Не должна была она и пускать хвоста к Лорду. Не должна была она позволять сестре выбор делать. Нарцисса самоотверженна. Всегда готова выбрать сторону справедливости, только Белла ее на дно тянет, призывая к правильному выбору, что спасёт их жизни. Но тут Нарцисса дала четкий и ясный ответ на фоне дрожащей Гермионы Грейнджер. И кинжал вонзился ровно в грудь, поражая сердце, что билось лишь для двух людей. И тогда два крика слились в один, впервые закрепив их души в вечном мучении. Они уже битый час на полу кровавом недвижимы. Гермиона лежит, запрокинув голову, пока глаза её сверкают непролитыми кровавыми слезами. Беллатрикс возвышается над ней, сидя сверху, трясясь как осиновый лист, сокрушаемая беззвучными рыданиями. Они перепачканы кровью, смешанной с пылью. Пока видят они образ Её. Светлые волосы аккуратно убраны за спину, голубые глаза мягки, как никогда и пропитаны такой чистой любовью, что не может быть в этом грязном мире. Она в своих темно-зеленых мантиях, огибающих давно известную фигуру. Её губы изогнуты в ласковой и нежной улыбке, пока она не отрывает взгляда от них.  И они знают, что ради этой улыбки готовы на что угодно. Сломленные в этом мире они смотрят на ту единственную, что подарила им веру в жизнь.  И кинжал со звоном канет во тьму особняка, потушив ведение. И снова они останутся наедине со своими кошмарами. Гермиона снова выгнется, задрожав под болью впивающихся когтей, пока Беллатрикс завоет, словно раненый дикий зверь. Их боль переплетается с ненавистью друг к другу, останавливаясь у любви к той единственной.  И пальцы с острыми когтями впиваются в каштановые кудри, задирая голову наверх, чтобы впиться кровавыми острыми устами в бескровные слабые губы в растерзании и закреплении их мук. И Гермиона всю ненависть и боль вольёт в этот поцелуй, заставив женщину взвыть, когда зубы нижнюю губу прокусят.  Она ненавидит её. Она ненавидит Беллатрикс Лестрейндж, что лишила её единственной любви в тёмной жизни. Ненавидит себя, что не выполнила последнее обещание Нарциссы. Она позволила себя сломить. Она разбита, пока кровь чистокровной ведьмы смешивается с её грязной кровью. Не грязной, нет. Нарцисса не стала бы целовать её раны и почти слизывать кровь, будь она грязна. Отнюдь. Нарцисса любила её, а Гермиона будет любить всю жизнь, пока кровь не обретёт свободу, как и душа её.