На кладбище

МОСКВА. ОСЕНЬ 1950 Г. ДОНСКОЕ КЛАДБИЩЕ. Бывает, осень наступает внезапно, как в этом году. Ещё недавно, казалось, что воздух прогрет свыше 20 градусов, зелень кругом, солнце и вдруг за какую-то неделю налетели холодные ветра, заморосил дождик, стало весьма неуютно. Деревья из зелёных превратились в золотые. В один из таких будних дождливых дней, улучив возможность, на Донское кладбище приехал капитан МГБ Михаил Евгеньевич Рудаков. В своё время Рудаков, сын дипломата, перестал терпеть заскоки отца, мечтавшего, чтобы сын сделал хорошую карьеру на дипломатическом поприще, и рванул прочь из родительского дома. Далее поступил в школу милиции, подружился там с Сашей Сазоновым и по окончании учёбы направился работать в милицию. Едва началась война, стал рваться на фронт. Но сотрудников милиции пока держали, ибо в городе могла в любой момент начаться паника. Когда гитлеровские войска подошли к Москве, Рудаков, как и многие из милиции, предотвращал мародёрство, рыл окопы и участвовал в ополчении. В итоге, к концу сорок первого года, после битвы за Москву, прошение Рудакова удовлетворили и он отправился на фронт. Стал войсковым разведчиком, много раз ходил за линию фронта. В Москве оценили его успехи и в январе сорок четвёртого года пригласили работать на площадь Дзержинского. Рудаков не стал ломаться, словно тульский пряник, и дал согласие. Да и в тылу работы было не меньше. Это на фронте всё понятно: тут — ты, там — враг. А в Москве? Сколько агентов абвера бегает, никто не знает, и где тебя пуля найдёт тоже. Едва Рудаков очутился в НКГБ, его взял под крыло полковник Андрей Сергеевич Кривцов. Но вернёмся в день сегодняшний. Рудаков поёжился от ветра, когда вышел из машины, далее почти бегом прошёл через ворота кладбища, добрался до нужной ему дорожки, свернул и оказался перед могилой Александра Сазонова или Петрова, если быть точнее. Остановился, перевёл дух и протёр потускневшую медную табличку на покосившемся от времени памятнике. Как же он давно тут не был! С мая сорок четвёртого. За это время не только памятник накренился, но могила заросла травой. Некому ухаживать. Любимая девушка Саши, библиотекарь Света, погибла в тот же год, что и он. Её мать ходила только на могилу дочери до самой своей смерти в прошлом году. Майора милиции Ефимова, начальника Сазонова, и его супруги так же не стало в том проклятом мае сорок четвёртого года. Правда, иногда, в свободное время приезжает теперь уже капитан милиции Алексей Костенко со своей овчаркой. После отравления Агны руками злобных соседей по коммуналке, Костенко долго не решался завести собаку. Тем не менее, когда ему с женой дали, наконец, отдельную двухкомнатную квартиру, он понял, что момент настал и нужна ему исключительно немецкая овчарка. Единственное, Рудаков, который принёс ему щенка из питомника МГБ, попросил не называть собаку Агной и не учить командам по-немецки во избежание проблем. Внезапно очнувшись от воспоминаний, Рудаков взглянул на часы — больше двадцати минут прошло с момента его прихода. — Сашка, Сашка… Как же так? — пробормотал Михаил про себя. — Почему ты не позволил вместе с собой утащить чёртову бомбу? Почему вырубил меня? Испугался? А мне теперь как? Сколько лет прошло, а в груди до сих пор саднит при воспоминании о тебе. Ответом ему была тишина. Потускневшая матовая металлическая пластинка с инициалами, датами жизни и смерти, блеснула в лучах пробившегося сквозь тучи солнца. Знак что ли подал? Рудаков никому не рассказывал, что иногда Сашка снился ему, особенно в момент расследования какого-нибудь сложного дела. А однажды, во время одной из командировок в Закарпатье, когда ловили недобитых бандеровцев, Рудакову из укрытия показалось, что там, за деревьями мелькнула долговязая фигура Сазонова. Несмотря на риск нарваться на пулю, Рудаков рванул к деревьям и в тот же миг туда, где он только что сидел, попала граната. Когда Рудаков вытер вспотевший лоб и оглянулся, то никого возле деревьев не было. Снова проверив который час, Михаил начал методично вырывать сильными руками траву на могиле и вокруг неё. Вскоре набралась изрядная кучка. Рудаков решил отнести её подальше от могилы. Возвращаясь обратно, Рудаков увидел, что у могилы Саши стоит незнакомый ему мужчина с тростью. Рудаков пристроился за раскидистым кустом, присмотрелся к незнакомцу. Тот был невысок ростом, ладно сложен и худощав, почти ровесник Михаила. Светловолосый, лицо, пожалуй, красивое, но главным на лице были невероятные голубые глаза, прозрачные, словно горные озёра. Мужчина задумчиво смотрел на могилу Саши (пустую, так как и во второй раз класть в гроб было нечего). Потом словно что-то почувствовав, повернул голову в сторону прятавшегося в кустах Рудакова и того в тот же миг унесло воспоминаниями в начало осени сорок третьего года. ФРОНТ. СЕНТЯБРЬ 1943 Г. К аэродрому фрицев поредевшая группа войсковых разведчиков подошла только к вечеру. Можно сказать, они прибыли как раз к вылету самолёта, лётчикам давались последние наказы, а с дороги на поле аэродрома въезжала кавалькада, состоявшая из четырёх мотоциклов и одной машины. Рудаков тихо чертыхнулся. Опоздали разведчики к назначенному сроку по уважительной причине — уходили от облавы зондеркоманды, потеряли двух человек, но смогли перехитрить немцев. По прибытию в штаб дивизии Рудаков собирался доложить о том, что время и место перехода группы через линию в фронта врагу было известно заранее. Только обострившаяся во время войны чуйка Рудакова подсказала, что переходить надо вдоль болота, а не через покрытый деревьями овраг. На территорию неприятеля вышли почти рядом с тем местом, но ветер дул в сторону от оврага и овчарки что-то учуяли. Только ценой двух жизней разведгруппе удалось уйти и добраться до аэродрома. Вообще, и «языка» предполагалось захватить по дороге, но обстоятельства порой сильнее нас. Итак, разведчики залегли в кустах, ветер к этому времени стих. «Опель» лихо подрулил почти вплотную к самолёту и оттуда, придерживая фуражки, выбрались трое: офицер вермахта и двое офицеров СД. — Сволочи, — пробормотал рядом с Рудаковым сержант Пепеляев. — Тихо ты, собаки услышат. Рудаков взял бинокль и навёл фокус на офицеров, но разглядеть их лица было сложно — они стояли спиной к автомашине. Внезапно один из офицеров СД медленно повернул голову в сторону леса, словно почувствовал на себе взгляды наших разведчиков. Судя по облику — истинный плакатный ариец. Губы на красивом лице насмешливо изогнулись, казалось вот-вот и он сообщит спутникам, что надо проверить кромку леса. Вокруг разведчиков разлилась густая тишина. Сержант достал пистолет и сжал в руке. Рудаков сквозь зубы шикнул, чтобы сержант не порол горячку. Тем временем, немец отвернулся, как ни в чём не бывало, а затем он и ещё один из СД забрались в самолёт. — И что будем делать, товарищ капитан? — ворчливо спросил сержант Пепеляев. — А у нас ещё офицер вермахта остался, — усмехнулся Рудаков. Машину удалось перехватить на полпути от аэродрома до ставки немцев. К великому удивлению Рудакова, где-то под сиденьем обнаружился неплохо замаскированный портфель с важными картами и бумагами. Словно кто-то специально их подложил. Немец что-то лепетал о том, что этих бумаг с картами вообще тут не должно было быть. Чёрт с ним! Вот доставят в штаб дивизии, а там пусть думают, как бумаги оказались в машине. В голове Рудакова, конечно, сверлила мысль о том, что это провокация со стороны немцев. Не дураки ж там сидят? За два года войны много раз в этом убеждался, но сведения впрямь оказались подлинными. МОСКВА. ОСЕНЬ 1950 Г. ДОНСКОЕ КЛАДБИЩЕ. Рудаков понял, что прятаться он уже больше не может. Как этот человек оказался в Москве? Почему стоит у сашиной могилы? — Гражданин, стойте на месте! — Рудаков обошёл кусты, чтобы приблизиться к незнакомцу. Тот стоял и не двигался, глядя на Рудакова как-то отстранённо, словно пребывал мыслями далеко отсюда. — Прошу предъявить документы, — сухо попросил Рудаков, оказавшись на достаточном расстоянии, чтобы сделать захват, если потребуется. Тишина. — Гражданин, вы меня слышите? Что вы делаете у данной могилы? Кем вам приходится Александр Алексеевич Петров? Мужчина стряхнул оцепенение, собрался было ответить, но слева от могилы, где проходила тропинка, раздался насмешливый голос: — Отстаньте от него, Михаил Евгеньевич. Уверяю, что этот человек для нашей страны не опасен. Рудаков чертыхнулся и, не поворачиваясь, сказал: — Валерий Геннадьевич, больше никогда так не подкрадывайтесь. Нервы знаете ли. И тут вдруг голос подал незнакомец: — Валера, я просил тебя сидеть в машине. Зачем ты пришёл? — Время вышло, — ответил Валерий Геннадьевич, который соизволил встать перед Рудаковым и незнакомым мужчиной, аккурат за памятником Саше. — И заметь, я вовремя, а то товарищ Рудаков — опасен в гневе. Привет, Миша! — Привет! — вздохнул в ответ Рудаков, совершенно по-иному разглядывая высокого, как Саша, темноволосого мужчину. — Ты-то что делаешь в Москве? Вместо ответа от Валерия Геннадьевича, Рудаков услышал, как бормочет мужчина: — Рудаков, Рудаков… Это у кого на квартире нашли убитого Кривцова? Вместо ответа на вопрос Рудаков уставился на говорившего, испепеляя того взглядом. — Да представься ты уже, — усмехнулся Валерий Геннадьевич, обращаясь к незнакомцу. — Видишь же, что Михаил Евгеньевич нервничает. — Ах да, извините, — вздохнул незнакомец. — Просто соображаю под каким именем лучше представиться. Пусть будет моё, от рождения, — Юрий Данилович Старков. Рудаков перевёл горящий взор на Валерия Геннадьевича, чей облик навевал мысли о казаках и донских просторах, только усов не хватало, словно требуя нормального ответа на этот фарс. — Да-да, то самый, — подтвердил Валерий Геннадьевич, пряча улыбку. Было дело, как-то перед весной сорок пятого, в Чехословакии, в общей кампании, когда все уже достаточно захмелели, Рудаков и Кузнецов вышли покурить на улицу. Там-то Валерий и сообщил, словно вскользь, о своём бывшем начальнике Юрии Даниловиче Старкове. Ну а, прибыв в Москву, Рудаков из любопытства навёл справки. Так, как бы между прочим. Узнал информацию на свою голову. Какое ему дело было Старкова? По правде, никакого, но любопытно же. Рудаков плюхнулся на скамейку, которая жалобно скрипнула. — Он же расстрелян, — тихо уточнился он, но скорее для себя. Ответил Старков, указывая на табличку с датами жизни Саши: — Он тоже вроде как утонул в тридцать пятом, но, гляжу, дата смерти изменилась. И всё-таки хотелось бы увидеть фотокарточку, чтобы сказать точно ли с ним я столкнулся в Ленинграде на Литейном? Рудаков, разумеется, понимал, что майор МГБ Валерий Геннадьевич Кузнецов, бывший смершевец, так просто никому из фашистских недобитков по Москве гулять не позволит. Значит, стоящий рядом с ним блондин с тростью и впрямь тот самый Старков. Рудаков достал из внутреннего кармана плаща портмоне, вынул оттуда небольшую фотокарточку и протянул Старкову. Тот аккуратно взял, посмотрел, вернул обратно и сказал: — Это он. Рудаков убрал фотокарточку в портмоне и тихо сообщил: — А я совсем не знал о жизни Саши в Ленинграде. Точнее, не знал, каким он был на самом деле. Я познакомился с ним в школе милиции. Его тогда звали Александр Сазонов. В ОББ во время войны работал. — И я его не знал. Просто был в командировке в Ленинграде в декабре тридцать четвёртого года, когда велось расследование убийства Кирова. Так сказать, ленинградским чекистам товарищ Сталин не доверял. — Знаю. Отец рассказывал, — кивнул головой Рудаков. В ответ на вопросительный взгляд, Рудаков уточнился: — Отец, скажем так, приятельствовал с Алексеем Степановичем Петровым, майором НКГБ. Он тоже был из Ленинграда. — Это его убили в собственной квартире, в охраняемом доме? — ехидно уточнился молчавший до сих пор Кузнецов. Рудаков счёл за благо промолчать в ответ. — Так вот, ваш друг налетел на меня как ураган, считая, что я прыгаю выше головы, арестовывая Филиппа Демьяновича Медведя. Проблема в том, что на тот момент я ничего не решал. Идея ареста исходила сверху. — И вы не тронули Сашку? — насмешливо спросил Рудаков, зная по слухам, конечно, что Старков мог такое устроить, если его из себя вывести. Старков загадочно улыбнулся и рассказал, что произошло в декабре 1934 года. ЛЕНИНГРАД. ДЕКАБРЬ 1934 Г. Юрий Данилович Старков только-только закончил все дела, командировка подходила к концу и вечером поезд «Красная стрела» повезёт его в Москву. Две недели назад «Колыбель революции» встретила Старкова не ласково: ветрами со всех местных рек и заливов, которые буквально пронизывали всё вокруг. В Москве тоже имеются свои реки, только пробирающего до костей холода нет. Сложив все документы в портфель и накинув шинель, Старков вышел из кабинета, спустился вниз во внутренний дворик. Надоело курить в кабинете, в котором казалось табаком пропахло всё: начиная от стен и заканчивая им лично. Во дворике находились несколько сотрудников ленинградского НКВД. Они сухо с ним поздоровались, потому что были обескуражены из-за ареста своего начальника московскими коллегами. В ответ на формальное приветствие, Старков сердито подумал: «Смотреть надо было по сторонам внимательнее, а не в рот Медведю!». Тут и без Старкова было понятно, что в местном управлении НКВД засели троцкисты. Это даже не он увидел. Намётки дал невысокий ростом Николай Иванович Ежов, назначенный от ЦК присматривать за НКВД. Оставалось лишь сопоставить факты, но и то приказ об аресте пришёл из Москвы. Юрий Данилович был не причём, но в Ленинграде так не думали. Пока Старков прикуривал, все ушли. Какое-то время он курил в одиночестве, но оно было нарушено быстрыми шагами за спиной. Он обернулся и увидел перед собой высокого стройного парня с яростным взглядом. — Ты почему арестовал товарища Медведя? — прошипел парень. Ни здрасьте, ни до свидания, да ещё и на «ты». Отлично! — Для начала представьтесь, — попросил Старков, чуть не проглотив дым от его напора. Парень открыл было рот, но его прервал мужчина плотного телосложения, быстро идущий к нам от входных дверей. Старков его не видел, пока находился в Ленинграде. — Саша, пожалуйста, оставь человека в покое. Это его работа. — Это и наша работа, — отрезал Саша, судя его виду, готовый в любой момент вцепиться Старкову в глотку. — Саша, иди ко мне кабинет, — повысил тон мужчина. Саша подчинился, но отошел только к дверям. — Разрешите представиться, капитан НКВД Алексей Степанович Петров, — мужчина протянул руку. Старков справился с раздражением, отмечая про себя, что капитан-то Петров его знает, а вот он его нет. И, тем не менее, руку в ответ Старков пожал, однако от ехидного уточнения не удержался: — А это ваш подчинённый? — Нет, это мой сын. Он тоже работает в этом здании. Старков не стал уточнять — родной или приёмный. Саша мог пойти в мать. Но Петров всё-таки решил прояснить невысказанный вопрос, понизив голос: — Я его усыновил. Он — бывший беспризорник. Прошу его простить, товарищ Старков. Саша только что из тяжёлой командировки и… — Я всё понимаю, — Старков выкинул сигарету в урну и успокоил. — Не волнуйтесь, вашему сыну не грозит никакое взыскание с моей стороны. С этими словами он прошёл мимо сердитого Саши и поднялся по лестнице к себе в кабинет. Где-то ближе к весне тридцать пятого, на площади Дзержинского, Старков случайно столкнулся в коридоре с Алексеем Степановичем Петровым. Они сухо поприветствовали друг друга. Может Петров и рад был бы поговорить, но за спиной Старкова в данный момент маячили двое новеньких сотрудников: Валерий Кузнецов и Никита Степанов, — которых ему буквально впихнули в руки. Приёмного сына Петрова, Александра Алексеевича, Старков и его спутники неожиданно встретили на площадке между этажами. Он беседовал с другими новичками и, заметив, Старкова сделал вид, что не узнаёт его, но поприветствовал по всей форме. Потом Старков убыл из Москвы в Сибирь для сбора материала по заговорщикам, а когда вернулся, кто-то ему вскользь сообщил о гибели Александра Петрова — утонул в реке. МОСКВА. ОСЕНЬ 1950 Г. ДОНСКОЕ КЛАДБИЩЕ. Закончив рассказ, Старков замолчал. Кузнецов подпёр собой близстоящее дерево. — Узнаю Сашу, — вдруг грустно проворчал Рудаков. — Сколько раз он мне, когда я уже служил в НКГБ, высказывал всё, что думает. На это двое других мужчин промолчали. Но Рудаков не смог удержаться и спросил: — И всё-таки, Юрий Данилович, а что вы делали у сашиной могилы? — На свою ходил, — невозмутимо ответил Старков. — Чего?! — На свою, — терпеливо уточнил Старков и добавил. — Иду обратно. Смотрю — знакомые инициалы. А чему вы удивляетесь? Пример вашего друга перед глазами. — Подождите, а как вас, расстрелянного, могли похоронить тут, на Донском? Старков пожал плечами. За него ответил Кузнецов. — Это я попросил хотя б похоронить по-человечески. Правда, заглянуть в гроб мне не дали. Приказали ждать на кладбище, привезли гроб и тут же закопали. Прицепили табличку с инициалами и датами жизни. Всё! — И ты не стал разбираться? — усмехнулся Старков. — Я уже тебе отвечал на этот вопрос. На дворе сентябрь сорок первого, в городе не пойми что, эвакуация, у меня ещё своё задание было. Не до тебя, честно. — Верю, — легко согласился Старков. Внезапно Рудаков заметил, что опустились сумерки. Сразу стало как-то неуютно. Кузнецов предложил продолжить разговор за воротами кладбища, погулять по Донскому монастырю. Трое мужчин медленно направились к выходу с кладбища. Когда они очутились под стенами часовни, Старков спросил: — А почему тело Кривцова нашли в вашей квартире, Михаил Евгеньевич? Рудаков снова решил притвориться глухим. Старков сразу понял причину и сам же себе ответил: — Думаю, у вас не выдержали нервы. Как вы потом всё объяснили Меркулову? — Я был в госпитале, — невозмутимо ответил Рудаков. — Разумеется, где ещё? — согласился с ним Старков. — Хорошее алиби. Рудаков растянул губы в вежливой улыбке. Его все поняли и он всех понял. К чему лишние разговоры? Больше его ни о чём не спрашивали и все трое пошли по дорожкам монастыря в сторону главного храма.