Среди сотен картин

Чайльд перестал писать письма слишком резко. В последнем рассказывал о скорой командировке в Натлан, рассуждал о подарках для своих младших, обещал заглянуть в Ли Юэ на обратном пути. Чжун Ли написал ответ и, как всегда, принялся ждать. А вестей всё не было. Ни через месяц, ни через два, ни через три: даже учитывая огромное расстояние, которое послание должно было преодолеть, чтобы попасть в руки адресата, это было слишком долго. Чжун Ли не знал, что думать. Он бы предпочёл и не думать вовсе, чтобы лишние переживания не пожирали разум, с чем и без того прекрасно справлялась эрозия. Однако, ха-ха, не мог. Не мог перестать прокручивать в голове проведённые вместе дни, в порыве ностальгической тоски перечитывать письма, размышлять об их отношениях, как таковых. Что же всё-таки произошло? Он надоел Чайльду? Неужели тот успел устать от статичности и спокойствия Чжун Ли? Не отвечая более на письма, Тарталья решил таким образом поставить точку? Размышления были тревожными. Чжун Ли, кажется, действительно оставалось только ждать. Однако на исходе года (подумать только: уже как десять с половиной месяцев от Чайльда не было вестей) к Чжун Ли наведались Путешественник и Паймон. За чашкой чая они поведали о своих странствиях, затем выразили надежду застать очередной фестиваль морских фонарей, приготовления к которому велись в Ли Юэ уже несколько недель. — Стоит задержаться на неделю-другую, — посоветовал Чжун Ли, поднося ко рту пиалу с ароматным чаем. — Цисин, как всегда, готовят нечто грандиозное, так что нынешний фестиваль, я уверен, ни в чём не уступит прошлым. — Мы точно не можем это пропустить, — с энтузиазмом заявила Паймон, активно кивая головой. Они с Путешественником собрались уже уходить, когда Итэр вдруг замялся у дверей и неловко обернулся к оставшемуся за столом Чжун Ли. — Тебя что-то гложет, друг мой? — мягко поинтересовался мужчина, желая подтолкнуть Путешественника открыться ему. — Ты можешь поделиться со мной своими тревогами. — Да… — неуверенно протянул Итэр, разглядывая лицо собеседника. — В общем, в Натлане… Мы узнали, что там был Чайльд, хотели встретиться, но он… Его… Задание… Оно завершилось неудачей, так что… Чжун Ли прикрыл глаза, сосредоточившись на контроле дыхания. Пальцы так крепко сжимали пиалу, что по тонкому фарфору вот-вот могли пойти трещины. Мужчина поставил её на стол, неприлично громко стукнув о поверхность, сложил ладони на коленях, вцепившись в ткань брюк. — Я понял. Спасибо, что поделился. Каких же трудов Чжун Ли стоило сохранить спокойствие в тоне. Как же тяжело было подавить дрожь. Его человеческое сердце стукнулось о клетку из рёбер раз, другой. И, кажется, затихло насовсем. — Мне показалось, ты захочешь узнать, — негромко проговорил Путешественник, прежде чем выскользнуть за дверь. Чжун Ли его ухода, кажется, и не заметил вовсе. Медленно, но верно его всего — от макушки до кончиков пальцев на ногах, — поглощала боль. Чайльду было двадцать пять. Уже чудо, что он дожил до этих лет со своим то безумным темпом и бесконечными драками. Он побеждал так часто, так много, что казался неуязвимым. Можно было без страха отпускать его в очередную авантюру с полной уверенностью в том, что он вернётся. Чжун Ли забыл, что всегда найдётся кто-то более сильный и опытный. Кто-то, кто не станет подобно Путешественнику жалеть, а добьёт, пока враг в самой уязвимой своей фазе. Кто-то, с кем Чайльду не справиться. И он не справился. Но погиб во славу приказа своей повелительницы, в Снежной его запомнят героем. Была ли ты довольна своим преданным слугой, дорогая Царица?.. Чжун Ли потерял столь многих, что его сердцу давно уж следовало зачерстветь. Однако даже каменное сердце всё ещё сердце. Потому и вновь — как в первый раз. Чжун Ли знал, что нельзя было так глубоко привязываться к смертному. Нельзя было любить Чайльда так сильно и не быть готовым к тому, что когда-нибудь он уйдёт. Просто Чжун Ли надеялся, что этот момент наступит куда позже.

***

Снег мокрыми комьями стелился на асфальт, таял, едва соприкасаясь с горячей кожей, каплями оседал на шарфе. Чжун Ли ловил эти снежинки голыми пальцами и смотрел, как они распадаются. Параллельно взгляд его, нет-нет, да уходил в сторону серой пятиэтажки совковского периода, ремонт в которой проводился, кажется, лишь во время постройки. Он ждал. Наконец, натужно скрипнула металлическая дверь подъезда, и хмурый декабрьский день внезапно осветило Солнце. — Привет! — появившийся юноша тут же помахал рукой и энергично подскочил к Чжун Ли. — Долго ждал? Он был в куртке нараспашку, являя миру дурацкий новогодний свитер, с криво повязанным на шею красным шарфом явно ручной вязки и всклоченными рыжими кудряшками. — Нет, совсем нет, — тепло улыбнулся Чжун Ли, привычными движениями начиная поправлять на юноше одежду. Солнце с веснушками на скулах наморщило нос — тоже веснушчатый, — но послушно встало ровно, позволяя сделать из себя приличного человека. — Перчатки не взял, — чуть укоризненно заметил Чжун Ли, разглядывая голые ладони. — Как и ты, — беззаботно отмахнулся юноша, тыкая пальцем в середину чужой ладони. — Но у тебя руки горячие всегда, словно под кожей солнце засело, вот они меня и согреют. «Ты моё Солнце», — подумал Чжун Ли и послушно обхватил чужие пальцы. Аякс — о да, в этой жизни он снова Аякс, — глупо захихикал, сжимая ладонь в ответ, а затем потянул Чжун Ли за собой, стремясь как можно скорее показать свою очередную находку. Много тысяч лет назад, когда существовал ещё континент под названием Тейват, когда Чжун Ли медленно умирал, поддавшись эрозии и собственному горю, когда мир разрывало на части противостоянием Царицы и Селестии, когда магия элементов внезапно покинула земные артерии, превратив все сердца и глаза богов в пустышки, способные разве что продлить жизнь носителя, когда всё находилось на грани уничтожения — тогда Чжун Ли спустился в недра Разлома, обосновался в самой тёмной и необитаемой его пещере и заснул. Уставший дракон готовился принять кончину. Он не хотел просыпаться в мире, где не будет его. Он замер — словно в камень превратился. Ни дыхания, ни стука сердца. Год за годом. До конца времён. Навсегда? Каменное сердце дрогнуло. Раз. Другой. Забилось с удвоенной силой. Тяжёлый звук дыхания разрезал годами не тревожимую тишину. Распахнулись вдруг глаза с горящим в них плавленым золотом. Древняя душа ощутила зов. Он снова здесь. Он снова пришёл в этот мир. Теперь его нужно отыскать. Убедиться, что он в порядке. Остаться рядом с ним. Так и повелось с тех пор. Его душа проходила круг реинкарнации, возрождалась снова, и снова, в разных семьях, в разных странах, под разными именами. Одно оставалось неизменным: рыжие кудри да веснушки на теле — рисуй бесконечные созвездия, пока не устанешь. Чжун Ли находил его каждый раз, знакомился снова впервые, становился верным другом, опорой. Любил каждый раз. Не всегда взаимно. Иногда чувства так и оставались запертыми в клетке, но главное, что он был рядом. Мог видеть, чувствовать, говорить, касаться. И так хотелось оберегать как можно дольше, но он никогда не доживал до тридцати. Это всегда больно. Но Чжун Ли знал, что он вернётся. Нужно лишь ждать. И пусть эрозия разъедала естество. Пусть тело постепенно переставало реагировать на внешние раздражители. Пусть ему впервые за вечность пришлось приобрести очки. Всё это — пусть. Пока может, он будет идти за своей любовью хоть на край света. Где бы он ни родился. Кем бы он ни стал. Чжун Ли будет любить его в каждой из жизней. Так долго, как только сможет. И в этот раз тоже. Сейчас их жизнь была довольно мирной, что дарило надежду на многолетие. Чжун Ли хотел бы взять от неё как можно больше, потому что смутно чувствовал, что этот раз для него последний. Больше он не сможет ждать, рассыпется на атомы и сольётся с эфиром, как давно уж должен был поступить. Но Аякс будет жить дальше, и это единственное, что имело значение. «Прости, что я не смогу следовать за тобой более».