Длиною в жизнь

      Поднимает голову, будто это может чем-то помочь, снова задыхается и заходится в судорожном кашле. Когда это всё началось? Когда она перестала ощущать себя живой? Когда лёгкая грусть и усталость превратилась в апатию и борьбу с телом за то, чтобы встать с кровати и хоть что-нибудь сделать?       Ей уже давно ничего не надо, но все от неё что-то требуют. Под глазами уже не просто едва заметные синяки, а фиолетовые пятна, которые ещё лучше смотрятся на фоне погасшего огня во взгляде и неизменной усталости. За месяц она теряет почти десять килограмм, а потом за неделю набирает пять, но всё ещё выглядит худой и высохшей, а вещи висят на ней как на вешалке.       Она забила на то, как она выглядит в момент, когда от неё ушёл последний человек, ради которого она ещё была готова пересиливать себя и хоть изредка краситься и следить за внешностью.       Всё ещё не совсем потеряно. Она ещё изредка растягивает обветренные и обкусанные губы в еле заметной улыбке и даже в глазах бывает проскакивает былой блеск и решимость. Она могла быть красивой, но она никогда не могла прийти к цели. Все в ней разочаровались? О, не волнуйтесь, в себе она разочаровалась уже слишком давно и без них. Удивительно, что держится она только на отвращении, злости и ненависти. Она хочет всем доказать, хочет стать лучшей, но просто уже не чувствует, что это действительно её желание. Держится, потому что не может проиграть тем, кого презирает, не может не превзойти тех, кого ненавидит, не может оставить тех, кто разжигает дикую злость. Люди говорят, что нужно держаться за добро, позитив и любовь. Но ебала она это общество с их мнением.       Она плачет и ненавидит себя за это ещё больше, потому что нехуй. Она должна быть сильной. Она должна быть опорой и поддержкой. Она должна быть хорошей. А в голове только: «Корова жирная!»; «Давай-давай, а иначе солью эти фотки…»; «Тупая блядь, я старше, и ты должна слушаться!». Она знает, что ей на судьбе написано умереть в какой-то засранной подворотне и будет лучше если от передоза или интоксикации, а не от рук какого-то озабоченного мудака.       Она душа компании и постарается уделить время каждому, чтобы никто не почувствовал себя брошенным, а потом пойдёт домой тихо сворачиваться от одиночества. Она говорит громче многих и больше многих, хотя ей нечего сказать, но важно быть замеченной. Она не позволяет себе говорить о своих проблемах серьёзно, но не допускает попустительства в отношении проблем своих друзей. Она всегда готова помочь, но не готова принять помощь. Она никогда не попросит о спасении, потому что знает, что она его недостойна. Да и, будем честны, её незачем спасать, она не в опасности.       Она мешает кофе, вино и энергетики с колой и ловит кайф от сбитого дыхания и тахикардии. Ненавидит свою внешность, но обожает мучать себя перед зеркалами. Она убегает от общества, но так в нём нуждается.       В ней было столько надежд и мечтаний, столько стремлений и амбиций. И как же виртуозно она всё проебала, вам стоило бы это видеть. Правда! Она так бежала-бежала-бежала… И с разбегу разъебала себе колени об ебаную жизнь.

Отличница! Умница! Олимпиадница! Гордость школы!

      А ей кричать и смеяться хочется. Плакать навзрыд и выцарапывать на себе все крики о помощи. Но она стоит и улыбается, а каждая похвала превращается в шрамик где-то у сердца, рядом с душой, быть может. И тут все амбиции и стремления рассыпались к чертям. Ведь есть планка, которую надо перепрыгивать, ни в коем случае не понижать.       Она стискивает кулаки и закусывает язык. Расчёсывает шею и руки. Сдирает кутикулу и почти выцарапывает себе глаза.

СТРАШНО! СТРАШНО! СТРАШНО!

      Она не может сказать, что тревожится каждый раз, когда видит людей. Не может рассказать, как ей страшно выходить из дома. Не может сказать, насколько она боится, что её оставят те, кто столько лет её терпел. Терпел… Ха-ха-ха… А ведь действительно. Её терпели. Ей нельзя показывать свой страх, поэтому она ищет чего-то. Ищет жизни, потому что не ощущает ровным счётом нихуя, когда нет страха и напряжения. И вот вместо того, чтобы рассказывать о страхе ходить в магазин она смеётся пока рассказывает историю о переулках без фонарей и переходе восьмиполосок с непрекращающимся движением перебежками без светофоров.       Она перестала плакаться другим людям и теперь она просто закусывает посильнее пальцы. Сдирает облезающую кожу с рук и ковыряет раны, чтобы посмотреть на кровь, так красиво стекающую по коже.       С каждым днём она всё меньше спит. С каждым днём становится всё бледнее. Люди всё ещё не верят, что она действительно старается. Старается жить. Старается выполнять всё, что выполнять обязана. Люди всё ещё не верят, что ей может быть нужна помощь. Впрочем, после первой просьбы она об этом и не говорила. У неё в плане последний полёт. Он будет красивым. Он будет перед праздниками. Он будет в апрельскую капель. Он будет почти перед тем, как зацветёт сирень.       Я откидываю голову, будто это остановит вытекшие слёзы, и хрипло смеюсь. Смеюсь с надрывом, потому что лучше сделать вид, что плачешь от смеха, ведь от боли нельзя. Сколько я так живу-то, блять? Ха… Вот он! Мой ёбаный депрессивный эпизод длиною в жизнь!