So embarrassing

      На удивление эта Йокогамская ночь наступила тихо, бесшумно. Никаких радостно гуляющих в честь недавнего наступления летних каникул подростков и студентов. Лишь изредка где-то вдали могла пролететь машина, в которой наверняка находилась влюблённая пара, мчащаяся на свидание или, наоборот, с него. Погода тоже вела себя тихо и неприметно. Единственное, что выделялось — яркая полная луна, освещающая город не хуже фонарей.       Догорает первая партия свечей с ароматом нежной, сладкой ванили, перемешивающимся с лёгким запахом красного сухого вина. От этого мягкого шлейфа приятно кружилась голова, все проблемы мигом забылись, неприятные мысли улетели прочь. Нет, никто не был пьян. Да и целью не было напиться. Просто хорошо провести вечер в компании друг друга, сидя за круглым столом, небольшими глотками попивая алкоголь и ведя безобидные беседы на всякие темы, начиная погодой и заканчивая прелестью выбранного Накахарой вина.       Он тщательно берёг каждую бутылку, каждую каплю дорогого напитка, который столь любезно выкупал на аукционах за любую цену. Но с появлением отношений в жизни владельца этого чуда коллекция начала постепенно, медленно, но верно истощаться. Представитель Исполнительного Комитета нередко мог, найдя какой-нибудь повод, позвать двоих к себе выпить бутылочку и просто провести время вместе, а после уснуть на просторной кровати.       Чуя знал, на что идёт, соглашаясь на такую «авантюру», но, как оказалось, его всё вполне устраивало. Романтика, искренние чувства, никаких домогательств и ссор. Разве только дискуссии на обыденные темы, и то никогда на конфликты они не выходили.       Вот только чтобы объяснить взаимоотношения в этом кругу, надо постараться. Естественно, у Осаму и Фёдора есть сильная тяга к Чуе, как и у него к им двоим. Причём любит он обоих одинаково. «Встречаются» ли эти двое? Вряд ли можно ответить положительно на этот вопрос. Нет, они, конечно, могут позаигрывать друг с другом, даже целовались несколько раз, но скорее из любопытства или же в шутку. Однако заботятся друг о друге так же, как партнёры. Ревнуют ли оба общего парня друг к другу? Ни в коем случае. Есть ли между ними конкуренция? Никогда в жизни. То, что утром рыжик может целоваться с Достоевским, а вечером ходить на свидание с Дадзаем, являлось нормой, трое это спокойно принимали. Вот только чаще всего они проводили время вместе.       Никогда ничего у них не выходило на пошлости. Максимум — это поцелуи в шею, но не более. Никуда больше губы доминирующих не забирались. И пока что не планировали. Трое проводили адекватный, спокойный разговор на подобную тему. Не за рюмкой сакэ, не после попытки выйти на секс и даже не после флирта. Они просто сели за стол друг напротив друга и мирно обсудили это дело.       Осаму и Фёдор знают, что Чуя в свои двадцать два года является девственником. Даже с девчонками он никогда не был. Так что двое боялись как-то спугнуть его в этом плане, поэтому договорились сделать это, только когда мафиози сам же заявит, что готов к такому.       Да, был, конечно, такой момент, когда Накахара вышел из душа, укутавшись в полотенце, которое слегка ослабилось во время похода в спальню. Как раз в тот момент, когда недалеко проходил Осаму. Ему на глаза попались острые лопатки и изящный изгиб спины. В тот момент он с ума успел сойти, увидя лишь этот небольшой участок оголённой кожи, и то сзади. Обычный человек сказал бы, что рассматривать здесь нечего. Но детектив в буквальном смысле возбудился, что заметил Фёдор. Решив, что всё ещё не стоит дёргать их возлюбленного, Достоевский сам удовлетворил того руками. Оба не были против, да и потом третий узнал об этой ситуации, никак не возражая.       Беседа тянулась плавно, медленно. Примерно с такой же скоростью пустела относительно небольшая по объёму на троих бутылка. Никакого чувства опьянения. Только приятный привкус алкоголя на губах.       Наконец, предложенная порция алкоголя для совместного времяпровождения закончилась. Но парни не думают вставать из-за стола и расходиться. Они так и продолжают вести осторожные, немного даже робкие разговоры, и вскоре Накахара, откинувшись на спинку своего стула, буквально на ровном месте выдаёт: — Думаю, я готов.       Такое заявление даже заставило шатена подавиться воздухом, из-за чего Фёдор мигом придвинулся к тому, постучав по спине. Кое-как отойдя от лёгкого шока после резкого заявления, шатен улыбается, делает лёгкий глоток алкоголя, затем выдаёт: — Неожиданная шутка, Чуя. — Кто сказал, что я шучу? — Чуя, — Фёдор и сам был удивлён. Тот касается тыльной стороной ладони лба парня, проверяя, не заболел ли он, — ты трезв? — Как никогда прежде.       Шатен и брюнет сидели неподвижно, смятенно хлопая ресницами. Накахара же и сам боялся заниматься актом соития в роли пассива, хоть и видел себя в этой роли с такой компанией, разве нет? Ещё пару раз уточнив об адекватном состоянии того, Осаму чувствует, что с него будто цепи сорвали. Он чуть ли не мгновенно допивает свой бокал вина, который ставит немного даже истерично, затем буквально подскакивает. Своим поведением он показывает, что очень давно этого ждал. Фёдор и сам отставил пустой бокал, тоже поднявшись.       Чуя тяжело сглатывает. Он уже чувствует, что начинает смущаться. Хоть румянец на щеках не появлялся, движения стали немного скованными, руки и ноги начали чуточку дрожать.       Он уже не помнит, как дошёл до спальни. Может, доковылял под руки обоих парней? Или, возможно, кто-то его сам понёс? Этот не особо важный кусок стал небольшим пустым местом, провалом в памяти. Однако дальше он постарается запомнить всё. Или хотя бы как можно больше деталей.       Парень оказывается на кровати, но не лежит. Его просто усаживают на неё, в то время как Осаму, расположившись сзади, касается губами мягкой кожи шеи, оба прикрывают глаза. Одновременно с этим Фёдор осторожно пересаживает Накахару на свои колени, обхватывает его поясницу бледными руками, после чего смыкает их губы в нежном поцелуе. Да, такое положение они практиковали далеко не раз: Достоевский любит целоваться с рыжиком, особенно если ощущается привкус дорогого вина, а Дадзай уже давно не скрывал свой внезапно появившийся фетиш на шею, плечи и спину того. Они ему очень нравятся. Но в этот раз обычные поцелуи выведут дело в иное русло, нежели раньше.       Руки детектива переняли его состояние, начав сами по себе, даже без понимания парнем своих же действий расстёгивать пуговицы на рубашке мафиози, из-за чего он начинает постепенно краснеть. Всё-таки происходящее — это новое, непривычное для него дело. В это же время третий толкнулся языком в уста партнёра, чуть стиснув его талию и крепче прижав к себе, из-за чего их животы соприкасались. Только вот жаль, что те одеты. Пока что.       Воздух в лёгких заканчивается, из-за чего приходится отстраниться. Но огонь страсти и желания становится только ярче, обжигая своим сладким пламенем. Едва Чуя отстраняется и делает вдох, как вдруг приглушённо стонет, ощутив неожиданный укус в плечо. Уже через пару секунд там красовался след от зубов, так любезно оставленный Дадзаем, а после и вылизанный его языком в качестве то ли извинений за такую резкость, пусть и приятную, то ли очередной ласки. Фёдор и сам не медлил. Его руки залезали под рубашку, наощупь изучая стройное тело, в то время как сухие губы осыпали один за другим поцелуями зону чуть ниже подбородка. Накахара уже начал виться и мычать в руках парней. Хотя это только начало. Дальше будет ещё ярче и приятнее.       По телу пробежался лёгкий холодок, заставивший передёрнуться, когда все пуговицы были расстёгнуты, а рубашка — распахнута. Брюнет, начиная проводить дорожку из поцелуев от подбородка до чуть ли не ключиц, заводит ткань назад, тем самым полностью оголяя желанное тело, а там уже и Осаму перехватывает её, начиная стягивать рукава, чему рыжик не сопротивляется. Краснея ещё ярче, он поддаётся движениям русского, пока тот, придерживая парня за талию, приподнимает его так, чтобы он встал на колени. Благодаря этому удалось обжечь своим томящим дыханием соблазнительную грудь, а через пару мгновений и вовсе накрыть губами одну из затвердевших бусин, тем самым вырвав тихий скулёж.       Дорожки любящих поцелуев и нежных укусов сыпались с двух сторон, из-за чего Накахара начинал теряться даже среди этих, казалось бы, простых ласк, уже одурманивших троих. Сапфировые глаза были прикрыты в блаженстве, затылок — заброшен назад, на плечо бывшего коллеги. Причмокивающие звуки отдавались неким тёплым гулом в ушах, а горячие прикосновения — слегка болезненно приятным тянущим в низу живота чувством. — Чуя, — слышится горячий шёпот у уха, — ты не передумал? — Нет. — Тогда… надо салфетки принести.       Оставив ещё пару поцелуев на излюбленных плечах, Осаму, пересилив себя, всё-таки нехотя отстраняется, быстрым шагом упорхнув на кухню за, как он и обещал, стопкой тонких платков. Лубрикант они, всё же, на всякий случай хранили в ящике прикроватной тумбочки, чтобы, если что, никуда не бегать, но салфетки тоже были нужны.       Фёдор медлить не собирался. На удивление тёплые пальцы — видимо, происходящее затмило болезнь анемией в лёгкой форме — плавно опускаются по талии вниз, осторожно, медленно, как бы показывая, что отказ примут достойно, залезают под ткань брюк, расположившись на выпирающих костях таза. Он видит, как Накахара, уже не зная, куда деться от смущения и подбирающегося к нему возбуждения, утыкается носом в бледные ключицы, сжимает воротник белой рубашки, чуть ли не залезая туда, вдыхает запах травяного чая, который уже вряд ли когда-либо выветрится. И к счастью. Такой родной. — Чуя, не переживай… — вновь льётся бархатный шёпот, хоть уже и из уст второго, — я сниму рубашку, если тебе так хочется. Только вот…       Достоевский делает двухсекундную паузу длиною с целую вечность, пока его руки пробирались чуточку глубже, потом и вовсе резко сжимают, как оказалось, чувствительные бёдра, из-за чего слышится приглушённый жалобный стон. Тот довольно ухмыляется. — Чуть позже…       Чуя чувствует, что не только его подпирает желание наконец-то заняться сексом. Так зачем же терпеть? Хочется делить это сокровище вместе с Осаму? Или же нравится глядеть на то, как рыжик обречённо воет из-за этого томления, ставшего сладостной пыткой? — Если ты не против, встань на колени вновь. Так будет удобнее.       И Накахара повинуется этой просьбе, далее сконфуженно наблюдает за тем, как бледные пальцы расправляются с ремнём на его брюках, затем с ширинкой. Тяжело сглатывает, ещё немного приподнимаясь, тем самым позволяя Фёдору стянуть с него брюки вместе с бельём. Смущение было слишком сильным, а значит, движения — ещё более замкнутыми. Но сильное желание не позволяло тому отказаться от такого. Он точно хочет. И действительно морально готов.       Когда же полностью обнажённый парень сомкнул свои губы с губами партнёра в новом поцелуе, Осаму уже вернулся. Увидев такую картину, за пару секунд он успел возбудиться окончательно. Торопливо чуть ли не плюхнувшись на кровать, он тянется к ящику, вытаскивает оттуда тюбик с заветной жидкостью, которую нещадно вылил на пальцы правой руки. — Чуя, — рыжик уже подметил, что в интимный момент оба любят шептать тому на ухо его имя. И это только сильнее сводит с ума. — я, пожалуй, начну.       Тот немного вздрагивает, когда ощущает лёгкую прохладу вперемешку с чертовски горячими безымянным и средним пальцами, медленно размазывающими лубрикант по предательски чувствительной промежности. Приходится отстраниться от поцелуя, чтобы, забросив голову немного назад, издать тихий скулёж. Не теряя возможность, Фёдор мгновенно кусает парня за кожу в зоне ключицы, в то время как Осаму — в плечо. Его тело зажато в тиски с двух сторон. Спереди он лежит на Фёдоре, а сзади — Дадзай, прижавшись к нежной спине, всё ещё водит пальцами по интимной зоне, попутно осыпая поцелуями и укусами плечо и шею. — Я ввожу один палец. Расслабься.       Средний палец входит достаточно ловко и легко. Слышится приглушённый вздох, тут же сорвавшийся на стон после очередного укуса. Чуя уже не выдерживает. Его пальцы сами по себе сжимают воротник рубашки Фёдора, начинают еле-еле из-за их дрожи расстёгивать пуговицы. Две и то дались с трудом. — Давай я помогу.       На лице Достоевского мелькает та самая улыбка. Заботливая, но в то же время заигрывающая. Пока Накахара, уткнувшись носом в шею брюнета, порой тихо вздыхал от непривычных ощущений внутри себя, тот довольно быстро избавился от своей рубашки, которую отложил на край кровати, позволив парню чуть ли не впиться в худые плечи, когда в него проник уже второй палец. — Чуя, всё в порядке? Или надо поосторожнее? — Всё нормально, просто… у меня такое впервые… — Я знаю. — Осаму тянется к мочке чужого уха, оставляет на ней нежный укус, затем касается её языком, — И ты тем более говори, если вдруг я делаю что-то не так.       Кивок. Дадзай, понимая, что пока что всё в порядке, несколько раз толкается двумя пальцами туда-сюда, после чего решает, что стоит начать плавно разводить их в манере ножниц. Мафиози чуть сильнее сжимает плечи Достоевского, в то время как из его уст вырвался совсем тихий стон, смахивающий на звук блаженства. Слышится облегчённый выдох, а после него — едва слышимые хлюпающие звуки за счёт ускорения темпа. Ещё немного — и раздаётся глухой визг. Безымянный палец проехался прямиком по простате. — Что такое, Чуя? — с пошлой ноткой сладостно протягивает детектив, — Туда же? — Да…       Осаму выполняет эту просьбу — и тело бывшего напарника начинает дрожать в такт каждому толчку изящными пальцами внутрь. На лбу сверкает капелька пота, рот приоткрыт, сапфировые глаза — закатаны. Ох. Ещё сильнее возбуждает, хотя куда уж больше.       Один за другими поцелуи, куда только губы упадут, ловкие движения двумя, а затем и тремя пальцами — всё это окончательно добило и кое-как раскрепостило Накахару. Со временем тот и вовсе сам начал поддаваться навстречу перстам Дадзая, попутно выстанывая, что хочет обоих, пусть и делал это с дико красными щеками. Такие слова, конечно же, заставляли кровь бурлить в висках куда интенсивнее. Сдерживаться с каждой секундой было всё тяжелее.       И Фёдор сорвался первым. Тот довольно быстро расправился с остальными элементами своей одежды, приспустив их. Чуя без слов понимает, что от него хотят. Он и сам думал, что, наверное, стоило бы уже начинать, поэтому отодвигается немного назад, наклоняется, тем самым располагаясь так, что тот животом лежал на худых ногах, локтями упирался в постель, чтобы не давить всем весом, в то же время прогибался в пояснице, как кошка. И вновь его бросает в дрожь, приходится тяжело сглотнуть. — Чуя, — к нему постоянно обращаются по имени, и это греет душу. Пальцы Достоевского зарываются в рыжие волосы, нежно поглаживают макушку, — если тебе некомфортно, можешь сделать это руками. — Нет. Я… хочу по-другому.       Горячие выдохи от всё ещё растягивающих его пальцев приятно обожгли орган брюнета. Кивнув, он всё ещё держит руку на огненной макушке, но не давит. Пускай Чуя действует в удобном для него темпе.       Следует один неловкий поцелуй в головку, затем второй. Устроившись чуть поудобнее, прикрыв глаза и сглотнув вновь, юноша всё-таки поддаётся вперёд, приоткрыв рот и осторожно обхватив губами головку и небольшую часть ствола, остаётся в таком положении, пытаясь привыкнуть. В то же время ранее более-менее громкие стоны стали глухими вновь, из-за чего создавалась лёгкая вибрация. Теперь вздыхает не только Чуя.       В то время как Накахара, привыкнув к своему положению, начал двигать шеей вперёд-назад, пока что не заходя дальше, Осаму начал оставлять влажные дорожки и следы от нежных укусов на так давно манящей его пояснице. Чтобы делать это было удобнее, пришлось упереться пахом прямиком в его ягодицу, из-за чего Накахара даже оторопел на пару секунд, но потом продолжил своё дело. Дадзай уже и сам едва держится.       Пальцы выходят с громким хлюпающим звуком. В данной обстановке чувство пустоты было таким чужим, нежеланным, что слышится очередной какой-то умоляющий стон. Детектив исполнит это желание своего парня прямо сейчас.       Слышится звон пряжки ремня, шорохи одежды. Ощущается горячая плоть между ягодиц, следует тихий скулёж. Фёдор приостанавливает движения Накахары, осторожно оттягивает его голову назад, чтобы тот отстранился, приоткрыл глаза и встретился с ним взглядом. Он понимает, что сейчас случится первый раз его возлюбленного, поэтому не надо затыкать его и занимать другим делом, пусть и хочется. Лучше дать тому возможность привыкнуть. — Чуя, я вхожу.       Следует аккуратный, «мимолётный» толчок. Внутрь проникает небольшая часть члена, вокруг которой рыжик тут же напуганно сжался. Хоть и казалось, что его растянули достаточно хорошо, некоторая тугость всё же присутствовала, как и лёгкая боль несмотря на обильное количество смазки. В уголках глаз показываются пара слезинок, которые не ускользают от внимательных зрачков Достоевского. Тот чуть наклоняется, оставляет мягкий поцелуй на лбе, попутно гладя горящие ярким огнём нежные щёки. — Сильно больно? — Всё… нормально… — приходится сморгнуть слёзы, которые оставили за собой две дорожки, — просто мне время нужно… — Я понимаю. — Осаму не заходит глубже, а лишь смиренно ждёт. — Скажи, когда можно будет дальше. — Сейчас. — предугадав последующий вопрос, он жмурится, тут же выдав, — Я уверен. — Как знаешь.       Наверное, кто-то посчитает Дадзая эгоистом, раз уж он «пользуется ситуацией». Но нет. Он знает, что Чуя правда готов. Между парнями были настолько доверительные отношения, что никто ничего не скрывал и в то же время мог свободно позволить кому-то уйти куда-то, даже ни о чём не расспрашивая. Никогда они не врали друг другу.       Когда член проходит чуть глубже, Накахара уже не сдерживает болезненный стон. Но он ни на кого не кричит, не вырывается и не говорит, что ему некомфортно. Он просто знает, что через это надо пройти, и дальше всё будет хорошо. К тому же, ему греет душу то, как Фёдор успокаивающе расцеловывает яркое личико, а Осаму — плечи и лопатки, тем самым хоть как-то отвлекая от неприятных ощущений.       Ещё пара таких же процедур — и наконец-то удаётся войти полностью. Искусанные губы оставляют ещё немного поцелуев, тем самым высушив влажные щёки. Кое-как отойдя от точек перед глазами, Чуя опять принимается за своё прошлое дело, вновь наклонившись. Теперь он решает попробовать подключить к этому делу язык, который плавно скользит чуть ли не от основания до головки, ей было уделено особое внимание. Пусть лёгкая боль изнутри и немного отвлекала, рыжик хотел попытаться посвятить себя этому делу полностью, в то время как всё ещё продолжал получать сыплющиеся на его спину в странном беспорядке поцелуи.       Ощущение дискомфорта со временем проходит, и Накахара шепчет короткое «Давай», оторвавшись от полового органа другого возлюбленного. Осаму плавно двигается назад и почти сразу же возвращается в исходное положение. Всё же, было до сих пор немного туго, но гораздо лучше, чем при входе. Чуя, кажись, уже полностью расслабился, а значит, и отдался. Поэтому можно сделать ещё один толчок, а за ним — другие. Решив, что мучить того тоже не стоит, парень располагает руку на члене пассива, начиная плавно скользить по нему.       Фёдор держал пальцами правой руки подбородок юноши, который тихо скулил и держал глаза зажмуренными, в то же время выгибаясь навстречу шатену. И вновь не смог сдержать смешок. Нет, ему дико хочется, чтобы этот парнишка уже наконец-то сделал нормальный минет. Но не надо. Пускай он привыкнет. К тому же, может, ему слишком неловко от такого способа удовлетворения.       Осаму двигался нежно и медленно, пусть и хотелось уже в бешенстве втрахивать того в постель. Но комфорт возлюбленного превыше всего. Не сдержавшись, он резко кусает его в плечо, оставляя заметный след. Шумно вздохнув, Накахара наклоняется вновь, уже в какой раз возвращаясь к своему делу, опять подключает язык, решив трепетно ласкать чувствительную головку органа парня, в то время как тонкие пальцы инстинктивно сжимают волосы у корня. Какое-то время поигравшись таким образом, он опять поддаётся вперёд, пытаясь заглатывать глубже. Глаза же теперь он пытается держать слегка приоткрытыми, чтобы смотреть на лицо возлюбленного и примерно понимать, так ли он делает всё или нет.       Тем временем Дадзай, дождавшись момента, когда можно будет двигаться свободно, а значит, боль утихнет полностью, ускоряет темп и рукой, и тазом. Глухие стоны наслаждения, льющиеся из заткнутых уст, продолжали создавать вибрацию, бегающую приятной волной по вставшему члену Фёдора, который уже и сам издавал тихие звуки, показывающие, что его всё устраивает. В голове, словно кровь в висках, стучала только одна мысль.       Он больше не девственник. Он занимается сексом с двумя возлюбленными. Это так необычно, так ново…       Так смущающе.       Наконец, детектив вновь проезжается по простате. Это было настолько неожиданным и ярким, что Накахара даже вымолвить ничего не успел. Лишь содрогается всем телом, издаёт то ли стон, то ли хрип, кончив на руку шатена. — Ух ты, уже? — Осаму ненадолго выходит из разгорячённого тела, тянется к тумбочке, берёт пару салфеток, заботливо протирает ими сначала перепачкавшийся вязкой жидкостью член партнёра, затем свои пальцы, наклоняется к уху того, опять же упершись членом в промежность, — Ты не против сделать это ещё разок?..       Фёдор опять заботливо помогает отстраниться обездвиженному из-за смеси смущения и неожиданного оргазма Накахаре. Тот проглатывает скопившуюся слюну, приоткрывает глаза, прохрипев: — Не против… — Точно? — Да. — Отлично.       Осаму вновь входит. И теперь он, не трогая ненадолго обмякший член, а для удобства держась за чужую талию, двигается куда быстрее, нарочно проезжаясь по комку нервов. Перед сапфировыми глазами всё поплыло, один за другим лились блаженные стоны, локти и колени уже чуть ли не до зудящего состояния упираются в постель, пальцы обеих рук сжимают простынь до побелевших костяшек. Да, минет, конечно, не вышел. Наверное, стоит научить этому Накахару. Но потом. Фёдор никак не против довести себя до оргазма своей же рукой, попутно глядя на личико парня. На то, как соблазнительно закатаны его глаза в блаженстве. На то, как его брови сдвинуты. На то, как рот приоткрыт.       Чтобы увидеть такую чудесную картину во всей красе, Достоевский чуть оттягивает рыжие волосы немного назад, заставляя забросить голову и ещё сильнее прогнуться. Чуя повинуется этому с непомерной покорностью.       Это продолжалось не особо долго. Вовремя успев выйти, Осаму с тихим хрипом изливается, подставляя ещё несколько салфеток. Но Чуе было мало. Он всё ещё не был полностью удовлетворён. Лишь, так и стоя на коленях, трясся, всем своим видом показывая желание, чтобы его взяли до конца. Трое поняли друг друга без слов.       Облегчённо вздохнув, Дадзай отодвигается, упирается затылком в изголовье кровати и тупо смотрит в потолок, переводя дыхание. В то же время Фёдор резко, но не грубо перевернул мафиози, повалив его на спину поперёк кровати. Такая позиция была ему непонятна, но он толком не успел подумать об этом. В него сразу же начали чуть ли не долбиться, почти мгновенно начав попадать по комку нервов, из-за чего из того рвались наружу почти выкрики чего-то невнятного вперемешку с именем партнёра.       Ноги были широко раздвинуты, обвивали стройную талию, пятки — расположены крест-накрест на пояснице, пальцы сжимали худые лопатки, голова — опять же закинута назад. Так, чтобы она свисала с края кровати. Фёдор и Осаму знали эту фишку и хотели применить её на Чуе, с любопытством взглянув на его реакцию. Из-за резкого перепада давления в голове чувства во время оргазма будут куда ярче.       Спустя минуту долбёжки прямо по простате Накахара резко сжимается, распахивает глаза, перед которыми уже звёздочки забегали, чуть ли не впивается едва отросшими ноготками в спину Достоевского, слишком сильно вздрагивает и достигает уже второго оргазма, издав оборвавшийся тихий стон.       Фёдор улыбается, проделав ещё несколько на этот раз тяжело давшихся ему толчков и, последовав примеру Дадзая, довольно быстро выходит, изливаясь на свою руку, которую вытирает салфетками, как и орган партнёра. После этого он сразу же аккуратно перекладывает до сих пор не отошедшего от оргазма парня головой на подушку. Теперь же сил держать глаза открытыми не было, того бросило в слишком интенсивную дрожь. Еле-еле переведя дыхание, он переворачивается на бок, пусть и громко пульсирующая в висках кровь напоминает о себе. — Чуя, всё в порядке? Может, не стоило доходить до второго раза? — Нет… мне… понравилось, честно…       Едва прохрипев эти слова, он тут же проваливается в сон. Слишком сильно вымотался. Значит, и правда ему было очень хорошо.       Вообще, троим стоило бы принять душ, но до жути не хотелось. Так что Фёдор плюхается лицом к рыжику, зарывается правой рукой в его волосы, которые кудрями начинает тихонько накручивать на пальцы. А Осаму утыкается носом в до сих пор чуть подрагивающие обкусанные лопатки, тихо зевает. Один уже давно мирно посапывал, но шатен и брюнет всё никак не уснут. Все мысли были забиты яркими воспоминаниями о произошедшем.       В любом случае, завтра, вернее, уже сегодня, выходной. Чуя будет дрыхнуть чуть ли не до обеда. Поэтому, наверное, можно ещё часик пролежать в таком положении и насладиться тихими вздохами, ласкающими слух.