Жар

Её укусила змея, но неопасно. Однако поднялся жар, и он - вроде как её друг, а также боец одного с ней фронта, - поднял связи и вызвал вертолёт для своего приятеля, отличного доктора-токсиколога. Доктор вынес вердикт: жить будет, этак через неделю. А пока – под присмотр. - Её можно навещать? Доктор замялся. - Что? - Есть нюанс. У неё лихорадка. Лёгкая, но… специфическая. Он поднял бровь, ожидая продолжения. - Под температурой она может говорить или делать вещи, которые в здравом рассудке ей в голову не придут. Постарайся не обращать на них внимания. И не вестись. Особенно на сексуальные провокации – они очень возможны. Он порозовел. Доктор давно его понял – и надавил: - Она не вспомнит ни о чём на следующий день. Как думаешь всё будет выглядеть, когда она очнётся? - Как будто я воспользовался её неадекватностью, - вздохнул он. - Именно. Держи себя в руках, Мить. Он зашёл в её комнату, переделанную под палату. Она, нахохлившись, сидела на кровати, скрестив поверх одеяла загорелые обнажённые ноги, и воинственно глядела в сторону двери. Он картинно попятился. - Боевой кот! Чего случилось? «Какой слащавый голос!» – ужаснулся себе. - У меня температура, – буркнула она. - Знаю, - он подсел к ней на кровать. – но это пройдёт. - Мне не говорят, какая! Измерили, присвистнули – и пропали! Градусник унесли! – она опять сердито ткнулась взглядом в дверь, - Бросили помирать в неведении. Он растрогано, очень мягко рассмеялся. Сам понял, что чересчур. Но контролировать себя не мог. И приложил руку к её лбу. Лоб был раскалённым. - Высокая! - Правда? А я не чувствую, - оживилась она. Поднесла руку ко лбу, - Вообще не понимаю! – положила горячую ладонь на его, - Даа, разница есть. Он не успел спросить себя: «Зачем?!», а уже прижался к еë лбу губами – как делала мама в его детстве. Он не пробовал так никогда – думал, ничего не почувствует. Но её кожа сразу его обожгла. Она прикрыла глаза и протянула: - Мммм, как приятно! Какие классные, прохладные губы! И тронула их пальцами. Потом скользнула по его подбородку, шее, оставляя огненный след… - Весь приятный. Прохладный. И поцеловала. Он обалдел, но раньше, чем понял это, ответил. Она не остановилась. Он не смог оторваться. Она добавила оборотов, и её жар начал перетекать в него… - У тебя температура, - хрипнул он. - Она не заразна, - тихо ответила она и продолжила целовать. Он хотел возразить, что не в этом дело, всё куда опаснее, но – нет, он не хотел. Очнулся, когда начал ощущать слишком много её кожи. Понял, что она уже обнимает его ногами, почти сидит на нём. И тащит его футболку к макушке. - Лён, подожди…, - взял её лицо в ладони, отодвинулся. На два миллиметра. На него взирали раскалённые глаза. Желание? Лихорадка? - Доктор сказал, нам нельзя. - Много доктор знает, - она сократила миллиметр. - Он сказал: из-за температуры…, - говорить было сложно. Но, кажется, необходимо. - Это не так. Между ними не осталось миллиметров. Голова у него кружилась, как на солнцепёке. - Хочется верить, - шепнул он, хотя не должен был. Её глаза поглощали. Он хотел верить им. Она опять целовала. Лучше всех в мире. Желаннее всех. В висках закололо предупреждение. Он напрягся и остановил продвижение футболки. Она смотрела на него, не отрываясь. Его губы ныли и тянулись к ней. Но он заставил их произнести: - У тебя жар. Ты не… Ты не понимаешь. Что делаешь. Он говорил это и чувствовал, как кричит ей взглядом: «Скажи, что понимаешь!» - Я отлично понимаю, - заверила она. - Ты можешь ничего не вспомнить завтра. - Ну и ладно, - легко согласилась она. Так его не устраивало. Он отодвинулся - на десять миллиметров, - взял её за плечи. - Лён, послушай меня, хорошо? Послушай. Зной, источаемый ею, плавил его ладони. И остатки рассудка. - У тебя сильный жар. Но он скоро пройдёт, очень скоро. Пара дней – и ты будешь в порядке. Да? Она послушно кивнула. - И тогда мы продолжим, - пообещал он. – Начнём заново - как ты захочешь. Если ты захочешь. Хорошо? - Хорошо. - А сейчас, - он улыбнулся, изо всех сил пряча в голосе сожаление, - мы остановимся. Да? - Нет, - ответила она. И прилипла к нему. «Я пытался», - беспомощно думал он, цепляясь за края футболки, но понимая, что уже всё. Тонет. - Надо это снять, - услышал он. – Очень надо! Он не мог возразить под водой. - Просто необходимо, - она потянула ткань вверх, не встречая сопротивления. – Станет лучше. И правда: ему стало лучше. Обнажённая грудь, ощутив свободу, бросилась ей навстречу. Активно заработали руки, рот, всё тело. Он уже не тонул - он сам мчался ко дну… - Надеюсь, я помешал? – голос у двери прошил иглой. – Митя, ёбтвоюмать, что ты творишь. - Фу, это грубо! – возмутилась она из-под него. Но остановилась. И он тяжело, не сразу, но начал выныривать. Первое, что подумал на поверхности – хорошо, что не снял штаны. Не успел. - Барышня остаётся в постели, - постановил голос, - Ты одеваешься и идёшь за мной. Она яростно реагировала на приказы, но сейчас молчала. Ей всё-таки было нехорошо – теперь он это видел. С трудом натягивая футболку и не попадая в дырки расстёгнутого ремня, он чувствовал себя идиотом и мерзавцем. - Я бы остановился, - буркнул он. - А лучше бы не начинал. Я же предупредил, что она будет делать из-за лихорадки. Он взглянул на неё – бледную, в испарине. - Это не из-за лихорадки! – упрямо сказала она. - Нейтрофилез и гипоксемия не выявлены. О чём я пришёл сообщить, - доктор взглянул на часы, - без пятнадцати девять. Повторишь мне это в нормальном состоянии - я извинюсь за вторжение. И под пение райских пташек верну его в твою постель. - Ловлю на слове! Доктор пожал плечами. Она фыркнула изо всей оставшейся силы. Откинулась на подушку, погасив, наконец, глаза. И почти сразу забылась болезненным сном. - Дурак ты, Митя, - сказал ему доктор. – А раз так, слушал бы ты умных. На твоё счастье, она ничего не вспомнит. На твоё несчастье, ты будешь помнить всё. Через четыре дня её температура спустилась до канонической нормы, и доктор взял его с собой на утренний обход, впервые за эти дни позволив с ней увидеться. Она сидела на кровати, переплетя загорелые ноги поверх одеяла, и лопала апельсины. Улыбнулась глазами, увидев их. - Ну-с, аппетит у нас явно в норме, - одобрил доктор. – Что скажешь про самочувствие? Она пожала плечами: - Нейтрофилез и гипоксемия не выявлены. С без пятнадцати девять. Воцарилось молчание. А потом в нём запели птицы.