***
Проблема ни в чем и во всем — например, что они на третьем курсе, и ему уже восемнадцать, а Киришиме только семнадцать. Хотя это херня. Куда больше его тревожит, что Киришима тоже альфа, а он лично знаком с Киришиминой матерью и знает, кого она б хотела видеть в снохах. То есть, кого не хотела б. Явно не точно такого же альфу с вечноугрюмой харей и бицепсом шире нее самой. Он не говорит об этом ни с кем, ни с Киришимой, ни со своими стариками, потому что а как вообще об этом скажешь? Всякие мысли лезут в голову ему, когда он видит Киришиму с Ашидо — от злых, полных ревности, до печальных, почти скорбных. Там есть и картины, как Киришима вконец отказывается от своего краша стажем в два с половиной года и за волосы отрывает себя от него. Это даже думается больно. Есть варианты, где они оба перестают тянуть кота за причинное место и сбегают вдвоем, как в фильмах, хотя за ними никто не гонится. Только для такой драмы надо бы обоим определиться и набраться смелости, а смелость для Бакуго это вроде как родная стихия. Однако такой херни к восемнадцати от жизни даже он не мог ожидать. Он сидит на диване и смотрит, как Ашидо подначивает Киришиму рубануться в сегу или бахнуть марафон по приседаниям. Киришима всегда за, но никогда не за чисто вдвоем с ней. Ашидо хлопает его по плечу, слегка привстав на цыпочки, потому что он заметно прибавил в росте в отличие от нее, и Бакуго уже становится сложно держать себя в руках. Потому что есть разница меж их дружбой и никому не сметь его трогать. Бакуго не понимает, где она проходит, и на что он лично имеет право. Может, по лицу его проступает что-то, потому что Ашидо не настаивает и отходит. Киришима тоже делает непричемный вид и подходит, чтоб рухнуть рядом с ним. Рука его падает на диван, когда свидетелей полно и как-то неудобно. Когда удобно, и вокруг никого, она ложится на колено Бакуго. — В зал пойдёшь? — По делу бросает он. Бакуго разжимает челюсти. Щека начинает кровить. — Пойду. Вообще Бакуго это ценит. Ну, такой его как бы молчаливый выбор. Киришима голосует не словом, а ногами и руками, потому что одними словами тут не разберёшься. Ноги его, сильные, покоцанные за годы интернатуры у Фэтгама, ведут его через общагу на улицу и в зал за Бакуго, потому что Бакуго позволяет ему идти за собой. А руками его Бакуго втайне восхищается, потому что не знает никого больше, кто мог бы в лобаш выдерживать гнев его и наживую прикасаться. Это завораживает не меньше его верности втихаря, не меньше выращенного в этой же общаге бонда. Это напоминает ему, что в темноте комнаты его может родиться не только его же боль и грусть. А что-то новое. Общий секрет. Тайна прям. Он уверен, что Киришима об этом не думает, а знает. Поэтому не оборачивается на него. Киришима тоже закрывает двери изнутри. Когда они в зале, это каждый раз челлендж, и соль на рану, и лишнее мусоление темы. И танец на краю. На острие ножа даже. По крайней мере, Бакуго так кажется, потому что то, что Киришима называет спарринг-сессией, больше похоже на мейтинг-сессию, и все его попытки честно подраться с Бакуго оборачиваются вот этим — он оказывается мордой в мат на коленях, а Бакуго дышит в аффекте и пуще наваливается на него сверху. Киришима, наоборот, задерживает дыхание, напряжённый как струна, почти твердокаменный. Бакуго выжидает. — Лох, — торжественно объявляет он в низкий красный хвост его. Киришима делает вялую попытку вырваться и подчиняется типа неохотно, а у самого урчало непроизвольно на всю катушку. Он с трудом глушит звук в мате. — Сам лох, — повторяет он, проглотив вибрацию в глотке. Бакуго позволяет себе лизнуть шею его, но это лишь раз, потому что дальше опасно, дальше нельзя. Потому что пот у него соленый, концентрированный, а гормон хлещет так, что у Бакуго самого зашкаливает. Потому что Киришима скалится и хорохорится прилюдно, да, но в тянучие, бесконечные моменты, когда они одни, расслабляется под ним всем телом и просто лежит мякишем. Доверяет, стало быть. Колени его подводят. Бакуго поздно спохватывается, что проебал вспышку, и Киришима палит его эрекцию, да только Киришиме ли говорить. Шорты палаткой не дают ему лечь ровно, поэтому он в таком же лютом стыде сваливается на бок и закрывает лицо. Бакуго охота лизнуть его снова. А ещё лучше попробовать и его крови тоже, а то это несправедливо. Эти типа тренировки в зале на настоящие не похожи ещё и тем, что на них они не дерутся до крови. Когда с классом трени — это пожалуйста. Девчонки даже пугаются хруста, с которым у Киришимы разлетается броня под его атаками. Сам он пугается лишь этого аномального влечения к другому, на минуточку, альфе, а потом он снова вспоминает, кто все это начал, и раздражение мешается с возбуждением. Во всем виноват Киришима. Киришима поворачивается к нему на мате и смотрит почерневшим взором. Вообще у них скоро семестровые экзамены и очередная интернатура, а Бакуго думает лишь, как заехал бы в него по самую рукоятку да так и остался б. Хоть на все каникулы не вылезать. Киришима тоже давно этого хочет, только не говорит вслух. За него говорит все остальное. — У меня гон скоро. — У тебя он по жизни. На это Киришима искренне недоумевает, потому что волосы вместо мозгов. Бакуго хватает его за шею и широко мажет языком. И вправду скоро.***
Вообще да, Киришима начал первым — как-то быстро подколы его из безобидных стали палевными, но и Бакуго наделал ошибок. Надо было прописать ему отборных пиздюлей ещё в первый раз, когда он типа в шутку ударил Бакуго по заду. Ну, то есть, пиздюлей Бакуго ему отсыпал будь здоров, потом он неделю ещё дымился. Наверное, надо было ртом сказать, что такое неприемлемо у друзей. А не шлёпать его в ответ. Да притом при всех в раздевалке. Да причем так, чтоб у него след остался. Так, чтоб он потом нарывался на ещё раз. И ещё. И лез первым. А потом вкрай обнаглел со своими мацаниями. Зря Бакуго решил, что ему тоже все можно, потому что это вылилось в вот это вот все. А это неожиданно и неудобно. И хочется. И колется. И у Киришимы скоро гон. Киришима догоняет его в коридоре общаги и размахивается для виду, но вместо удара лишь смачно щупает его за ягодицу. Бакуго, не будь дурак, отвечает ему тем же, только промеж булок. Киришима дёргается, но все ж поддается на его грубую ласку. — Что ж так сразу! — Охает он. Бакуго борется с соблазном схватить его двумя руками и уволочь к себе, да только это уже уголовка. Однако у него есть оправдание, мол, Киришима все затеял. А он поддался, но на самом деле не виноват. Как не поддаться. Шестнадцать лет он никому не был нужен, и никто его не хотел ни другом, ни партнёром, ни альфой. А потом случился Киришима, и бацбацбац. Киришима смотрит на него большими глазами, и там и вызов, и испуг, и желание. Настоящее, искреннее желание его всего, его, Бакуго Катсуки, со всеми косяками, обидами, гневом, недостатками, колким нравом и багажом всякого за спиной. Это захватывает. Это кого угодно подсадит на иглу. Так что на моментальном моральном суде у себя в голове Бакуго себя оправдывает. — А хули ты хотел. Они отпрыгивают друг от друга сразу же, стоит лифту приехать на этаж, и расходятся по своим комнатам. Потом Киришима перелазит через оградку балкона и скребётся к нему в балконную дверь, но Бакуго решает хотя бы сегодня выбрать правильно и душит питона в гордом одиночестве. Даёт Киришиме послушать. Киришиме вроде все нравится, но не от всего сердца.***
Не то чтоб его доканывали расспросами — границы он возвёл давным-давно, и только один малахольный умудрился перелезть эту колючую изгородь через ров с крокодилом. Просто маман тоже хочет хвастаться подружкам и показывать им фотки с сыночкиной партнёршей. Только у Бакуго нет партнёрши вообще, да и партнёра как такового. Он слышал, как мать жалуется бате, что вот Инко-сан, мама Дэку, выкладывает в профиль селфи с Ураракой и счастлива пиздец. А ей типа все никак не довелось познать такое простое свекровкино щщястье. Бакуго сдерживает рвотный позыв и надевает наушники. Бате хватает ума не лезть к нему. Ведьме — нет, естественно. — Кому говорю! — Она пихает его в спину, а от следующей тычки он уворачивается профессионально. — Чё надо? — Будешь, нет? — Что? — Знакомить нас! Хоть с кем-нибудь! — Отвянь. Ле маман в старых добрых традициях все ж отвешивает ему подзатыльник и называет пиздюком, хотя он уже выше нее на голову и значительно возмужал с первого курса. Он не говорит про Киришиму, хотя Киришима сто раз был у него дома и знаком с его родаками. То есть, в таком плане он не говорит. Про спарринг-сессии и многозначительные взгляды. Про то, что начиналось ребячески и безобидно, а привело к тому, что Киришима ебанулся и начал натурально гонять его, как омегу, пристально следить взглядом за жестами его и вставать при его появлении. Про то, что он ответил на эту охоту. Про то, что может определить с точностью до часа, когда у Киришимы гон. Про то, что только Киришима принимает его любого с распростёртыми объятиями. Что объятия его доводят до слез и по комфорту могут потягаться с домом. Что он хочет Киришиму в ответ, но боится заварить эту кашу, потому что у Киришимы консервативные родители, и в целом он не может припомнить пару альф среди про-героев. Конечно, они могут быть первыми, но кто сказал, что у него лично есть такое право. Быть первопроходцем. Распалять Киришиму сильнее и самому распаляться, пока не полыхнуло. Это реально баланс на тонком льду. И это реально заебало его пуще некуда. В отчаянии он возвращается в общагу и идёт в Киришимину комнату, пока Киришимы там нет. Либо он в душе, либо тоже пока не вернулся с побывки в Чиба. Без него все не то, но можно от души отпиздить боксёрскую грушу и пошвырять гантели. Такая себе комната гнева, но в своей он не может вымещать гнев экологично, кроме как орать в подушку. Потом у него болит горло, а он хочет, чтоб руки, и не от постоянной дрочки, а по делу. Киришима возвращается в самый неподходящий момент, когда он в максимально компроментирующей позиции обнюхивает Киришимину постель и особенно подушку. Выражение лица его неописуемо. Глаза его вспыхивают красным. Иногда Бакуго кажется, что полыхнуло уже давно, только он в бреду этих чар не замечает. — Фетишируем потихоньку? — И хули ты припёрся? — Я тут как бы живу! Киришима так же ловко уворачивается от всего, что в него летит. В запале погони по комнате Бакуго не замечает, что опять подмял его под себя на кровати, и останавливается лишь тогда, когда Киришима полностью обмякает под ним. Киришима тоже длинно лижет кадык его. Это одновременно успокаивает и заводит сильнее. Он понимает, что попался, когда Киришимины руки смыкаются на спине его. — Так нечестно. — Хули ты хотел. И улыбается, ублюдок. Бакуго честно пытался, но.***
В канун Киришиминого гона к нему не приближается абсолютно никто. Все знают, что Бакуго будет рвать и рвать не на шутку. Бакуго рад, что не приходится говорить. Сквад бросается врассыпную, стоит ему появиться на горизонте. — Ну все, пока, — говорит Сэро. — Ага, мы пойдем, — вторит Каминари. — Как бы жить охота, — весело заключает Ашидо. Видно, что на самом деле ей нихуя не весело, но, справедливости ради, Бакуго ни разу за все три года никого всерьёз не тронул. Исключение — разве что Дэку. Но с ним только на первом курсе была битва титанов. Потом как-то помогла терапия и общение с Киришимой. А там и с Киришимой фокус сместился с соперничества на вот это. — Не начинайте, — просит Киришима. У него учебники на коленях и явный жар перед гоном, и вообще ему б не об экзаменах думать, а отдыхать. За тем Бакуго и пришел. И ещё попросить по-братски супрессанты, потому что они скинулись в прошлом году и купили по акции три огроменные пачки немецких. Потому что у него тоже крышу рвет, если у Киришимы гон. Наоборот работает так же. Этой зимой Киришима на полном серьезе чуть не погрыз своего же драгоценного сэнпая, когда тот пришел проведать его в общагу и имел неосторожность подойти к Бакуго. А Киришима и его отношения с сэнпаем — это не шутка. Бакуго невольно думает, насколько все было бы проще, если б Киришима тоже родился омегой. — Таблетки пил? — Строго спрашивает Бакуго, нависая над ним. Киришима тяжело поднимает голову. Бакуго буквально видит, с каким трудом он сглатывает слюну. — Пил. — Когда? — Всегда. — Мне тоже надо. Это рисковое мероприятие, потому что Киришима визуально думает и колеблется меж предложить зарулить к нему и, возможно, больше не выйти, и оставить все как есть. Учебник математики лежит на коленях его чисто рандомно, в виде декорации, и вообще Бакуго хотел бы быть на месте этого учебника и лизать его горячую шею, а не вот это вот все. В темноте и уюте его комнаты, где груша и гантели. В тепле под одеялом. Гнев его, который Киришима переваривает в спокойствие. Злость его и боль, которые соединили их в свое время будь здоров. Неожиданная нежность, где Бакуго привык к кулакам в ответ. Благодарность. Привязанность. Прочие слова этого новояза, которому Киришима научил его. Ну и гон, стало быть, хер с ним. Пот. Спарринг-сессии. Даже если в постели наедине. Дорогущие супрессанты на двоих. Зато побочек почти нет. Бакуго не знает, считается ли краш за побочку. Киришима тоже выбирает неправильно. Теперь уже Бакуго идёт за ним и вздрагивает от любого его движения. Весь вечер никто их не беспокоит.***
Он приходит в себя не сразу, так сильно в голову ему бьёт запах другого альфы. Поначалу ему кажется, что он лишился зрения, потому что ориентироваться он может только по чуйке, а она никогда его не подводила. Он просыпается в соседней от своей комнате с другим альфой под боком и к своему пущему удивлению не обнаруживает в себе злости. Только желание. Киришима тоже просыпается, стоит ему шевельнуться. Супрессанты лежат на столе початые, но щёки у него красные почти как волосы даже в темноте. — Дай попить. — Ну возьми. — Тут хер чё найдешь в этом бардаке. — Ну возле кровати бутылка стоит. Он понимает, что все совсем плохо, когда пытается встать, потому что у него нормально так кружится голова. Проветрить помогает ненадолго, потому что некуда деваться уже не от запаха, а от эрекции нон-стоп. Давление-то падает. Вернее, смещается. Так что он решает не рисковать и делает ноги к себе. Киришима ловит его за штанину. — Куда? — Пусти. — Ты обещал. — Чё? — Со мной быть. — Одурел? Я ж тебя ушатаю. — А может, я тебя. Он правда хочет остаться и действительно обещал. Не вслух, правда, и тем более не в переписке, потому что это компромат и позорище до самой смерти, а так. Невербально. Как Киришима до сих пор хватает его за руку, когда боится за него. Как он сам просыпается порой один и хватается за телефон, чтоб проверить, что с Киришимой все ок. Всякое бывает в агентстве Фэтгама, но и с Эндевором приключений хватает. Это что-то вроде негласного договора меж ними, ни перемирие, ни окончательное нет. Это Киришима отпускает штаны его, но он не уходит, потому что не хочет. Киришима смотрит на него, как смотрит только он, — внимательно, расслабленно, без каких-либо ожиданий, без условий. Как на равного. Как смотрел всегда только он. Бакуго поздно сознаёт, что остаётся. Капкан окончательно схлопывается.***
— Ты уверен? — Да. — Точно хочешь? — Да! — Потому что гон? — Потому что ты. И все. Бакуго сглатывает ком. Сентиментальности не в тему и явно руинят настроение, а они вообще не базарить здесь заперлись. Он лично не попиздеть на душещипательные темы сюда пришел и не думать что да как. Да почему именно с ним и именно сейчас. Он перся в аптеку за лубрикантом и боролся с кринжем не для того, чтобы все испортить своими вопросами. Но это важные вопросы. Киришима должен понимать. Киришима лежит под одеялом совершенно голый и вроде понимает. — А ты сам хочешь? — Хочу. — Ну тогда велкам. Он убирает краешек одеяла — видно лишь кусочек кожи, и в принципе места достаточно, чтоб Бакуго туда залез, но это точка невозврата. Это именно про то, чтоб уебаться с края в пропасть и либо выплыть, либо увы. В самую полынью по уши. Киришима серьезно и честно хочет свой первый раз именно с ним, и у него нет причин оставаться на краю. В конце концов, он там будет один. А под одеялом тепло, и там ждёт Киришима, а Киришима это безопасность, просто потому что он. И все. И ещё Бакуго всего восемнадцать, и он тоже ни разу ни с кем. И его уже не заботит, альфа его партнёр или омега. Партнёр это партнёр. Без лишних слов. Он выдыхает перед прыжком резко и ныряет за край.***
— Не вошкайся. — Холодно! Он проебался конкретно с этим охлаждающим ментоловым лубрикантом, но зато взял по скидке, ибо денег на заебатый с фруктовыми вкусами у него не хватило, а написать Киришиме с просьбой докинуть он не смог. Поэтому он слегка ждет, чтоб согрелось, и продолжает сие смущающее занятие, пока Киришима вертится под ним. Это тоже шок и в новинку — вот так ласкать его, интимно и близко, лежать рядом голышом, как настоящие взрослые любовники. За жопу он мял его достаточно, терся в зале тоже тыщу раз, пока никто не видел, отвечал тем же на его провокации. Но в открытую вот так — никогда. Да ещё и по обоюдному согласию. Киришима издает до странности приятный звук, когда он погружает в него целый весь палец. Уже не так холодно, а даже наоборот, скользко и горячо. Бакуго сам с трудом держит рычание в гортани. Грозил ушатать, да, но это важно — не проебланить все. Всё-таки Киришима ему важен. Вряд ли бы кто другой отважился на подобные дела с ним. Особенно с его квирком, но у Киришимы тариф «доверие». Он поворачивает палец и извлекает плюс один новый замечательный звук, потому что Киришима ещё не стонал так на ухо ему. Где-то у него мелькает мысль, что надо было включить диктофон, если это разовая акция на время гона, а потом лавочка прикроется. На этом энтузиазме исследователя пещер он пропускает момент, когда доводит Киришиму до первого потрясающе громкого и мокрого оргазма, а потом у него падает забрало, и он приходит в себя лишь в Киришиме по самое донельзя, вцепившись зубами в край подушки и набрав полный рот ее начинки. Он ничего не видит, кроме его красного затылка, и у него натурально хоровод звёздочек и птичек на радаре, потому что так он тоже никогда не спускал, даже в гон, и узел его прямо-таки взрывается этим новым охуительным ощущением не в холостую. Киришима по первости паникует и кряхтит, а потом в очередной раз сдается. Бакуго выплёвывает подушку. Под ее останками Киришима находит его руку. Бакуго переплетается с ним пальцами и другой рукой тоже. — Ты норм? — Мхм. Ток не двигайся. — Ок. Он всё-таки облизывает Киришиме ухо, и Киришима даёт лизнуть ещё и щеку. Киришима вообще слишком добр к нему и лоялен во всех местах. Тем, где они состыковались теперь, тоже. Бакуго думает, что ни с кем никогда бы больше не смог такое, и что по ту сторону черты, как выяснилось, есть жизнь и весьма неплохая. И что он больше не сможет отпустить Киришиму. Ни бахнуть в приставку со сквадом, ни в Чиба одному. И что надо знакомить его с родителями заново, только уже не в качестве в доску дружбана. Он не говорит об этом, но усиленно транслирует Киришиме в голову, прислонившись к нему лбом. Узел его совсем не по-дружески пульсирует глубоко в крепком теплом теле под ним. — Я, кажись, тебя это самое, — глухо бубнит Киришима, сплющив харю в рваную рану на подушке. Возможно, Бакуго теперь должен ему свою либо предложить спать вместе. Он не знает, как из такого положения повернуть Киришиму без боли, чтоб наконец-то нормально поцеловать его. Может, это он на эмоциях или гормонах такое пизданул. Бакуго верит ему. На подушке плывут влажные пятна, и это не пот и не слюни. Он до сих пор всхлипывает еле слышно. Узел у Бакуго спадает чисто от беспокойства, что всё-таки сделал ему больно. — И я. Киришима до последнего отрицает, что больно, а сам ойкает, стоит ему выскользнуть. Лужа семени под ним расплывается ещё больше, чем от слез.***
Ну, номинально он не подписывался на всякие там чувства. Чувства это для сладкой парочки карликов типа дэкураки или прочих сказочных персонажей. По первости Бакуго дивился, как вообще кто-то согласился встречаться с Дэку, а потом до него дошло, что лузеры должны держаться вместе. Это невероятно вдохновляет. Может, поэтому Киришима так к нему примагнитился, и вот во что это мутировало. После гона он всячески глумится и злорадствует над Киришимой. — Сказал — сделал. И ещё сделаю. — Ну хватит! — Нихуя не хватит. Киришима тоже рад, но ему жутко стыдно, видно же. Он сидит на полу в комнате Бакуго, но не на заднице, а как бы смещенно, на крестце, и притворяется, что с честью выдержал испытание, а не счастья полные штаны. Бакуго все эти два года в ответ на его подкаты угрожал, что выебет его, и теперь торжествует. Киришима не унимает своих попыток в реванш. — Смотри, как бы я тебя не. — Он делает многозначительную паузу. Бакуго фыркает с кровати. — Рискни здоровьем. Кроме рук Бакуго обожает острый взгляд его. Красные радужки его быстро становятся черными, когда они мерятся письками и изо всех сил петушатся друг перед другом, и где другие альфы пиздятся до кровавых соплей за территорию/омегу/просто так, у них уже было по-настоящему. Как положено. По-взрослому. Даже с признанием. У Бакуго все ещё трепещет нутро при мыслях об этом. Киришима делает вид, будто ничего особенного не произошло. Стало быть, это помогает ему сохранять неуязвимый имидж. — Но завтра утром экзамен, — оправдывается Киришима. Бакуго все равно притягивает его к себе за шею, чтоб поцеловаться. Киришима не сопротивляется. — Да и хер с ним. Потом он об этом жалеет, потому что Киришиме приходится пересдавать. Но в моменте нет, все заебись. Учебник остаётся запнутым под кроватью.***
Когда к осени к нему подкрадывается его собственный гон, он почти готов. Почти спокоен, почти уладил учебный отпуск в агентстве и дописал отчет по практике. Закинулся супрессантами и оборудовал свою комнату ярости в любовное гнездо, хотя раньше плевался от одной мысли. Теперь это приятно и даже не кринжово. И его изумляет, каким враз становится Киришима, — из дружелюбного и открытого он суровеет на глазах и никому не даёт спуску. Так Бакуго по-новому осознает, что он всё-таки альфа, хоть и позволяет ему обращаться с собой, как с омегой. Это лишь для него, невзъебенного Бакуго Катсуки, такая привилегия. Для всех остальных Киришима Эйджиро aka Красный бунтарь ебнешься какой маскулин и вообще мачо. И только Бакуго знает, как он может хныкать и извиваться на узле. Его очаровывает эта двойственность. Весь телефон у него забит записями Киришиминых стонов на диктофон. Он понимает, что ему несдобровать, если Киришима это спалит, но соблазн переслушивать слишком велик. — Нет, — жёстко выстреливает Киришима со своего места, стоит Дэку лишь заикнуться о совместной трене стенка на стенку. С его сквадом Бакуго б потягался, особенно в гон, ибо гормон хлещет и силушки в кулаках не мерено, но поди возрази теперь. У Киришимы сталь звенит в голосе и губы поджаты, а ещё старый шрам подрагивает четко по центру, когда он раздражен. А он раздражен, потому что Дэку доебался, и потому что сперва завтра контроша у Мика, а уже потом заслуженные каникулы на гон. Бакуго слегка опасается за свой собственный зад, но в отличие от него Киришиме всегда было не занимать деликатности. Если честно, от предвкушения его потряхивает, и даже пальцы плохо слушаются. Он роняет карандаш и не может поднять. Киришима в любой своей ипостаси действует на него так. Он окончательно примиряется с этим фактом. На этаж они поднимаются по раздельности, потому что это негласная договоренность. Типа традиции, что жениху нельзя видеть невесту до свадьбы. Бакуго такое не приветствует, но и не навязывается лишний раз, потому что Каминари уже чуть не получил по шее от Киришимы. Бакуго принимает душ в гордом одиночестве и проводит немало времени, начисто выбривая все в паху. Не то чтоб прям трепет, как на заклание. Но все ж. Для него это важно. Все что касается Киришимы это важно. Киришима заламывается в кабинку к нему прям в одежде, следуя за ним слепо, безвольный перед его запахом, и Бакуго даже не по себе при мысли, что он тоже становится таким, когда гон у Киришимы. От правды не убежишь. Поэтому Бакуго остаётся под душем, выгоняя его, чтоб разделся хотя бы. Крепкого поцелуя мало им обоим. — Может, это? Сегодня? — Нет. — Пожалуйста. — Нет. — Я очень хочу. — Я знаю. — Ну давай. — Уймись. Это новый уровень интимности — стоять с ним под водой лбом ко лбу и не трогать его нигде, кроме шеи. Киришима послушно кивает и тоже держит руки на плечах его. Но можно буквально мериться письками и тыкаться стояками в живот. Это легально. Бакуго не упускает шанса измазать его секретом.***
На следующий день они наконец свободны, и Бакуго приходится почти отбиваться. Он даже забывает включить диктофон, чтоб записать эту возню в горячке. — Да стой, бля! Киришима лишь огрызается и рвет с него его любимую майку. Бакуго уже думает применить силовой захват, чтоб охолонить его, но тут же неудачно поворачивается, сталкивается с ним вплотную, кожа к коже, и в висок ему бьёт Киришимин собственный запах, густой и реально афродизиачный какой-то, и бой оказывается проигран до начала. Последний бастион его падает от лёгкой тычки хуем в слабое место, а перед Киришимой все места его слабые, поэтому приходится импровизировать. Акульи челюсти его клацают в сантиметрах от лица Бакуго, и они сцепляются в клубок на полу, а оттуда мистическим образом перемещаются на кровать, хотя по законам логики и физики должно было быть наоборот, но Бакуго уже не разбирается. В спешке он умудряется прокусить Киришиме палец и вот уже сам следует за запахом крови его, как зомби, — это рил торкает не на шутку. Он рискует, и он зря это делает, но раз от раза попадается на удочку и тоже почти себя не помнит. Киришима дает ему облизать палец и с ухмылкой смотрит, как его штырит. Ранка быстро затягивается. Бакуго огромных усилий стоит не присосаться обратно. — Ладно, — пыхтит он, впервые поддавшись в захват и оказавшись снизу. — Блять, ладно. Я согласен. — А то. — Щас передумаю. Охлаждающий лубрикант давно кончился, и ему больше не стыдно просить скинуться на новый покруче. Киришима тянет его с невесть откуда взявшимся мастерством, и вообще Бакуго никогда себя там не трогал, и вообще в этом ничего особо сентиментального нет, но для Бакуго все прям про близость, и про эмоции, и про то, как Киришима уважает его стеснение. Не заставляет смотреть и не торопится. Бакуго помнит по своему опыту сверху, как это приятно, когда партнёр даёт фидбэк и просит приступать уже. Сам он зарекается открывать рот, но тут же проебывает. Это действительно трогает самую душу его и невероятно цепляет. Все, каждая секунда, каждый жест его внутри и снаружи, его запах, вкус крови его во рту. Раненый палец он держит подальше, как и всю руку, а здоровый вертит в нем только в путь. Вместо тысячи слов Бакуго широко разводит ноги под ним. Киришиму не надо уговаривать. — Стартуй. — Ок. После он лежит под Киришимой и тоже кряхтит, принимая узел. Это и больно, и круто, и вовсе не так унизительно, как он думал, и вообще думать трезво у него не получается, потому что вот это ощущение потопа внутри и то, как Киришима дёргается на нем, замирая глубоко, внатуре ошеломляет, и на этом же моменте нисходит, что он зря боялся. Что принадлежать и подчиняться не так страшно, как он ожидал. Что он может открыть шею и развести рогатку, и это будет безопасно. Не верх комфорта, особенно с мокрой жопой и спазмами по телу, бат стил. С ним, потому что он. Киришима зеркально разлизывает шею ему, хотя прежде в подобном не был замечен. Краешек клыка его слегка царапает кожу. Бакуго даёт ему слизать выступившее. — Не больно? — Не. — Точно? — Слезай давай. Моя очередь. — Чего? По лицу Киришимы становится ясно, что к такому его жизнь тоже не готовила. Бакуго быстро свапается с ним местами и кончает в него особенно ярко от ощущения его же семени внутри, вытекающего по капле на простыни. Гон проходит взаимовыгодно.***
Они оба не говорят никому, ни родителям, ни тем более в школе. Бакуго думает, что мог бы довериться только Олмайту или Айзаве, но идея быстро проходит, стоит подумать о последствиях. Ясное дело, никто никому не скажет. Но их с Киришимой уже никогда не поставят в один сквад, потому что пара не должна быть ни заодно, ни порознь. Это мешает. А они с Киришимой именно пара. Это простое и беспощадное осознание приходит к ним вряд ли одновременно, но к Бакуго приходит точно, потому что они близки эмоционально как друзья и физически как любовники, а это равно пара, даже если они оба альфы. Если это вообще было важно. Бакуго кажется, что сопротивляться и отрицать бесполезно и всегда было. Потому что для него это Киришима, а для Киришимы это он. И все добровольно. Он, конечно, корит себя, что докатился до жизни такой и вообще с ним связался, но это так, ворчание по инерции. Киришима случился с ним, когда был особенно нужен ему, чтоб злость его впервые конвертировалась во что-то хорошее. Чтоб в одиночной камере его на единственной целой подушке спали двое. Кошмары никуда не деваются, но теперь есть кому приласкать его после неприятного пробуждения. Он быстро привыкает к комфорту. Это просачивается в повседневную жизнь, когда сквад вслух замечает, что он стал одомашненным. Он ради приличия спокойно велит им завалить пищеприемники, чем ещё пуще подливает масла. Но это его уже не колышет. Киришима тоже не объясняется, стоит Бакуго закинуть руку на плечи ему при всех. В конце концов, Киришима с первого курса делал так, и никто не говорил, что он сует руки в пасть тигру. Хотя, если б сказали, Киришима наверное б засунул туда голову, потому что он бесстрашный герой напару с Бакуго. Для Бакуго открытием года становится то, что мир не схлопывается от осознания им сей простой истины. Год, кстати, заканчивается. До выпуска остаётся три месяца. — Кто с кем пойдет на Рождественский бал? — Одним вечером начинает канючить Сэро. Остальные как по команде поднимают разноцветные головы, и холл прям оживляется. Бакуго почти дремлет под рукой Киришимы и не собирается просыпаться, однако поди поспи в этом шуме. Все как бы игнорируют их, но ему самому интересно про остальных. Киришима тоже как ни в чем не бывало залипает в свой смартфон, слегка наглаживая шею ему пальцами. Каминари принимается кружить в вальсе по ковру, спотыкается о ногу Ашидо, падает на Джиро и сносит собой Яойорозу, и посреди кутерьмы им с Киришимой едва удается сбежать к себе в тишину. Вопли слышно даже в лифте. Бакуго недовольно трет рожу. — На бал пойдешь? — Зачем-то спрашивает он у Киришимы. Тот пожимает плечами. — Нахуй надо. Моя школа, думает Бакуго. В конце концов, он читал умное исследование, что партнёры становятся похожими друг на друга. Они действительно никуда не идут, а прилежно делают матан, а потом ушатываются друг на друге по очереди и без сил засыпают. Такой расклад Бакуго более чем устраивает. Говорить по-прежнему ничего не нужно.***
На самом деле говорить очень даже нужно, и уже к весне Бакуго сознаёт это максимально четко. Пару пускают друг к другу в реанимацию, если что-то случается на службе. Его не пускают к Киришиме, потому что он всего лишь друг и одноклассник, а это нихуя не правда, вернее, правда, но не полная. Впервые полную Бакуго выдает медсестре и к собственной неожиданности остаётся жив. Вселенная в очередной раз не схлопывается, если он говорит словами через рот. Ему даже кажется, что они выживут, если расскажут родителям и в школе. Но это не точно. Но попробовать стоит. — Там мой альфа, — тихо признается он пожилой тетечке в коридоре госпиталя. — Киришима Эйджиро. Я его партнёр. Пожалуйста, пустите меня к нему. Она заметно удивляется, но точно не больше него самого, и всё-таки пускает его. Бакуго предпочитает не разбираться, узнала ли она его как того самого неадеквата из телевизора либо же просто знатно прихуела с такого заявления, как и положено дамам ее возраста в ответ на распутство молодежи. Это в самом деле не важно. Важно то, что Киришима опять въебся рогами в сало и огреб по самое не хочу, но вроде живой. Весь перемотанный, треснутый наискось, окровавленный сквозь бинты. Бакуго без сил опускается на койку его, потому что ноги отказывают, и до сих пор он сам такое не мог представить. Он-то ошибочно полагал, что связь это только про приятные ништячки и нцу, а оно вон как оказалось. Партнёр боится за своего партнёра. Он назвал его вслух и признался честно, и столь же честно ему страшно. Киришима тоже удивляется сколько хватает сил. Бакуго похуй, кого и как он там спас ценой собственной шкуры. Это странно, и об этом надо говорить, но таких спасений он почему-то больше не хочет. — А ты тут как? — Сипит Киришима. — Жопой об косяк, — Бакуго опять говорит правду. В следующий раз может не прокатить, он знает, и Киришима тоже будет рваться к нему, если он сам окажется на койке в больничке. Как рвался спасать его на первом курсе. Киришиме повезло тогда, но может не повезти с понимающей медсестрой. Или попадется мадам старомодных взглядов. Или ещё какая-нибудь херня. Он запрещает Киришиме разговаривать на правах его пары, и Киришима наверняка тоже в ахуях, но согласно кивает и не выебывается. Приходит доктор и тоже не выгоняет Бакуго, хоть ему и не по себе. Он не подаёт виду, потому что надо самому поверить, чтоб тебе поверили. Ему разрешают остаться на ночь, только пригнать себе отдельную койку на колесиках.***
Час икс настает, когда Киришиму выписывают. Он не ерничает и не подъебывает Бакуго за его слабость, потому что это нихуя не слабость и вообще, даже если слабость, с Киришимой можно сколько угодно быть насколько угодно слабым, и это будет ок и безопасно. Знакомо. Привычно. Потому что Киришима его партнёр. Киришима тоже начинает говорить об этом вслух. — Нет, — отчеканивает он матери в трубку. Бакуго навостряет уши. — Эй-чан? — Переспрашивает она. — Нет, я не поеду с вами на источник. Мой альфа просил остаться с ним на выходных. Мы будем готовиться к выпускным экзаменам. С такой победной тирады происходят два события — Киришимина мать по ту сторону слышно хлопается в обморок, Бакуго тоже почти падает с кровати от неожиданности. Киришима невозмутимо моргает, слушая ее лепет. — Эй-чан, какой альфа? — Мой. Вы его знаете. — Но ты же сам альфа! — И что? Тут к цирку присоединяется Киришимин отец, и среди причитаний они как-то ухитряются договориться без криков и понять друг друга. Зря что ли у Киришимы высший балл за дисциплину переговоров с террористами. Бакуго выдыхает возле него, подсаживается ближе, чтоб ни слова не упустить. Ему и охота скандала, и хочется, чтобы все было мирно, ведь Киришима все равно будет переживать, значит, Бакуго будет переживать тоже, а это так себе затея. Отец честно говорит, что вообще ждал, что уж после восемнадцати Киришима точно приведет знакомиться омегу. Никто ни разу не упоминает имя Бакуго, но откуда-то Бакуго знает, что они знают, что это он. А кто, если не он. Киришимин альфа. Он становится ебать какой гордый, прогнав такую мысль туда-обратно несколько раз. — Извини, пап, — так же честно отвечает Киришима. Они всё-таки договариваются встретиться не на этих выходных, а на следующих, и мирно поговорить обо всем. Как давно пора было, только Бакуго на самом деле не вправе судить, потому что и представить не может, в какое сальто ебнется его собственная мать с таких новостей. Может, упадет в обморок несколько раз и восстанет, чтоб всечь ему по ушам, а может, поймет и простит. Хотя прощать его не за что. Он сделал такой выбор сам и даже не в прошлом году, а, стало быть, на первом курсе. Киришима долго сидит молча и смотрит в экран телефона после завершения звонка. Ему пишет мама, но он не читает, потому что ну договорились же уже о встрече, зачем. Им правда надо готовиться к экзаменам, потому что Айзава обещал ад на земле, а Айзава-сенсей у них тот ещё чёрт и усос. Эти и другие слова были сказаны непосредственно Киришимой, и это уже то, с чего молча ахуевает Бакуго, хотя сам за годы ассимиляции тоже набрался приличного лексикончика от него. Навык говорить честно неудобные искренние вещи. Признаваться словами через рот. Прочие непотребства, до которых он и не представлял, что скатится, однако рад катиться со свистом и дальше, потому что у него теперь есть партнёр. Крепкое плечо его под головой и тугая жопа на десерт. В принципе, больше ему надо только пережить экзамены и выпуститься. А потом только в путь. Ему не так страшно при мысли, что он не один. Он не упускает шанса подъебнуть Киришиму все ж. — Я твой альфа? — И? — Неси жрать. — Чего-о? Пока Киришима в истовом негодовании лупит его тетрадкой, он размышляет, как сосватать его у предков, чтоб остаться в живых, но это уже другая история. Может, он и не поедет с ним на следующий уикенд, но на этот Киришима точно достанется ему одному, что чудно и не может не радовать. А дальше они будут посмотреть. Во всем по традиции виноват Киришима. Бакуго перестает сопротивляться под ним.