Там, где нас нет, горит невиданный рассвет.
Где нас нет, — море и рубиновый закат.
Где нас нет, лес, как малахитовый браслет.
Где нас нет… На Лебединых островах!
Где нас нет… Услышь меня и вытащи из омута.
Веди в мой вымышленный город, вымощенный золотом.
Во сне… я вижу дали иноземные,
Где милосердие правит, где берега кисельные…
Играет в наушниках Гены. Творчество Мирона было ему весьма интересно, фанатом он не был, но треки слушал часто, даже очень часто.
Рядом, на столе стоит кружка с остывшим чаем, на кухне прохладно, потому что окно открыто на полную. Даня заходит на кухню и ёжится.
— Ты чё окна открыл нараспашку? Не май месяц уже, а октябрь. Я-то думаю, от куда холодом тащит? — он подходит к окну и закрывает его, дёрнув ручку.
— Извини.
— С тобой всё хорошо? — он аккуратно подходит и берёт его лицо в свои руки, повернув к себе. Ладони у него холодные, как будто не живые. Гена берёт его руки в свои и сжимает, слегка растирая их.
— Со мной всё нормально, не переживай, — он улыбается — а почему у тебя такие руки холодные?
— Да не важно. Пойдём в комнату.
— Пойдём.
Коробов, не отпуская руку, ведёт его за собой.
Даня заворачивается в плед и обнимает своего «маленького милого пухлика». Тот целует его куда-то в висок, прижимая к себе.
Алис решил перебраться в Санкт-Петербург, ведь как известно, Питер — это холодная культурная столица поэтов, алкоголиков, наркоманов и суицидников. Он немного вписывался в эти категории. Но была ещё одна причина его переезда. Эту причину звали Геннадий Фарафонов или Rickey F.
(Rickey F — это Rickey Faggot, то есть Рики Пидор)
Ну кто же знал, что SIN тогда говорил правду? Знали только Никита и Дима — их лучшие друзья.
Съехались, прижились и вроде, жизнь не такое уж и дерьмо, как казалось раньше. Просто устраивало осознание того, что каждое утро ты просыпаешься не один в холодной постели и так же не засыпаешь. Рядом кто-то есть, этот «кто-то» почти всегда рядом. Ахуенно в общем.
— Ты тёплый — тихо говорит Даня, положив голову ему на плечо. Гена так сказать не может, потому что у Коробова руки и ноги холодные, хотя в комнате температура была нормальная.
Вдруг, Фарафонов слышит свой рингтон.
— Встань, пожалуйста.
Алис послушно отодвигается, отпуская его. Он поднимается с дивана и идёт на кухню. Звонит Никита.
— Привет, Ген, ты как там, нормально?
— Да нормально всё, ты как? — он подходит к окну и смотрит куда-то вдаль, хотя дальше площадки и фонарей ничего не видно из-за позднего времени суток.
— Всё окей. Не занят?
— Нет, а что?
— У меня тут идея одна появилась. Можно я приеду, если ты не против?
— Я не против, только у Дани спрошу.
Он прикладывает телефон к груди, закрывая динамик, но всё равно слышно, как он к кому-то обращается.
— Он тоже за.
— Кто «он»? — с явным непониманием спрашивает Курскеев.
— Даня.
— Какой Даня?
— Какой, какой? Мой Данька, Коробов — хихикает Гена.
В трубке молчание. Алфи явно что-то не понимает.
— Хорошо, я еду.
Он бросает трубку. Странно.
Рики возвращается в комнату и видит, что парень лежит и смотрит куда-то в потолок.
— Что, Никита приедет?
— Ну да.
— Хорошо, иди сюда — он протягивает руки для объятий. Гена садится рядом и кладёт голову ему на плечо, утыкаясь носом куда-то ему в ключицу. Чё ж у него руки такие холодные-то?
***
Звонок в дверь. Гена быстрым шагом направляется в прихожую и открывает Никите дверь.
— Привет. — он пропускает друга в квартиру и пожав руку, обнимает. Видит его волнение.
— Всё хорошо?
— Ген, послушай меня. — об берёт его руки в свои и крепко сжимает.
— Пойдём, с Данькой поздороваешься! — Фарафонов ведёт его за собой, не дав договорить.
— Солнце, Никита пришёл.
Никита молчит.
— Будешь чай?
— Нет, спасибо. Присядь.
Гена садится на диван и начинает напрягаться. В интонации чувствуется что-то не хорошее.
— Ген, послушай меня... — он садится рядом на корточки и смотрит в его глаза, крепко сжав его руки.
— Гена, ты опять не пьёшь таблетки? Тебе же врач говорил, что их нужно пить постоянно.
— Ты о чём?
Никита встаёт и подходит к небольшому комоду у стены. Открывает ящик и что-то в нём ищет.
— Что происходит? — нервно спрашивает Фарафонов.
Курскеев достаёт какую-то папку из комода и возвращается, протягивая её Гене.
— Смотри... — он открывает её и достаёт небольшую бумажку.
Справка о смерти № 11…
Глаза бегают по бумаге и наполняются слезами. Даты, имя, название, подписи...
Раковая интоксикация…
— Тихо, тихо — Никита обнимает его и аккуратно стирает слёзы с щёк. В голове всплывают воспоминания полугодовой давности.
— Мне плохо, Ген, мне очень плохо — говорит Даня, вновь почувствовав адскую головную боль и ломоту…
— Геннадий, его состояние крайне тяжёлое, мы делаем всё возможное, но вряд ли Даниил проживёт больше двух-трёх месяцев, степень очень тяжёлая — тихо говорит врач, сжимая в руках ручку…
— Данечка, всё будет хорошо, ты выживешь — почти кричит Фарафонов, сжимая Данину руку. В светлой палате прохладно, младший смотрит на него серым и уже давно затухшим взглядом. Он сильно похудел за это время, синяки под глазами становились темнее. Гена гладит его по почти лысой голове и плачет. Тот слабо улыбается и что-то шепчет…
— Геннадий Витальевич, у меня плохие новости. Даниил умер сегодня ночью. Мы сделали всё, что могли. Примите мои соболезнования…
— Нет. Нет, нет, нет — шепчет Гена в истерике. Он переживал эти эмоции пол года назад и вот снова. Снова эта тупая боль в сердце и голове.
У Курскеева бегут слёзы по щекам, он тоже тяжело переживал его смерть, но вид друга в таком состоянии добавлял ещё больше боли.
— Я люблю тебя, прости...
Гена резко оборачивается, но не находит источника голоса. Это говорил ОН. Нет, эта говорила довольно-таки похожая на живую галлюцинация, спроектированая его больной фантазией. Но теперь её нет. Она как будто растворилась в воздухе. Врач ведь предупреждал, что при приостановке лечения, галлюцинаци, истерики, бред, резкие приступы, перепады настроения и прочее будут происходить чаще. Но он его не слушал, не видел в этом смысл, хотел вновь увидеть своего мальчика.
Тебе ведь всё равно осталось жить примерно нихуя
И я запрыгну с тобой в медицинский ВАЗ с криками: «Он мне был как брат»
Поеду до больницы прям
И не успеют приехать в один миг туда ни семья, ни твои друзья
И в последние секунды рядом с твоей постелью буду лишь я один стоять
И под затихающее пиканье кардиографа зачитаю последний в твоей жизни раунд.....
