(Не) один

К вечеру всё же пошёл дождь, мелкой моросью накрывший город. Темно-серые тучи закрыли небо, и улица освещалась искусственным желтоватым светом фонарей, да украшений кафе и магазинов вдоль улицы. Дешевая фальшивая романтика, болью терзающая сердце от осознания, что разделить это мгновение не с кем. Людей на улице уже практически не было — лишь редкие парочки, прогуливающиеся под одним зонтом, или случайные прохожие спешащие спрятаться от дождя. Тадасе стоял под деревом, прямо напротив широкого окна кофейни, и нервно крутил ручку зонта. Там, внутри, собрались его друзья, с целью отпраздновать казалось бы такой незначительный повод — возвращение Икуто в Токио. И на самом то деле и ему быть бы вместе со всеми, но заставить себя сделать эти ничтожные пару шагов и зайти внутрь он не мог. Тадасе прекрасно понимал, что он лишний на этом празднике. Он рвано вздохнул, зябко дёрнув плечами, и оперся спиной на грубый шершавый ствол дерева. Аму да и другие девочки сказали бы, что вся причина в глубокой иррациональной ненависти Тадасе к Икуто. На такие заявления ему всегда хотелось смеяться. Никакой ненависти никогда не было — было нечто иное, что Тадасе старательно прятал в глубине души, боясь признаться не только другим, но и самому себе. Те кто знают его получше — кто-то вроде Соумы или Фуджисаки, может быть — сказали бы что причина в Аму. В свободные минуты, которых в последнее время стало слишком много, копаясь в себе в попытках понять, почему же всё сложилась именно так, Тадасе приходил к тому, что все были бы правы по-своему. За эти пять лет их с Аму отношения были ничем иным кроме как фальшивым подобием, искусственной попыткой создать чувства там, где их и никогда не было. Нет, Тадасе любил её, искренне и болезненно, принимая явную отчужденность с чужой стороны. Но Аму никогда его и не любила, он был всего лишь удобным для неё, а сама девушка давно погрязла в собственных сладко-приторных мечтах о совсем другом мужчине. Тадасе наивно думал, что это лишь дело времени и его любви хватит на обоих, но со временем огонь внутри угас. И устав от этой фальши, устав от постоянных требований быть кем-то, кем он никогда и не был, Тадасе разорвал эти отношения. Аму восприняла это спокойно — настолько спокойно, что даже больше безразлично, словно в подтверждение тех глупых-глупых мыслей об отсутствии любви с её стороны. А может… может он и правда не любил её, таким образом интерпретировав собственное желание тепла и чужого внимания. Тадасе прикрыл глаза, коротко мазнув ладонью по лбу, убирая мокрую чёлку, и невольно сильнее вжался в ствол. Грубая кора царапала кожу даже сквозь тонкую ткань рубашки. Листва дерева хоть и немного защищала от дождя, но холодные капли всё же проскальзывали вниз, заставляя его мелко дрожать от холода, а одежду противно липнуть к коже. От такого безрассудства стоило бы ждать тяжёлой затяжной простуды, или чего похуже, но где-то в глубине души Тадасе хотелось заболеть. Впасть в болезненную горячую лихорадку, чтобы разум потерял возможность хоть как-то осознавать реальность. Потому что ничего кроме боли, это осознание ему в последнее время не дарило. Тадасе тряхнул головой, в попытке избавиться от лишней влаги на лице и рассеяно потер холодную мокрую кожу ладонью. Нужно было хотя бы раскрыть зонт, но пальцы не слушались, нервно скользя по рукояти. А ведь никто даже и не побеспокоился об его отсутствии, словно доказывая что он всё же лишний и, на самом то деле, никому не нужен — это пробивало на нервные смешки. Тадасе понимал, что нужно уйти, но не мог заставить себя сдвинуться с места, словно ожидая какого-то необъяснимого чуда. Вот только веру в чудо он давно утратил. — А Утау тебя потеряла, — вывел его из тяжёлых мыслей чужой голос, — никто не знает где ты, на звонки не отвечаешь… Не стоит заставлять её так волноваться, у неё сердце слабое. Тадасе опустил ладонь на карман в желании вытащить телефон, чтобы убедится в правдивости чужих слов — или скорее для того, чтобы поверить что они не являются пустым утешением- но осознал, что его там нет. Он нервно хмыкнул. — Только она? — Нет, не только, — пожал плечами Икуто, но фразу не продолжил. Тадасе бы поднять голову и посмотреть на на него, но он не мог. Окружающие думали, что они не общаются — по какой-то странной, абсолютно необъяснимой причине, все почему-то считали будто бы они чужие друг для друга и между ними нет ничего кроме этого глупого соревнования за Аму. Что иронично — никакого соревнования, вражды или еще чего-то такого никогда не было. Тадасе бы считать Икуто своим соперником, да вот только сам Тадасе прекрасно понимал, что не ровня ему. Старший брат всегда был недостижимым идеалом и на его фоне Тадасе был лишь бледной тенью. Но они общались — порой временами, перебрасываясь короткими электронными письмами. Точнее короткими только с его стороны — Икуто любил подробно рассказывать ему об многих замечательных местах, в которых побывал за время странствий, о природе, памятниках, и многом-многом, украшая всё фотографиями. Порой, в самые тяжелые моменты одиночества, Тадасе перечитывал эти письма и на мгновение позволял себе представить, что он тоже там и видит всё своими глазами. А вот Тадасе мало о чем мог ему рассказать — более бесцветной и бессмысленной жизни чем у него придумать было сложно. Раньше хоть можно было рассказать про Аму, но после расставания и это не могло быть темой для разговора. Кроме того, Икуто часто интересовался как у него дела и в такие моменты Тадасе хотелось сорваться и рассказать ему обо всём: о своих страхах, об одиночестве, об холодной Аму, желая поделится сокровенным с любимым старшим братом, желая его поддержки. Но червячок сомнения всё же грыз разум, и Тадасе загонял собственную слабость туда, в самую глубь души, к наивным детским мечтам и вере в чудо, и пальцы выбивали сухое «всё в порядке». Но одно дело убеждать себя в этом и откровенно лгать другому человеку, когда вас разделяют сотни и тысячи миль, а перед глазами лишь мертвый безэмоциональный экран компьютера, а другое — когда этот самый человек рядом и так близко. Тадасе прекрасно понимал, что если вдруг Икуто всё же задаст этот вопрос, ответить «всё в порядке» он уже не сможет. Потому что всё явно не в порядке. — Так и почему ты стоишь здесь под дождем, вместо того, чтобы быть там, вместе со всеми? — поинтересовался Икуто и Тадасе прикрыл глаза, пытаясь восстановить прерывающееся дыхание — чужой голос звучал чуть хрипло и так неправильно взросло, что от этого щеки жгло странным смущением, — не рад, что я вернулся? —Рад, — едва слышно выдохнул Тадасе, коротко облизывая пересохшие губы, — но там я явно лишний. —И почему же? —Ну, — рассмеялся Тадасе, вот только смех прозвучал болезненно и изломано, больше истерически, — а кому нужен то? Всё же идиллично — все по парам, все нашли друг друга и счастливы, а герои вроде меня в историях нужны лишь для усиления внутреннего конфликта девушки на фоне любви, ну и чтобы было не так скучно. Но в итоге она всё же понимает, что любит совершенно другого, уходит к нему и всё такое. Мне не положено радоваться со всеми — я отыграл свою роль и теперь мне нужно просто исчезнуть из истории, перестав мозолить глаза другим. Мне не положено «долго и счастливо». —Философски, — заметил Икуто, и Тадасе бы хотелось думать что это издевка, вот только там не было ни намека на неё, — хорошо, и исходя из твоей концепции, что же мне сейчас нужно делать? —Быть с Хинамори, — буркнул Тадасе, опуская взгляд на зонт. Горько, горько говорить всё это, — признаваться ей в любви, целовать… Не знаю! —И с чего вдруг мне бы делать что-то такое? —Боже, ну что… — он прикрыл глаза и тряхнул головой в попытке избавится от мокрых волос на лице. Ему бы хотелось думать, что кожа мокрая от дождя, но кажется это было не так. От этого стало еще хуже — не хватало расплакаться перед ним, как маленький ребенок. —Я не люблю её, — прозвучало так просто и уверенно, что Тадасе сначала показалось, что он ослышался. Не мог Икуто сказать этого. Лгал? Но зачем? —Если ты думаешь, что делаешь этим благородный поступок, принося свои чувства к ней в жертву нашим «отношениям», то спешу обрадовать… Но Икуто неожиданно рассмеялся и Тадасе ощутил легкую дрожь, вслушиваясь в чужой смех: такой глубокий и чуть хрипловатый, такой красивый. —Ставить мое имя и слово «благородство» в одно предложение, явная ошибка, — весело заметил Икуто, — а про то что вы расстались я знаю — Утау рассказала. Но почему меня это должно радовать? Мне совсем не радостно от этого. Последняя фраза была сказана намного тише, словно неся за собой скрытый подтекст — или это всё же Тадасе напророчил себе простуду и всякие странности начинают мерещится уже сейчас? Тяжело сглотнув, Тадасе всё же поднял голову, чтобы посмотреть на него. Икуто стоял даже ближе, чем ему казалось изначально — он опирался плечом на ствол дерева. Поверх черной рубашки было небрежно накинуто пальто — словно он собирался выйти на улицу совсем ненадолго. И вроде бы всё тот же привычный Икуто, но при этом и какой-то неправильно незнакомый. И дело не в мелочах, вроде очков в тонкой оправе, черных заколках-невидимках, заколотых в челку, чтобы та больше не падала на глаза или тлеющей в тонких пальцах сигарете. Он — взрослый. Только сейчас, посмотрев на него, Тадасе в полной мере осознал факт того, что время не стоит на месте. И рядом с ним сейчас не тот подросток с трудной судьбой, а взрослый мужчина. Такой неправильно-болезненно красивый. И это понимание заставляло мелко подрагивать. Или виной всё-таки холод? Икуто не прерывал его разглядывания, а даже наоборот занимался точно тем же. —Ну давай, — буркнул Тадасе, пытаясь выгнать из головы все эти дурные мысли и слегка морща нос, — скажи это. —Это? — поинтересовался Икуто, слегка наклоняя голову вбок и затягиваясь. —Ну эту дурацкую фразу, что я изменился и всё такое. —Ты не изменился, — покачал головой Икуто, протягивая свободную руку к нему и слегка касаясь одной из светлых прядей, — лишь подрос слегка, а в остальном всё такой же. И это просто прекрасно. —А ты повзрослел, — он не хотел этого говорить, но чужое прикосновение выбило из привычного равновесия, и фраза вырвалась сама по себе. Тадасе нервно вздохнул, неловко переступив с ноги на ногу и вновь невольно потеревшись спиной об ствол дерева. — И тебе нравится то, что ты видишь? —Да, — возможно, разговор зашел не в то русло, но если уж и тонуть, то только так. Тадасе рвано вздохнул, когда чужие пальцы ласково прошлись по лбу и аккуратно заправили мешающую прядь за ухо. Икуто подошел чуть ближе, и теперь он прекрасно ощущал терзающий обоняние запах табака и чужого одеколона. Горько-сладкий, окутывающий тяжелым облаком и вытесняющей кислород из легких. —Так, — нужно было срочно придумать хоть какую-то тему для разговора, но сделать это было сложно — мысли плавно ускользали, а разум пустел под воздействием чужих ласковых прикосновений и запаха, — а что…зачем… —Вышел покурить и увидел как ты тут мокнешь. — Включился характер старшего брата? — изначально это должно было прозвучать ехидно, ну или хоть немного иронично. Но подобный тон его характеру не свойственен, поэтому фраза вырвалась каким-то испуганно-смущенным лепетанием. Ну почему? Почему каждый раз находясь рядом с ним Тадасе тут же становился каким-то ребенком? —Да, — хмыкнул Икуто, хитро поглядывая на вмиг покрасневшего от этой искренности Тадасе, — ну и устал от…— он неопределенно махнул рукой на окно кофейни, —шума. И от надоедливой девчонки, являющийся его главным источником. Тадасе что-то промычал, нервно переступив с ноги на ногу. От чужой близости с каждой минутой становилось не по себе, потому что она пробуждала какие-то странные терзающие сознания чувства, от которых Тадасе отвык. Когда рядом была Аму он не чувствовал себя так. Рядом с Икуто ему было странно волнительно и при этом необъяснимо спокойно — все тревоги и страхи резко отступали, становясь совершенно несущественными. А ведь когда-то это и правда было так — когда-то Тадасе ничего не боялся, зная, что старший брат его защитит. Он нервно скользнул взглядом по чужой фигуре, пока не зацепился взглядом за тлеющую сигарету. —Ах, это? — Икуто улыбнулся уголками губ и скосил взгляд на сигарету, стряхивая пепел, — ну нужно было как-то уравновесить чашу весов. Поэтому вместе с культурным обогащением и учебой, я также приобрёл много чего плохого. —П-плохого? — Тадасе подался назад, в попытка отдалится от приблизившегося Икуто, но за спиной был грубый ствол дерева, не позволяющий трусливо сбежать. — Курю, неплохо ругаюсь матом на двух языках и…— зонт всё же упал на землю, выскользнув из ослабевших пальцев. Это было близко. До противоестественной дрожи в кончиках пальцев, сбившегося с ритма сердцебиения и горящей от смущения кожи. —И? —Нет, забудь, — Икуто резко отстранился, и бросил сигарету на землю, туша её носком ботинка. Тадасе едва смог подавить разочарованный стон, вырвавшийся каким-то писком. —Пойдем внутрь, уже холодно и…— Икуто остановила чужая ладонь крепко вцепившаяся в рукав и не дающая отодвинутся. Тадасе абсолютно не понимал самого себя: еще пару минут назад ему до ужаса хотелось трусливо сбежать из-под чужого внимательного изучающего взгляда, а сейчас он не хотел, чтобы Икуто уходил, вновь оставляя его одного. —Я не хочу, — выдохнул он, быстро-быстро моргая в попытке сдержать непрошеные слезы, — почему ты вечно выбираешь других людей, а не меня… Я не хочу делиться. Боже, какой же он всё же ребенок. Икуто ведь не вещь какая-то, к нему неприменимы такие категории, он взрослый человек, который сам решает как ему жить и с кем общаться. Но он не мог ничего сделать с этой глупой ревностью, сжирающей изнутри. —Повтори, — потребовал Икуто, разворачиваясь и вновь нависая над ним. Когда-то давно Тадасе наивно мечтал сравняться с ним в росте, чтобы Икуто больше не мог смотреть на него так сверху вниз, но этой мечте так и не удалось сбыться. Нет, он вырос, стал выше девочек, да и почти догнал того же Фуджисаки, но вот всё равно был ниже Икуто где-то на полголовы, доходя носом ему до подбородка. Правда теперь тот проницательный и властный взгляд, заставлял не теряться и злиться, а мелко подрагивать, нервно елозя по стволу в поисках точки опоры, чтобы не рухнуть на колени к его ногам. —Мхм…— Тадасе отвел взгляд и нервно дернул плечами, подавляя желание вжать голову в плечи, словно в попытке спрятаться от него. Нельзя, нельзя это говорить. Это ужасно, мерзко, противно и…и… Чужая ладонь аккуратно но крепко сжала его подбородок, вынуждая Тадасе поднять голову и посмотреть ему в глаза. —Ну? —Ну…— протянул Тадасе, нервно облизнув губы. Но от него не укрылось как потемнел чужой взгляд, жадно следя за коротким движением, — почему ты просто не можешь быть рядом со мной? —Для твоей же безопасности! —тихо заметил Икуто, и в его взгляде отразилась тщательно скрываемая боль, — ты не понимаешь, я слишком…слишком многого от тебя хочу. Но нельзя. Так лучше для тебя. —Вечно ты всё решаешь за меня! — возмутился Тадасе, поджимая губы и отводя взгляд. Как же бесит эта дурная привычка Икуто строить из себя трагического героя, считая что он знает, как будет лучше для его близких, даже если это мифическое «лучше» очень сильно расходилось со мнением других и реальным положением дел. —Это не тот вопрос где стоит показывать характер, — рыкнул на него Икуто, заставляя задрожать еще сильнее, но тот же вздохнул, прикрыв глаза, — прости, просто…не надо было мне соглашаться на это предложение. Я уеду через пару дней. —Нет! — воскликнул Тадасе, нервно вцепляясь в его рубашку, не позволяя отстранится, — прекрати меня бросать! Я не умею жить без тебя, но ты каждый раз заставляешь меня это делать! — Ты хочешь чтобы я извинился? —мягко поинтересовался Икуто, виновато глянув на его. Он был в растерянности: несколько лет Икуто гасил в себе эти болезненные неправильные чувства, выбрав излюбленную позицию наблюдения издалека. Возможно, Тадасе в какой-то мере был прав, говоря что он приносит свои чувства в жертву, вот только то была не любовь к Аму. А теперь Тадасе говорил всё это, давая ему призрачную надежду. —Да не нужны мне твои извинения, —пробормотал Тадасе, шумно дыша. Горьковатый запах чужого парфюма и табака заполнял легкие и словно вытеснял все мысли из разума, выворачивая наизнанку. Всего три слова, горчащие на кончике языка, нужно было сказать, чтобы изменить всё. Так страшно, до дрожи страшно и хотелось трусливо промолчать, оттолкнуть его и вновь вернуться к тому бессмысленному подражательству и притворству. —Мне нужен ты. Тадасе даже сначала не поверил, что всё же сказал это вслух. Но неприкрытому удивлению на чужом лице и странно потемневшему взгляду осознал, что всё же сделал это. А следом его поцеловали. Нет, конечно, они с Аму целовались. Но то были робкие первые поцелуи, совсем детские и немного невинные. Так что он смело позволял себе думать о том, что это первый поцелуй. Можно было бы сравнить с Аму, но, господи, разве можно сравнивать небо и землю? Икуто целовал его настойчиво, жадно и слегка грубовато, словно доказывая, что всё, что было до него, не имеет никакого значения. Тадасе оставалось лишь тихо хныкать в поцелуй, сминая в пальцах ткань чужой рубашки. Ему казалось, что если он сейчас отпустит Икуто, то тот вновь оставит его в одиночестве. Икуто отстранялся лишь на пару мгновений, позволяя сделать несколько коротких судорожных вдохов, чтобы вновь жадно впиться в его губы и вжать в дерево, до тех пор пока легкие не начнет жечь с непривычки от нехватки воздуха. Где-то на периферии сознания Тадасе допускал глупую мысль, что он словно пытался стереть с его кожи следы чужих прикосновений. Они даже и не думали отрываться друг от друга, пытаясь восполнить этими жадными поцелуями и объятиями голод и тоску, возникшие за столь длительную разлуку — и физическую и духовную. Тадасе не смог сдержать тихого жалобного хныканья, когда к холодной мокрой коже прижались чужие горячие губы, сцеловывая слезы. —Прости меня, — шептал Икуто, покрывая его лицо короткими невесомыми поцелуями и крепко сжимая в объятьях, — прости, прости, клянусь я больше не оставлю, не брошу, никогда. И Тадасе бы усомниться в его словах, ведь никаких причин верить ему нет: Икуто вполне был способен спокойно разбрасываться подобными обещаниями, а следом нарушать их. Но тот сейчас казался таким болезненно искренним и настоящим, что Тадасе верил. Верил, понимая, что без этой веры он сойдет с ума, погрязнув в беспрерывных сомнениях, страхах и одиночестве. Когда Икуто все-таки отстранился, Тадасе, шумно вздохнув, подался вперед, вжимаясь лбом ему в плечо. Его трясло — толи от холода, толи от переполняющих эмоций и нервного напряжения — а кожа в местах чужих прикосновений горела огнем. —Черт! — неожиданно воскликнул Икуто, а следом ему на плечи опустилось чужое пальто скрывая от дождя и холода. Тадасе вздрогнул, но расслабленно выдохнул, когда его крепко обняли за плечи, и закутался в предложенную одежду. От его пальто тоже пахло тем дурманящим горько-сладким одеколоном. Этот запах словно проникал в каждую клеточку тела, успокаивая и даря давно забытое чувство защищенности. Им хотелось пропитаться, чтобы он тяжелой пеленой осел на коже, скрывая от всего мира. —Пойдем, — всё также крепко обнимая его, заметил Икуто, но на чужой испуганный взгляд покачал головой, — не к ним. Я могу проводить тебя до дома или… —Или, — тут же отозвался Тадасе. Расстаться с ним сейчас не представлялось возможным, и будь на то его воля, то Тадасе бы с удовольствием провел в чужих объятьях как можно больше времени. Все доступное. Икуто усмехнулся и хитро прищурился, на что Тадасе тут же мучительно покраснел — хотя казалось, что еще больше невозможно — и сильнее натянул ворот пальто, пряча горящее лицо. Он слишком хорошо знал Икуто и понимал о чем тот подумал. —Ну не надо делать такое лицо, —фыркнул Икуто и коротко чмокнул его в лоб, — я тебя не трону. —Ну тогда веди домой, —разочарованно протянул Тадасе, косясь на Икуто и ожидая его реакции. И реакция у него была именно такая, которую Тадасе и ожидал: тот что-то тихо прорычал и вновь прижал к себе, жадно целуя. —Ты меня с ума сводишь, — проворчал Икуто, нехотя отстраняясь. —Сочту это за комплимент, — хихикнул Тадасе. Дверь кофейни раскрылась, и оттуда выбежала Утау, на ходу запахивая темную, явно мужскую куртку и Тадасе смутно догадывался, чья она. Девушка смерила их удивленным взглядом, но внимательно посмотрев на старшего брата, который довольно улыбался, как объевшийся сметаны кот, и на младшенького, что старательно отводил смущенный взгляд, удивление сменилось пониманием. —И что мне сказать остальным? — Утау даже не старалась скрыть радости от того, что эти двое наконец-то перешли от постоянного вздыхания в стороне к активным действиям. —Скажи что мне всё надоело и я сбежал. — хмыкнул Икуто, словно это было что-то само разумеещееся, и крепче прижал к себе Тадасе. Утау кивнула, и, развернувшись, убежала обратно в кофейню. А Икуто повел Тадасе вниз по улице, под медленно прекращающийся дождь, чьи капли уже не ощущались горьким холодом одиночества. Теперь, даже несмотря на непогоду, ему было тепло. Потому что теперь он не был один.