***
Сиделкой? Какая глупая отмазка для педофила. В любом случае, Вы, итак, знаете, как все было, верно?
Холодные руки бледного оттенка сжимают по запястьям руки мальчика. Его грудь сильно вздымается от дыхания нависающего, он даже не может сконцентрироваться на одной мысли. Колено утыкается вплотную к несчастному паху взрослого, от чего мальчик снова вздрагивает, как пчелой ужаленный, переворачивается на бок, не давая ему места на шее для отметин. Было бы слишком скучно, сделай он это так все быстро и просто, как обычно. Парень сверху насидает, сипит, он явно не доволен разворачивающимися событиями, потому детское тело ухватывают за бедра, пододвигая вплотную к себе, упирая аккуратными шортиками в пах подростка. Обреченные быть любимыми только собой, лишь привязанные друг к другу. Черноволосый парень с орлиным взглядом, избегающий девушек, жадно хочет впиться в губы маленького ребенка с родинками по всему лицу, добрым и одновременно безжизненным взглядом, в свои несколько лет он уже был сломан и разбит так, как обычно бьют кружку в порыве истерики и слез, громкой ссоры. Его маленькие пальцы сжимались на плечах грубого насильника, не давая тому произвести последующие движения. Губами касается виска, оставляя еле ощутимый поцелуй на нем, а после вновь и вновь дергая телом, толкая об него, но все еще не входя. Они даже не разделись, а недоделанного идеального подростка завело тело совершенно безликого и одинокого мальчика. Он поджимает к себе колени, словно не видя ничего более, дышит тихо, размеренно, хотя грудь вот-вот готова разорваться от горячего и пьянящего воздуха. В один момент чувства перестанут кружить голову в чудном и больном вальсе, придет осознание всецело ужасности ситуации и отчаяния, боли, однако после это снова смениться критической улыбкой. Рука отпускают запястья, перестав оставлять на них фиолетовые синяки, что заставляет ребенка еле заметно усмехнуться. Губы проходятся от груди до живота, оставляя за собой полоску из мягких поцелуев, бережно усеивающих тело. Аж приятно становится. Мальчик жмет ноги вновь, словно собираясь собраться в неочевидно маленький клубочек, лишь бы только не бояться того, что снова будет больно, ведь детское и невинное тело никогда не будет подготовлено к подобному. И вот шорты черного цвета летят в сторону, белые носочки до колен оставляют за собой лишь приятный запах вишни. Его розовой дырочки медленно касаются пальцами, плюют на нее, чтобы было какая никакая смазка, но в ответ лишь слышится недовольное мычание мальчишки, отворачивающегося, однако не просящего остановиться. Ему интересно снова будет почувствовать это приятное ощущение в животе, вымывать из себя белую и липкую жидкость. Незамедлительный толчок, Торрес не жаждет пощады, он просто вставляет головку члена несмотря на то, что орган был крайне грубо введен, боли он доставил не такой уж и большой. Теперь придется растягивать это невинное тело своим органом, чтобы оно было идеально похоже на его форму. Хоть руки и грубы, но Марк не старается даже подать лишнего голоса. Он ощущает себя обманутым, брошенным и оставленным, но Торрес был его спасением из его личного Ада, откуда он никак не мог выбраться. Но вот спасение. Ему так благовольно протянули истерзанную временем руку, ухватили за пояс, вытащили из оглосков пламени, помогая вдохнуть воздух, обжигающий легкий и… Сейчас он снова обманут. Снова обманут тем, кому так искренне и чисто доверял, не давая себе и минуты сомнения, краснея от любых издеяний своего насильника, отдаваясь тому без задней мысли, что может быть иначе, пока детский разум не был полностью разбит до такой степени, что даже перед глазами неясно, что происходит. Вроде Торрес двигается, а вроде и не он долбит детский зад. Ноги снова трясутся, носок выгибается, а спину хрустит от того, что он пытается извиваться под давление Торреса, который из раза в раз входит все грубее и свободнее. На покрасневших, детских, добрых, невинных и разбитых глазах в очередной раз застыли слезы сомнения. Он сипит, но не просит остановиться, покорно сдерживая себе возникающие всхлипы и вскрики. Толчок за толчком уже скорее напоминают нечто нереально болезненное, нежели приятно и невероятное, как это обычно описывают девственники и проститутки низких сортов. Изнасилование, как изнасилование. А кому-то даже нравится подобное ситуация, когда тебе стягивают волосы, заставляя задрать голову назад, молить о пощаде, возбуждаясь от этого еще сильнее. Марк не из таких. Марк вообще сам по себе тихий мальчик. Он послушный, он нигде не возникает, никому не язвит, маму с папой слушается, лишние слова не говорит. В общем… Ведет себя максимально неконфликтно и старается не напоминать о своем существование в принципе. Были ли ему грустно осознать тот факт, что его стыдятся за то, что он тихий, зажатый в себе, иной, в отличие от других детей? Может быть, в какой-то степени в голову била неприятная боль, но после она сменялась небольшой радостью от ощущения кого-то внутри себя. Аж ножки переставали болеть. А может они просто начинали неметь от непривычной боли, ударяющей куда-то в голову. Мысли перемешивались между собой, детский голос срывался на плач, который так отчаянно просил остановиться, покинуть детское тело, оставить его в покое, а после переставать поддаваться греху искушения. Торрес, итак, совершил непростительное, Господь будет помнить каждый его грех, накрывая его плечи очередным слоем тяжелого металла, чтобы он тащил его вдоль кругов Ада. Ох, да, но до смерти Торреса еще жить и жить, а пока он предпочитает отдавать свою любовь и жертвовать своей спокойной загробной жизнью ради глубокого и маленького ребенка, который прогибается под ним, стоит только слово лишнее сказать. Они оба обижены жизнью, правда их обида посеяна разными людьми, они совершенно одинаковы, и потому хотят слиться в единое целое, никто из них не против побыть в общей шкуре, может быть, даже шанс того, что их удача вырастет будет не так ничтожно мал по сравнению с тем, что было до этого? Хотя, если ноль умножить на ноль, то будет ноль, верно? Правило чисел точно не на их стороне, а жаль. Иначе было бы хоть какое-то преимущество. Носки дрожат от возбуждения, а после у Марка случается сухой оргазм, пока он не превращается в жижу прямо на своей кровати, тихо шмыгая носом, заключительным этапом немного подрагивая и дрожание по телу было настолько видным, что второму оставалось лишь расплыться в мягкой улыбке, будучи очень довольным проделанной работой. Ах, прекрасное девственное тело, покрытой сплошь внутри семенем. У него получилось оплодотворить это маленькое солнышко-чудо. Теперь у них будет такой же маленький и чудесный ребенок, верно?***
— На этом все и кончилось. — резко завершает свой рассказ Марк, переставая мяться с ноги на ногу, словно он совсем немного наконец-то расслабился и выпустил из себя жуткие мысли. — Я не знаю, что Вам еще можно рассказать.— Достаточно. — тихо отвечаете Вы, понимающе кивая.
Не стоит продолжать этот диалог, ведь Марк совсем не в состояние будет рассказать нечто большее.
Это ведь… Травма. Серьезная травма для двенадцатилетнего ребенка.
В Ваших руках блестит ручка, после чего Вы закрываете блокнот, медленно поднимаясь с места, а после бережно оглаживая по животу Хитклиффа, понимая, что его беременность что-то немного затянулась.