В ритме страсти

      Гарри Поттер всегда считал, что рано или поздно убьёт его. Настолько ненависть была сильна — она застилала ему взгляд, и он не хотел ничего, кроме как начистить это бледное, аристократичное лицо за его высокомерный взгляд, ухмылку и… эту невыносимую тяжесть на собственном сердце. Ему хотелось оставить на нём синяки, следы, чтобы он смотрел в зеркало в надежде на удовлетворение своих нарциссических потребностей, а на деле, видя метки, думал о некогда мальчишке так же часто, как тот думает о нём.       Он вряд ли скажет, когда его голова оказалась полна мыслями об этом мужчине. Просто в один момент, увидя его на министерском прошлогоднем балу в честь Нового года, задержал на его фигуре взгляд дольше положенного, изучая роскошный водопад платиновых волос, струящихся по ровной спине, мерные шаги, походящие на те, что у хищников при виде добычи, и глаза цвета грозового неба, что случайно впервые тогда встретились с зелёными, цвета свежескошенной травы.       Они ненавидят друг друга. Ненавидят больше всего на свете, хотят ударить побольнее и разбить вдребезги. Раньше напрямую, а сейчас будто бы исподтишка, хотя, разумеется, это лишь его ничтожные попытки доказать, что не помешался на аристократе. Такие же ничтожные, как и его желание к мужчине, который словно специально отнял у него спокойствие. Поттер наивно полагал, что искупил вину за причинённые в прошлом Люциусу, защищающему свою семью, проблемы, когда помог ему избежать тюрьмы, но тот нагло забрался в его мысли, рассевшись там на воображаемом троне, и ухмылялся тонкими губами, что запали куда-то глубоко в душу, не прощая ничего: ни историю с домовиком, ни любые другие, доводящие его раньше до белого каления, а сейчас наверняка являющиеся хорошей шуткой.       Поттер перестал понимать самого себя. Почему именно этот напыщенный павлин? Из-за внешности? Он ведь никогда на неё падок не был, хотя и хотелось поверить в эту отмазку, но, чёрт возьми, как же изящно этот самый напыщенный павлин умеет переступать ногами в лакированных туфлях по паркету, затмевая собой своих партнёрш на каждом балу, как он улыбается, как он смотрит, словно бросая мальчишке из прошлого вызов.       Ох… ему очень хочется начистить лицо, чтобы стереть из своих мыслей раз и навсегда, потому что это влечение ненормальное, странное и неправильное. Не потому даже, что он мужчина, собственные предпочтения Поттера давно не волнуют, а потому, что это, мать вашу, Малфой.       Люциус Малфой. Даже не его сын, что на роль симпатии героя магической Британии хотя бы подходит по возрасту. Поттеру — двадцать пять, а этому мужчине уже сорок три, так какого чёрта?       «Какого чёрта ты постоянно пожираешь его взглядом на каждой встрече в министерстве?» — раз за разом повторяет он себе, когда снова и снова замечает, что разглядывает его руки с выпирающими венами, перебирающие важные документы, и вспоминает, как те прокручивали во время яркого танца талию партнёрши.       Наверное, ему всё-таки стоило стать аврором, как все и предрекали, а не работать там, где этот мужчина, по сути, всегда обитает, но кто же знал, что его туда допустят? Кто же знал, что он заинтересует Гарри, вынуждая его сердце каждый раз замирать, когда их взгляды соприкасаются?       Хитрый лис, всегда обходящий все преграды. Ему плевать на то, что он был осуждён. Пробрался обратно на пост в министерстве каким-то неведомым Гарри образом и теперь мучал, сам того не зная или, возможно, догадываясь, потому что ответные взгляды почти всегда обжигали его щёки, стоило отвести внимательный взор в сторону.       Чёрт… он восхищался и благодарил Мерлина за возможность видеть эту высокомерную сволочь, но одновременно с этим проклинал весь мир и особенно себя за то, что не может спокойно находиться в стороне. Хотелось оказаться ближе, посмотреть ему в его бесстыжие глаза своими и угомонить хотя бы часть своих жалких желаний.       Они были жалкими — это правда. Хотеть человека в два раза старше тебя, который портил тебе жизнь, строил козни и воспитал сына твоего возраста, вызывающего у тебя отвращение — это, чёрт возьми, ужасно ненормально, но так тягуче сладко, возбуждающе, особенно когда он смотрит в ответ, не отводя взгляда, что отказаться невозможно. Не-воз-мож-но.       Хочется ловить его взгляд на себе; хочется играться с его восприятием, заставляя сомневаться в своей вменяемости; хочется показать, каким на самом деле является Гарри Поттер.       В этих сводящих его с ума мыслях, пытаясь трусливо их избежать, он пробыл первый год. Старательно игнорировал мужчину, пытаясь воссоздать свою спокойную жизнь, что уже никак не могла стать такой, и то и дело возвращался к мыслям о переливающихся в свете волосах, наверняка мягких наощупь, и движениям Люциуса, когда он вёл партнёршу по залу, привлекая к себе внимание и наслаждаясь этим. «Чёртов павлин…» — повторял он раз за разом себе, но забыть не получалось. Тот напрочь засел в его разуме, не желая выходить. И это заставляло злость вспыхивать лишь сильнее, а его — срываться на окружающих.       На ежегодный новогодний бал он идти отказался.       Второй год прошёл в поисках успокоения. Никто не понимал, что с ним творится. Он стал раздражённее, агрессивнее — постепенно все начали от него отдаляться. Даже его жена — Джинни. Казалось, она видела, почему Гарри стал таким, почему его сердце неспокойно, почему он подолгу смотрит в одну точку, кусая свои губы и впервые смотря таким… желающим взглядом, но не на неё, а думая о ком-то другом. Поттер ничего не замечал. Торговался с самим собой, метался из угла в угол, закидывал себя работой, не выходя из кабинета, но в конце концов всё равно видел его везде: в столовой, в кабинете совещаний, в бухгалтерии. Он, чёрт возьми, был везде, и убежать не получалось, отчего на сердце щемило от тоски.       На бал он идти снова отказался, празднуя окончание своего тоскливого года в одиночестве.       Третий год начинается с переосмысления и погребения под сотней тысяч мыслей, словно это и правда поможет ему от этого всего оградиться, но, разумеется, увы… Он понимает, что окончательно пропал, потому что, пребывая в своей голове, всё ещё не может отвести от него взгляд, любуясь… любуясь, кто бы мог подумать, что он применит это слово к такому человеку, как он? Но на бал он идти всё ещё отказывается, пытаясь понять, что ему делать дальше.       Он хочет Люциуса Малфоя всё время; он хочет его целовать; он хочет, чтобы тот прижал к себе во время танца, прокручивая его талию; он хочет увидеть такой же желающий взгляд на себе; он, чёрт возьми, зависим. Зависим от его взгляда, ухмылки, движений. От харизмы и даже заботы, что к нему никогда не применялась, потому что он ему никто — и это осознание обухом ударяет по голове на четвёртый год после того рокового бала, когда вся его жизнь перевернулся с ног на голову, стоило задержать взгляд на Люциусе чуть дольше во время танца. В груди поселилась тяжесть: они никто друг другу — но даже эта мысль не смогла заставить его не сверлить лопатки ровной спины мужчины, когда он удалялся от бухгалтерии, куда по чистой случайности направлялся и сам Поттер. Наверное, так к нему и пришло осознание, что он прочно увяз.       Увяз в этих серых, холодных глазах, сильных ладонях, утончённых чертах лица… Гарри хотел его также сильно, как и забыть то, в каком вообще ключе он его рассматривает. Взрослый, самодостаточный мужчина — зачем ему двадцативосьмилетний паренёк, коего он видел ещё в школе мелким, несносным мальчишкой?       Однако, несмотря на это, Поттер решил пойти на бал. Не столько из-за ругани с друзьями, что пропускать ему так долго это мероприятие нельзя, сколько из-за желания снова увидеть его в ритме страсти этого танца, сколько из-за наконец-то смиренного принятия своего помешательства на Люциусе Малфое — отце своего, чёрт возьми, ровесника, факт чего до сих пор отдавался ощущением неправильности, чего-то грязного.       Он выбрал лучший наряд. Подстригся, уложил волосы, снял очки, перейдя на линзы, и… Боже, он правда надеялся привлечь его внимание, немного изменившись. Это было уже диагнозом, как и сказала Джинни перед своим уходом, но какая-то невозможная, слабая надежда трепыхалась где-то глубоко в груди, пока он завязывал у зеркала галстук. Он так не готовился даже на их свадьбу с его бывшей женой, с которой развёлся на днях, сделав на Новый год подарок и себе, и ей — оба уже не выносили этой фальши. Однако друзьями остаться всё-таки вышло. Зла друг на друга держать не выходило. Не после пройденного вместе. Не после узнанного в порыве ссоры секрета, кто поселился в голове и сердце героя магической Британии вместо неё. Она тогда долго стояла, смотря ошеломлённо на разъярённого, потерянного в себе Поттера, и молча вышла, пытаясь переварить услышанное, пока сам мужчина… снова ушёл в себя, пытаясь сказанное осознать. Тогда он впервые признался вслух о том, к кому его тянет.       Поправив галстук и придирчиво себя осмотрев в зеркале, Гарри взял порт-ключ, отсчитывая мысленно секунды до телепортации на бал. Он мог бы сделать это и через камин, но их на праздник закрывают, зажигая огонь, поэтому ключи стали некой традицией и более безопасным вариантом. В новогоднюю ночь войти и выйти из Министерства могли лишь приглашённые работники и их спутник или спутница. Гарри в этот раз идёт один.       Шум толпы приглушённый, словно все разом обзавелись на эту ночь манерами, став говорить сдержанно и тихо, а затем и малейшие отголоски чужих шепотков прекратились, чтобы зародиться с новой силой, как только появление Поттера оказывается замеченным. Живая сенсация, ходячая сплетня — он всегда в центре внимания. От этого тошнило, а теперь и развод, и его новый имидж со статусом каплями масла упали прямо в пламя всеобщего обсуждения.       Он уходит в свой любимый угол, где полумрак не освещают многочисленные свечи, что традиционно заменяли лампы, дабы атмосфера была более уютной, как посчитала Гермиона, и берёт по пути бокал с вином, незыблемой статуей скрываясь ото всех и рыская взглядом по толпе со скучающим выражением лица в надежде увидеть того, ради кого он устроил весь этот маскарад. Но уже приевшейся ко взгляду платиновой макушки нигде не было видно, словно насмехаясь над восприятием Поттера. Снова. Потому что обдурить Малфоя невозможно. Его сына ещё вполне, но не отца, который всего парой слов может ввести тебя в замешательство.       Люциус Малфой — совершенный во всём. Не может быть не совершенным, и это бесило Гарри так же сильно, как и то, что он испытывал к нему притяжение. С того самого первого бала, когда впервые понял, что его интересует, как шевелятся тонкие, персиковые губы при разговоре, насколько они мягкие и какого их целовать. У него сбивалось дыхание, а взгляд то и дело цеплялся, но не сейчас. — Кого-то ищите? — бархатистый баритон раздаётся за спиной, и Поттер слышит в нём насмешку, не может не услышать, ведь та открыта и очевидна.       Гарри усилием воли не позволил себе вздрогнуть от неожиданности, не показать того, что удивлён тому, что мужчина, голос которого изучил до малейших нот, стоял всё это время позади него. Поттер всегда стоял в этом углу на балу, чтобы видеть всех с безопасного ракурса, но не прижимался к стыку стен, так как свет туда не попадал, а он обязан быть на виду, чтобы не поднялась шумиха об его исчезновении.       Люциус этим воспользовался, стоя в полутьме, среди которой Поттер его, в тёмном, таком неестественном для него костюме, не заметил. Он смотрел пронзительно, впервые обращаясь к нему после того рокового суда, и выпрямлялся медленно, отходя от стены, словно перед броском на жертву. Малфой сейчас напоминал хищника, снова одержавшего победу, и Гарри еле сдержал желание застонать от досады, возведя глаза к потолку, потому что казалось, что это приятное напряжение между ними чувствует только он. И чем ближе Люциус подходил, тем сильнее оно распалялось.       Мужчина, как всегда, был неотразим. Гарри, незаметно вдохнув, почувствовал его одеколон — немного терпкий, но лёгкий, не забивающий лёгкие, как многие другие мужские ароматы. Поттер ненавидел этот запах так же сильно, как и любил. Он хотел бы его вдыхать как можно дольше, смотря в серые глаза, как сейчас, пока весь не пропитается изнутри.       Он и правда зависим. — Разрешите пригласить Вас на танец… — кажется, его сердце на секунду перестало биться, когда взгляд Люциуса скользнул по его внешнему виду сверху вниз и обратно, изучая. — …лорд Поттер.       Их молчание снова длится несколько минут, прежде чем Гарри понимает, что не спит. Он, должно быть, шутит? Заметил его помешательство на себе и тешит своё ЭГО, чтобы потом поиграться с непутёвым мальчишкой, который поддался его чёртовым чарам обаяния, позорно открывшись. — Из меня плохой танцор, — Поттер поражается тому, что голос звучит твёрдо, ровно, хотя внутри сейчас роется миллион эмоций, которые из тела выпускать было очень опасно.       Малфой снова молчит, смотрит так пронзительно, горячо, осматривая его лицо, что внутри всё сжимается, и… чёрт возьми, издаёт такой привлекательный смешок, что у Гарри самого дёргается невольно уголок губ, что, разумеется, не ускользнёт от внимания мужчины. — Не беспокойтесь, — он точно видит его улыбку и маленькие, почти незаметные ямочки на щеках. — Я буду вести Вас, если позволите.       И протягивает руку ладонью кверху. Вот так просто, без каких-либо разговоров и странных признаний, будто всегда так было. Гарри в замешательстве. Он смотрит на эту руку беспристрастным лицом, скрываясь за маской, но внутри всё леденеет, будто мальчишкой снова встретил дементора. Правда этот оказался чересчур притягательным.       Рука в чужой ощущается… странно, но до одури приятно. Стоит их ладоням соприкоснуться, как тепло распространяется от них волной по всему телу. Чувствует ли Люциус тоже самое? Вряд ли. Ему просто не может так повезти.       Он гулко сглатывает, нервно выдыхая, потому что боится оплошать, но Люциус, уверенно сжав его ладонь, ведёт его в самый центр. Хочет опозорить перед всеми? Глумиться? Чего ему ожидать? Но мужчина обхватывает его горячей ладонью за талию, рывком вдавливая в себя торс к торсу, а другой так и не выпускает руки Гарри, отводя их скреплёнными в сторону. Лица в нескольких сантиметрах друг от друга, дыхание одно на двоих, и он чувствует, слышит, как бешено колотиться в чужой груди сердце. Или это его?       С потолка плавно спускаются искусственные снежинки, призраками оседая на гостях, и Люциус выглядит так правильно в атмосфере всего этого уютного официоза, несмотря на свой чёрный костюм, что хочется провалиться сквозь землю от раздирающего восхищения. Новая мелодия, словно повинуясь традиции, напоминает мотив танго, и Люциус делает шаг назад, крепче сжимая ладонью его талию, отчего Гарри следует машинально за ним. Поттер не умеет танцевать, но Малфой уверенно ведёт его по залу, не отводя внимательного взгляда, и юноша изумляется, как они ещё не врезались в кого-то, или как он ещё не отдавил мужчине ноги. Они свободно перемещались по залу, переставляя синхронно ноги, и это больше походило на вальс, но, стоит мелодии кратковременно изменить темп, как Люциус ловко прокручивает его талию в руках, отдаляя от себя и снова прижимая к себе вплотную. Поттер жарко выдохнул, снова оказавшись лицом к лицу к мужчине, на губах которого играла улыбка. Не усмешка, а всё же улыбка, от которой голова закружилась ещё сильнее. — На нас все смотрят, — его шёпот горячей лавой растекается по телу, вызывая табун мурашек, но они продолжают играть в эту игру с невозмутимостью, словно измываясь над собой. — Любите внимание? — Ненавижу, — хмыкает в ответ Поттер мгновенно и честно, пытаясь в серых глазах высмотреть хоть что-то, что дало бы ответ на происходящее сейчас, когда они снова вальсируют по залу. — Меня или всё-таки взгляды на себе? — вместо улыбки теперь усмешка, от которой зубы сводит, как хочется что-нибудь сделать: то ли ударить, то ли поцеловать так, чтобы губы болели.       Гарри понимает, что сейчас выбрал бы второе. — Вас я давно уже не ненавижу, — честный ответ вызывает в серых глаза довольство.       «Нарцисс» — думает про себя юноша, пока ладонь на его талии сжимается сильнее, прижимая плотнее, хотя, казалось, уже некуда. — Тогда что Вы испытываете? — они резко отдаляются в такт музыке и снова сходятся, но лица их оказались ещё ближе, или это фантазия, что хотела бы стать действительностью?       Нет, Гарри чувствует его дыхание на своих губах. Это не иллюзия. — Зачем Вы пригласили меня на танец? — парирует Поттер, неожиданно даже для самого себя останавливаясь в танце, чтобы нагнуть Люциуса в своих руках.       Дьявол в симпатичном обличии даже не теряет лица, лишь как-то… одобрительно хмыкает, возвращаясь не без помощи Гарри в изначально положение, чтобы продолжить вести по кругу. — По той же причине, почему Вы не сводили с меня глаз последние четыре года, — в горле пересыхает.       Заметил. Следил. Всё продумал, спрятавшись за спиной, чтобы подтвердить свои догадки. А он, всё-таки мальчишка, ослеплённый спутанными чувствами, попался в его сети. — Вы развелись, — резкий разворот и снова вальс покругу. — Вы тоже, — усмехается мужчина, склоняясь ближе к уху. — И весьма удачно. — Чего Вы ждали? — Когда мы оба поймём, что наше столкновение неизбежно.       Гарри насмешливо фыркает, позволяя снова прокрутить себя в танце и прижать к себе, соприкоснувшись лбами. Они оба уже устали, тяжело дыша, или это не из-за танца? — И мы поняли? — Судя по всему, да. И я не намерен упускать свой шанс, — Гарри мог поклясться, что увидел, как зрачки затопили светлую радужку, и шумно сглотнул, ощущая, как сердце колотится теперь далеко не от волнения. — Будете держать меня на поводке весь вечер? — Люциус почти рассмеялся, и уже это Поттер посчитал своей личной победой, хотя бы такой, маленькой, но победой.       Танец подходил к своему логичному завершению, и Малфой, разойдясь с Поттером, снова вжал его в себя, стекая ладонью с поясницы на бедро, приподняв ногу так, чтобы то оказалось на его талии. Дыхание сбилось, они находились так близко, что юноша чувствовал жар чужого тела, его дыхание у своего уха. Он не слышал гробовой тишины вокруг, а затем бурных аплодисментов, потому что всё заглушил Люциус своим присутствием.       Гарри нервно рассмеялся, спрятав лицо в плече мужчины, и отстранился, только чтобы увидеть непоколебимую решимость в глазах напротив. — Нет… заберу с собой, — выдохнул Малфой, прежде чем Поттер почувствовал затягивающую в узкое пространство трансгрессию.       Они не говорят, безмолвно решая сделать это потом, потому что Люциус, едва они попадают в холл его поместья, вжимает его в стену, накрывая губы своими. Дышать тяжело. Уже точно понятно, что не от танца, а от желания, наконец-то получившего выход из тела. Гарри цепляется за плечи с талией, пытаясь удержаться на ногах, и притягивает Малфоя к себе ближе, хотя пространства между ними и так не осталось.       Целуется Люциус так же совершенно. Есть ли в нём вообще что-то, что он не умеет? Гарри сомневался, шумно выдыхая, когда его нижнюю губу оттягивают зубами, вынуждая приоткрыть рот. Малфой, стягивающий с него галстук с пиджаком, улетевшие куда-то в сторону, напористый и горячий — полная противоположность тому, кого видел каждый день Поттер. Он жадно сминает его губы, сжимая бёдра, и тянет на себя, подхватывая на руки. Гарри молча поражается тому, что он так легко поднял его, и обхватывает талию ногами. Малфой не в состоянии оторваться от Поттера, а тот то и дело препятствует их поцелуям, сквозь них расстегивая пуговицы на рубашке, так и не стянув её до конца с мужчины, потому что его руки заняты тем, что держат юношу.       В спальню они заходят уже растрёпанными, но всё ещё не раздетыми, и Люциуса это раздражает. Он укладывает Гарри на мягкую постель, накрывая своим телом, и припадает губами к шее, заскользив ладонями по крепкому торсу, груди. — Люц… — выдыхает Поттер, выгибаясь под мужчиной, залезшего ему под рубашку и одобрительно что-то прошептавшего на обращение.       Люциус нетерпеливый, хотя Гарри эту черту ему бы никогда не присвоил, но тот почти срывает с него оставшуюся одежду. Рубашка распахнута, стянута, штаны были откинуты в сторону вместе с нижнем бельём, и юноша почувствовал себя слишком открыто смущающе под разглядывающим его человеком, который всё ещё был слишком одет. Поттер недовольно дёргает тихо рассмеявшегося Малфоя на себя и целует линию его челюсти, стягивая с него чёртову рубашку, что ещё на лестнице выбесила его своей неподатливостью. — Тихо-тихо, — шепчет мужчина, когда Гарри чуть не рвёт замок на брюках, хотя недавно сам чуть так не поступил.       Поттер тихо стонет от открывшегося вида.       Люциус чертовски красивый без одежды — поджарое тело, молочная кожа и блядская дорожка к паху. Гарри почти уверен, что меркнет рядом с ним, но взгляд мужчины пылает желанием, а ладони снова оглаживают горячую кожу, задевая соски, когда губы касаются шеи, от которой Поттер его нагло оторвал, желая стянуть одежду. Юноша откидывает голову, прикрывая глаза, подставляется под кусачие поцелуи, почти напрашивается, чтобы Люциус втянул нежную кожу в рот, оставив следы. И он делает это, вынуждая Гарри шипеть от покалывающего чувства, когда очередной засос расцветает на коже. Поттер тоже хочет хоть что-то сделать, изнывая, но мужчина, спустившись поцелуями к его паху, нажимает на грудь, не давая этого сделать. — Потом, — хрипит, понимая без слов, и медленно вбирает его член в себя, вынуждая с губ сорваться протяжный стон.       Малфой посасывает головку, кружит вокруг щелочки языком, что только недавно изучал нёбо во рту Поттера, и мучительно неспеша насаживается до конца. Юноша чувствует, как головка упирается в заднюю стенку чужого горла, и усилием воли сдерживает себя, чтобы не толкнуться бёдрами навстречу, хотя руки Люциуса и держат крепко на месте за бёдра, пока взгляд неотрывно наблюдает за его реакцией. — Чёрт… Люц, — жалобно стонет, потому что не продержится долго, не сможет, когда так долго хотел, и мужчина отстраняется, позволяя увидеть, как тоненькая ниточка слюны тянется от кончика языка до багровой головки.       «Потом» он вдоволь поиздевается над ним также. — Перевернись, — похлопывает его по бедру, и Гарри повинуется, укладываясь животом вниз, но его вздёргивают за таз вверх, чтобы задница была выставлена напоказ. — Отлично, малыш… ты очень красивый, знаешь об этом? — его шёпот с придыханием сводит с ума, и Поттер тяжело выдыхает, раздвигая ноги чуть шире. — О, да… молодец, хороший мальчик.       Гарри звучно стонет, получая шлепок по ягодице, и сжимает простыни, шипя на холод смазки, что была призвана тихим «акцио», сказанным одновременно со звонким звуком соприкосновения ладони с раскрасневшейся сейчас кожей. Люциус умело чередует грубость с нежностью. Он хочет его не меньше, но играется и играется, вводит палец, второй, третий, нежно трёт пульсирующие стенки и заставляет изнывать от желания, выгибаться, скулить от подушечек, что почти невесомо скользят по чувствительной точке внутри. — Люц… — хрипло просит Поттер, подаваясь бёдрами назад, но снова получает шлепок по второй ягодице, вызывающий шумный вздох.       Член ноет, сочится обилием смазки, а дырка горит от непривычного растяжения, заставляя плавиться, превращаться в несвязно лепечущую что-то лужу. Люциус очень страстный, но ужасный гад, заставляющий долго мучиться их обоих. — Трахни меня, — едва ли не рычит зверем Гарри, как когда был совсем мальчишкой, желающим справедливости, потому что терпеть больше сил нет, а Малфой тихо смеётся, издеваясь.       Несколько шлепков приходится поочерёдно по каждой ягодице, и Поттер хрипло вскрикивает, стискивая зубы. Он не замечает, как пальцы покидают тело, и протяжно, сладко стонет, сжимая постельное бельё — Люциус входит медленно, давая прочувствовать каждый сантиметр хорошо смазанного члена. — Ммм, нравится? — бархатистый голос стал ниже, глубже, нашёптывая на ухо, которое тут же прикусывают зубы, и лижет кончик языка. — Так долго хотел этого, что так сжимаешь меня? Расслабься, и я дам тебе, чего ты так хочешь, детка.       Поттер прячет лицо в простыне, что не нравится Люциусу, и пытается расслабиться. Малфой тянет его за плечи назад, заставляя приподняться, облокотившись руками о кровать, и почти полностью выходит, входя по самые яйца со звучным шлепком. Поттер жмурится, хрипя стон, и заводит одну руку назад, обхватывая бедро Люциуса и прижимая к себе, чтобы вошёл ещё глубже. Малфой понимает: задаёт размеренный, глубокий темп, трахая со вкусом, медленно, попадая точно по простате под нужным углом. — Громче, Гарри, отпусти себя, — снова этот развязный шёпот на ухо, словно током проходящий по всему телу, и Поттер всхлипывает, подаваясь навстречу бёдрами под собственный звонкий стон.       Люциус не любит тихий секс. Он входит грубо, резко, выдавливает всё до конца, пока вместо стонов не остаются хрипы, и отпускает плечо Поттера, не заставляя выгибаться, только тогда, когда тот не становится полностью расслаблен, не становится сосредоточен полностью на нём, а не многочисленных мыслях.       Малфой накрывает его своим телом, обнимая поперёк груди, и, прижавшись лбом к плечу, двигается беспорядочнее. Член Гарри зажат между животом и постелью, он цепляется за руку Люциуса, протяжно, сладко выстанывая, потому что очень близок к краю. И Малфой чувствует это. Чувствует, как горячие стенки сжимают его, пульсируют, и с низким стоном кончает спустя несколько глубоких толчков, ощущая под собой дрожь смуглого тела, покрытого шрамами.       Одно тяжёлое дыхание на двоих, один ритм сердцебиения, что напоминает танец — Гарри готов ощущать это всю жизнь, если ему будет позволено.       Люциус поднимается, освобождая Поттера от своего веса, и ложится рядом, поворачивая голову так, чтобы их взгляды снова пересеклись. Взмах его руки с выпирающими венами, чтобы выбросить презерватив, Малфой казался собранным, а Гарри, пытаясь восстановить дыхание, никогда ещё не был так… свободен, ощущая себя, будто он в нирване. — Жалеешь? — в серых глазах промелькнула странная эмоция, которую юноша опознать не смог. — Ни капли, — сипло отвечает, не отводя взгляда и не двигаясь, словно боясь спугнуть момент. — А ты? — Надеялся на этот исход, — насмешливо выдаёт Люциус, но на губах его играет непривычная для Гарри улыбка, которую он видел лишь однажды — на суде, адресованную сыну. — Я думал, что у меня едет крыша на почве пустых надежд. Но несколько раз поймал твой взгляд и решил, что стоит рискнуть. Ведь… — …Малфои получают лучшее? — мужчина тихо смеётся, с придыханием, и это лучшее, что Поттер слышал в своей короткой жизни. — Схватываешь на лету, — Гарри немного смещается, ложась набок так, чтобы видеть Малфоя, и замирает, когда ощущает на своей щеке горячую ладонь. — Ты же понимаешь, что будет потом?       Гарри тяжело вздыхает. Он задавал себе этот вопрос несколько лет подряд: с двадцати пяти лет до двадцати восьми — и теперь с уверенностью знает ответ. — У меня было достаточно времени подумать об этом и принять, — юноша прикрывает глаза, ощущая поглаживание на щеке, и слабо улыбается, всё ещё чего-то боясь. — А у тебя? — Ещё больше, — усмехается мужчина, когда возможное продолжение их разговора прерывает бой курантов, оповещая о наступлении полночи.       Возможно, это знак, что больше и обсуждать нечего? Люциус вернул свой взгляд на Гарри, изучая отблеск лунного света на его коже. — Выпьем за прекрасный конец прошедшего и начало нового года? — Да, пожалуй… нам надо выпить, — посмеивается Поттер, переводя внимание с часов на мужчину, что не сводил с него глаз. — И на этот раз вести в танце будешь меня ты, — призывая бокалы с бутылкой вина и разливая напиток, с хитрой ухмылкой на губах осторожно говорит Люциус.       И разве в праве Гарри упустить свой шанс, когда сам Малфой уцепился в него так крепко руками? Точно не после стольких лет самокопания и разъедающей сердце тоски. — Да, не сомневайся. Я быстро обучаюсь, — взяв бокал за ножку, юноша, изучая разом расслабившегося после его ответа мужчину перед собой, отпивает немного, прежде чем первым утянуть Люциуса в очередной поцелуй и накрыть собой, неспеша отлевитировав бокалы на прикроватные тумбочки.       Малфои получают лучшее, а Поттеры удачливы до мозга костей. И им ещё предстоит научиться соединять эти два умения, чтобы свободно вальсировать в ритме страсти по миру без опасения быть пойманными. Для этого у них будет ещё ни один день и ни один Новый год.

С Новым годом!