Безрассудно влюблены?

      Сосредоточенный взгляд девушки скользит по клавишам, пока пальцы напряженно печатают текст. Вещь, пытаясь привлечь внимание к своей персоне, отбивает пальцами чуть ли не чечетку, но в итоге сдается, уйдя меланхолично наносить увлажняющим бальзам на иссыхающую кожу.       Ничто не может отвлечь юную леди, кроме… Экран лежащего неподалеку смартфона загорается, сопровождая новое пришедшее сообщение вибрацией.       Уэнсдей сдержанно, но прытко всматривается в дисплей. Еще мгновение – и ее губы искажаются в полуулыбке.        «Мне нравится запах шелкопрядов. Трупы имеют схожие ароматические нотки…», – гласило сообщение от некого Аморала.       Она вновь открывает присланные фотографии и всматривается в мужское лицо. Грубый профиль с ядовитым прищуром карих глаз и наводящая страх улыбка… так улыбаются люди, много знающие о жизни.       Не склонная к долгому обдумыванию простых вопросов, Уэнсдей принимает приглашение незнакомца. Прогулка до дьявольского ущелья в лесу кажется лучшей идеей для вечернего свидания.       Обладательница изысканного вкуса облачается в чёрный приталенный костюм. Дополняет образ легкая косметическая пудра, нанесенная похлопывающими движениями. Ей все больше нравится мертвецки серый тон лица и оттеняемые на фоне бледности пухлые темные губы.       Вещь, преграждая путь к выходу из комнаты, нервно постукивает по полу, взывая к чувствам хозяйки.       — Нет, я не возьму тебя с собой. Свидания предназначены для двоих, и лишь в чьих-то извращенных фантазиях там присутствуешь ты.       Рука обиженно намекает, что не постыдится сообщить о вечерней вылазке родителям.       Уэнсдей лишь наклоняется, подаваясь туловищем вперед, и приглушенно твердо добавляет:       — Затеваешь шантаж? – слегка вскидывает брови. Девушка немигающим взглядом следит за нерасторопным ретированием Вещи в сторону. Она не та, с кем прошли бы подобные дешевые фокусы.       Мрачное небо нависает над головой массивными серыми тучами, и молния озаряет серую мглу. Оглушающий раскат грома пронизывает пространство. Безмятежно Уэнсдей разворачивается на пересечении улиц в сторону узкой, скрытой в тени деревьев, дороги.       Там, докуривая, стоит темный силуэт. Он ждет ту, которую манит его аморальная жизнь. Завидев юную хрупкую особу, мужчина ухмыляется. Впервые в его сетях пташка близкая по духу. Он ощущает в ней родственную душу, убить которую будет в стократ приятнее.       Уэнсдей, бесстрашно подойдя, оценивающе всматривается. От застывшего взгляда мужчине становится некомфортно. Она смотрит на него снизу вверх, но по ощущениям – свысока.       — Твой вид будоражит сознание, – томно протягивает Аморал и приглашает последовать вслед за ним.       Тяжелые шаги, отдающие измятым шелестом листвы, заставляют ворона яростно вскрикнуть и взмыть вверх, расправив чёрные как уголь крылья.       Уэнсдей немногословна. Она видит перед собой того, кто совершал злодеяния, но ее это ни капли не прельщает. В каждом его последующем жесте, в каждом слове она улавливает тонну беспричинного бахвальства и самодовольства.       Его нельзя было назвать красивым или хотя бы привлекательным, скорее запоминающимся. Резкие грубые черты его лица будто выточены неумелым скульптором. Движения тяжеловесны и обрывисты. Одно дело – делать то, что по душе, потому что того требует все твое естество, другое – казаться неординарным и совершать мерзости ради мнимого господства. От ее пристального взгляда не может ускользнуть то, как отчаянно он нуждается в восхищении.       — Уже рассказывал ранее, что родился особенным. Мое сердце прогнило со дня первого его стука. Еще ребенком собрал гильотину для обезглавливания игрушек, – хвастается и украдкой поглядывает на идущую следом девушку.       Два распустившихся локона обрамляют ее лицо, на котором по-прежнему нет эмоций. Внутренне она опечалена – он разочаровывает ее все больше. Выглядит словно ребенок, пошедший по ее стопам, но вовсе не имеющий к тому предрасположенности.       — Вот и то самое жуткое ущелье, про которое говорил, – указывает в сторону огромных каменных валунов, заросших мхом и сорняками. А посреди них извилистая дорога. — Все еще хочешь зловещих приключений?       Вальяжно и расслабленно, будто одержавший победу, мужчина протягивает ей мускулистую руку, чтобы по-джентельменски помочь переступить скользкий от дождя выступ. Она лишь уничижительно окидывает его взглядом и справляется сама.       Скрытая во тьме чарующей глуши, Уэнсдей наслаждается атмосферой места. И только компаньон портит вкус трепетных откликов.       — Ты не так умна, как тебе кажется. Будь в тебе хоть капля рассудка, ты бы не явилась ко мне в полном одиночестве, – заискивающе, предвкушая очередную с легкостью добытую смерть, мужчина позволяет себе надменно ухмыльнуться.       — Как именно ты убивал их? Как ловил в свои сети и что делал с их телами? – Уэнсдей снова пронзает его холодным испытывающим взглядом.       — Тебе хочется знать, что будет с тобой? Ты красива, но смерть сделает тебя совершенным созданием. Когда твое тело испустит дух, я разогрею его, подобно парафину в зажжённой свече. Сойдет окоченение, а плоть станет мягкой и податливой. Я буду скользить по ней и растворяться. А ты будешь плавиться подо мной, подобно маслу, растопленному моей безграничной силой.       Аморал угрожающе надвигается в ее сторону, скидывая с себя мокрую куртку. Ему ничего не помешает придушить ее, переломить в ее хрупкой тонкой шее каждую косточку. И ему невдомёк, что Уэнсдей Аддамс не проигрывает. Подобное возможно лишь в чьих-то наивных мечтах. В мечтах человека с розовыми очками без реального восприятия порядков этого мира.       Не сбавляя напора, он выхватывает раскладной нож. Нет, не чтобы убить, а чтобы насладиться тем, как из маленького надреза бархатной кожи, сладкой, словно лепесток распустившейся дикой розы, будет стекать алая кровь.       — И что потом? – выпытывает Уэнсдей, взбудораженная от предвкушения грядущего.       — Потом? Я предам тебя земле вот в этом самом месте, – он указывает на гору взрыхленной сырой земли у подножья громадного камня. — Когда твое тело поглотит зловонный запах, ты упокоишься рядом с другими менее прелестными трофеями.       — Ты лишь жалкий убийца с раздутым самомнением, чьи дни после нашей встречи сочтены. Ты погрузишься в такой ад, где твоим верным другом и соратником будет невыносимая боль, – грубо осаживает и перехватывает из его рук нож, обезоруживая.       Опешив от страстных спешных движений избранницы, мужчина на мгновение теряется, обретая в мимолетном замешательстве злейшего врага.       — Благодарю, Аддамс, мы услышали достаточно, – доносится из-за спины Аморала мужской властный голос, заставляя того удивленно развернуться. — Без резких движений, – командует полицейский и жестом сигнализирует напарникам сковать в наручники преступника.       Как крыса, загнанная в змеиный террариум, мужчина бьется из последних сил, в надежде отвоевать право на свободу. Его страсть к убийствам – это его жизнь. Он верит в праведность своих поступков, ведь, уверовав в себя, вершит правосудие.       — Грязная дрянь! Гореть тебе вечно в огне преисподней, – отчаянный крик распугивает птиц.       Уэнсдей не оскорбляется его проклятьем, она им упивается. Он убивал невинных девушек и гордится этим. Даже ее грешная семья охотно пристыдила бы это отродье.       У полицейского, наблюдающего за сценой, отражается на лице отвращение.       — Постойте, – вновь командует полицейский, останавливая своих людей, скрутивших подонка. — Герой дня оказывает сопротивление при задержании, – высокомерно произнеся, он вынимает оружие из кобуры и, не мешкая, простреливает Аморалу коленную чашечку.       Уэнсдей не в силах сдержать улыбки – ее возлюбленный вновь очаровывает ее. Пробуждает дикую страсть. Ее выбор безрассуден и беспощаден. Как бы не проявлялась гордыня в каждом его решении – это его украшение. Иногда он становится непредсказуем даже для нее. Поражает, удивляет и заставляет учащенно биться сердце.       Впервые они встретились в полицейском участке. Он тогда только вступил в должность и старался к каждому делу подходить с энтузиазмом и дотошным вниманием.       — Уэнсдей Аддамс… вижу, вы не первый раз попадаетесь на подобном, – констатирует молодой сотрудник, листая ее личное дело.       Табличка на столе гласит: Слош Вомэк – теперь она знает имя. Девушка отрешенно и молчаливо рассматривает его: ясные зеленые глаза, слегка вздернутый ровный нос и тонкие багровые губы. В нем есть что-то такое, что способно осадить ее пыл. Он сочетает в себе проницательный ум, добросердечность и непреклонную жестокость, когда это заслужено.       — Что вы скажете в свое оправдание? – глядя исподлобья, полицейский скрещивает руки и всматривается в ее бездонные глаза, горящие азартом.       — Мне очень жаль, но против меня нет никаких улик, – слова слетают с ее уст с озорством и едкостью.       — Мастерски проделано, ничего не скажешь. Но трое свидетелей доказывают вашу причастность, – с нажимом добавляет он и отстраняется.       Ему не хватает рядом с ней воздуха. Она словно невидимой рукой перехватывает его горло и сдавливает. Он не уступает, ощущая, как той хочется подчинить его себе.       — Каждый из них неоднократно и прилюдно демонстрировал ненависть по отношению к моей семье. Они стремятся опорочить мое имя…       В конечном счете он сдается. Потому что она благоразумна. Беспощадна, но сдержана. Ее поступки не вписываются в нормы реальности, но находят отклик в его душе. Она борется с гнусным злом – прибегая к злу справедливому. В этом вся ее загадка и притягательность.       Черная во всем – от внешности до души. Но светлая в помыслах. Разве она неидеальна?       Все последующие встречи протекали с неменьшим накалом. Их влекло друг к другу, но они оттягивали момент сближения. Боясь, что если проявят несдержанность – оба сгорят до тла.       Пока однажды он не увидел ее… облаченную в легкое ажурное платье. В неизменно черном она играла на виолончели. Это был подарок для него. Как заколдованный, очарованный и безумный, он прильнул к ее ногам. Она играла мелодию, исходящую из самой души. И во всей этой стройной мелодичности оба потеряли головы.       Слош обжигал прохладную кожу горячим дыханием. Поднявшись выше, слега откинул ткань платья, оголяя бледню кожу бедра. Уэнсдей перебрала пальцами по его волосам, жадно вцепляясь и притягивая к своим губам. Томимые столь долгим ожиданием слились в первом поцелуе, преисполненном страстными чувствами. Не было места стеснению и неуверенному исследованию предпочтений. Они так долго изучали друг друга со стороны, что уже с закрытыми глазами могли угадать – о чем думает каждый по одному лишь дыханию.       Аккуратно отставив инструмент, он подхватил даму сердца на руки, жадно впиваясь в манящие губы, и понес до собственной постели. Уэнсдей, словно невесомая, обвила руками его шею, отдаваясь всецело страстному порыву. Ее худое тело парило в могучих руках. А девичье лоно вжималось в напряженный, натягивающий брюки, член.       Полицейский спустил ее на пол и с рыком сдернул платье. Уэнсдей, не растерявшись, вцепилась в ткань рубашки, оголяя желанное тело, пока Свош с жадностью всматривался в ее маленькие упругие груди. Грубо вжавшись в хрупкое тело, откинул девушку на кровать, властно нависая. Уэнсдей стремилась сменить позиции и стать доминирующей, но, мгновение – и он дерзко схватил ее за волосы, заставляя открыть изящную шею. Покусывая, он вдавил ее тело своим, не давая играть с ним. Сейчас она в его власти.       — Свяжу, – с придыханием и угрозой перехватил женские сильные руки.       Уэнсдей нравилось его превосходство, но оно не могло быть постоянным в отношении нее.       Сдернув бюстгалтер, он ненасытно прикусил взбухший твердый сосок, срывая с губ прелестницы протяжный стон. Влажными поцелуями, на грани между болью и нежностью, он поддел зубами ткань ее белья, приспуская. Прижавшись бархатным языком между ее разведенных ног, он с силой сжал ее протестующие руки. Снова Уэнсдей издала стон, желая его, но не смея в этом сознаться.       Лишь только мужчина отстранился, возбужденно вглядываясь в лицо избранницы и будучи на грани безумия, она резким рывком высвободила руки и повалила того на кровать рядом с собой. Сдернув с брюк кожаный ремень, игриво свела его руки вместе и связала. Осаженный таким властным безоговорочным взглядом, мужчина охотно передал бразды правления своей госпоже.       В миг оставив его нагим, она зловредно легко касалась эрегированного органа. Дразнила, двигая бедрами взад-вперед, и позволяла члену слегка надавливать между влажных половых губ.       Еще чуть-чуть и он разорвал бы сковывающие путы, схватился бы за упругие сахарные ягодицы и резко вошел. Но она и сама давно этого хотела и с удовольствием распутала дрожащие руки, позволяя мужчине взять свое по праву.       Не церемонясь, он насадил ее и делал бы подобное бесконечное количество раз, лишь бы высвободить пробудившийся внутри пожар.       Их слаженные прикосновения и шумные всхлипы дурманили, а толчки то нарастали, приближая к оргазму, то замедлялись, превращая секс в пытку. Низ живота девушки изнывал, а все ее естество стремилось наполниться сладостной похотью.       Свош нахально и ловко перевернул Уэнсдей, вжимая грудью в простыни, рывком приподнял ее таз и, смачно шлепнув, вошел сзади. Уэнсдей выгнулась, срываясь на звучный яркий вскрик. И в момент, когда ее ноги предательски задрожали, а руки до боли впились в ткань, он вышел из нее, оставляя белый вязкий след между ее аппетитных ягодиц.       — Какая же ты… манящая… – томным тихим голосом протянул опьяненный мужчина. — Хочу ещё… и ещё…       — Не боишься его стереть? – насмешливо ответила, подмечая наливающийся член вновь.       — Ты та, с кем я теряю рассудок и хладнокровие. Та, что мановением руки может воспламенить изнутри. Та, ради кого я дышу. И мне не нужно кем-то притворяться, чтобы добиться ответности. Ты тоже влюблена…       Последнее слово вызвало в ней испуг. Ей никто не нужен, чтобы быть той, кем она всегда хотела быть. Она целостна, будучи рождённой с ювелирной огранкой. Разговоры о влюблённости…       Полицейский заливисто срывается на хохот, ясно считывая ее настроение. Он знал, что ее тревожило, но с напускным давлением продолжил:       — А ещё хочу от тебя троих детей. И с удовольствием перееду в дом твоей семьи, - добавляет, ласково поглаживая горячие взмокшие бедра.       Она улыбнулась, различая в его словах привычную иронию. Ему вовсе не хотелось создавать «что-то» из двух целых. Ему хотелось двух целых сталкивать друг с другом на протяжении жизни, изматывать долгим флиртом, колкими речами, отстранённостью, а потом накидываться друг на друга как в первый и последний раз.