Под снежными хлопьями Рождества

      В этом году рождественская ярмарка поражает всех своим добрым праздничным сиянием: яркими вывесками с сердечными поздравлениями в центре; приглушенными уличными фонарями в парке, украшенными золотистыми гирляндами; аляповатыми огнями веселых аттракционов и теплыми электрическими свечами в небольших киосках с едой и скромных ларьках с новогодними подарками. Отовсюду доносится цепкий аромат жгучих специй, подогретого меда и свежей хвои, а счастливый визг возбужденных детей ведет растерявшихся посетителей напрямую к липким сладостям и ёлочным игрушкам.       Они здесь уже некоторое время и успели обойти всю округу, – и Стайлз очень взбудоражен увиденным им волшебством. К этому моменту они с Питером уже прокатились на некоторых веселых каруселях и даже получили несколько приглянувшихся сувениров для себя, но большая часть ярмарки осмотрена лишь вскользь. Поэтому они решили вернуться к началу, заглянуть в пропущенные ларьки со всевозможными лакомствами, домашней выпечкой и другой традиционной едой на Рождество, и заодно утолить пробудившийся от долгой прогулки голод.       – Смотри! Там есть те самые леденцы, которые нравятся Доне, – взволнованно вскрикивает Стайлз, указывая на далекий прилавок в окружении щебечущих малышей и их усталых родителей. Он крепче сжимает локоть улыбающегося Питера, когда замечает, что появившаяся от его восторженного писка ухмылка оборотня тут же немного темнеет от грусти из-за его слов. – Ты упоминал, что она особенно любит лимонно-желтую карамель на палочке.       Парень говорит шепотом, стараясь не тревожить разболевшиеся чувствительные уши оборотня, пускай тот и не показывает ему своего дискомфорта. Он уже давно видит сквозь чужое притворство и напускное хладнокровие.       – Да, – легко соглашается мужчина, с благодарностью наклоняясь к нему и осторожно вдыхая над его волосами. Возможно, волк тоже хорошо его знает. – Ей понравится пара таких леденцов. Надо будет купить и те радужные трости.       Дона была младшей сестрой Роберта, зятя Питера. Юная девушка в свои двадцать пять иногда вела себя совсем как маленький ребенок, затрудняясь произносить длинные предложения, играя в цветные кубики и прося сладости в качестве угощения за послушное поведение. Стайлзу она очень нравится, и, хотя он с ней не был знаком, он уверен, что Дона обладала доброй и искренней душой, не обремененной немалым весом земной жизни.       Разумеется, остальная волчья семья скопом решила, что в ней есть лишь дурная человеческая болезнь и ничего кроме этого. Глупые хищники с не менее глупыми предубеждениями и еще более глупым чувством завышенного превосходства.       – Конечно, – пожимает плечами парень и тянет мужчину к нужному прилавку. Пора набить свои пустые животы сластями и местными деликатесами!       Питер вновь усмехается (уже без единого оттенка печали) его чрезмерному рвению и без возражения поддается стремительному натиску парня.       – Почему я не удивлен, что ты так этому рад?       Проводить так много времени вместе не проблема для них. Что с самого начала было огромной неожиданностью для него. Он не привык, что кто-то способен выдерживать его дольше, чем несколько часов подряд, но вот как бывает. Оказывается, есть на свете человек (оборотень!) для него, который не пытается сдерживать его эмоции и спонтанные порывы к нелепому веселью; который может сам и не видеть повода остановиться перед витриной с радужными Санта Клаусами, похожими на больших пупсов, но всё равно встанет рядом и даже ответит несколькими смешками на его глупые шутки и подвижную мимику. Приятно. Да и слушать, как Питер рассказывает о старинных легендах и безумно редких антиквариатах, что мужчина как-то находил именно в таких тематических базарах, увлекательно и комично. Жаль, что у него не было и шанса познакомиться с тем молодым неопытным волчонком, столкнувшимся с сумасшествием мира коллекционеров без руководства и хоть какой-либо помощь со стороны близких.       Любопытно, получилось бы у них подружиться, родись они в один год? Он думает, что да. Таким саркастичным засранцам, как они двое, нужно держаться вместе. Кто еще их поймет? Точно не Талия или Скотт. Наверное даже, они уже тогда сводили бы всех с ума своим боевым товариществом.       Спустя два с половиной часа Стайлз полон соленых кренделей, жирной ветчины и странно запеченной картошки. (Хотя всё не так ужасно, как было в предыдущее Рождество. Например, его пока не тошнит. И голова всё еще на месте – не кружится).       Питер же довольно ухмыляется в свою кружку алкогольного глинтвейна, не терзаемый ни опьянением, ни похмельем благодаря своему ускоренному метаболизму. Чертовы оборотни!       – Мы всё купили? – тяжело стонет он, с обидой плюхаясь волку на колени. Как Питер всё еще может жевать свою лепешку, когда Стайлз едва выносит мысли о еде? Противный волк!       – Не ворчи, – знающе мычит мужчина, притягивая его за талию ближе к себе. Он тут же с радостью растекается по оборотню, утыкаясь тому в плечо. – Я тебе тоже купил, завтра съешь.       – Но я хочу сейчас, – ноет парень, специально подув волку в шею. Питер щекотки особо не боится, но противно всё равно должно быть. – Почему нельзя сейча-а-ас?       Вот ведь надо было родиться с таким маленьким желудком… В школе он думал, что его смертным грехом станет чревоугодие с его-то нескончаемым желанием попробовать всё и вечным голодом при этом. Но, как оказалось, организм растет и успокаивается, обуздывает свои бурные порывы, и поэтому, перевалив поздний подростковый возраст, Стайлз больше не мог есть много и долго. А жаль.       – Лопнешь, – легко отклоняет его жалобу Питер с мягким, тихим смехом. Это сразу же преображает оборотня, позволяя тому казаться немного моложе, мягче.       Стайлз уже и не помнит, когда мужчина в последний раз так смеялся, расслабившись от будничных масок равнодушия и тяготеющего горя в плечах. Возможно, даже никогда. Он встретил волка уже таким: диким, сломанным и глубоко обиженным в сердце. И лишь спустя очень долгие месяцы вместе оборотень позволил ему приблизиться к своей более тихой и в тоже время практически необузданной части себя.       Забавно. Скажи кому, что Питер Йен Хейл тайно скромный, спокойный интроверт, никто ему не поверит! Хотя он, разумеется, говорить никому не собирается. Даже Дереку. Сам дурак, если еще не понял.       – Ой, ну и Бякаволк, – парирует парень, бездумно кусая волка за плечо.       Последнее можно провернуть лишь из-за того, что горячие оборотни зимой носят только старый вязаный свитер и при этом совсем не мерзнут. А также потому, что ему позволили. Стайлз не обманывается – Питер, без сомнения, успешно мог отвернуться даже от такой близкой атаки, ведомый вышколенными инстинктами и многолетним опытом.       И разве это не очень печальная мысль?       – Мы всё купили? – спрашивает он, отвлекая себя от громоздких откровений в своей голове. Не время для этого. Ведь сегодня канун Рождества – вечер семейного счастья и душевной гармонии. – Список у тебя.       Интересно, догадывается ли Питер, как много хорошего он делает просто так? Без подсказки и похвалы, с искренней добротой и глубокой любовью. Хотя, наверное, сложно почувствовать себя бравым Симбой, героем своей собственной истории, когда все вокруг считают тебя проклятым Шрамом, то гоняя к краю стаи, то подзывая ближе к себе. Идиоты.       Стайлз не против сыграть Налу для своего волка (львы на самом деле не такие крутые как волки – они глупые и бесполезные). Однако вместо того, чтобы вернуть того в их стаю, он сделает всё возможное, чтобы помочь сбежать от нее. И убежит вместе с ним. К черту их!       – Да, – кивает Питер, проглатывая последний кусок лепешки перед тем, как вытащить шелковый носовой платок с монограммой из кармана. Он бы закатил глаза, как делал в их первые «не-свидания», но через время привык (приобщился, так сказать) к чувству золота и роскоши, витающему вокруг мужчины. И, вау, разве это не сам по себе повод, чтобы снова начать дразнить мужчину?.. (Последнее, каким он хочет быть, – так это быть предсказуемым).       – Подарки для Си-Джея, Коры и… Лоры уже даже запакованы. Так что нам не стоит переживать о детях. Они… Им всегда нравилось рвать шуршащую упаковку. Кровожадные детеныши.       – Все в тебя, – подначивает парень. Горечь предыдущих мыслей в его голове очищается веселыми искрами в серо-голубых глазах напротив.       – Я никогда бы не порвал упаковку, – оскорбленно замечает Питер, слегка отшатываясь назад, чтобы кинуть на него один из своих пронзительных взглядов. Стайлз же просто закатывает глаза (как и предложил себе минуту назад), и тянет волка обратно к себе.       – Мне кажется, что ты бы так и поступил, если бы не посмеялся надо мной в наше первое Рождество, а я не прокомментировал это, – ворчит он. Того мгновения, когда мужчина отодвинулся от него, хватило, чтобы мороз пробрался к нему под распахнутую куртку. Отвратительно. – Ты сделаешь всё, чтобы доказать свою правоту. Тебе нравится выглядеть круто, и ты ненавидишь ошибаться. Ты прям как Брюс Уэйн, только со сверхспособностями.       Теперь очередь волка закатывать глаза. Но, хэй, мужчина понял отсылку!       (Бэтмен также подвержен состоянием постоянного ожидания угрозы, не выражает свои эмоции и не делится переживаниями. А еще супергерой меланхоличен, молчалив и депрессивен).       (Черт возьми, Стайлзу по жизни суждено быть Робином).       – Не думаю, что мои племянники могли пойти в меня, – продолжает тянуть свою линию оборотень, пускай и позволяет себе расслабиться в объятиях.       Ох, они снова собираются спорить до спертого дыхания, думает парень, озорно хихикая в голове. Подобное не является чем-то необычным для них – они постоянно соревнуются в небольшом провоцировании друг друга. Хотя назвать такие моменты, обычно наполненные нежным возбуждением в животе и пузырящимся подзуживанием в глазах, «спорами» немного грубо. Они не ссорятся и не пытаются намеренно ранить другого. Наоборот. Это их способ поднять себе настроение, обойти болезненную тему с дразнящей улыбкой и показать другим свою искреннюю заинтересованность.       Понятно, что немногие способны видеть их сердечную привязанность сквозь мишуру раздражающего флирта и постоянных конфликтов. (Каким-то образом даже Дерек и Скотт в этом плане особенно слепые, ворчит про себя Стайлз).       – Твое развратное поведение распространяется как пожар на сухом поле, – натягивает милую улыбку на себя, потираясь щекой о плечо волка. Так он оставит на лице Питера свой собственный запах, как флуоресцентную метку принадлежности для всех слабовидящих, но при этом весьма дотошных оборотней в округе. – Посмотри на меня.       – Ты был таким до того, как я тебя даже увидел, – перечит волк, громко усмехаясь. – Если кто из нас и развратил другого, то это точно ты. Вспомним прошлый месяц, когда-       – Эй! Мы договаривались, что не будем говорить об этом!       – Мы не договаривались, я просто промолчал.       – Молчание – знак согласия, – упрямится Стайлз, уже зная, что проиграет.       – Молчание – знак общепринятых правил поведения за столом, – парирует Питер, допуская в голос пару игривых ноток. От этого у него предательские мурашки пляшут на задрожавших руках и открытой шее, а гладкие щеки заливаются необычайно заметным густым румянцем. – В цивилизованном обществе не стоит говорить с полным ртом.       Что ж, если и терпеть сокрушительное поражение, то стоит делать это красиво.       – Когда мы в последний раз были в цивилизованном обществе, Зловолк? – прямо дразнит он, повторяя их старую заезженную шутку. Стая никогда не находила забавную насмешку особо смешной (равно как и забавной), тут же косо глядя то на него, то на Питера, а им, наоборот, было довольно весело следить за скукожившимися лицами оборотней в ответ.       Они смеются. Конечно, они смеются. Пускай и смех выходит немного дисгармоничным с острыми рваными краями тут и там, но это всё равно сбрасывает немного скопившегося мрачного напряжения с их опущенных плеч. Они есть друг у друга, о чем еще можно просить?       – И то верно, – довольно мычит Питер, наконец отставив свой напиток в сторону, чтобы крепко прижать его к себе и начать слегка покачиваться из стороны в сторону. Стайлз давно заметил, что оборотень в своем настоящем расслабленном состоянии (а не в том искусственном «режиме пафосного мафиози» перед другими) любит монотонные движения и тихое, волчье рокотание грудной клеткой. – Подарок Роберта в машине, а для Талии нам еще нужно будет заехать по дороге домой к мастеру. Думаю, часы нашего отца уже должны были починить.       По правде говоря, такие осторожные покачивания и мерный гул под ухом, немного усыпляют и его. Живительное тепло разливается в его груди, согревая даже торжествующе мурчащую душу внутри его слегка окоченелого сердца. Славно.       – Не могу поверить, что ты собираешься вернуть ей свои часы, – закусывая губу, признается парень, разморившись под волчьей нежностью. Так-то он не против, сам ведь недавно подарил волку новые (не такие дорогие и ценные, зато более подходящие его волку), но всё же. Удивительно.       – У меня есть лучше, – просто замечает Питер, не переставая тихо напевать, будто и не сделал никакого «слащавого» признания. А ведь мужчина заранее предупреждал о своих разбитых чувствах и вероятности того, что Стайлз может никогда не услышать ничего подобного. Интересненько…       У парня ёкает сердце и что-то воркотавшее просыпается сразу за ребрами, но он специально не сосредотачивается на откровении волка, а идет дальше. У него еще будет время подумать об этом.       – Как насчет тети Марджи? – вместо этого кидает он, стряхивая с себя смущение и странный благоговейный трепет внутри.       – Тетя?.. – Питер спотыкается в ритме. – Да, точно, – разочарованно мычит. – Она же решила переехать к нам незадолго-… – мужчина сразу замыкается всем лицом, приобретая тот жуткий хмурый вид, от которого волосы дыбом поднимаются. (И все принимают взъерошенное ощущение за возникшую рядом опасность, а это лишь знакомая всем едкая ненависть к себе). – Я забыл. У тебя есть идеи?       К сожалению, у него нет никаких сверхспособностей и магических сил, чтобы спасти Питера от сурового прошлого. Он не может перечеркнуть все годы пренебрежения со стороны стаи, не может залечить раны, возникшие от предательства и безразличия семьи, не может уберечь от презрения со стороны их общих друзей и знакомых в городе. Самое страшное, он беспомощен и перед волчьим самобичеванием и виноватым раскаянием, которые никто кроме Стайлза не хочет признать и принять.       Вся эта горечь, эта грусть растет внутри мужчины, процветая в гневе окружающих и отвращении волка к другим и самому себе. Они есть внутри его красивого, поверженного волка, и он одинок в своем сражение, слабый наивный человек, вознамерившийся справиться со старой трагедией самостоятельно, но… Стайлз прилипчивый. Он окружит Питера бесконечной заботой, всем своим неусыпным вниманием и надежным присутствием за спиной. Он будет рядом, не отступит и не бросит, пока его дикий волк не осознает мощь его энтузиазма и непоколебимой верности.       Он будет стоять бок о бок, рычать на чужаков, как настоящий оборотень, скалить зубы и отпугивать своим естественным запахом. Вот так.       – Да, я вооружен и беспощаден, – кивает парень, поднимая голову с плеча мужчина, усмехаясь фырканью последнего над его словами. – Там, – он указывает подбородком в направлении, – были лавки с вязаными и деревянными изделиями. Можем поискать что-нибудь подходящее.       – Хорошо, – мягко отзывается Питер, ставя подбородок ему на голову. Так Стайлз словно весь окутан горячим волчьим телом, защищенный и неприкасаемый. «Спасибо» не произносится вслух, но он всё равно слышит его в слегка учащенном сердцебиении под ухом.       Они сидят еще немного, глядя на падающие хлопья снега. Спокойствие, внезапно укрывшее их, долгожданно и чудесно. Они оба замирают на мгновение, упиваясь ласковым ощущением безмятежности в застывшем вслед за ними воздухе, а потом практически синхронно начинают медленно покачиваться, едва сдерживая улыбки при мысли о своем единстве.       Поразительное чувство.       – Пошли, – наконец решает оборотень, помогая ему встать и размять немного затекшие конечности.       Уже вечереет, народа на улице становится меньше – их всех зовет домой горячая домашняя еда и повторы старых рождественских фильмов. Им же спешить незачем.       На полупустом прилавке, что они пропустили при первом обходе ярмарки из-за большой очереди, действительно много милых вязаных животных и красивых деревянных фигурок, и мало людей вокруг. Поэтому Стайлз с Питером без проблем привлекают внимание пухлого продавца с теплыми глазами-бусинками.       Оборотень уже выбрал крошечную фигурку смешного эльфа, успешно отклоняясь от его расспросов и утверждая лишь то, что он уверен во вкусах своих родственников. (Он оспорить это не может, поэтому быстро отступает). Теперь им надо только подождать, когда их сувенир аккуратно упакуют, и тогда они смогут уйти от шума и яркого света и отдохнуть.       – Ты не хочешь купить что-нибудь маме? – неожиданно спрашивает Питер, принципиально не глядя на него. Голос оборотня приглушен криками подростков на карусели позади них, но всё еще отчетливый и весьма четкий.       Стайлз не мог ослышаться.       От такого прямого, серьезного вопроса он сначала немного задыхается, его грудь резко сжимается, а обезумевшее сердце колотится так, словно оно на грани панической атаки или тахикардии. Есть темы между ними, которые они оба договорились не поднимать, не тревожить зря и…       Сегодня канун Рождества, и они обещали друг другу на один этот день быть честными с самим собой.       – Может быть, – выдыхает он, разжимая кулак с игрушкой белого кролика внутри. Его мама особенно любила мелких пушистых животных, отчего-то считая их своим тотемом.       – Давай. Его тоже упакуют, – мягко ведет оборотень, всё еще предлагая ему свободное пространство для эмоций.       Питер каждый раз такой. Чертовски проницательный и добрый.       Мужчина только притворяется озлобленным со стороны; всегда готовым атаковать первым, не подумав; без сомнений решив зациклиться на худшем варианте, худшем мотиве, худшем результате. Но внутри всё не так. На самом деле волк очень понимающий и даже сочувствующий чужому горю.       Возможно, Питер отказывается показать себя поддерживающим или хоть как-то задетым тягостными эмоциями, стекающими с чужих глаз, однако мужчина также никогда и не тыкнет прямо в гниющую язву другого человека, позволит пространству закрыть уязвимость и почтительно отведет взор.       Вот какой Питер. Не плохой или страшный, а побитый, отчаянный и всё еще сострадающий чужой трагедии.       Прекрасный.       – Не надо, – хрипит Стайлз, и впервые слезы на его щеках не признак страдания. Это всего лишь счастье смывает с него старую тоску и тупую боль. – Посмотри на меня, Дивноволк, – и сам оборачивается к тому.       Внезапно всё становится легким, беззаботным, и Стайлз больше не видит смысла в своих дурацких границах и бессмысленной крепости вокруг себя. Здесь нет никого, кто ранит его или оттолкнет. Рядом только Питер. С ним он в безопасности.       Он смотрит в серо-голубые глаза, которые (как и всегда, как и всегда) озарены пониманием, а затем крепко хватается за волчье предплечье, заземляя себя, уговаривая быть храбрым.       – Она была бы рада встретить тебя, – четко произносит парень, сглатывая плач и ожидаемую печаль. – Она бы любила тебя, лишь за то, какой ты любознательный и неотступный. Она бы обожала тебя, узнав о прочности твоей веры в семью, твоей верности стае и твоей доброте ко мне… – он не дает Питеру возможности протестовать, быстро продолжая. – Ты был таким для меня. Позволь мне решать, как я тебя вижу. Это мои чувства, – на это оборотень лишь пораженно качает головой с робкой улыбкой. – И я ужасно скучаю по ней. Я-… я хочу плакать от одной мысли, что я праздновал больше Сочельников без нее, чем с ней. Но, я думаю, ей было бы грустно от моих слез, поэтому я не плачу. Я улыбаюсь, держу тебя за руку и провожу это время с кем-то, кто будет смешить меня и смеяться со мной.       И вот оно, да? Вот, о чем говорят люди, когда упоминают о наслаждении жизнью, о глубоком вдохе и полном глотке. Вот, что подразумевает под собой фраза «время лечит». Вот, что значит найти кого-то для себя.       Это невероятное ощущение, неземное. Божественное. Как метеоритный дождь.       Стайлз надеется, что и Питер однажды сможет исцелиться достаточно, чтобы сделать такой вдох и испить свою чашу до дна. Он будет рядом, чтобы удостовериться в этом.       – Я тоже скучаю по ним, – слабым голосом признается Питер, застывая под его хваткой. Мужчина теряется под его взглядом, серо-голубые глаза наливаются знакомой влагой, и впервые не прячутся от него. – Я очень-очень… скучаю по ним.       Может быть, ему вовсе не придется долго ждать, чтобы увидеть сияние своего волка.       – Хорошо, – подбодряет Стайлз. – Это более чем хорошо. Замечательно.       Они одновременно фыркают над абсурдном сказанного, но при этом всё еще не отводят взгляд в сторону и лишь ближе прижимаются друг другу.       Всё и вправду замечательно.       Этой ночью они собираются остаться в городе на ночь, снять номер на двоих в придорожном мотеле, прижаться друг к другу на полу в гнезде из одеял и подушек и болтать, пока не охрипнет горло. Будут делиться секретами, рассказывать о своем детстве и людях, которых потеряли, смеяться и немного плакать.       А утром, когда проснувшееся солнце едва озарит звездный небосвод, они напьются крепкого кофе с розовыми зефирками в виде звездочек, заправят свою машину и направятся прямо в ту часть Бикон Хиллз, где расположено городское кладбище. Там, в фамильном склепе Хейлов, распакуют вместе купленные подарки, специально шурша упаковкой и комментируя нелепые записки с благими пожеланиями, потом оставят белого пушистого кролика возле свежих цветов на маминой могиле и попрощаются со всеми. Им пора идти дальше, пора двигаться вперед, обрести свободу и покой. Они не могут больше позволять себе киснуть в городе, где их окружает лишь смерть, болезненные воспоминания и непреодолимый ужас пережитого.       Тогда они в последний раз прокатятся по городу, заедут с пиццей на чердак Дерека и с мясным салатом в участок шерифа. Они приклеят на лица доброжелательные улыбки, а сердца удержат в покое, поздравляя близких с Рождеством. Но после, ближе к вечеру, когда сонное солнце окрасит облака в пестрый оранжевый, они сядут обратно в свой загруженный автомобиль, в багажнике которой уже неделю лежат две большие сумки с вещами, и под снежный занавес и загорающиеся новогодние огни уедут искать себе новый дом. Вдвоем.       Это будет их собственное Рождественское чудо.       А пока они платят за вязаного кролика, крадя друг у друга беззаботные улыбки, и в последний раз подходят к высокой ели в центре ярмарки, чтобы повесить свои заветные желания и сладкие мечты, написанные маркером на крыльях золотых смеющихся ангелов.       – Я рад, что встретил тебя, – медленно произносит Питер, когда они вдвоем стоят у дерева, держась за руки.       Рождественские огни осветляют их лица мерным мерцающим сиянием, позволяя теням исчезнуть за мокрыми ресницами, а сверкающим глазам – блестеть надеждой. Стайлз не думает, что когда-либо чувствовал себя так легко.       – Я… – есть так много слов, которых он хочет сказать своему волку, но еще не время. – Я не уверен, что доволен тем обстоятельствам, из-за которых мы встретились. Всё же ты был сумасшедшим, а твой старый плащ отстой, – добродушно дразнит он, проглатывая свои истинные чувства. Они оба еще так чувствительны и уязвимы, чтобы покрыть себя какими-то ярлыками. – Но да, я тоже.       Питер в ответ на это нежно улыбается. Серо-голубые глаза тают, раскрывая ему свои теплые глубины, и ласковый смешок слетает с губ волка.       Нет, его Сладковолк заслуживает большего.       – Я очень счастлив познакомиться с настоящим тобой, – осторожно ступает Стайлз, приближаясь к оборотню. Он останавливается только тогда, когда их слегка замерзшие носы едва не соприкасаются, а дыхание волка целует его покрасневшие щеки. – И я очень счастлив остаться с тем, кого я там увидел.       Навсегда.       Питер под его взглядом сначала замирает, а потом тянется вперед, даря ему уже настоящий, но эскимосский поцелуй.       – Ты моя Рождественская звезда, – выдыхает ему прямо в щеку, перед тем как взять его лицо в свои горячие руки и прошептать обещание: – Пока ты готов вести меня, я буду следовать за тобой до самого края этого мира.       Смешок невольно вырывается из его горла. Какие же всё-таки они нелепые и приторные. (А внутри него танцуют самые реальные гогочущие мартышки, прямо внизу живота, где у других всего лишь бабочки порхают).       – Нью-Йорк подойдет, – тихо усмехается Стайлз, пораженный словами мужчины. Он в нетерпении и каком-то смущенном восторге льнет к нежному прикосновению и клянется в ответ: – Я никогда не отпущу твою руку, мой Чудноволк.       В заверении своих слов, парень прикладывает свои ладони к рукам Питера и крепко их сжимает.       В этом году рождественская ярмарка поражает всех своим добрым праздничным сиянием: яркими вывесками с сердечными поздравлениями в центре; приглушенными уличными фонарями в парке, украшенными золотистыми гирляндами; аляповатыми огнями веселых аттракционов и теплыми электрическими свечами в небольших киосках с едой и скромных ларьках с новогодними подарками. Отовсюду доносится цепкий аромат жгучих специй, подогретого меда и свежей хвои, а счастливый визг возбужденных детей ведет растерявшихся посетителей напрямую к липким сладостям и ёлочным игрушкам.       И только они вдвоем хранят молчание в скромном отражении безудержной радости и общей атмосферы торжества. Им хорошо друг с другом. Замечательно. Таким саркастичным засранцам, как они двое, нужно держаться вместе.       Спокойствие, внезапно укрывшее их, долгожданно и чудесно.       Они есть друг у друга, о чем еще можно просить?

~ Конец ~