Душа саднит с годами всё сильнее

Слоистая вязкая тьма колыхалась перед глазами, разливаясь мертвенным холодом и тихим перезвоном. Она залепляла глаза, казалась кромешной, совершенно пустой и оттого ещё более наполненной. Наполненной глубокой, острой тоской. Когда Нуар начал видеть тьму, вернее, когда перестал воспринимать себя частью яркого мира, превратившись в пустое, безликое ничто? Момент помнился смутно, урывками. Возможно, всему виной маска, что соскользнула с лица Бражника, оголив тонкую, почти прозрачную от долгого затворничества кожу. Миг, когда некогда смуглые щёки налились тёмными капиллярами, отпечатался в памяти Кота липкими слайдами непринятия, неистребимого страха и неверия. Те же неприятие, неистребимый страх и неверие он прочитал в ледяных серых глазах, замутнённых гневом. Нет, всё началось гораздо раньше. Ещё когда матушка закашлялась хриплым захлёбывающимся кашлем, испустила последний вздох и обмякла. Боль от потери матери казалась почти осязаемой, тяжёлой, пустой, подламывающей ноги. Смириться с потерей было сложно, но Адриан всё же смог. И жизнь его тут же стала не такой бессмысленной, какой казалась ранее, потому что он точно знал, ради чего и для кого ему стоит продолжать жить. Для Габриэля смерть Эмили — начало конца, маленький ядерный армагеддон и самый большой, всепоглощающий и всеобъемлющий пиздец. Он упрямо отказывался признавать себя побеждённым до тех пор, пока окончательно не истязал себя, физически уже не смог сражаться. Нуар прекрасно понимал желание отца, искренне сожалел, что неуловимая тень надежды, столько времени лелеянная Бражником, испарилась без следа. Но, не найдя в себе сил простить обиду, сжал кулаки и бесстрашно бросился в бой, защищая свои тощие, обглоданные идеалы. Габриэль так и не нашёл во взгляде сына испрашиваемое прощение — почил в тюрьме ещё до вынесения приговора.

***

Шифер предательски заскользил под ногами, Кот полетел к краю крыши, его руки начали судорожно хватать черепицу. Удержался. Бездна под ногами и пугает, и манит. Кот бы с радостью отпустил руку, спрыгнул наземь, но окоченевшая душа жаждала тепла и света. Хоть на жалкую, призрачную минутку… Пребывание в иллюзиях, во лжи — та же бездна, но, в отличие от реальной, не имеющая конца и края. Чувства не подвластны контролю, вытравить, выжечь их просто невозможно. Нуар сильный, но даже самый сильный из людей обессилится, если человек, одобрения и любви которого он жаждал, окажется давно мёртвым изнутри. Жизнь отдавала горьким тленом, который слегка развеялся, стоило руке в чёрной перчатке коснуться ажурных перил балкона. Кот вихрем влетел в комнату, прямо к ногам Маринетт, будучи совершенно взъерошенным и разбитым. Дюпен-Чен вскрикнула, опрокинула миску с супом и после небольшой заминки обняла с нежностью, долго не отпускала, словно желая впитать в себя всю его боль. Чужие подрагивающие пальцы кажутся Нуару невыносимо горячими, нерешительными, мягкими. Взгляд зелёных заплаканных глаз замер на алых полных губах и дрожащие руки медленно поползли вверх, к остреньким плечикам. — Последние месяцы просто ужасны. Я всю жизнь надеялся, что отец оттает… смирится, заживёт счастливо. Наивная, бестолковая идея… мечта. Я так вскоре убьюсь, наверное. — Кот издал судорожный всхлип, перешедший в продолжительный жалобный плач. — Не говори так, прошу. Если тебе нужна мечта, то позволь мне стать… стать твоей мечтой… — Маринетт полна нежности, невыразимой трепетной печали. — Неплохая идея, Принцесса, — с болью в голосе простонал он.