***
Том проснулся неправильно. Для начала, его будильник прозвонил на час позже, чем должен был. Том достал палочку из-под подушки, резко раздвинул шторы балдахина и сел в постели, готовясь проклясть любого, кто окажется по другую сторону. Никого не было. Все кровати были занавешены. Кто бы ни решил подшутить над ним, ему или ей пришлось бы пробраться сквозь впечатляющую сеть защитных чар вокруг кровати, не разбудив Тома, который всегда чутко спал. Второй странностью было отсутствие его дневника. Том ясно помнил, как закончил заметки прошлой ночью и оставил блокнот под матрасом. Холод пробежал по его коже при мысли, что дневник окажется в чужих руках. Было слишком много магии, о которой Том еще не знал, чтобы надеяться только на надежность пароля на языке змей. Он нашел дневник аккуратно лежащим в верхнем ящике прикроватной тумбочки вместе с запасным пергаментом и чернильницей. Заполненные только вчера страницы были девственно чисты. Том еще быстрее, чем обычно, умылся и переоделся, и спустился в гостиную, крепко сжимая палочку в побелевших пальцах. Узнал ли кто-то о том, что он сделал вчера? И что, просто переставил его будильник и вырвал страницы из дневника? Если бы Министерство каким-то чудом установило его причастность к смерти жалких магглов, он бы не проснулся в удобной кровати с оружием в пределах досягаемости. Никто из безмозглых чиновников не был настолько развращен, чтобы играть в игры разума с массовым убийцей, даже если он только школьник. В кресле у камина сидела Вальбурга Блэк с учебником по Зельям на коленях. Услышав его шаги, она оторвала взгляд от страницы и улыбнулась одними губами. — Как всегда ранняя пташка, Том? — Да, — ответил он, нахмурившись. — Что ты здесь делаешь? Вальбурга подняла идеальную бровь, удивившись его резкому тону. — Я перенесла свое занятие на утро, чтобы не пропустить большое событие. Кстати об этом, с днем рождения. Вальбурга по вечерам занималась со Слизнортом для подготовки к ЖАБА. Она ненавидела ранние утра, даже если, как настоящая чистокровная наследница, никогда не позволяла себе выглядеть хуже, чем идеально. И она перенесла репетиторство ради вечеринки. В честь его дня рождения и Нового года. — Ты в порядке, Том? — спросила Блэк нехарактерно мягко. Его будильник прозвонил на час позже, в его дневнике пропали записи за прошлый день, Вальбурга сидела в кресле у камина. Вчера он позволил себе лишний час сна, потому что не мог успокоиться из-за нервной энергии перед поездкой в Литтл-Хэнглтон. Прошлой ночью он уснул беззаботным сном человека, свершившего месть. И каким-то образом очнулся утром 31 декабря.***
Том едва ли сказал больше двух слов за завтраком, игнорируя многочисленные поздравления. Кто-то из его Рыцарей (Том не потрудился обратить внимания) сложил подарочные коробки на пустое место рядом с ним. Тому не было дела до поклонников и их приторных слов. Вчера (в прошлый раз?) он убедился, что улыбнулся каждой влюбленной дурочке и принял подарки, даже зная, что половина — бесполезный хлам, а все остальное — сладости, от которых стоило избавиться, даже если голодный сирота в нем вопил от негодования. Том не посещал Прорицания, решив потратить свое время на что-то более полезное в долгосрочной перспективе, но предсказания будущего его всегда интересовали. Бегло прочитанного учебника на втором курсе было достаточно, чтобы понять, что дара Предвидения у него нет, и вряд ли он развился накануне семнадцатилетия. Даже будь у него зачатки таланта, увидеть, прочувствовать, прожить целый день было невозможно. Посещение Северной башни было в самом конце его мысленного списка. При всем уважении к дару Кассандры Трелони Том не хотел встречаться с ней наедине. Если она была такой же проницательной, как считали его однокурсники, очарование Тома может не сработать, а ему не нужно наживать больше врагов среди преподавателей. Дамблдора было более чем достаточно. У него даже не было влияния родителей за спиной, чтобы противостоять возмутительному фаворитизму их рыжеволосого профессора. Конечно, теперь он точно знал, что был потомком великого Салазара Слизерина. Как только он разберется с досадной неприятностью, в которую угодил, Том сможет открыть Тайную комнату и завершить ритуал, обретя бессмертие. Кто бы ни решил сыграть с ним глупую шутку, он будет разочарован результатами.***
Любые сомнения, остававшиеся на краю сознания Тома, исчезли, как только он аппарировал в Литтл-Хэнглтон. Даже он не смог бы выдумать целый город до самой крошечной жалкой детали. Том потратил вдвое меньше времени на поиск лачуги Гонтов, наученный прошлым опытом не искать величественных замков в лесной глуши. Ему было почти не горько, когда он толкнул покосившуюся деревянную дверь с прибитой змеей. Он не стал выслушивать пьяные бредни вонючего сумасшедшего дяди и просто вырубил его, забрав палочку, которую старый идиот даже не подумал достать. Том с отвращением вытер грязное дерево о носовой платок и снял со скрюченного пальца золотое кольцо. Единственное, что показалось сложным в этой поездке, — это подняться на холм, где сияли огнями окна поместья Риддлов. Том убил служанку, открывшую дверь, просто потому, что его раздражало повторяться, и прикончил своих родственников, с порога столовой. Он помнил, как на него подействовало полузадушенное «Ты!» из уст отца. Том не хотел снова терять над собой контроль. Когда зеленая вспышка погасла, осталось три тела за столом и Том. Он сам себе объяснил тяжелое дыхание сложностью чар и покинул дом, не взглянув дважды ни на Риддлов, ни на девушку, попавшую под горячую руку. Тому было все равно. Он вернулся в Хогвартс раньше обеда и просидел в гостиной с дневником до самой вечеринки.***
Проснувшись в шесть утра 31 декабря, Том был менее удивлен, чем ему, наверное, стоило. Он решил не утруждать себя соблюдением манер и пронесся мимо ошеломленной Вальбурги, мечтая поскорее выбраться из подземелья. Том вышагивал по пустым коридорам под шепотки портретов, не привыкших к такому поведению звездного старосты. Он не думал о сохранении имиджа. Стоило ли ему проанализировать ситуацию, прежде чем что-то делать? Возможно. Вместо этого Том вышел из замка и исчез в воздухе с громким треском. Он аппарировал в Литтл-Хэнглтон и вырвал желчью на свежий снег. Морфин даже не заметил его приближения. Он использовал Конфундус на служанке и отправил ее домой. Риддлы не дожили до завтрака.***
Четвертое утро началось с подожженного балдахина. Его соседи проснулись от запаха дыма и ругательств, которые изнеженные мальчики из богатых семей никогда не должны были слышать. Том проклял Лестрейнджа за то, что тот посмел пробормотать поздравление. От силы его Экспеллиармуса Морфин отлетел на кухню, ударившись немытой головой о едва теплую печь. По его виску потекла кровь. Том забрал палочку и кольцо. Служанка была моложе, чем он думал, едва ли старше его самого. Девушка смотрела на него, как на привидение, и Том знал почему. — Уходи, — сказал он сквозь зубы. Когда она попыталась закрыть дверь, он выставил ногу вперед, сжимая чужую палочку в кармане. — Убирайся отсюда и не оглядывайся, — повторил Том, посмотрев прямо ей в глаза. Он закрыл за служанкой дверь, наложив Коллопортус. Даже если она позовет на помощь, никто не сможет попасть внутрь. Том без труда нашел столовую, ковер приглушал его шаги. Он сел на стул во главе стола и положил палочку Морфина на чистую скатерть. Впервые оказавшись в этом богатом доме и услышав смех семьи, он почти увидел, как растрескались и разбились мечты ребенка в поношенной грубой одежде, которым он когда-то был. Том тогда не мог до конца понять свои чувства, что случалось с ним очень редко: он был в ярости, ему было больно, глаза жгли предательство и обида… Ему по большому счету плевать на свою мать, она была жалкой и не заслуживала магии, которую так бездарно растратила, но Том родился совершенно особенным, и то, что он оказался в убогом приюте вместе с кучкой ненужных миру сирот, это была ошибка. Все из-за отца, который разбил сердце матери и бросил их обоих. Он заслужил смерть, это точно. И сегодня Том был достаточно зол, чтобы не дать ему ее так просто. Долго ждать не пришлось. Его бабушка и дедушка умерли быстро — Тому не было до них дела. Он достаточно хорошо знал таких людей, как старшие Риддлы, чтобы испытывать к ним сдержанное презрение. За время, проведенное под опекой миссис Коул, он повидал достаточно престарелых пар, решивших удариться в благотворительность. Пока джентльмены выписывали чеки на суммы, едва ли ощутимые для их карманов, дамы кривили свои аристократичные носы, добавляя морщин к припудренной свинцом коже. Еще до начала войны, до сирот даже доходила какая-то часть их пожертвований. Его отец замер в проходе, бледный и худой, в белоснежной рубашке, небрежно висящей на широких плечах. Том встречался с ним три раза до этого, и никогда не позволял себе что-то помимо беглого сравнения их внешности. Он знал, что был копией Тома Риддла-старшего: от кудрявых волос до длинных ног, — это было к лучшему, если верить миссис Коул и воспоминаниям Морфина. Том застыл на долгую секунду, всматриваясь в знакомое лицо; казалось, отец впитывал его черты с такой же жадностью, не обращая внимания на окоченевшие тела своих родителей. — Ты… — прошептал отец. — Круцио, — сказал Том спокойно, будто не своей рукой поднимая палочку. Эйфория затопила его волной под наполненные страданием крики. Как только первый эффект прошел, Том с невольным смешком оборвал заклинание. Он со всем интересом исследователя подошел к распростертому на полу мужчине. Отец дрожал всем телом, рефлекторно кашляя от скопившейся во рту крови. У Тома не было возможности изучить это проклятье подробно. Есть ограниченное количество запрещенной магии, которую можно было творить в Хогвартсе, чтобы никто этого не заметил, и у Тома уже были планы на определенную комнату на восьмом этаже, чтобы пускать туда посторонних, даже Рыцарей. Это было приятно. По его сосудам текла сила, и она ощущалась как правосудие. — Круцио, — повторил он с мрачным удовлетворением.***
Том провел все утро пятого дня в библиотеке, с нарастающим отчаянием листая все книги, где хоть как-то упоминалось Время. Он не нашел ничего, сверх того, что уже читал в рамках чисто академического интереса. Его постоянный допуск в Запретную секцию, любезно подписанный деканом, помог мало. Том перечитал случай Элоиз Минтамбл во всех подробностях и зачаровал одну из обложек в зеркало, чтобы разглядеть любые изменения на своем лице. Даже если бы его и Минтамбл ситуации были похожи, он застрял в повторяющемся цикле в течение пяти дней и пока не пройдет больше, гораздо больше времени, он не сможет с точностью утверждать, что его тело взрослеет вместе с разумом. Том не собирался засыпать прошлой ночью, пытаясь отследить тот момент, когда прожитый день сбрасывается. Незадолго до полуночи, сидя в мягком кресле в гостиной факультета среди галдящих подростков, он почувствовал, как его веки слипаются сами собой с непреодолимой силой, и очнулся снова в шесть утра 31 декабря все в том же состоянии, что и все предыдущие разы. Казалось, будто в петле застряло его сознание, а не тело, и Том оставил небольшой порез на указательном пальце левой руки, чтобы проверить свою теорию в следующий раз. Он не был настолько оптимистичен, чтобы считать, что цикл разорвется сам собой. Признав, что книги совершенно бесполезны, Том отложил их аккуратной стопкой в сторону и достал из сумки свой дневник, чернильницу и перо. Он не придерживался строгого графика, но схема действий была одной и той же. Волшебники многие годы экспериментируют со Временем, и каждый раз сталкиваются с последствиями. Невозможно было случайно споткнуться о Маховик времени и ничего не заметить. Это должно как-то касаться Тома, он был единственным человеком, застрявшем во времени, если только все в замке не научились идеально лгать за последние пять дней. Замок. Аппарация. Литтл-Хэнглтон. Морфин. Палочка. Кольцо. Риддлы. Морфин. Аппарация. Замок. Кольцо. Морфин и, видимо, Марволо до него, считал, что кольцо когда-то принадлежало Певереллам. Ни в одной из книг Тома не упоминалась эта фамилия, но все знали, что Певереллы были древним и могущественным родом. Вопрос в том, был ли кто-то из них настолько магически одарен, чтобы создать артефакт, способный заключить человека в петлю времени, да еще и так, что никто, включая его безмозглого дядю, не смог случайно или намеренно активировать его?***
Том безжалостно вывернул разум Морфина наизнанку. Легилименция призвана быть тонким инструментом, и он использовал ее, как тесак для мяса, не заботясь о сохранении воспоминаний или минимизации вреда. К сожалению, дядя не оказался тайным гением, и его жалкий разум был также пуст, как Том подозревал. Судя по всему, ни Марволо, ни Морфин, ни его презренная мать не обладали тайными знаниями семьи Певерелл, если такие и были. Он оставил кольцо в лачуге. Одного взгляда на особняк на холме было достаточно, чтобы разжечь тлеющее пламя его гнева. Сколько раз Том мечтал о лучшей жизни, сидя в крошечной комнате, кутаясь в дырявое одеяло? Все эти годы его отец даже не думал о том, что он сделал, наслаждаясь богатством. И даже сейчас, Том убил его четыре раза, и он, жалкий маггл, все никак не мог остаться мертвым. Том решил проявить изобретательность. Убив старших Риддлов, он использовал достаточно режущих заклинаний, чтобы на коже его отца не осталось ни одного невредимого места. Даже когда его рубашка пропиталась кровью насквозь, он все еще пытался что-то сказать. Том отрезал ему язык. Какой смысл выслушивать любую чушь, которую родит его умирающий мозг?***
Проснувшись 31 декабря шестой раз, Том решил, что либо кольцо Певереллов ни при чем, либо одного, самого первого контакта было достаточно, чтобы магия Времени сработала. Оба варианта были одинаково вероятны. По крайней мере, на его пальце не было следов царапины. Он остался в замке на весь день.***
Это не сработало. Том вырвал каждый идеально-белый зуб изо рта отца. Приятно знать, что он сверкал улыбкой, пока у его сына во рту крошились только выросшие резцы (не то чтобы несколько украденных из Больничного крыла зелий не смогли это исправить еще на первом курсе).***
На восьмой день Том понял, что его ментальное состояние не подходит для продвинутой магии. Он скинул мантию на снег и закашлялся в кулак. За его спиной Дьявольский огонь пожирал остатки особняка Риддлов. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем Министерство доберется сюда?***
Том использовал Империус, заставив отца повеситься на карнизе на собственном ремне. Его бабушка и дедушка были мертвы. Он не помнил, что случилось со служанкой.***
Отец смотрел на противоположную стену невидящим взглядом. Все его лицо было измазано кровью. Том знал, что Круциатус разрушил его разум, но отсутствие ответа только злило его еще больше. Под его ботинками крошились кости. — Почему?! Почему ты получаешь столько шансов, а она нет? Почему? Почему?***
На одиннадцатый день Том пытал отца на глазах у бабушки и дедушки, решив не убивать их сразу. Они плакали и дергались в магических путах каждый раз, когда с губ отца срывался крик. Когда бабушка наконец посмотрела на него, он понял, от кого получил взгляд, которого так боялись все в приюте.***
Проснувшись, Том свесил туловище с края кровати, содрогаясь от сухих позывов на рвоту. Том смог на дрожащих ногах выбраться из постели, только когда соседи ушли на завтрак, благоразумно решив не беспокоить его. Горячий душ мало помог согреться и успокоиться, он даже не чувствовал себя чистым. Пока вода жгла спину, Том внимательно разглядывал свои чистые аккуратные ногти. Под ними была кровь, когда он смотрел в последний раз. Выбравшись из подземелья, Том долго бродил по коридорам без особой цели. Он не собирался идти в Большой зал: даже мысль о еде скручивала его желудок. Что он делает? Что он делал последние двенадцать дней? Пару меняющих направление лестниц спустя Том нашел себя поднимающимся на Астрономическую башню. Он толкнул дверь плечом и почти сразу же пожалел об этом, когда в лицо ему полетели сотни острых снежинок. Вся площадка была засыпана снегом и ветер продувал ее со всех сторон. На Томе была только тонкая школьная мантия, и он не потрудился трансфигурировать ее во что-то более подходящее. Ветер шумел у него в ушах, когда Том наклонился над парапетом, вглядываясь в мутный из-за снега пейзаж. Может быть, в этом был ответ? Том убил свою маггловскую семью. Он оставил их в живых. Он ни разу не пробовал убить себя. Том невесело улыбнулся замершими губами. — Черт возьми, нет, — сказал он хрипло. Если этого добивался тот, кто втянул его в это, ему придется ждать вечно. Он вернулся в Литтл-Хэнглтон и убил своего дядю просто потому, что ни разу не делал этого раньше. Тому претило проливать волшебную кровь, но Морфин мог предложить миру не больше, чем засохшая змея, болтающаяся над входом в его лачугу. Он использовал свою собственную палочку. Том думал, что убивать, держа ее в руках, будет приятнее. Если каждое убийство раскалывает душу, то от его остался только песок.***
Том постучал в дверь. Сегодня был только он, без веса чужой палочки и кольца в кармане. От Морфина и его сокровищ Тома уже тошнило. Служанка тихо ахнула, увидев его. Он усыпил ее заклинанием и оставил лежать в коридоре. — Кто это был? — спросил голос его бабушки из столовой. — Какой-то бродяга, — ответил Том, усмехнувшись и вырубил ее и старшего Риддла. Его отец переводил панический взгляд с родителей на Тома и обратно, сжимая в побелевших пальцах скатерть. — Ты!.. Том остался стоять. Это почти смешно, за прошедшие дни он добился от отца лишь три слова — и все одинаковые. — Т-ты ее сын, — сказал отец, его голос становился тише с каждым словом, словно он отвык говорить. — Да, — подтвердил Том. Конечно, его отец уже знал это, но ответ Тома будто вмиг лишил его последних сил. — И это все? — спросил Том, не двигаясь с места. — Тебе не интересно, где я был все это время? Где моя мать? Что я сделал с ними? Том небрежно указал палочкой на свою бабушку. Отец следил за его движениями, парализованный ужасом, и молчал. — Они живы, ты знаешь? Я сегодня не в настроении для убийства. Думаю, даже такие вещи со временем надоедают, — Том рассмеялся, уперев свободную руку в бок. — Если бы ты только знал, что я могу сделать, что я уже сделал… Ну же, скажи что-нибудь. Умоляй меня о пощаде. Не получив никакого ответа, Том в три шага преодолел разделявшее их расстояние и схватил отца на воротник рубашки, впервые заметив, насколько легко это сделать. — Хватит молчать! — Чего ты хочешь? — прошептал отец без капли борьбы в голосе. Том с отвращением отпустил его. — Я ненавижу тебя так, как никого до этого не ненавидел, — прошипел Том, снова поднимая палочку. — И если ты не хочешь говорить, я сам узнаю все, что мне нужно. Легилименс! Если разум Морфина был похож на зловонное болото, в котором едва ли была искра здравого смысла, то, оказавшись в голове отца, Том почувствовал, как его затягивает вихрь. Перед его глазами неслись тысячи воспоминаний, перебивая друг друга, вплетаясь и путаясь. Усилием воли Том смог замедлить поток, не пытаясь быть нежным и аккуратным. Он откинул в сторону детство и юность, ища что-то знакомое, чтобы ухватиться. Наконец Том увидел лицо матери. В побитых дементорами воспоминаниях Морфина ее лицо было едва различимо, но отец помнил каждую ее черту до мельчайших деталей. Том впервые увидел женщину, которая родила его холодной ночью на ступенях приюта Вула. Меропа Гонт была уродлива. Воспоминания отца были окрашены презрением и жалостью, и Том ненавидел, что соглашается с ним. Мать была худой и сгорбленной, как сломанное ураганом молодое дерево, ее тусклые волосы походили на сгоревшую траву, а темные глаза косили в разные стороны, только в отличие от Морфина это выглядело смешно, а не устрашающе. Что отец нашел в ней? Он не мог знать о ценности ее крови, а никакими другими богатствами она не обладала. Увидев в ее грубых руках стакан воды с перламутровым блеском, Том понял, что. Нет. Нет. Все воспоминания после глотка смешанного с водой зелья были похожи на кошмарный сон. Том всегда считал, что за использование Амортенции следовало сажать в Азкабан на пожизненный срок, учитывая, что от ее действия нельзя было защититься, как и от Непростительных заклинаний. Том больше не наблюдал кадры чужой жизни — он оказался в самом ее центре. Это его глаза смотрели на Меропу и находили ее красивой, это его руки сжимали ее костлявые плечи, это его губы целовали ее. Том не мог оторвать взгляда, он забыл, как прервать заклинание, связывающее его разум с разумом отца. Он мог только смотреть. Слушать. Чувствовать каждое отвратительное прикосновение. Перед его глазами болтался золотой кулон на толстой цепочке, и ему хотелось, чтобы цепочка сломала тонкую шею матери. Тома вытолкнуло из воспоминаний, и он рухнул на колени, задыхаясь. Через несколько бесконечных мгновений он поднял с пола откатившуюся палочку и встал на ноги. Его отец в бессознательном состоянии откинулся на спинку стула. Том не знал, насколько сильно повредила ему Легилименция. Его отец — маггл с огромной травмой, приправленной побочным действием любовного зелья. Сколько она его кормила этой гадостью? Месяцы, годы? Подумать только, Том жалел ее. При всей своей ненависти к ее слабости, он заботился о ней. Он долгими ночами мечтал поговорить с ней. Как бы она его воспитала? Что бы она сделала, увидев, насколько он похож на своего отца? Том вцепился пальцами в волосы, дергая черные кудрявые, не сухие и лохматые, пряди. Ему нужно… ему нужно выбраться отсюда. Том выбежал из дома и побежал по склону холма, не разбирая дороги. Ему было больно, он едва что-то видел из-за снега и слез, ярость пытала в груди. Он злился на себя, на отца, на мать, которая заслужила каждую унцию боли, которую перенесла, как она могла, сумасшедшая сука… Он выхватил палочку и с рычанием направил ее на ближайший деревянный дом на узкой улице впереди. Сорвавшееся пламя мгновенно охватило крышу, и Том даже не пытался его контролировать. Он поджег забор и два соседних дома. Люди с криками выбежали на мороз. Не обращая на них ни малейшего внимания, Том продолжал палить заклинаниями во все стороны, вне зависимости от того, кого они заденут. Теперь все бежали от него и от пожара. Том смеялся, плакал, шипел и кашлял. Вся его жизнь, его величие… Он не был никому нужен. Его больная мать только пыталась удержать отца, которого он пытал и убил несколько раз, даже не попытавшись узнать… Чего стоила его великая кровь, трое косоглазых обезьяноподобных уродцев! В какой-то момент его масштабной истерики, прибыли авроры. Том широко и безумно улыбнулся, когда они заключили его в кольцо, направив палочки. Он едва мог разглядеть их лица в дыму. — Это форма Хогвартса? — молодым голосом спросил один из них. — Опусти палочку, парень, — приказал тот, что казался постарше. — Я так не думаю, — прохрипел Том, напрягая пострадавшие голосовые связки. Он исчез с треском, почти надеясь, что его расщепит по дороге. Том аппарировал повсюду, где когда-либо бывал, запутывая следы и сплевывая кровь по дороге. Ему казалось, что его внутренние органы превратились в кашу, даже если из видимого он потерял только ноготь большого пальца на правой руке. После нескольких прыжков, он оказался на знакомом пляже, где когда-то запугал двух глупых детей. Том рухнул на песок, не заботясь о волнах, накрывающих соленой водой его ноги. Нужно было идти. Даже если это только до полуночи, он не хотел видеть самодовольное лицо Дамблдора, который решил, что нашел вселенское зло в его одиннадцатилетнем лице, и собирался вот-вот получить подтверждение. Упрямство и ненависть к профессору Трансфигурации поддерживали его до заката. Том не знал, сколько часов бегал по стране, но даже его огромных магических резервов уже не хватало. Он выплевывал зубы последние две остановки, и его живот болел слишком сильно, чтобы это было безобидно. Боль и усталость не прогнали из головы образ качающегося на цепочке медальона. Том встал на ноги, пошатываясь, и сделал последний рывок. Он ударился головой о каменную дорогу, тихо охнув от боли. — Дом, милый дом, — пробормотал Том откинув потные полосы со лба окровавленными пальцами. Сколько там ногтей у него осталось? Том сел и пододвинулся поближе к кирпичной стене, чтобы опереться. Он часто прятался здесь в детстве, прячась от сирот постарше, когда еще не мог контролировать свой дар. Один из работников пекарни за углом иногда угощал его хлебом. Том не был в этой части Лондона больше двух лет, с тех пор, как весь квартал уничтожили во время Блица. Он считал свои вдохи, подняв голову к темнеющему небу. Его магия, похоже, стремилась его вылечить, как всегда, но он слишком вымотался, чтобы от этого был какой-то толк. — Надеюсь, ты горишь в Аду, мама, но мы нескоро встретимся.***
Он проснулся в своей постели в Хогвартсе по звонку будильника, повернулся на другой бок и заснул снова.***
Том даже не взглянул в сторону лачуги Гонтов. Безвкусный золотой перстень не стоил того, чтобы заново переживать травматические воспоминания, которые даже не принадлежали ему. Этим утром он совершенно случайно оказался на самом верху Северной башни. Профессор Трелони, закутанная в шаль и таинственность, улыбнулась ему одиними губами. Знала ли она что-то, или его собственное сознание сыграло с ним злую шутку, Том не мог с уверенностью сказать, но эта встреча дала ему последний необходимый толчок, чтобы вернуться в Литтл-Хэнглтон. Он наложил на себя Дезиллюминационное заклинание и подобрался к окну, из которого мог видеть столовую. Его бабушка и дедушка разговаривали за завтраком, а отец просто ковырял еду в тарелке. Том провел последние пять циклов, не высовывая носа из Хогвартса, чтобы немного успокоиться после своего психического срыва, от которого он все еще немного в ужасе, прежде чем понял, что ему не станет лучше, пока он не сделает… что-то. Его шанс появился сразу после завтрака, когда отец вышел из дома, неторопливым шагом направившись к конюшне. Тому казалось, что его ноги приросли к полу. Каким бы слабым ни был этот человек, он подарил Тому гораздо больше, чем мать. Едва способная держать палочку жертва инбридинга вряд ли могла родить способного волшебника, если бы не встретила его. Том не хотел умирать; как бы ему ни был больно или страшно, его страх смерти был сильнее всего, что могла предложит жизнь… Но если бы только его мать просто потерпела неудачу как обычно, пытаясь творить магию. Отец повернул голову в его сторону, будто почувствовав на спине чужой взгляд. Том снял с себя чары и быстро нагнал его. — Здравствуй, — сказал Том. — Доброе утро, — тем самым тихим голосом ответил отец. — Ты старше, чем обычно. Том непонимающе нахмурился. — Наверное, этого следовало ожидать, — продолжил отец. — Прошло уже столько лет. Ты давно не появлялся. Том понятия не имел, что сказать. — Родители собираются снова пригласить доктора Хилла. Не вижу в этом смысла, ты никогда не причиняешь мне вреда. Не так, как она. — Ты всерьез считаешь меня своей галлюцинацией, — констатировал Том, совершенно не впечатленный. — Отражением моего подсознания, — поправил отец. — Не хочешь прокатиться? Том взглянул в сторону выкрашенной в красный цвет конюшни и поморщился. — Я не умею. Отец улыбнулся, и его болезненно-худое лицо стало выглядеть гораздо красивее. — Это невозможно, ты же мой сын, — сказал он и положил руку на плечо Тома. И запнулся о собственные ноги. Том поддержал его под локоть, помогая сохранить равновесие. Отец смотрел на него широко раскрытыми глазами. — Я не галлюцинация. — Ты?.. Его отец об этом не знал, но Тому очень надоело это конкретное местоимение в данном контексте. — Я сын Меропы, да, — подтвердил Том и стиснул зубы. — Не могу сказать, что горжусь этим. Том мягко повел отца к запримеченной скамейке под деревом. Он смахнул снег простым заклинанием, на которое тот не обратил ни малейшего внимания. Тому пришлось помочь отцу сесть, будто он старик, а не молодой, даже для маггла, мужчина. — Где она? — наконец спросил отец. — Мертва. Вот уже семнадцать лет, — ответил Том. Отец опустил плечи. — Слава богу, — выдохнул он. Она не заслуживала того, чтобы Том делал вид, что обиделся. — Как тебя зовут? — спросил отец. — Том. Отец молчал, будто не совсем уверенный в том, что все происходящее реальность, а может, и в том, что он хочет, чтобы это было реальностью. — Я вырос в приюте в Лондоне. Мне семнадцать лет. Я учусь в школе в Шотландии. Том вытащил палочку. Как он и думал, его отец сразу догадался, что это не просто ветка, но не был достаточно напуган, а значит, мать либо не использовала магию в его присутствии, либо была слишком плоха в этом. — Ты такой же, как она. — Нет, — покачал головой Том. — Я намного лучше. Настолько лучше, что ты себе даже не представляешь. — Чего ты хочешь? — спросил отец, с опаской косясь на палочку. — Я хочу сделать предложение. Я знаю, что ты страдаешь столько же, сколько я живу на свете, и это не то, что сможет вылечить любой доктор, которого наймут твои родители. Я могу это исправить. Том постучал палочкой по бедру. — Как? — Я могу стереть твою память о моей матери, — ответил Том. — Дать тебе и твоей семье шанс на новую жизнь. — Ты можешь?.. — переспросил отец, в его глазах загорелось что-то похожее на надежду. — Зачем? «Я запытал тебя до смерти», — подумал Том. — Я твой сын, — сказал он вслух. Отец схватил его за предплечья тонкими, но крепкими пальцами. — А как же ты? У Тома в животе шевельнулась вина. Это было отвратительно. Как легко было бы использовать отца в своих целях. Если бы только он мог избавится от вкуса желчи на языке при мысли о всей боли, которую Том причинил без жалости. Том посмотрел ему в глаза, с легкостью проникая сквозь естественную защиту его разума. «Я могу помочь тебе, — внушил он, используя Легилименцию мягче, чем когда-либо в жизни, — позволь мне помочь тебе». — Я никогда не нуждался в отце, — легко солгал он. — Я лишь недавно узнал, что моя мать обманула тебя. Поэтому я здесь. Если отец и раскусил его ложь, он не подал виду. Он помолчал еще минуту, смотря куда-то за его плечо. — Я прожил с этим грузом восемнадцать лет. Я готов избавиться от него. Возможно, эгоизм — тоже наследственное. Том был почти рад это услышать, даже если маленькая, совсем крошечная его часть, хотела забрать предложение обратно и заставить отца страдать вместе с ним. — Хорошо, — улыбнулся он, красиво и фальшиво насквозь, — тогда пойдем.***
После всех совершенных за последнее время подвигов изменить воспоминания отца было проще простого. Учитывая, что Риддлы едва ли общались с кем-то в городе, кроме прислуги, задача Тома была элементарной. Он стер из памяти своей семьи все упоминания о Меропе Гонт и самом себе, а после пробрался в кабинет Риддла-старшего и уничтожил документы о браке. Для них вместо короткого супружества остались воспоминания о тяжелой изнуряющей болезни, от которой Том Риддл излечился лишь пару месяцев назад. Настоящее медицинское чудо. Изменить память служанки было даже легче — она вообще ничего не знала. Он внушил ей мысль добавлять пару капель Животворящего эликсира в еду молодого хозяина в течение следующих трех недель и отдал заранее припасенный пузырек. Если все пойдет по плану, через месяц его отец перестанет походить на собственную тень. Даже если это не вернет ему двадцать лет жизни, он, по крайней мере, не потеряет еще больше. Том покинул особняк Риддлов и Литтл-Хэнглтон, чтобы больше никогда не возвращаться. Если его глаза все еще были немного красными, когда он вернулся в Хогвартс, ему никто об этом не сказал. Улизнув посреди вечеринки, он мог или не мог зайти в женский туалет на втором этаже и взорвать неработающую раковину.***
Том проснулся первого января, усталый, разбитый и немного разочарованный. Он не был настолько хорошим человеком, чтобы радоваться, что отец начал новую жизнь этим холодным туманным утром, но это все же было лучше, чем прожить один и тот же проклятый день еще хоть раз. Когда Том достал палочку из-под подушки, его пальцы зацепились за холодный металл. Кольцо Певереллов невинно лежало на простыне, такое же невзрачное, как и в прошлые разы. Конечно, в спальне не было никого, кроме него и пятерых аристократов, которые останутся мертвыми для мира еще несколько часов, учитывая количество выпитого вчера алкоголя. — Если это случится снова, — сказал Том, подняв перстень к глазам, — тебе стоит знать, что я умею вызывать Дьявольский огонь. Том провел ногтем по выбитому на камне знаку. Похоже, ему все же придется провести небольшое исследование.