Громче

      Володя ударяется лопатками о стену, но подумать о боли он не успевает. Антон прижимается к нему всем телом сразу же, отрезая пути к отступлению. Жалкий свет единственной лампочки пропадает за высокой фигурой Рогачёва. Он обхватывает ладонями его плечи, дышит Володе прямо в губы, но не прикасается, ведёт носом по коже под ухом, приникает к шее одним коротким поцелуем, но этого слишком мало. Канухин упирается подбородком в чужое плечо, дышит сквозь зубы.       — Ты совсем не умеешь быть сдержанным, — шёпот заставляет его задрожать. Володя цепляется пальцами за водолазку Антона, связных мыслей в голове нет абсолютно.       Голос Рогачёва сейчас такой низкий, такой возбуждающий, что Канухин чувствует дрожь в коленях. Становится трудно дышать. С ума можно сойти, они прошли всего четыре коридора и одну лестницу, а он уже доведён до крайней степени возбуждения всего парочкой слов.       — А ты вообще… как небо и земля, — на людях и со мной. Совсем не палишься, ага…       Колено быстро впечатывается между его ног, и член трётся о ширинку брюк. Антон издаёт тихий смешок, отчего Володя покрывается мурашками. Как же хочется не тянуть, как же хочется прямо сейчас…       — Иногда ты так смотрел… будто хотел раздеть меня одним взглядом.       Канухин прикрывает глаза и закусывает губу. Ему хочется сползти по стене вниз, — и пусть этот паршивец делает с ним всё, что хочет. Но этому мешает чужая нога между его бёдер. Володя держится дрожащими пальцами за плечи Антона, пока тот проводит кончиками пальцев по его шее, целует её невесомо, потом слегка дует. И снова шепчет:       — Совершенно ни о чём не думаешь… Так на тебя похоже. Выглядишь как влюблённая девчонка.       — Вообще-то я старше тебя, — чтобы совсем уж не казаться истуканом, слегка повышает голос Канухин, но тут же затыкается — колено жёстко подаётся вверх. — Чёрт… ну не могу я так…       — Я тоже соскучился, Володь…       Теперь в голосе Антона звучит нежность, он запускает пальцы в волосы Володи, тянет, целует его губы быстро, сразу же раздвигая их языком. Канухин стонет, обхватывает руками его за шею, прижимается нетерпеливо, пока чужие ладони скользят ему под пиджак. Прикосновения к соскам выбивают из него ещё один стон — громче, несдержанней, и он отстраняется.       — А если пойдёт кто?       Антон улыбается. Привлекает его к себе снова, между поцелуями говорит:       — Ну, крыльев у меня, конечно, нет… Но пообещать тебе, что здесь точно никто не появится, я могу.       — Твоя самоуверенность однажды сыграет с тобой шутку, поверь мне на слово, — бормочет Володя.       — Боже, ты звучишь, как старик.       Антон отходит на полшага, его рука опускается на пряжку ремня. Канухин смотрит на него расфокусированным взглядом, но всё равно отвечает:       — Это уже далеко не грязные разговорчики, Антош.       — А ты хочешь?..       Вместо ответа Володя хватает Антона за затылок, целует уже сам так напористо, что дышать становится трудно в первую же минуту. Внутри у обоих полыхает пожар, хочется всего и сразу. Рогачёв быстро отказывается от желания растянуть удовольствие на подольше, смысла терпеть уже нет.       Он отстраняется от Володи. Губы у того яркие, чуть припухшие, блестят даже при таком малом свете, и у Антона едва находятся силы не нагнуть его раком прямо в этом коридоре. По его собственным губам расползается настолько пошлая ухмылка, абсолютно не вяжущаяся с его внешностью, что взгляд напротив темнеет до неузнаваемости. Канухин не знает, куда деть руки, он проводит языком по губам, снова тянется к Антону, и тот, наконец, двигается.       Быстро, насколько это вообще было возможно в таком состоянии, он расстегивает ремни на их брюках, прислоняет головки твёрдых членов друг к другу, и снова прижимается близко к Володе. Того бьёт уже крупная дрожь, он сжимает светлые волосы в кулаки, стоны больше похожи на томные выдохи. Антон почти касается губами чужого уха, целует кожу рядом с ним, прикусывает мочку, и снова шепчет:       — Ты представить себе не можешь, как я скучал, — он двигает рукой, постепенно наращивая темп, чувствуя почти боль от того, как Канухин тянет его за волосы. — А ты терпеть не мог… Потом мне всё расскажешь… Всё, что ты представлял… Знаю же ведь… Я этот вечер сделаю незабываемым, поверь мне…       — Антош…       Володя стонет громче, когда большой палец надавливает на головку, он уже царапает чужую шею напротив от переизбытка ощущений. Ладонь Рогачёва едва обхватывает оба их члена, но не соскальзывает, движется быстро, сводя с ума. Горячий шёпот распаляет его ещё больше.       — Как ты когда-то правильно заметил… я не бегу впереди здравого смысла. А то иначе заставил бы тебя отсосать мне прямо в этом коридоре. Чтобы ты был прижат к стене, чтобы не мог и двинуться с места… Помнишь, Володь?       — Всё помню… Давай быстрей, соблазнитель ты херов…       Ладонь замедляется, Антон прижимается ещё ближе. Шёпот в самое ухо доводит Володю до самого конца.       — Ты потрясающе стонешь, когда я быстро вхожу… на грани оргазма… Ты закусываешь губу сильно… так же сильно сжимаешься… я такого ни в одном порнофильме не видел…       — Антон! — Володя вскрикивает, сжимает пальцы на чужой шее. Сперма заливает руку, пока Рогачёв быстро двигает ей, доводя и себя.       Он почти подхватывает на руки обессилевшего Канухина, блаженно улыбается и говорит:       — Я, правда, скучал.       — Спасибо… что уточнил, — с некой долей сарказма отвечает Володя, но тоже сразу же улыбается. — Тогда что это было, ты можешь мне объяснить?       Антон надувает губы и наигранно обиженно отворачивается.       — Ты же любишь разговоры.       — Люблю. И тебя тоже.       Он приближается быстро, пока Антон поворачивается. Они встречаются губами, и Рогачёв вдруг улыбается:       — Поехали. Тебя ещё многое ждёт за этот вечер.       Они медленно целуются, сминая губы друг друга, из-за слабости в теле спешить никуда не хочется.       — Испугался, — смешливо отвечает Канухин. — Лучше найди салфетки, ебатырь.